1)В каких произведениях лескова проявляется историзм писателя?

Лесков в своих произведениях показывает исторические эпохи России,цари сменяются,но не меняются нравы общества,отношение к простым людям.Писателя волновал русский народ и несправедливое отношение к нему.

Идея сказа "Левша" показать талантливость русского народа, самобытность мастеров,которые смогут решить любую задачу.Власть нахваливала всё заграничное,не видя "жемчужин" под носом.Автор поднимает тему патриотизма,веры,когда простой народ являлся воплощением трудолюбия,мастерства и безответного служения своему Отечеству.

"Человек на часах"- батальонный командир Свиньин не мучается угрызениями совести,что наказан человек,совершивший подвиг,а ему важно не только общественное мнение,сохраняющее его лицо,но и одобрение окружающих,сам он доволен собой,уладил дельце.Подвиг Постникова становится долгом,лишь из за происхождения рядового.Лицемерно, владыка переворачивает святое чувство сострадания,спасение жизни в то,что святость свойственна только Богу,а для простолюдинов это лишь долг.Поведение сильных мира сего, подчёркивает пороки того времени,когда у власти были самодуры,безголовые военные выполняли команды,рядовые были безвольными рабами,а всё общество в целом,не имело права думать,а лишь равнодушно наблюдать за жизнью.

Тема повести Н.С.Лескова "Очарованный странник" -это самопознание человека,жизненный путь -это поиск ответа на главный вопрос о смысле жизни,зачем человек живёт на Земле.В повести показан жизненный поиск Ивана Северьяновича Флягина,пройдя "семь кругов ада",он становится праведником,найдя смысл бытия в служении народу.Получив свободу,бывший крепостной долго не знает,что с ней делать,странствуя по свету,он ищет своё место в жизни.

2)Какое историческое время проживают персонажи рассказа "Старый гений?

Историческое время рассказа-вторая половина 19 века.Действия происходят в пореформенной России, в Петербурге. Россия в тяжёлом кризисе,отмена крепостного права,экономика подорвана Крымской войной.Наследие Николая 1,хозяйство в упадке,страна -отсталая держава,отсутствие реформ и запреты прогресса.

3) Какие проблемы общества затрагиваются в произведении.

Лесков затрагивает проблемы бездушия чиновников,которые доставляют старушке страдания.Автор обличает бюрократическую систему,которая опирается на чины и звания.Никто не хочет связываться с богатыми и власть имущими,кроме "старого гения".Иван Иванович решает проблему старушки,он возвращает ей долг,но он делает по зову русской души,огромной и всемогущей.За пожилого человека вступается сам народ,умельцы земли русской,которые делают невозможное-возможным. Лесков осуждает взятки,старушка пыталась "подмазать" чиновников,но сумма для них ничтожна,проблема взяток всегда остро стояла в России. Автор затрагивает и доверчивость русских людей,по-доброте душевной,веря на слово,старушка даёт в долг непосильную сумму и то чуть не приводит к трагедии.Автор показывает проблему веры на слово,как национальную черту.

Мир вещей составляет существенную грань человеческой реальности, как первичной, так и художественно претворенной. Это — сфера деятельности и обитания людей. Вещь впрямую связана с их поведением, сознанием и составляет необходимый компонент культуры: «вещь перерастает свою «вещность» и начинает жить, действовать, «веществовать» в духовном пространстве». Вещи кем-то сделаны, кому-то принадлежат, вызывают к себе определенное отношение, становятся источником впечатлений, переживаний, раздумий. Они кем-то поставлены именно на данное место и верны своему назначению либо, напротив, почему-то находятся на чисто случайном месте и, не имея хозяина, утрачивают смысл, превращаются в хлам.

Во всех этих гранях вещи, являющие собой либо ценности, либо «антиценности», способны представать в искусстве (в частности, в литературных произведениях), составляя их неотъемлемое звено. «Литература,— отмечает А.П. Чудаков,— изображает мир в его физических и конкретно-предметных формах. Степень привязанности к вещному различна — в прозе и поэзии, в литературе разных эпох, у писателей различных литературных направлений.

Но никогда художник слова не может отряхнуть вещный прах со своих ног и освобожденной стопой вступить в царство имматериальности; внутренне-субстанциальное, для того чтобы быть воспринятым, должно быть внешностно-предметно воссоздано». Особенно ответственную роль образы вещей обрели в произведениях, пристально внимательных к быту, которые едва ли не преобладают в литературе начиная с эпохи романтизма.

Один их лейтмотивов литературы XIX-XX вв.;— вещь, сродная человеку, как бы сросшаяся с его жизнью, домом, повседневностью. Так, в романе Новалиса, убежденного, что настоящему поэту ничто в окружающем не чуждо, говорится, что домашняя утварь и пользование ею сулят душе человека чистую радость, что они способны «поднимать душу над обыденной жизнью», возвышать потребности человека. В подобном роде — тщательно живописуемые Н.В. Гоголем вещи в доме Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны («Старосветские помещики»): связки сушеных груш и яблок на частоколе, содержащийся с опрятностью глиняный пол, сундуки, ящики в комнатах, поющая дверь.

«Все это для меня имеет неизъяснимую прелесть»,— признается рассказчик. Нечто близкое этому и у Л.Н. Толстого: свое, особое, живое лицо имеют и кабинет старого князя Волконского (он «был наполнен вещами, очевидно беспрестанно употребляемыми», которые далее описываются), и интерьеры дома Ростовых (вспомним волнение Николая, вернувшегося из армии в Москву, когда он увидел хорошо знакомые ломберные столы в зале, лампу в чехле, дверную ручку), и комната Левина, где на всем — и на тетради с его почерком, и на отцовском диване — «следы его жизни».

