Николай Островский
КАК ЗАКАЛЯЛАСЬ СТАЛЬ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
– Кто из вас перед праздником приходил ко мне домой отвечать урок – встаньте!
Обрюзглый человек в рясе, с тяжелым крестом на шее угрожающе посмотрел на учеников.
Маленькие злые глазки точно прокалывали всех шестерых, поднявшихся со скамеек, – четырех мальчиков, и двух девочек. Дети боязливо посматривали на человека в рясе.
– Вы садитесь, – махнул поп в сторону девочек. Те быстро сели, облегченно вздохнув.
Глазки отца Василия сосредоточились на четырех фигурках.
– Идите-ка сюда, голубчики!
Отец Василий поднялся, отодвинул стул и подошел вплотную к сбившимся в кучу ребятам:
– Кто из вас, подлецов, курит?
Все четверо тихо ответили:
– Мы не курим, батюшка.
Лицо попа побагровело.
– Не курите, мерзавцы, а, махорку кто в тесто насыпал? Не курите? А вот мы сейчас посмотрим! Выверните карманы! Ну, живо! Что я вам говорю? Выворачивайте!
Трое начали вынимать содержимое своих карманов на стол.
Поп внимательно просматривал швы, ища следы табака, но не нашел ничего и принялся за четвертого – черноглазого, в серенькой рубашке и синих штанах с заплатами на коленях:
– А ты что, как истукан, стоишь?
Черноглазый, глядя с затаенной ненавистью, глухо ответил:
– У меня нет карманов, – и провел руками по зашитым швам.
– А-а-а, нет карманов! Так ты думаешь, я не знаю, кто мог сделать такую подлость – испортить тесто! Ты думаешь, что и теперь останешься в школе? Нет, голубчик, это тебе даром не пройдет. В прошлый раз только твоя мать упросила оставить тебя, ну а теперь уж конец. Марш из класса! – Он больно схватил за ухо и вышвырнул мальчишку в коридор, закрыв за ним дверь.
Класс затих, съежился. Никто не понимал, почему Павку Корчагина выгнали из школы. Только Сережка Брузжак, друг и приятель Павки, видел, как Павка насыпал попу в пасхальное тесто горсть махры там, на кухне, где ожидали попа шестеро неуспевающих учеников. Им пришлось отвечать уроки уже на квартире у попа.
Выгнанный Павка присел на последней ступеньке крыльца. Он думал о том, как ему явиться домой и что сказать матери, такой заботливой, работающей с утра до поздней ночи кухаркой у акцизного инспектора.
Павку душили слезы.
«Ну что мне теперь делать? И все из-за этого проклятого попа. И на черта я ему махры насыпал? Сережка подбил. «Давай, говорит, насыплем гадюке вредному». Вот и всыпали. Сережке ничего, а меня, наверное, выгонят».
Уже давно началась эта вражда с отцом Василием. Как-то подрался Павка с Левчуковым Мишкой, и его оставили «без обеда». Чтобы не шалил в пустом классе, учитель привел шалуна к старшим, во второй класс. Павка уселся на заднюю скамью.
Учитель, сухонький, в черном пиджаке, рассказывал про землю, светила. Павка слушал, разинув рот от удивления, что земля уже существует много миллионов лет и что звезды тоже вроде земли. До того был удивлен услышанным, что даже пожелал встать и сказать учителю: «В законе божием не так написано», но побоялся, как бы не влетело.
По закону божию поп всегда ставил Павке пять. Все тропари, Новый и Ветхий завет знал он назубок: твердо знал, в какой день что произведено богом. Павка решил расспросить отца Василия. На первом же уроке закона, едва поп уселся в кресло, Павка поднял руку и, получив разрешение говорить, встал:
– Батюшка, а почему учитель в старшем классе говорит, что земля миллион лет стоит, а не как в законе божием – пять тыс… – и сразу осел от визгливого крика отца Василия:
– Что ты сказал, мерзавец? Вот ты как учишь слово божие!
Не успел Павка и пикнуть, как поп схватил его за оба уха и начал долбить головой об стенку. Через минуту, избитого и перепуганного, его выбросили в коридор.
Здорово попало Павке и от матери.
На другой день пошла она в школу и упросила отца Василия принять сына обратно. Возненавидел с тех пор попа Павка всем своим существом. Ненавидел и боялся. Никому не прощал он своих маленьких обид: не забывал и попу незаслуженную порку, озлобился, затаился.
Много еще мелких обид перенес мальчик от отца Василия: гонял его поп за дверь, целыми неделями в угол ставил за пустяки и не спрашивал у него ни разу уроков, а перед пасхой из-за этого пришлось ему с неуспевающими к попу на дом идти сдавать. Там, на кухне, и всыпал Павка махры в пасхальное тесто.
