Может показаться странным, что автор самого знаменитого в истории челове-чества исторического романа не любил историю. Он всю жизнь отрицательно относился и к истории как к науке, находя ее ненужной и бессмысленной, и про-сто к истории как к прошлому, в котором видел непрекращающееся тор-жество зла, жестокости и насилия. Его внутренней задачей всегда было осво-бодиться от истории, выйти в сферу, где можно жить в настоящем. Толсто-го интересовало настоящее, текущий момент. Его главной моральной макси-мой в конце жизни было «Делай что должно, и будь что будет», то есть не ду-май ни о прошлом, ни о будущем, освободись от давления, которое имеют над то-бой память о прошлом и ожидание. В поздние годы жизни он с огромным удо-влетворением отмечал в дневнике ослабление памяти. Он переставал пом-нить собственную жизнь, и это его бесконечно радовало. Тяжесть прошлого пере-ставала над ним висеть, он чувствовал себя освобожденным, он восприни-мал уход памяти о прошлом (в данном случае — о личном прошлом) как осво-бож-де-ние от тяжкой ноши. Он писал:
«Как же не радоваться потере памяти? Все, что я в прошедшем вырабо-тал (хотя бы моя внутренняя работа в писаниях), всем этим я живу, поль-зуюсь, но самую работу — не помню. Удивительно. А между тем думаю, что эта радостная перемена у всех стариков: жизнь вся сосредо-тачивается в настоящем. Как хорошо!»
И это же был идеал жизни человека в истории — человечество, которое не пом-нит о том бесконечном зле, которое оно само над собой совершило, забыло его и не может думать о возмездии.
При таком отношении к прошлому чрезвычайно интересно, каким образом и как Толстой оказался на территории исторической прозы. Кроме «Войны и ми-ра» у него было еще несколько исторических замыслов, которые остались незавершенными и нереализованными. Первые отрицательные отзывы об ис-то-рии как науке появляются у него уже с университетских лет, в Казан-ском университете, который он, как известно, не окончил. Толстой всегда там бле-стяще успевал в языках, а история ему не давалась. И его дневники фикси-руют непонимание, зачем его заставляют сдавать эти странные дисциплины: у него не получалось, он не мог запомнить цифры и даты и тому подобное.
И при своем этом в общем глубоко негативном отношении к истории он начи-нает с рассказа о себе, с «Детства», с рассказа о собственном прошлом. Толстой описывает детство глазами ребенка. Это далеко не первое в истории мировой литературы произведение о детстве и воспоминание о детстве, но первая или одна из первых попыток реконструировать взгляд ребенка, писать из настоя-щего, когда взрослый человек описывает то, как он ребенком воспринимал свою жизнь. Это ход блистательный и неожиданный для того времени и с ху-до-же-ственной точки зрения, и исходя из задачи, которую ставил перед собой Толстой. Но целью было описать идиллическое прошлое, а мир, который он опи-сывал, был основан на крепостном праве, и взрослый человек не мог не осознавать ужаса, зла и насилия, лежащего в основе той идиллической кар-тины, которую он воссоздает. Толстой создает образ мальчика, не видящего этого зла в силу своего возраста и способного воспринимать окружающий мир как идиллию. Автобиографичность «Детства» не стоит воспринимать слишком буквально: детство Толстого менее всего было идиллическим; оно было, види-мо, довольно ужасным, и характерно, что смерть матери, главное определяю-щее событие его детства, сдвинута с двух лет на одиннадцать. То есть в «Дет-стве» мать еще жива; главная катастрофа, утрата еще не пережиты. Толстой ребенком потерял сначала мать, а потом отца. Но то, с чем он входит в литера-туру, — это реконструкция опыта мгновенного переживания настоящего. Так же строятся «Севастопольские рассказы», потрясшие читателей и принес-шие Толстому славу самого знаменитого русского писателя. Это репортаж о чем-то происходящем прямо на глазах автора.
И Толстой медленно нащупывает пути к своему главному историческому рома-ну тоже из прямого журналистского репортажа. Как известно, «Война и мир» начинается с : первый подход к «Войне и миру» — это история ссыльных декабристов. То есть декабристы были амнистированы в 1856 году, и в 1856-м Толстой, как он утверждал, начинает писать этот роман — мы знаем, что сохранившиеся главы написаны в 1860 году, но первые подступы к этой теме он, вероятно, делал и раньше. Это еще живой исторический опыт, острая, немедленная, сегодняшняя рефлексия над людьми, его пережившими. Дека-бри-сты интересовали Толстого всегда. Описывая вернувшегося декабриста, он, по позднейшему признанию, принял решение сказать об опыте его ошибок и заблуждений, то есть о 1825 годе, о главном и решающем событии жизни ге-роя и русской истории первой половины XIX века. Начав говорить о 1825 годе, он должен был углубиться в корень этих событий — показать, откуда взялись люди 1825 года. А от описания побед русского оружия в 1812 году он ушел к 1805 году — к первым поражениям, из которых вырос 1812 год. То есть Тол-стой отодвигался, уходил от настоящего вглубь и вглубь, и так роман из совре-мен-ного стал историческим.
В то же время — и это очень существенно — по-настоящему историческим для самого автора роман не стал. Толстой говорил о своей книге как о произ-веде-нии, действие в котором должно было развиваться вплоть до эпохи его созда-ния, то есть его интересовала длящаяся жизнь. Он пытался воссоздать не отда-лен-ные исторические события, а сам ход времени. Первая часть романа была опубликована в журнале «Русский вестник» под заглавием «1805 год». Это, по-видимому, первое в истории мировой литературы произведение, в ко-тором хронологический маркер, номер года, вынесен в заглавие. (Роман Гюго «Девя-но-сто третий год» начал публиковаться девять лет спустя.) Но важно даже не это, а то, что название, обозначенное цифрой года, века, определением эпо-хи, обычно указывает на специфику исторического периода, который будет описываться. Это не сегодняшнее время, это 1793 год, золотой век, эпоха Воз-ро-ж-дения, то, что прошло и кончилось. Толстовский нарратив, толстовское повествование было устроено таким образом, что читателю с самого первого момента было известно, что оно пойдет дальше и название будет меняться. Центр, фокус переходил с изображения конкретного года на описание движе-ния времени как такового.