Сходные мотивы звучат у И.С. Тургенева, Н.С. Лескова, порой — у А.П. Чехова (особенно в поздних пьесах); в XX в.— в прозе Б.К. Зайцева и И.С. Шмелева, в стихах и романе «Доктор Живаго» Б.Л. Пастернака, особенно настойчиво — в «Белой гвардии» М.А. Булгакова (понятные читателю изразцовая печь, испещренная записями, «бронзовая лампа под абажуром», без которых непредставим турбинский дом). Вещи, обозначаемые в этом ряде произведений, как бы источают поэзию семьи и любви, уюта, душевной оседлости, а одновременно — высокой одухотворенности.

Многие из подобных вещей, обжитых человеком и знаменующих его благую связь с миром,— житейские украсы, призванные радовать глаз и сердце (чаще всего — разноцветные, пестрые, узорчатые). Этот род вещей укоренен в многовековой культуре человечества и, соответственно, в словесном искусстве. Так, сказители былин были пристально внимательны к тому, что ныне принято называть ювелирными изделиями. Здесь и перстни, и красные застежки, и жемчужные серьги, и пуговицы, которые краше самого одеяния, и ткани с узорами, и великолепные пиршественные чаши, и позолота княжеской гридницы, и шубка, которая днем «будто в огне горит» и с которой по ночам «будто искры сыплются». В исторически ранних поэтических жанрах вещь предстает как «необходимая принадлежность человека, как важное его завоевание, как нечто, определяющее своим присутствием его общественную стоимость»; «изображаемая с особой тщательностью и любовью», она «предлагается всегда в состоянии предельного совершенства, высшей законченности». Этот пласт словесной образности свидетельствует о характере быта наших далеких предков, окружавших себя предметами, «в большей или меньшей степени художественно обработанными».

Житейские украсы, празднично и сказочно яркие, предстают как некий противовес пошлой обыденности в повестях Э.Т.А. Гофмана. Таков антураж дома архивариуса Линдгорста («Золотой горшок»): хрустальное зеркало и колокольчики, перстень с драгоценным камнем и сам золотой горшок с вышитой на нем великолепной лилией, который призван чудесно осчастливить юных героев повести. Таковы в сказке «Щелкунчик и мышиный король») сюжет которой хорошо известен благодаря балету П.И. Чайковского, сказочно обильные рождественские подарки детям (среди них — Щелкунчик).

Подобные предметы, чарующе поэтичные, составляют немаловажную грань произведений Н.В. Гоголя, Н.С. Лескова, П.И. Мельникова-Печерского, И.А. Гончарова («Обрыв»), А.Н. Островского («Снегурочка»). Присутствуют они и у А. Блока:

Каждый конек на узорной резьбе

Красное пламя бросает к тебе

(Вступление к «Стихам о Прекрасной Даме»)

И вдали, вдали призывно машет

Твой узорный, твой цветной рукав.

Напомним также «спицы расписные» и «плат узорный до бровей» из знаменитого стихотворения «Россия».

Поэтическая сторона быта с его утварью и предметным антуражем, имеющим народные корни, ярко воплощена в повести И. С. Шмелева «Богомолье», в сюжете которой немаловажную роль играет расписанная узорами тележка, какую, по словам одного из героев, «одной рукой да глазом не сделаешь, тут душой радоваться надо». Подобной радостью проникнуто описание беседки неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры, которая названа «песенкой»: « стекла все разноцветные, наличники и подзоры самой затейливой работы, из березы, под светлый лак, звездочками и шишечками, коньками и петушками, хитрыми завитушками, солнышками и рябью»,— все «резное, тонкое». О подобных предметах бытового обихода говорится в повести В.И. Белова «Деревня Бердяйка» и в его книге «Лад», в рассказах В.П. Астафьева «Дуга» и «Звездочки и елочки».

Но в литературе XIX-XX вв. преобладает иное освещение вещного мира, в большей мере снижающепрозаическое, нежели возвышающе-поэтическое. У Пушкина (1830-х годов), еще более у Гоголя и в «послегоголевской» литературе быт с его вещным антуражем часто подается как унылый, однообразный, тяготящий человека, отталкивающий, оскорбляющий эстетическое чувство. Вспомним комнату Раскольникова, один угол которой был «ужасно острый», другой — «уж слишком безобразно тупой», или часы в «Записках из подполья», которые «хрипят, будто их душат», после чего раздается «тонкий, гаденький звон». Человек при этом изображается как отчужденный от мира вещей, на которые тем самым ложится печать запустения и мертвенности.

Эти мотивы, часто сопряженные с мыслью писателей об ответственности человека за его ближайшее окружение, в том числе предметное, прозвучали и в «Мертвых душах» Гоголя (образы Манилова и, в особенности, Плюшкина), и в ряде произведений Чехова. Так, герой рассказа «Невеста», мечтающий о прекрасных фонтанах светлого будущего, сам обитает в комнате, где «накурено, наплевано; на столе возле остывшего самовара лежала разбитая тарелка с темной бумажкой, и на столе и на полу было множество мертвых мух».