Как хорошо известно, Толстой набрасывал предисловия к «Войне и миру». В одном из них он сделал поразительное признание. «…Я знал, — пишет Тол-стой, — что никто никогда не скажет того, что я имел сказать. Не потому, что то, что я имел сказать, было очень важно для человечества, но потому, что изве-стные стороны жизни, ничтожные для других, только я один по особен-но-сти своего развития и характера… считал важным». И продолжал: «Я… боялся, что мое писанье не подойдет ни под какую форму…», а «необходимость описы-вать значительных лиц 12-го года заставит меня руководиться истори-ческими документами, а не истиной…» В этой поразительно интересной цитате стоит обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, рассуждение о том, что, может быть, то, что я хочу сказать, и не имеет большого значения, но, кроме меня, этого никто не скажет, — это стандартный зачин любого нон-фикшен -повествования: я говорю о том, что лично видел, о собственном опыте, инте-ресном именно своей уникальностью. Толстой приписывает уникальность лич-ного опыта художественному произведению. Это само по себе очень необыч-ный ход. Во вторых, отметим экстравагантное противопоставление: «не исто-ри-че-скими документами, а истиной». Откуда автор знает истину, если не из исторических документов? То есть оба эти парадоксальных риторических хода совершенно недвусмысленно указывают на то, что это прошлое, описы-вае-мое с 1805 по 1820 год, в котором происходит эпилог, доступно Толстому в живом переживании, это его личный индивидуальный опыт.
Толстой родился в 1828 году, через 16 лет после войны 1812 года, через 23 года после начала романа, через 8 лет после того, как происходит действие в эпило-ге. Между тем люди, которые читают «Войну и мир», все время говорят об эф-фекте погружения в историческую реальность. Какими художественными сред---ствами достигался этот эффект? Здесь есть несколько существенных мо-ментов, на которые я хотел бы обратить внимание, очень важных для отно-шения Толстого к истории вообще. Одно из этих обстоятельств — это превра-щение истории страны, национальной истории в семейную. Болконские и Вол-конские: переделывается одна буква — и мы получаем род Толстого со стороны матери. Фамилия Ростовы отличается от семейной чуть больше, но если мы по---роемся в черновиках, первоначально эти герои носили фамилию Толсто-вы, потом — Простовы, но фамилия Простов, вероятно, слишком напоминала моралистические комедии XVIII века, в результате буква «п» отпала — появи-лись Ростовы. Да, простой гусар Николай Ростов мало похож на либерального аристократа — отца Толстого, а образованная, светская и знавшая много языков Мария Николаевна Волконская — на набожную, погруженную в религиозную проблематику княжну Марью. Но дело в читательском ощущении того, что перед нами — семейная хроника.
Но линия Николая Ростова и княжны Марьи все-таки побочная в романе. Интереснее то, как достигается этот эффект на магистральной линии. Мы зна-ем, что оба знаменитых романа Толстого — и «Война и мир», и «Анна Карени-на» — построены на противопоставлении грубоватого, искреннего, очень доб-рого, некрасивого, закомплексованного, невротичного человека и идеального образа прекрасного аристократа. Это то, как Толстой видел себя, и его идеали-зированное представление о том, каким он должен был быть. Он дает два своих альтер эго, расщепляя его между героями. Это личная исто-рия автора, кото-рую он только проецирует в историческое прошлое. Каждый из персонажей и «Войны и мира», и «Анны Карениной» (и Вронский, и Левин, и князь Андрей, и Пьер) — это душевная история Толстого, и в обоих случаях это история со-пер-ничества за женщину, это история любви. И первоначально героиня влюб-ляется в аристократа, а потом находит свое подлинное «я», себя и свое будущее в любви к тому человеку, который является в данном случае проекцией биогра-фического Толстого.
То, что Левин — автобиографический персонаж и проекция личности Толстого, общеизвестно, но и про Пьера это можно говорить с такой же степенью опреде-ленности. И интересно, что, хотя действие романа происходит в начале XIX ве-ка, собственно говоря, вся история Наташи Ростовой — это описание in real time разнообразных любовных переживаний свояченицы Толстого Татьяны Андреевны Берс, в замужестве Кузминской: ее история увлечения Анатолем Шостаком — Толстой даже не потрудился изменить его имя — и потом история ее романа с братом Толстого Сергеем. (Татьяна Берс умоляла Толстого не пи-сать об обстоятельствах ее личной жизни, говоря, что на ней никто не женится, если Толстой ее опишет, но на Льва Николаевича это не произвело ни малей-ше-го впечатления.) Причем роман был начат, когда многие описанные в нем события еще не произошли: Толстой описывал их «по мере поступления». По сви-детельству сына Толстого Ильи Львовича, Толстой был влюблен в свою свояченицу (платонически, конечно, но Софья Андреевна сильно ревновала мужа к сестре) и описывал историю их сложных отношений. История ста-но-вле-ния личности его и любимой героини, которая происходила прямо на гла-зах и в душе и воображении автора, выплескивалась на страницы исто-ри-че-ского романа. То есть время объединяется, прессуется, складывается, на-стоя-щее проеци-руется в прошлое, и они оказываются нераздельны. Это единый комп-лекс прямо переживаемого настоящего, поданный как реальность прошлого.
Есть и еще один, не менее значимый прием. В эпилоге «Войны и мира» мы име-ем дело с конвенциональным, совершенно обычным финалом исто-рического романа. Чем кончаются романы? Свадьбами. «Война и мир» кон-чается двумя свадьбами. Причем Толстой говорил, что свадьба — это неудач-ный финал для романа, потому что жизнь не кончается свадьбой, она продол-жается дальше. Тем не менее его роман кончается двумя свадьбами, и, как по-ложено в романическом эпилоге, мы видим, как герои живут счастливо. Во-преки тому, что написано в первой фразе «Анны Карениной», мы видим две счастливые семьи, которые счастливы совершенно по-разному. Но тем не ме-нее, наблюдая за счастьем Пьера и Наташи, мы точно знаем, что с ними будет дальше. Герои не владеют своим собственным будущим. Наташа говорит Пье-ру: мол, если бы он никогда не уезжал! Она не знает, что через короткое время ее мужа отправят в ссылку, ей придется ехать за ним и так далее. Но читатель это уже знает. История вроде бы остановилась, для героев ее нет, но изображе-ние этого семейного счастья исполнено глубочайшей иронии, заключенной в динамике времени. Наташа спрашивает мужа, зная, что главным человеком для него был Платон Каратаев: что бы тот сказал про то, чем Пьер сейчас зани-мается, про вступление в тайное общество? И Пьер говорит: «Нет, не одоб-рил бы… Что он одобрил бы — это нашу семейную жизнь». Но тем не менее он готов пожертвовать семейной жизнью ради политических химер и погубить свою семью, детей, которых он так любит, жену ради абстрактных неосуще-стви-мых идеалов.
Но разница между Пьером и Николаем… В их споре, как всегда, прав неинтел-лектуал Николай (Толстой не любил интеллектуалов, хотя сам им был), а не ин-тел-лектуал Пьер. Но Пьер оказывается человеком историческим: он вхо-дит в историю через 1825 год, он становится действующим лицом боль-шой истории. Толстой как бы одновременно пишет исторический роман о 1812 го-де (сегодня мы знаем о войне 1812 года и представляем ее по образу, созданному Толстым; он навязал нам свою модель 1812 года, причем не только русскому, но и мировому читателю), но, с другой стороны, речь идет об описа-нии его собственной семьи, его собственных переживаний на текущий момент. И именно этого сочетания не хватало другим важным историческим замыслам Толстого.
На что еще следует обратить внимание: при всей уникальности опыта Толстого он был человеком своего времени. Время, когда начинается роман о декабри-стах, — это 1860 год. В 1859 году выходят две самые главные книги XIX века — «Происхождение видов путем естественного отбора» Дарвина и «К критике по-ли-тической экономии» Маркса. С точки зрения авторов этих двух книг, исто-рия движима колоссальными безличными силами. История биологическая, эволюция человечества или история экономических формаций — это процесс, в котором отдельный человек не имеет значения и роли. Как начинаются обе эти книги? Я приведу короткие цитаты из предисловия к «Политической эко-номии» и из предисловия к «Происхождению видов». Что пишет Маркс? «Моим специальным предметом была юриспруденция, которую, однако, я изу-чал лишь как подчиненную дисциплину наряду с философией и историей. В 1842-1843 годах мне как редактору Rheinische Zeitung пришлось впервые высказываться о так называемых материальных интересах…», «Первая работа, которую я предпринял для разрешения обуревавших меня сомнений, был кри-тический разбор гегелевской философии права…», «Начатое мною в Париже изучение этой последней я продолжал в Брюсселе…», «Фридрих Энгельс, с ко-то-рым я со времени появления его гениальных набросков к критике экономи-ческих категорий… поддерживал постоянный письменный обмен мнениями, пришел другим путем к тому же результату, что и я; и когда весной 1845 года он также поселился в Брюсселе, мы решили сообща разработать наши взгля-ды…» — и так далее.
Рассказ о смене экономических формаций начинается с того, что автор себя вписывает в историю, это его личная история, становление его мировоззрения есть часть истории. Как начинается «Происхождение видов» Дарвина? «Путе-шествуя на корабле Ее Величества «Бигль» в качестве натуралиста, я был по-ражен некоторыми фактами в области распространения органических существ в Южной Америке и геологических отношений между прежними и современ-ными обитателями этого континента», «По возвращении домой я в 1837 году пришел к мысли, что, может быть, что-нибудь можно сделать для разрешения этого вопроса путем терпеливого собирания и обдумывания всякого рода фак-тов…», «…Этот набросок я расширил в 1844 году в общий очерк…» — и так далее.
То есть авторы рассказывают историю видов или историю экономических фор-маций, вписывая туда свою собственную личную историю — как они пришли к пониманию своих тем, что с ними при этом происходило и так далее. Так же и Толстой в историю 1812 года вписывает свою собственную историю, потому что история общества, экономической формации, биологического вида — это и есть история человека. Мы познаем историю, двигаясь от себя в глубь време-ни, из современного положения мы идем обратно, разматывая этот клубок. Это и есть толстовская философия истории — как она изложена в «Войне и мире». Отсюда у него и доступ к прошлому: через себя Толстой узнаёт, как было на са-мом деле. Не из исторических документов, которые он, конечно, изучал в выс-шей степени внимательно, но они лишь пособие, важное для точности деталей и так далее. А главное он узнаёт, разматывая обратно текущий момент. Так про-исходит восстановление прошлого.
Толстого чрезвычайно волновала проблема распадения русского народа на чуж--дые друг другу европеизированное дворянство и крестьянскую массу. Он очень много об этом думал и, написав о проявлениях этого распадения в «Вой-не и мире», обращается к эпохе, когда это распадение происходит, — ко времени Петра I. Следующий его замысел — это роман о Петровской эпохе, когда начинается европеизация русской элиты, создающая непреодолимый раскол в обществе между образованным и необразованным сословиями. Через какое-то время он бросает этот замысел, он ему не дается.