В многочисленных случаях вещный мир связывается с глубокой неудовлетворенностью человека самим собой, окружающей реальностью. Яркое свидетельство тому — творчество И.Ф. Анненского, предварившее очень многое в искусстве XX столетия. В его стихах «с каждой полки и этажерки, из-под шкафа и из-под дивана» глядит ночь бытия; в распахнутых окнах ощущается «безнадежность»; стены комнаты видятся «тоскливо-белыми» Предметы здесь, замечает Л.Я. Гинзбург,— «знаки тоски неподвижности», физиологически конкретное, но очень объемной «тоски будней»: человек у Анненского «сцеплен с вещами» болезненно и мучительно.

В иной, можно сказать, эстетизированной вариации тема тоски, стимулируемой вещами, настойчиво звучит в творчестве В.В. Набокова. Например: «Это была пошловато обставленная, дурно освещенная комната с застрявшей тенью в углу и пыльной вазой на недосягаемой полке». Так рисуется помещение, где обитает чета Чернышевских («Дар»). А вот (в том же романе) комната в квартире родителей Зины, возлюбленной героя: «маленькая, продолговатая, с крашеными вохрой стенами», она показалась Годунову-Чердынцеву «невыносимой» — «обстановка ее, окраска, вид на асфальтовый двор»; а «песочная яма для детей» напоминала герою-рассказчику тот «жирный песок», который «мы трогаем только тогда, когда хороним знакомых».

Брезгливая отчужденность от мира вещей достигает максимума в произведениях Ж.-П. Сартра. У героя романа «Тошнота» (1938) вещи вызывают омерзение потому, что «уродливо само существование мира»; ему невыносимо их присутствие как таковое, что мотивируется просто: «тошнота — это я сам». Находясь в трамвае, герой испытывает непреодолимое отвращение и к подушке сидения, и к деревянной спинке, и к полоске между ними; в его ощущении все эти вещи «причудливые, упрямые, огромные»: «Я среди них. Они окружили меня, одинокого, бессловесного, беззащитного, они подо мной, они надо мной. Они ничего не требуют, не навязывают себя, просто они есть». И именно это герою невыносимо: «Я на ходу соскакиваю с трамвая. Больше я вынести не мог. Не мог вынести навязчивую близость вещей».

Литература XX в. ознаменовалась небывало широким использованием образов вещного мира не только как атрибутов бытовой обстановки, среды обитания людей, но и (прежде всего!) как предметов, органически срощенных с внутренней жизнью человека и имеющих при этом значение символическое: и психологическое, и «бытийное», онтологическое. Это углубление художественной функции вещи имеет место и тогда, когда она причастна глубинам человеческого сознания и бытия, позитивно значима и поэтична, как, скажем, в стихах Пастернака с их дифирамбическими тонами, и в тех случаях, когда она, как у Анненского и Набокова, сопряжена с тоской, безысходностью и холодной отчужденностью от реальности лирического героя, повествователя) персонажа.

Итак, вещная конкретность составляет неотъемлемую и весьма существенную грань словесно-художественной образности. Вещь и литературном произведении (как в составе интерьеров, так и за их пределами) имеет широкий диапазон содержательных функций. При этом вещи «входят» в художественные тексты по-разному. Чаще всего они эпизодичны, присутствуют в весьма немногих эпизодах текста, нередко даются вскользь, как бы между делом. Но иногда образы вещей выдвигаются на авансцену и становятся центральным звеном словесной ткани. Вспомним «Лето Господне» И.С. Шмелева — повесть, насыщенную подробностями богатого и яркого купеческого быта, или гоголевскую «Ночь перед рождеством» с обильными описаниями и перечислениями бытовых реалий и с сюжетом, «закрученным» вокруг вещей, каковы мешки Солохи, в которые «угодили» ее поклонники, и черевички царицы, иметь которые пожелала Оксана.

Вещи могут «подаваться» писателями либо в виде некоей «объективной» данности, бесстрастно живописуемой (вспомним комнату Обломова в первых главах романа И.А. Гончарова; описания магазинов в романе Э. Золя «Дамское счастье»), либо как чьи-то впечатления от увиденного, которое не столько живописуется, сколько рисуется единичными штрихами, субъективно окрашенными. Первая манера воспринимается как более традиционная, вторая — как сродная современному искусству. Как отметил А.П. Чудаков, у Ф.М. Достоевского «нет спокойно-последовательного изображения вещного наполнения квартиры, комнаты. Предметы как бы дрожат в ячеях туго натянутой авторской или геройной интенции — и этим выявляют и обнажают ее». Нечто подобное — у Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и многих писателей XX столетия.

В.Е. Хализев Теория литературы. 1999 г.