Как написала Софья Андреевна Толстая свой сестре Татьяне Андреевне Кузмин-ской (она читала первые наброски), герои есть, они одеты, расставлены, но не ды--шат. Она сказала: ну, может, еще задышат. Софья Андреевна хорошо раз-биралась в том, что пишет ее муж. Она чувствовала: не хватало дыхания. Толстой там тоже хотел вписать свою семью, только по отцовской линии: граф Толстой получил графство от Петра I и так далее, он должен был действовать в романе. Но первый кризис работы над романом был связан с тем, что Толстой так и не смог вообразить себя в этой эпохе. Ему трудно было Петровскую эпоху представить как свое собственное личное прошлое. Ему трудно было вжиться в переживания людей того времени. У него хватало художественного воображе-ния, но он не видел себя живущим среди людей того времени так, как он видел себя среди героев «Войны и мира». Другой замысел был — вывести, показать встречу ссыльных декабристов и крестьян в Сибири; вывести, так сказать, ге-роев и персонажей из истории в географию, но он тоже к этому времени поте-рял интерес к жизни высшего сословия.
Интересно, что, напряженно обдумывая два исторических романа, Толстой начинает писать и углубляется в роман, действие которого опять происходит прямо сейчас, в текущем времени. В 1873 году он начинает работу над «Анной Карениной», действие которой начинается в 1872 году. Писание идет медленно, и по ходу работы Толстой опять реагирует на события, происходящие на его гла-зах: гастроли иностранных театров, придворные интриги — и главное, ко-нечно, начало Русско-турецкой войны, которое определяет судьбы героев. В кон---це романа Вронский уезжает на войну, но она еще не началась, когда ро-ман был начат. То есть, развиваясь и двигаясь, роман всасывает текущую боль-шую историю в себя, меняясь под ее воздействием. Толстой работает в этом же диапазоне переключения режимов между любовным романом, исто-рией адюль--тера, историей семьи и журналистской реакцией на текущие исто-риче-ские события. Застывая, они становятся историей; репортаж превращается в роман.
Уже после духовного кризиса Толстого конца 1870-х годов у него окончательно вызревает уже ранее сформировавшееся представление о том, что история как таковая есть только документация зла и насилия, которое одни люди творят над другими. В 1870 году, еще между «Войной и миром» и «Анной Карениной», он читает, в частности, для своего романа о Петре историю допетровской Рос-сии как ее описывал Сергей Михайлович Соловьев, великий русский историк. И Толстой пишет:
«Кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (толь-ко об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал пар-чи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дво-ры, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? <…> Народ живет, и в числе отправлений народной жиз-ни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествую-щих и куражащихся. И это правители несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого».
Идея романа о Петре I на время преобразуется у Толстого в идею романа, кото-рый должен называться «Сто лет». Он хотел описать столетнюю историю Рос-сии от Петра I до Александра I на протяжении ста лет — то, что происходит в крестьянской избе, и то, что происходит во дворце. И параллельно он продол-жал обдумывать роман о декабристах в Сибири, что вместе с уже написанными «Войной и миром» и «Анной Карениной» складывалось в картину монумен-таль--ной тетралогии, которая бы описывала всю историю России от петров-ско-го времени и до того момента, когда Толстой жил. Все царствования, два столетия русской истории. Тем не менее замысел «Ста лет» переживает кризис, потому что одно дело — писать национальную историю, а другое дело — писать исто-рию гангстерской шайки. К 1880-м годам Толстой приходит к выводу, что лю-бое правительство и любой правящий класс есть просто банда, а народ, люди, реально создающие эти ценности, живут вне истории, там реальной истории не происходит, там нечего рассказывать вот в таком сложном нарративе. И эта связь между дворцом и крестьянской избой рассыпается, не держится.
И Толстой постепенно на долгое время отходит от исторических замыслов. Последний его замысел такого рода — это замысел романа об Алек-сандре I «Посмертные записки старца Федора Кузьмича» (он возникает раньше, но Тол-стой к нему возвращается в 1905 году). Это легенда про то, как Александр I не умер в 1825 году, а бежал из дворца, стал жить в Сибири на заимке в каче-стве старца Федора Кузьмича. И Толстой, как вспоминал великий князь Нико-лай Михайлович, говорил, что его интересует душа Александра I — «ориги-наль-ная, сложная и двуличная, и если он действительно кончил свою жизнь от-шель-ником, то искупление, вероятно, было полное». Что здесь интересно: это исторический роман, но сутью этого романа является выход человека из исто-рии. Александр I отказывается, по Толстому, по замыслу романа, от соб-ствен-ной историчности. Он уходит жить в пространство, где истории нет. Его жизнь старцем, где есть общение с Богом, и есть искупление за его грехи как им--пера-тора. Потом, прочитав книгу Николая Михайловича об Александ-ре I, Толстой убедился, что это легенда, что этого не было. И первоначально он говорил, что «пускай исторически доказана невозможность соединения лич-ности Алек-сан-д-ра и Кузьмича, легенда остается во всей своей красоте и истин-ности. Я начал было писать на эту тему… но едва ли удосужусь про-дол-жать — некогда, надо укладываться к предстоящему переходу [к смерти]. А очень жалею. Преле-стный образ». Ну, отчасти было некогда, но отчасти, ви-димо, все-таки ему труд-но было заставить себя писать историческое произве-дение, когда он пере-стал верить в истинность того, что он описывает. Просто написать о легенде было трудно. А идея выхода из истории, преодоления исто-ричности, ухода в пространство, где истории нет, продолжала его волновать до последнего дня жизни.
какова же, по мнению Толстого, причина этого события? Толстой приводит взгляды историков.
Но ни с одним из них не соглашается. «Всякая отдельная взятая причина или целый ряд причин представляются нам... одинаково ошибочными по своему ничтожеству в сравнении с масштабностью события...». Огромное, страшное явление - война, должно быть рождена такой же «огромной» причиной. Толстой не берется найти эту причину. Он говорит, что «чем более умно мы стараемся объяснить эти явления в природе, тем они становятся для нас не более понятными».
Но если человек не может познать законы истории, значит, он не может повлиять на них. Человек - несостоятельная песчинка в историческом потоке. Но в каких границах человек все-таки свободный? «Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которое тем свободнее, чем отстраненной ее интересы, и жизнь стихийная, где человек, неизбежно выполняет предложенные ему законы». Это - ясноевыражение тех мыслей, во имя которых создан роман: человек свободен в каждый данный момент действовать как ему захочется, но «совершенный поступок не вернуть, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, будет иметь историческое значение». Сам Наполеон искренне не хотел войны, но он - раб истории - отдает все новые распоряжения, которые ускоряют начало войны.
Наполеон уверен в своем праве грабить и уверен, что награбленные ценности - его законная собственность. Восхищенное обожествление окружало Наполеона. Его сопровождают «восхищенные люди», он кладет подзорную трубу на спину «счастливого пажа, который подбежал». Здесь властвует одно общее настроение. Французская армия - это тоже какой-то замкнутый «мир». У людей этого мира свои общие желания, радости, но это «ошибочное общее», поскольку оно основано на неправде, грабительских стремлениях, на несчастьях чего-то другого общего. Причастность к этому общему толкает на глупые поступки, превращает человеческое общество в стадо.
Увлеченные единой жаждой обогащения, жаждой грабежа, утратив внутреннюю волю, солдаты и офицеры французской армии искренне верят, что Наполеон ведет их к счастью. А он, еще в большей мере раб истории, чем они, считает себя Богом, так как «для него было не новым убеждение в том, что присутствие его на всех концах света... одинаково поражает и вводит людей в сумасшедшее самозабвение». Людям свойственно создавать кумиров, а кумиры с легкостью забывают, что не они создали историю, а история создала их. Толстой ставит Наполеона в один ряд с Анатолем Курагиным. Для Толстого - это люди одной партии - эгоистов, для которых весь мир заключен в их «я».
Ответить
Произведение Л. Н. Толстого “Война и мир” было задумано как повествование о жизни некоторых вымышленных героев из высшего общества, но постепенно оно превращалось в эпопею, включающую не только описания реальных событий на- чала XIX века, но и целые главы, задача которых - донести до читателя философские воззрения автора. Обращаясь к изображению истории, Толстой был вынужден знакомиться с разнообразными материалами по интересующей его эпохе. Позиция ни одного из современных писателю ученых не могла удовлетворить человека, желавшего во всем “дойти до корня”. У автора “Войны и мира” постепенно складывается своя концепция исторического развития, которую было необходимо изложить, чтобы открыть людям “новую истину”, сделать яснее логику романа.
Одной из первых проблем, с которой столкнулся писатель, стала оценка роли личности и масс в истории. И если в начале создания “Войны и мира” основное внимание уделялось отдельным героям, то по мере изучения войны 12-го года Толстой все больше убеждался в определяющей роли народа. Во второй части эпилога основная мысль, которой проникнуто все повествование, была сформулирована так: “...чем непосредственнее люди участвуют в совершении действия, тем менее они могут приказывать и тем их большее число... чем меньше то прямое участие, которое люди принимают в самом действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше...” Идея о том, что действия масс определяют историю, находит подтверждение во многих эпизодах романа. Так, победу в Шенграбенском сражении русским войскам приносят отнюдь не удачные распоряжения князя Багратиона, который “...только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников... делалось... согласно с его намерениями”, а действия “маленького” капитана Тушина, а также осознание всеми необходимости этого боя для спасения армии. Тогда же, когда рядовой солдат не видел цели сражения, как это было при Аустерлице, на неблагоприятный исход не могло повлиять ни знание немецким командованием местности, ни продуманная диспозиция, ни присутствие императоров. Особенно хорошо видно определяющее значение духа войска в Бородинском сражении, когда русские смогли доказать свое моральное превосходство над врагом, несмотря на интриги в штабе Кутузова и неудобство позиции.
По мнению Толстова, задача личности состоит в том, чтобы не мешать естественному ходу истории, “роевой” жизни народа. Это понимает Багратион, и доказательством может служить его поведение во время Шенграбенского сражения, это знает Кутузов, чувствующий момент, когда необходимо дать грандиозное сражение, позволяющий себе принять решение об оставлении Москвы, видящий смысл только в войне освободительной. О главнокомандующем русской армии верно скажет князь Андрей: “У него не будет ничего своего”. Но высказывания Толстого о созерцательности полководца не следует понимать как признание его беспечности. Кутузову принадлежит идея удачного маневра в 1805 году, он же “придумывал все возможные случайности” в 1812 году. Главное отличие “светлейшего” от Наполеона не в бездеятельности русского командующего, а в осознании стариком того, что его приказы не являются определяющими для хода истории.
Преклонение перед “роевой” жизнью народа, отрицание значения личности заставляет Толстого свою любимую героиню, Наташу, наделить изначальной близостью к народу, лучших героев, таких, как Пьер и Андрей, шаг за шагом вести к сближению с ним. И хотя никто из персонажей не потеряет своей индивидуальности, одним из важнейших критериев в оценке людей для писателя будет их родство с патриархальным крестьянством, понимание естественного течения жизни.
Говоря о позиции Толстого по поводу роли личности в истории, мы неминуемо приходим к описанию противоречий в концепции автора “Войны и мира”.
С одной стороны, один из основополагающих тезисов - “человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общественных целей”. По мнению Толстого, естественно то, что “большая часть людей того времени не обращала никакого внимания на общий ход дел, а руководилась только личными интересами настоящего”. С другой стороны, все герои романа разделены на две группы. К первой из них принадлежат все те, кому небезразлична судьба Родины, чья жизнь переворачивается во время войны 1812 года, чей “личный интерес” непосредственно связан с “общим ходом дел”. Это старый князь Болконский, собирающий ополчение, готовящийся к защите Лысых Гор от французов, Ростовы, отдающие свои подводы под раненых, Петя, Николай, Андрей, Пьер, видящие цель своей жизни в участии в Отечественной войне.