Материальная культура (от лат. materia и cultura - возделывание, обрабатывание) как совокупность предметов, создаваемых человеком, входит в мир произведения. Однако для обозначения изображаемых в литературе предметов материальной культуры нет единого термина. Так, А. Г. Цейтлин называет их «вещами», «деталями житейской обстановки, тем, что живописцы и включают в понятие «интерьер»». Но материальная культура прочно вписана не только в интерьер, но и в пейзаж (за исключением так называемого дикого пейзажа), и в портрет (поскольку костюм, ювелирные украшения и пр.- составная его
). А.И. Белецкий предлагает термин «натюрморт», под которым подразумевает «изображение вещей - орудий и результатов производства -искусственной обстановки, созданной человеком…». Этот термин из области живописи в литературоведении не привился. А для А.П. Чудакова «вещь в литературе» очень широкое понятие: он не проводит различия между «природным или рукотворным» предметом, что снимает уже на терминологическом уровне чрезвычайно важную лшозицию: материальная культура/природа. Здесь под вещами имеется в виду только рукотворные предметы, элементы материальной культуры (хотя последняя не сводится к вещам, включая в себя также многообразные процессы).
Вещный мир в литературном произведении соотносится с предметами матери-альной культуры в реальной действительности. В этом смысле по творениям «давно минувших дней» можно реконструировать материальный быт. Так, Р.С. Липец в книге «Эпос и Древняя Русь» убедительно доказывает высказанное еще С.К. Шамбинаго предполо¬жение о генетической связи быта былин с обиходной жизнью русских князей. Реальность белокаменных палат, золоченых крыш, неизменных белодубовых столов, за которыми сидят богатыри, выпивая из братины питья медвяные и принимая богатые дары князя за верную службу, доказана и археологическими раскопками. «Несмотря на обилие поэтических образов, метафор, обобщенных эпических ситуаций, несмотря на нарушенность хронологии и смещенность ряда событий, былины все являются превосходным и единственным в своем роде историческим источником…»
Изображение предметов материальной культуры в литературе эволюционирует. И это отражает изменения в отношениях человека и вещи в реальной жизни. На заре цивилизации вещь - венец человеческого творения, свидетельство мудрости и мастерства. Эстетика героического эпоса предполагала описания вещей «предельного совершенства, высшей законченности…».
Сошка у оратая кленовая, Омешики на сошке булатные, Присошек у сошки серебряный, А рогачик-то у сошки красна золота.
(Былина «Волъга и Микула»)
Сказители всегда внимательны к «белокаменным палатам», их убранству, ярким предметам, к тканям, на которых «узор хитер», ювелирным украшениям, великолепным пиршественным чашам.
Нередко запечатлен сам процесс создания вещи, как в гомеровской «Илиаде», где Гефест выковывает Ахиллу боевые доспехи:
И вначале работал он щит и огромный и крепкий, Весь украшая изящно; кругом его вывел он обод Белый, блестящий, тройной; и приделал ремень серебристый. Щит из пяти составил листов и на круге обширном Множество дивного бог по замыслам творческим сделал…
(Песнь XVIII. Пер. Н. Гнедича)
Отношение к предметам материальной культуры как достижению человеческого разума демонстрирует в особенности наглядно эпоха Просвещения. Пафос романа Д. Дефо «Робинзон Крузо»-гимн труду, цивилизации. Робинзон пускается в рискованные путешествия на плотах к севшему на мель кораблю, для того чтобы перевезти на берег необитаемого острова необходимые ему вещи. Более одиннадцати раз он перевозит на плотах многочисленные «плоды цивилизации». Подробнейшим образом описывает Дефо эти веши. Самая «драгоценная находка» героя -ящик плотника с рабочими инструментами, за которую, по его собственному признанию, он отдал бы целый корабль с золотом. Есть здесь и охотничьи ружья, пистолеты, сабли, гвозди, отвертки, топоры, точила, два железных лома, мешок с дробью, бочка с порохом, сверток листового железа, канаты, провизия, одежда. Все то, с помощью чего Робинзон должен «покорить» дикую природу.
В литературе XIX-XX вв. наметились разные тенденции в изображении вещей. По-прежнему почитается человек-Мастер, homo faber, ценятся изготовленные умелыми руками предметы. Примеры такого изображения вещей дает, например, творчество Н.С. Лескова. Многочисленные предметы, описанные в его произведениях,- «стальная блоха» тульских мастеров («Левша»), икона старообрядческих иконописцев («Запечатленный ангел»), подарки карлика из романа «Соборяне», поделки Рогожина из «Захудалого рода» и др.- «след умельства» лесковских героев.
Однако писатели чутко уловили и другую грань во взаимоотношениях между человеком и вещью: материальная ценность последней может заслонять человека, он оценивается обществом по тому, насколько дорогими вещами обладает. И человек часто уподобляется вещи. Об этом предсмертный крик героини пьесы А.Н. Островского «Бесприданница»: «Вещь… да, вещь! Они правы, я вещь, а не человек». А в художественном мире А.П. Чехова вещи: рояль, на котором играет Котик («Ионыч»), горшочки со сметаной, кувшины с молоком, окружающие героя рассказа «Учитель словесности»,-нередко еммволизируют пошлость и однообразие провинциального быта.
В XX в. не одно поэтическое копье сломано в борьбе против вещизма - рабской зависимости людей от окружающих их вещей:
Умирает владелец, но вещи его остаются,
Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды.
В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются,
И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды.
Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться…
{В. Шефнер. «Вещи»)