Ко второй половине относятся те, чья жизнь не изменяется с началом войны, никак от нее не зависит. Это псевдопатриоты из петербургского салона А. П. Шерер и посетители дома Элен, симпатизирующие Наполеону и французам, Берг, озабоченный покупкой шифоньерки во время оставления жителями Москвы, Борис, интересующийся только повышением по службе. Все они осуждаются автором именно за безразличие к общему делу. Идеальной же личностью становится Кутузов, понимающий глубокий смысл происходящего.
Продолжая рассуждать о философии истории в романе и о видении Толстым взаимоотношений личности и масс, мы выходим за рамки собственно исторической концепции и вынуждены обратиться к космогонии автора “Войны и мира”. Чтобы лучше понять позицию писателя, надо вспомнить образы “водяного глобуса” и “идеальной капли” - Платона Каратаева, в котором вообще не было ничего личного. Это расширяет наше представление о том месте в мире, которое Толстой отводил отдельному человеку, но немного добавит к пониманию взглядов создателя романа на историю.
Не только проблема роли личности поднимается в “Войне и мире”. В эпопее важное место отводится рассуждениям об общем характере развития жизни. Говоря об этой части историко-философских отступлений романа, часто употребляют термин “фатализм”. Существует и традиционная ошибка: многие считают, что Толстой склонен рассматривать все происходящее как неизбежное и подчиненное воле Бога. В действительности это лишь одна из точек зрения, с которыми спорит писатель, точно так же, как полемизирует с гегелевским доисторизмом - учением о исторической необходимости, которое прокладывает себе путь через массу случайностей. Концепция, предлагаемая читателю, состоит в следующем: развитие жизни подчинено неким законам. От следования им нет никаких отклонений, ибо, по Толстому, даже одно исключение уничтожает правило. Законы истории пока недоступны людям, поэтому возникает понятие судьбы, фатума, которое заменяет собой всю совокупность непознанных причин.
Доказывая свои взгляды, касающиеся развития общества, Толстой вновь обращается к отдельной личности. Писатель определяет соотношение свободы и необходимости в жизни каждого, делает вывод об иллюзорности первой и лишь затем говорит об определяющем значении закономерности в глобальном масштабе. Такой путь от частного к общему в рассуждениях Толстого - лучший пример пристального внимания писателя к человеку. Автор “Войны и мира” считал, что и предметом истории скорее должен быть один день из чьей-либо жизни, чем целые эпохи.
От необходимости, определяющей жизнь, Толстой не делает перехода к возможности безответственности и инертности. Напротив, герой эпопеи обязан действовать и согласовывать свои поступки с моральными нормами, которые являются абсолютным мерилом всего происходящего, в том числе деятельности исторических лиц; таких изначально безнравственных событий, как войны. В доказательство хочется вспомнить негативную оценку автором Наполеона, думающего о величии, но забывающего “о добре, простоте и правде”. Великий император уподобляется в романе ребенку, дергающему за тесемки, привязанные внутри кареты, и думающему, что он правит. Отрицательно относится Толстой и ко всем изображаемым войнам, кроме благородной освободительной народной борьбы с захватчиками в 1812 году.
“Война и мир” развенчивает представления о существовании так называемой исторической целесообразности, о том, что цель может оправдывать средства, вообще традиционные взгляды на историю. Взамен читателю предлагается стройная система, отвечающая на два основополагающих вопроса. Толстой пишет об определяющем значении для развития жизни согласованных действий отдельных людей, а не замыслов “героев” , о существовании непреложных законов, пока не познанных, но подчиняющих себе все. По мнению писателя, главная задача ученых - открыть закономерности и вывести историю на принципиально новый уровень.
Сочинения по литературе: Философия истории в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» Одна из главных тем романа Толстого "Война и мир" - военная. Толстой описывает величайшие события в русской жизни 1805-1812 гг., которые в совокупности с мирными событиями, "крушениями на месте", создают историю человечества, где все понятно историкам, но является тайной для Толстого. Писатель дает нам взгляд на историю, в корне противоречащий стандартному взгляду историков как на события, так и на лица, которые "вершат" их. В основу заложено переосмысление обычного понимания исторического события, как - то: его целей, его причин, а также действий и роли в этом событии так называемых великих людей. В качестве примера такого события Толстой берет войну 1812 г., доказывая, что не может быть причины ни для этой войны, ни для любого другого, пусть даже самого незначительного события: "Ничто не причина". А все те бесчисленные обстоятельства, которые историки называют причинами, - лишь совпадение обстоятельств, имевших место в момент, когда должно было свершиться событие.
И именно событие должно было произойти: "Стало быть, причины эти все - миллиарды причин - совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было свершиться только потому, что оно должно было свершиться". Но, следовательно, и "великие" люди, (их примером в романе является Наполеон), мнящие себя зачинателями такого рода событий, не правы и события не могут двигаться одной лишь волей этого человека: "В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие название событию...". Великий человек является лишь орудием истории для совершения события. Причем Толстой говорит, что чем выше стоит человек, тем менее свободен он в своих действиях. Ведь Наполеон поначалу сопротивлялся своему восхождению наверх, но "сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма людских произволов терпела их и уничтожила". Его произвол зависит от воли толпы, от воли сотен людей, "руководимых им", и в то же время он лишь занимает свое место в истории, как наиболее подходящий для этого места человек, выполняя тем самым свое предназначение, в качестве истории и толпы: "Но стоит только вникнуть в сущность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима". Да и не может один руководить сотнями: "... сила ветра находится вне влияний".