Слабеет, утрачивается интимная связь человека и вещи, свойственная в особенности средневековью, где вещи часто имеют собственные имена (вспомним меч Дюрандаль, принадлежащий главному герою «Песни о Роланде»). Вещей множество, но они стандартны, их почти! не замечают. В то же время их «инвентарные списки» могут быть! зловеще самодовлеющими-так, преимущественно через длинные перечисления сменяющих друг друга многочисленных покупок показана жизнь героев повести французского писателя Ж. Перека «Вещи».
С развитием техники расширяется диапазон изображаемых в литературе вещей. Стали писать о заводах-гигантах, об адской карающей машине («В исправительной колонии» Ф. Кафки), о машине времена о компьютерных системах, о роботах в человеческом обличье (совре менные фантастические романы). Но одновременно все сильнее звучш тревога об оборотной стороне научно-технического прогресса. В русской советской прозе и поэзии XX в. «машиноборческие мотивы» звучат прежде всего в среде крестьянских поэтов -у С. Есенина, Н. Клюева, С. Клычкова, П. Орешина, С. Дрожжина; у авторов так называемой «деревенской прозы» - В. Астафьева, В. Белова, В. Распутина. И это неудивительно: ведь крестьянский уклад более всего пострадал от сплошной индустриализации страны. Вымирают, уничтожаются целые деревни («Прощание с Матерой» В. Распутина), искореняются из людской памяти народные представления о красоте, «ладе» (одноименная книга В. Белова) и т. д. В современной литературе все чаще звучит; предупреждение об экологической катастрофе («Последняя пастораль» А. Адамовича). Все это отражает реальные процессы, происходящие во взаимоотношениях человека с созданными его руками, но часто выходящими из-под его контроля вещами.
В то же время вещь в литературном произведении выступает как элемент условного, художественного мира. И в отличие от реальной действительности границы между вещами и человеком, живым и неживым здесь могут быть зыбкими. Так, русские народные сказки дают многочисленные примеры «очеловечивания» вещей. Литературными персонажами могут стать «печка» («Гуси-лебеди»), куколка; («Баба-Яга») и др. Эту традицию продолжает и русская и зарубежная литература: «Оловянный солдатик» Г.Х. Андерсена, «Синяя птица» М. Метерлинка, «Мистерия-буфф» В. Маяковского, «До третьих петухов» В.М. Шукшина и др. Мир художественного произведения может быть насыщен несуществующими в реальности вещами. Научно-фантастическая литература изобилует описаниями небывалых космических кораблей, орбитальных станций, гиперболоидов, компьютеров, роботов и т. д. («Гиперболоид инженера Гарина» А. Толстого, «Солярис», «Сталкер» Ст. Лема, «Москва-2004» В. Войновича).
Условно можно выделить важнейшие функции вещей в литературе, такие, как культурологическая, характерологическая, сюжетно-композиционная.
Вещь может быть знаком изображаемой эпохи и среды. Особенно наглядна культурологическая функция вещей в романах-путешествиях, где в синхронном срезе представлены различные миры: национальные, сословные, географические и т. д. Вспомним, как Вакула из «Ночи перед Рождеством» Гоголя с помощью нечистой силы и собственной находчивости в считанные минуты попадает из глухой малороссийской деревни в Петербург. Его поражают архитектура, одежда его современников, отдаленных от родной Диканьки расстоянием: «…домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали <...> пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками <...>. С изумлением оглядывался кузнец на все стороны. Ему казалось, что все домы устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядели. Господ в крытых сукном шубах он увидел так много, что не знал, кому шапку снимать».
Немалую службу сослужил Ивану Северьяновичу Флягину, томящемуся в татарском плену (повесть Лескова «Очарованный странник»), сундук с необходимыми для фейерверка принадлежностями, которые навели на татар, не знакомых с этими атрибутами европейского городского быта, неописуемый ужас.
Очень важна культурологическая функция вещей в историческом романе - жанре, формирующемся в эпоху романтизма и стремящемся в своих описаниях наглядно представить историческое время и местный колорит (фр. couleur locale). По мнению исследователя, в «Соборе Парижской Богоматери» В. Гюго «вещи живут жизнью более глубокой, чем живые действующие лица, и на вещах сосредоточился центральный интерес романа».
Знаковую функцию вещи выполняют и в бытописательных произведениях. Красочно изображен Гоголем быт казачества в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». К «Колумбу Замоскворечья» Островскому слава пришла не только из-за меткости изображения характеров дотоле неизвестной читателю «страны», но и вследствие зримого воплощения этого «медвежьего уголка» во всех его подробностях, аксессуарах.
Вещь может служить знаком богатства или бедности. По традиции, берущей начало в русском былинном эпосе, где герои соревновались друг с другом в богатстве, поражая обилием украшений, драгоценные металлы и камни становятся этим бесспорным символом. Вспомним:
Повсюду ткани парчевые; Играют яхонты, как жар; Кругом курильницы златые Подъемлют ароматный пар…
(А. С. Пушкин. «Руслан и Людмила»)
Или сказочный дворец из «Аленького цветочка» СТ. Аксакова: «убранство везде царское, неслыханное и невиданное: золото, серебро, хрустали восточные, кость слоновая и мамонтовая».
Не менее важна характерологическая функция вещей. В произведениях Гоголя показана «интимная связь вещей» со своими владельцами. Недаром Чичиков любил рассматривать жилище очередной жертвы его спекуляции. «Он думал отыскать в нем свойства самого хозяина,-как по раковине можно судить, какого рода сидела в ней устрица или улитка» («Мертвые души» -т. 2, гл. 3, ранняя ред.).
Вещи могут выстраиваться в последовательный ряд. В «Мертвых душах», на-пример, каждый стул кричал: «И я тоже Собакевич!». Но охарактеризовать персонажа может и одна деталь. Например, банка с надписью «кружовник», приготовленная заботливыми руками Фенечки («Отцы и дети» Тургенева). Нередко интерьеры изображаются по контрастному принципу - вспомним описание комнат двух должниц ростовщика Гобсека: графини и «феи чистоты» белошвейки Фанни («Гобсек» О. Бальзака). На фоне этой литературной традиции может стать значимым и отсутствие вещей (так называемый минус-прием): оно подчеркивает сложность характера героя. Так, Райский, стремясь побольше узнать о загадочной для него Вере («Обрыв» И.А. Гончарова), просит Марфиньку показать ему комнату сестры. Он «уже нарисовал себе мысленно эту комнату: переступил порог, оглядел комнату и - обманулся в ожидании: там ничего не было!»
Вещи часто становятся знаками, символами переживаний человека:
Гляжу, как безумный, на черную шаль, И хладную душу терзает печаль.
(А. С. Пушкин. «Черная шаль»)
«Медные шишечки» на кресле дедушки совершенно успокоили маленького героя из повести Аксакова «Детские годы Багрова внука»: «Как это странно! Эти кресла и медные шишечки прежде всего кинулись мне в глаза, привлекли мое внимание и как будто рассеяли и немного ободрили меня». А в рассказе В. Астафьева «Дуга» случайнс найденная героем дута из свадебного поезда наполняет его воспоминаниями о давно забытых временах его молодости.
Одна из распространенных функций вещей в литературном произведении - сюжетно-композиционная. Вспомним зловещую роль платка в трагедии «Отелло» В. Шекспира, ожерелье из одноименного лесковского рассказа, «царицыны черевички» из «Ночи перед Рождеством» Гоголя и др. Особое место занимают вещи в детективной литературе (что подчеркнуто Чеховым в его пародийной стилизации «Шведская спичка»). Без деталей этот жанр немыслим.
Вещный мир произведения имеет свою композицию. С одной стороны, детали часто выстраиваются в ряд, образовывают в совокупности интерьер, пейзаж, портрет и т. д. Вспомним подробное описание героев Лескова («Соборяне»), урбанистический пейзаж в «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского, многочисленные предметы роскоши в «Портрете Дориана Грея» О. Уайльда.
С другой стороны, какая-то одна вещь, выделенная в произведении крупным планом, несет повышенную смысловую, идейную нагрузку, перерастая в символ. Можно ли назвать «цветок засохший, безуханный» (А.С. Пушкин) или «в окне цветы герани» (Тэффи. «На острове моих воспоминаний…») просто деталью интерьера? Что такое «тюрлю-лю атласный» («Горе от ума» А.С. Грибоедова) или онегинская шляпа «боливар»? О чем говорит «многоуважаемый шкаф» из чеховского «Вишневого сада»? Вещи-символы выносятся в заглавие художественного произведения («Шагреневая кожа» О. Бальзака, «Гранатовый браслет» А.И. Куприна, «Жемчуга» Н.С. Гумилева, «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Б. Петрова). Симолизация вещей в особенности свойственна лирике в силу ее тяготения к смысловой насыщенности слова. Каждый из упоминаемых предметов в стихотворении Г. Шенгели вызывает ряд ассоциаций:
В столах, «по случаю приобретенных» На распродажах и аукционах, Их ящики осматривать люблю… Что было в них? Бумага, завещания, Стихи, цветы, любовные признания. Все сувениры -знак надежд и вер, Рецепты, опий, кольца, деньги, жемчуг, С головки сына похоронный венчик. В последнюю минуту -револьвер?
(«В столах, «по случаю приобретенных»..*)
В контексте художественного произведения символика может меняться. Так, символом тягостной, безрадостной жизни стал забор в рассказе Чехова «Дама с собачкой»: «Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями. «От такого забора убежишь,- думал Гуров, поглядывая то на окна, то на забор». Однако в других контекстах забор символизирует стремление к красоте, гармонии, веру в людей. Именно так «прочитывается» в контексте пьесы А. В. Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» эпизод с восстановлением героиней палисадника, каждую ночь разрушаемого ее нерадивыми односельчанами.
Краткость авторского текста в драме, «метонимичность» и «метафоричность» лирики несколько ограничивают изображение вещей в этих родах литературы. Наиболее широкие возможности воссоздания вещного мира открываются в эпосе.
Жанровые различия произведений также сказываются на изображении вещей, актуализации тех или иных их функций. Знаками того или иного уклада жизни, культуры, вещи выступают преимущественно в исторических романах и пьесах, в бытописательных произведениях, в частности в «физиологических» очерках, в научной фантастике. Сюжетную функцию вещей активно «эксплуатируют» детективные жанры. Степень детализации вещного мира зависит от авторского стиля. Пример доминирования вещей в художественном произведении - роман Э. Золя «Дамское счастье». Оптимистическая философия романа противопоставлена критическим картинам действительности, нарисованным писателем в предыдущих романах серии «Ругон-Маккары». Стремясь, как писал Золя в наброске к роману, «показать радость действия и наслаждение бытием» , автор поет гимн миру вещей как источнику земных радостей. Царство материального быта уравнено в своих правах с царством духовной жизни, поэтому Золя слагает «поэмы женских нарядов», сравнивая их то с часовней, то с храмом, то с алтарем «огромного храма» (гл. XIV). Противоположная стилевая тенденция - отсутствие, редкость описаний вещей. Так, очень скупо обозначен был в романе Г. Гессе «Игра в бисер», что подчеркивает отрешенность от бытовых, материальных забот Магистра игры и вообще обитателей Касталии. Отсутствие вещей может быть не менее значимо, чем их изобилие.
Описание вещей в литературном произведении может быть одной из его стилевых доминант. Это характерно для целого ряда литературных жанров: художественно-исторических, научно-фантастических, нравоописательных (физиологический очерк, утопический роман), художественно-этнографических (путешествие) и пр. Писателю важно показать необычность обстановки, окружающей персонажей, ее непохожесть на ту, к которой привык имплицитный читатель. Эта цель достигается и через детализацию вещного мира, причем важен не только сам отбор предметов материальной культуры, но и способ их описания.