Но и толпа подчинена той же таинственной силе, которая двигает "великими". Она слепо верит то в одного, то в другого идола, играет ими, и все же ими она не вольна, а подвластна. Но для чего же тогда нужны великие люди, "гении", не имеющие ни силы, ни власти управлять событиями истории? Толстой утверждает, что такие люди нужны толпе для оправдания жестокости, насилия и убийств, которые могут свершиться: "Он (Наполеон) одним своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и своею искренностью - он один может оправдать то, что имеет свершиться. Он нужен для того места, которое ожидает его..." Но если "великие люди" не имеют того значения, которое в них вкладывают, значит, и цели, которым они подчиняют событие, бессмысленны. Толстой объясняет нам, что у всех событий есть цель, но цель нам недоступная, и все люди, стремящиеся к своим личным целям, на самом деле под руководством высшей силы содействуют одному - достижению той тайной цели, о которой не знает человек: "Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему цвета, имени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать и других двух людей со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им надлежало исполнить". То есть они играют свою роль, а когда при неожиданном повороте событий маска с них снята, то "... он...
показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им. Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам - смотрите, чему мы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а я двигал вас?" Итак, тех целей, которые провозглашают "великие" люди", не существует.
Тогда получается, что то величие, которое в основном преследует эти цели, та слава, которую надеются получить "руководящие" огромными массами, принимающими участие в событии, также не имеют смысла, их нет. Получается, что жизнь многих людей пуста, так как цель ее - слава и величие. Произведение Л. Н.
Толстого "Война и мир" было задумано как повествование о жизни некоторых вымышленных героев из высшего общества, но постепенно оно превращалось в эпопею, включающую не только описания реальных событий на - чала XIX века, но и целые главы, задача которых - донести до читателя философские воззрения автора. Обращаясь к изображению истории, Толстой был вынужден знакомиться с разнообразными материалами по интересующей его эпохе. Позиция ни одного из современных писателю ученых не могла удовлетворить человека, желавшего во всем "дойти до корня". У автора "Войны и мира" постепенно складывается своя концепция исторического развития, которую было необходимо изложить, чтобы открыть людям "новую истину", сделать яснее логику романа. Одной из первых проблем, с которой столкнулся писатель, стала оценка роли личности и масс в истории. И если в начале создания "Войны и мира" основное внимание уделялось отдельным героям, то по мере изучения войны 12-го года Толстой все больше убеждался в определяющей роли народа. Во второй части эпилога основная мысль, которой проникнуто все повествование, была сформулирована так: "...
чем непосредственнее люди участвуют в совершении действия, тем менее они могут приказывать и тем их большее число... чем меньше то прямое участие, которое люди принимают в самом действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше..." Идея о том, что действия масс определяют историю, находит подтверждение во многих эпизодах романа. Так, победу в Шенграбенском сражении русским войскам приносят отнюдь не удачные распоряжения князя Багратиона, который "...только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников... делалось...
согласно с его намерениями", а действия "маленького" капитана Тушина, а также осознание всеми необходимости этого боя для спасения армии. Тогда же, когда рядовой солдат не видел цели сражения, как это было при Аустерлице, на неблагоприятный исход не могло повлиять ни знание немецким командованием местности, ни продуманная диспозиция, ни присутствие императоров. Особенно хорошо видно определяющее значение духа войска в Бородинском сражении, когда русские смогли доказать свое моральное превосходство над врагом, несмотря на интриги в штабе Кутузова и неудобство позиции. По мнению Толстого, задача личности состоит в том, чтобы не мешать естественному ходу истории, "роевой" жизни народа. Это понимает Багратион, и доказательством может служить его поведение во время Шенграбенского сражения, это знает Кутузов, чувствующий момент, когда необходимо дать грандиозное сражение, позволяющий себе принять решение об оставлении Москвы, видящий смысл только в войне освободительной. О главнокомандующем русской армии верно скажет князь Андрей: "У него не будет ничего своего". Но высказывания Толстого о созерцательности полководца не следует понимать как признание его беспечности. Кутузову принадлежит идея удачного маневра в 1805 году, он же "придумывал все возможные случайности" в 1812 году. Главное отличие "светлейшего" от Наполеона не в бездеятельности русского командующего, а в осознаний стариком того, что его приказы не являются определяющими для хода истории.
Преклонение перед "роевой" жизнью народа, отрицание значения личности заставляет Толстого свою любимую героиню, Наташу, наделить изначальной близостью к народу, лучших героев, таких, как Пьер и Андрей, шаг за шагом вести к сближению с ним. И хотя никто из персонажей не потеряет своей индивидуальности, одним из важнейших критериев в оценке людей для писателя будет их родство с патриархальным крестьянством, понимание естественного течения жизни. Говоря о позиции Толстого по поводу роли личности в истории, мы неминуемо приходим к описанию противоречий в концепции автора "Войны и мира". С одной стороны, один из основополагающих тезисов - "человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общественных целей". По мнению Толстого, естественно то, что "большая часть людей того времени не обращала никакого внимания на общий ход дел, а руководилась только личными интересами настоящего". С другой стороны, все герои романа разделены на две группы.
Литература
10 класс
Урок № 47
Философия истории Толстого. Истинный и ложный патриотизм
Перечень вопросов, рассматриваемых в теме
Цель урока:
- Единство между философией истории Толстого и художественным изображением исторических событий в романе;
- Особенности создания Толстым образа народа как ведущей силы исторических событий;
- Толстовское понятие «мысль народная» в романе.
Глоссарий
Авторское отступление (лирическое отступление) - внесюжетный элемент произведения; особая форма авторской речи, отклонение автора от непосредственного хода сюжетного повествования; оценка автором героев или сюжетной ситуации, рассуждение автора на философские, публицистические, эстетические, моральные и другие темы, воспоминания автора о событиях собственной жизни и так далее.
Идея произведения - главная мысль о том круге явлений, которые изображены в произведении; выражается писателем в художественных образах.
Концепция - система взглядов на что-нибудь, основная мысль чего-нибудь.
Философия истории - взгляды на происхождение, сущность и смену исторических событий.
Список литературы
Основная литература по теме урока
Лебедев Ю. В. Русский язык и литература. Литература. 10 класс. Учебник для общеобразовательных организаций. Базовый уровень. В 2 ч. Ч. 2. М.: Просвещение, 2016. - 368 с.