Подчеркивая своеобразие того или иного уклада жизни, быта, писатели широко используют различные лексические пласты языка, так называемый пассивный словарь, а также слова, имеющие ограниченную сферу употребления: архаизмы, историзмы, диалектизмы, варваризмы, профессионализм, неологизмы, просторечие и пр. Применение подобной лексики, будучи выразительным приемом, в то же время нередко создает трудности для читателя. Иногда сами авторы, предвидя это, снабжают текст примечаниями, специальными словариками, как это сделал Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Среди слов, поясняемых пасичником Рудым Панько в «Предисловии», львиная доля принадлежит обозначению вещей: «бандура - инструмент, род гитары», «батог - кнут», «каганец - род светильни», «люлька - трубка», «рушник - утиральник», «смушки - бараний мех», «хустка - платок носовой» и др. Казалось бы, Гоголь мог сразу писать русские слова, но тогда «Вечера …» в значительной мере лишились бы местного колорита, культивируемого эстетикой романтизма.
Обычно помогают читателю понять насыщенный пассивной лексикой текст посредники: комментаторы, редакторы, переводчики. Вопрос о допустимой, с эстетической точки зрения, мере в использовании пассивной лексики был и остается дискуссионным в литературной критике и литературоведении. Вот начало стихотворения С. Есенина «В хате», сразу погружающее читателя в быт рязанской деревни:
Пахнет рыхлыми драченами; У порога в дежке квас, Над печурками точеными Тараканы лезут в паз.
Всего в этом стихотворении, состоящем из пяти строф, по подсчетам Н.М. Шанского, 54 самостоятельных слова, из них по меньшей мере пятая часть нуждается в объяснении. «К требующим толкования, несомненно, относятся слова драчены - «запеченные лепешки на молоке и яйцах из пшенной каши и картошки», дежка - «кадка», печурка - «похожее на русскую печь углубление в ее боковой стене, куда ставят или кладут что-либо, чтобы оно было сухим или теплым» (таких углублений обычно несколько), паз - «узкая длинная щель между неплотно пригнанными кирпичами… <...> Основная масса …словесных «чужаков» -диалектизмы, «родимые пятна» родного поэту рязанского говора. Совершенно ясно, и иных мнений быть не может: С. Есенину здесь чувство художественной меры изменило». Однако «иные мнения» все же есть и вопрос остается спорным.
Вообще выбор того или иного синонима, языкового дублета - выразительный стилистический прием, и при описании обстановки в целом здесь важно стилистическое единство, «закрепляющее» согласованность друг с другом деталей, составляющих ансамбль. Так, в романтической элегии в описании жилища (родных пенат) лирического героя сам подбор слов (архаизмы, усыпительные формы и др.) приглушает бытовую конкретность, подчеркивает условность, обобщенность изображения. Как пишет Г.О. Винокур, «сюда относятся, например, сень, чердак, хижина, приют, шалаш, келья (в значении «маленькая бедная комната»), кров, уголок, садик, домик, хата, лачужка, огонек, калитка, кабинет, обитель, камелек и тому подобные слова, символизирующие вдохновение и уютное отъединение поэта от общества и людей». Совсем иная стилистическая окраска слова -в описании интерьеров, которыми изобилуют физиологические очерки. Их, поэтика и стилистика подчеркнуто натуралистичны и предельно конкретны. Таково, например, описание комнаты в «Петербургских углах» Н.А. Некрасова: «Одна из досок потолка, черного и усеянного мухами, выскочила одним концом из-под среднего поперечного бруса и торчала наклонно, чему, казалось, обитатели подвала были очень рады, ибо вешали на ней полотенца свои и рубахи; с тою же целью через всю комнату проведена была веревка, укрепленная одним концом за крюк, находившийся над дверью, а другим - за верхнюю петлю шкафа: так называю я продолговатое углубление с полочками, без дверей, в задней стене комнаты; впрочем, говорила мне хозяйка, были когда-то и двери, но один из жильцов ото-рвал их и, положив в своем углу на два полена, сделал таким образом искусственную кровать». Доски, крюк, поперечный брус, верхняя петля шкафа, веревка, рубахи, полотенца и пр.-также ансамбль деталей, лексика, выдающая человека бывалого, знающего толк в досках и брусьях. Но это совсем другой ансамбль.
Нужно различать литературоведческий и собственно лингвистический аспекты словоупотребления, поскольку лексика, обозначающая вещи, может обновляться; в особенности это относится к названиям деталей одежды, предметов роскоши, интерьера - того, что составляет моду в материальной культуре. Так, стилистически мотивированные архаизмы не следует смешивать со словами, которые стали лексическими архаизмами для новых поколений читателей (например, «домашнее пальто» Райского из «Обрыва» Гончарова (гл. I) означает халат, а «ватерпруф» Ольги Ивановны из «Попрыгуньи» Чехова - непромокаемый плащ). Выделяют также лексико-семантические архаизмы, т. е. слова, изменившие со времени написания произведения свое значение (например, «экран» в «Идиоте» Достоевского означает «ширму» -гл. 15)2.
Заслуживает специального рассмотрения вещный мир и его обозначение в утопиях, научной фантастике - жанрах, где конструируется среда обитания, не имеющая прямых аналогов в реальной действительности. Необычным вещам здесь соответствуют неологизмы: нередко они дают название произведению, создавая у читателя соответствующую установку восприятия: «Гиперболоид инженера Гарина» А. Толстого, «Солярис» и «Сталкер» Ст. Лема.
По сравнению с природой рукотворная среда, окружающая человека, изменяется быстро. Поэтому в произведениях, где действие происходит в прошлом, будущем, фантастических временах и соответствующих пространствах, изображение вещей составляет особую творческую проблему.

Материальная культура как совокупность предметов, создаваемых человеком, входит в мир произведения. Однако для обозначения изображаемых в литературе предметов материальной культуры нет единого термина. Материальная культура вписана не только в интерьер, но и в пейзаж, и в портрет.

Изображение предметов материальной культуры в литературе эволюционирует , отражая изменения в отношениях человека и вещи в реальной жизни.

10) На заре цивилизации вещь- венец человеческого творения, свидетельство мудрости и мастерства. Сказители всегда были внимательны к белокаменным палатам, их убранству, ярким предметам, тканям и проч. Нередко запечатлен сам процесс создания вещи (Гермес выковывает Ахиллу доспехи в Илиаде)

11) отношение к предметам материальной культуры как достижению человеческого разума демонстрирует в особенности наглядно эпоха Просвещения. (Робинзон Крузо. Дефо. Ящик плотника с рабочими инструментами, найденный на потонувшем корабле, - счастье)

12) в литературе 19-20 веков наметились разные тенденции в изображении вещей. По-прежнему почитается человек-мастер, ценятся изготовленные умелыми руками предметы. (Лесков. Левша.) однако писатели чутко уловили и другую грань во взаимоотношениях между человеком и вещью: материальная ценность может заслонить человека, он оценивается обществом по тому, какими вещами обладает. Человек часто уподобляется вещи. (Островский. Бесприданница. в художественном мире Чехова нередко вещи символизируют пошлость и однообразие провинциального быта: Учитель словесности, Ионыч)

4. в 20 веке не одно творческое копье сломано в борьбе против вещизма - рабской зависимости людей от окружающих их вещей. Слабеет и утрачивается интимная связь человека и вещи, свойственная в особенности средневековью, где вещи часто имеют собственные имена (меч Дюрандаль, принадлежащий главному герою песни о Роланде). Вещей множество, но они стандартны, их почти не замечают. С развитием техники расширяется диапазон изображаемых в литературе вещей. Стали писать о заводах- гигантах, об адской карающей машине, о компьютерной системе, о роботах в человеческом обличье. Но одновременно все сильнее звучит тревога об оборотной стороне НТП. Крестьянский уклад очень пострадал от сплошной индустриализации страны. Вымирают, уничтожаются целые деревни (Распутин. Прощание с матерой), Есенин, Клюев, Белов, Астафьев. Все отражает реальные процессы, происходящие во взаимоотношениях человека с созданными его руками, но часто выходящими из-под контроля, вещами.

В литературном произведении вещь выступает как элемент условного, художественного мира. И в отличие от реальной действительности границы между вещами и человеком могут быть зыбкими. Русские народные сказки дают много примеров очеловечивания вещей. Эту традицию продолжает русская и зарубежная литература..

Условно можно выделить важнейшие функции вещей в литературе.

1. культурологическая

вещь может быть знаком изображаемой эпохи и среды. Особенно характерно это для романов-путешествий, где представлены различные миры: национальные, сословные, географические. Очень важна эта функция и в историческом романе- жанре, формирующемся в эпоху романтизма и стремящемся в своих описаниях наглядно представить историческое время и местный колорит.(В.Гюго Собор парижской богоматери.) Знаковую функцию вещи выполняют и в бытописательных произведениях. (Быт казачества в Вечерах на хуторе близ Диканьки, в Тихом доне) Вещь может служить знаком богатства\бедности.

2. характерологическая функция

в произведениях гоголя показана интимная связь вещей со своими владельцами, недаром Чичиков так подробно рассматривает жилища в мертвых душах. Вещи могут выстраиваться в последовательный ряд. Но охарактеризовать персонажа может и одна деталь (банка с надписью «кружовник», приготовленная Фенечкой в Отцах и детях) на фоне литературной традиции может стать значимым и отсутствие вещей.

вещи часто становятся знаками, символами переживаний человека (Блок. О доблестях, о подвигах…)

5) сюжетно-композиционная функция

особое место занимают вещи в детективной литературе, без деталей-улик этот жанр немыслим. Вещный мир произведения имеет свою композицию. С одной стороны детали выстраиваются в ряд, образуя в совокупности интерьер-пейзаж-портрет и т.д (урбанистический пейзаж в Преступлении и наказании)

с другой стороны какая-то одна вещь, выделенная в произведении крупным планом, несет повышенную смысловую, идейную нагрузку, перерастая в символ . (Горе от ума: тюрлюлю, Ахматова алый цветок в петлице, шкаф в Вишневом саде.) вещи-символы выносятся в заглавие художественного произведения. (Гранатовый браслет) символизация вещей особенно свойственна лирике в силу ее тяготения к смысловой насыщенности слова.

Жанровые различия произведений сказываются на изображении вещей, актуализации тех или иных функций. Знаками того или иного уклада жизни вещи выступают в исторических романах и пьесах, бытописательных произведениях, в частности в физиологических очерках. Сюжетную функцию в основном эксплуатируют детективные жанры. Степень детализации зависит от авторского стиля . (Гоголь- любовь к деталям, Пушкин- не особо)

Подчеркивают своеобразие того или иного уклада жизни, быта различные лексические пласты языка , так называемый пассивный запас языка и слова, имеющие ограниченную сферу употребления: архаизмы, неологизмы и т.д применение подобной лексики- это и выразительный прием, и трудность для читателя. Иногда сами авторы снабжают тексты примечаниями (гоголь вечера на хуторе..) обычно помогают читателю понять текст комментаторы, редакторы и переводчики.