Дополнительная литература по теме урока
Билинкис Я. С. Русская классика и изучение литературы в школе. М.: Просвещение, 1986. - 208 с.
Линков В. Я. Война и мир Л. Толстого. М.: Издательство МГУ, 2003. - 104 с.
Лыссый Ю. И. Русская литература XIX века: 10 класс: Практикум. Авт.-сост. Г. И. Беленький, Э. А. Красновский и др. М.: Просвещение, 1997. - 380 с.
Теоретический материал для самостоятельного изучения
60-е годы XIX века в России - удивительное время: после долгой безгласности (1825–1855 годов) становится возможным, хотя и под присмотром цензуры, выражать публично политические взгляды через журналы. Всего за четыре года, с 1856 по 1860, в России появляется 145 изданий. Наступает новая эпоха в развитии общества и страны.
В литературе определяющим становится вопрос о том, кто и как должен управлять ходом истории, кто приведёт страну к счастливому будущему. Все литературные герои этой эпохи (Базаров, Обломов, Штольц, Рахметов, Рудин) неотделимы от временного контекста.
Концепция истории в «Войне и мире» носит ярко выраженный полемический характер. Писатель хочет показать своим современникам, каковы её движущие силы, и кто ими управляет. Лев Николаевич считает: для того, чтобы совершилось историческое событие, должны совпасть «миллиарды причин». Историю, по убеждению Толстого, делают не отдельные личности, а народ. Самой яркой иллюстрацией этой мысли служит описание оставления Москвы её жителями. Люди покидают город не по приказу, а по своей воле, не думая ни о славе, ни о подвиге, ни о величии. Они «уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славою русского народа».
Видные деятели - полководцы, государи - в своих решениях наименее свободны: «Царь есть раб истории». Следование этой концепции придаёт своеобразную окраску образам Кутузова, Наполеона, Александра I, Растопчина. В романе-эпопее есть эпизоды, когда Александр I назначает Кутузова главнокомандующим вопреки своему желанию, выполняя волю народа.
Но есть в «Войне и мире» и примеры, когда судьбоносное решение зависит от воли одного человека. Это, например, приказ Кутузова оставить Москву без сражения.
Историческое движение, по мнению писателя, вытекает из «бесчисленного количества людских произволов». Здесь можно вспомнить и сравнение хода истории с работой часового механизма, когда десятки маленьких шестерёнок вертятся и передают друг другу импульс, но главное действие происходит неожиданно, как бы само собой и никак не связано с самостоятельным вращением каждой детали. Человеческому уму «недоступна совокупность причин явлений», а потому фатализм в истории неизбежен.
Вот почему для своего произведения писатель выбирает эпоху настоящего патриотического подъёма: в такое время перед лицом общей беды народ массово объединяется, различия между классами и сословиями стираются.
Автор не случайно изобразил две войны в романе: в первой русские потерпели поражение, потому что борьба в составе союзнической армии на территории Австрии не имела нравственной цели. Отечественная война 1812 года - справедливая битва, «дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и… гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».
Волю к победе писатель изображает и в массовых сценах (сдача Смоленска, подготовка к Бородинскому сражению и другие), и в ярких отдельных образах настоящих народных героев: капитанов Тушина и Тимохина, партизана Тихона Щербатого. С их именами связывается в романе понятие истинного героизма, скромного, незаметного, лишенного торжественности и крикливости. Эти «маленькие герои» большой войны - важнейшие персонажи романа для Толстого.
Как неприятны по сравнению с ними штабные офицеры, стремящиеся только к тому, чтоб «получить крестик или ленточку»! Как ничтожны представители высшей знати, высокопарно разглагольствующие о том, что Отечество в опасности, и назначающие штрафы за французские слова.
Все герои, все их мысли и действия испытываются общенародным делом - Отечественной войной: так, князь Андрей чувствует небывалый подъём перед Бородинским сражением. Высшая похвала, которой удостаивается Болконский, - прозвище «наш князь», данное ему солдатами.
Все мысли Пьера направлены на то, чтобы помочь изгнанию захватчиков. На свои средства он снаряжает тысячу ополченцев, разрабатывает план убийства Наполеона, а во время Бородинского боя находится на батарее Раевского.
Наташа Ростова, охваченная чувством единения с народом, отдаёт подводы под раненых, а её младший брат Петя погибает в схватке с врагом. Так все любимые герои проходят свой путь единения с народом, что для Толстого и является высшим мерилом настоящей личности.
Итак, в романе-эпопее «Война и мир» Толстой выражает свой, особенный взгляд на развитие истории, утверждая, что оно происходит стихийно. По сути, множество мелких событий привело в итоге к изгнанию войск Наполеона. Но большинство русских людей действовали на основании одного и того же чувства, которое лежало в душе каждого из них, - «скрытой теплоты патриотизма». Идея единства, которая чётко просматривается на всех уровнях гениального творения, и явилась решающим фактором в столь масштабном историческом свершении - победе русского народа в Отечественной войне 1812 года.
Примеры и разбор решения заданий тренировочного модуля
- Единичный выбор.
Продолжите высказывание Л. Н. Толстого: «В “Войне и мире” я любил мысль…»
- народную
- семейную
- философскую
- историческую
Правильный ответ: народную.
Подсказка: о «мысли семейной» Толстой упоминает в связи с романом «Анна Каренина».
«В эпопее писатель построил огромную художественную пирамиду, поставленную на прочное основание, имя которому - народ. Образ народа в эпопее Толстого не только и не столько объект изображения, сколько художественная концепция мира», - отмечает литературовед Николай Гей. Толстой написал «Войну и мир» ради одной простой мысли, которая пронизывает всё его творение, - это «мысль народная».
- Сортировка элементов по категориям.
Прочтите утверждения. Какие из них отражают основные положения толстовской философии истории, а какие противоречат ей?
Правильный ответ.