Никто не видел, а все же поп сразу узнал, чья это работа.
…Урок окончился, детвора высыпала во двор и обступила Павку. Он хмуро отмалчивался. Сережка Брузжак из класса не выходил, чувствовал, что и он виноват, но помочь товарищу ничем не мог.
В открытое окно учительской высунулась голова заведующего школой Ефрема Васильевича, и густой бас его заставил Павку вздрогнуть.
– Пошлите сейчас же ко мне Корчагина! – крикнул он.
И Павка с заколотившимся сердцем пошел в учительскую.
Хозяин станционного буфета, пожилой, бледный, с бесцветными, вылинявшими глазами, мельком взглянул на стоявшего в стороне Павку:
– Сколько ему лет?
– Двенадцать, – ответила мать.
– Что же, пусть останется. Условие такое: восемь рублей в месяц и стол в дни работы, сутки работать, сутки дома – и чтоб не воровать.
– Что вы, что вы! Воровать он не будет, я ручаюсь, – испуганно сказала мать.
– Ну, пусть начинает сегодня же работать, – приказал хозяин и, обернувшись к стоящей рядом с ним за стойкой продавщице, попросил: – Зина, отведи мальчика в судомойню, скажи Фросеньке, чтобы дала ему работу вместо Гришки.
Продавщица бросила нож, которым резала ветчину, и, кивнув Павке головой, пошла через зал, пробираясь к боковой двери, ведущей в судомойню. Павка последовал за ней. Мать торопливо шла вместе с ним, шепча ему наспех:
– Ты уж, Павлушка, постарайся, не срамись.
И, проводив сына грустным взглядом, пошла к выходу.
В судомойне шла работа вовсю: гора тарелок, вилок, ножей высилась на столе, и несколько женщин перетирали их перекинутыми через плечо полотенцами. Рыженький мальчик с всклокоченными, нечесаными волосами, чуть старше Павки, возился с двумя огромными самоварами.
Судомойня была наполнена паром из большой лохани с кипятком, где мылась посуда, и Павка первое время не мог разобрать лиц работавших женщин. Он стоял, не зная, что ему делать и куда приткнуться.
Продавщица Зина подошла к одной из моющих посуду женщин и, взяв ее за плечо, сказала:
– Вот, Фросенька, новый мальчик вам сюда вместо Гришки. Ты ему растолкуй, что надо делать.
История написания
Цитата из романа
Примечания
Ссылки
- Роман Островского «Как закалялась сталь» до сих пор популярен в Китае //РИА Новости .
- «Как закалялась сталь» в библиотеке Максима Мошкова
См. также
Категории:
- Литературные произведения по алфавиту
- Романы 1932 года
- Литература СССР
- Романы Николая Островского
- Литература о Гражданской войне в России
Wikimedia Foundation . 2010 .
- Борчалы
- Прорыв (мемориал)
Смотреть что такое "Как закалялась сталь (роман)" в других словарях:
Как закалялась сталь (фильм) - Как закалялась сталь: «Как закалялась сталь» роман Николая Алексеевича Островского «Как закалялась сталь» фильм по одноимённому роману, СССР, 1942 «Как закалялась сталь» фильм по одноимённому роману, СССР, 1975 «Как закалялась сталь» фильм по… … Википедия
Как закалялась сталь (значения) - «Как закалялась сталь» роман Николая Алексеевича Островского. Экранизации романа: «Как закалялась сталь» советский фильм 1942 года, СССР. «Павел Корчагин» советский фильм 1956 года, СССР. «Как закалялась сталь» советский фильм 1975 года. «Как… … Википедия
Как закалялась сталь - У этого термина существуют и другие значения, см. Как закалялась сталь (значения). Как закалялась сталь Жанр: роман
Как закалялась сталь (фильм, 1975) - Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии. У этого термина существуют и другие значения, см. Как закалялась сталь (значения) … Википедия
Так закалялась сталь - Студийный … Википедия
Роман (литерат.) - Роман (франц. roman, нем. Roman), разновидность эпоса как рода литературы, один из больших по объёму эпических жанров, который имеет содержательные отличия от другого такого же жанра ‒ национально исторической (героической) эпопеи, активно… … Большая советская энциклопедия
РОМАН - (франц. roman, нем. Roman, англ. novel; первоначально, в позднее средневековье, всякое произведение, написанное на романском, а не на латинском языке), эпическое произведение, в котором повествование сосредоточено на судьбе отдельной… … Литературный энциклопедический словарь
Известный автобиографический роман островского был написан в 1932 году. Позднее в апреле 1934 года роман начал публиковаться в журнале «Молодая гвардия», а в ноябре этого года роман вышел как самостоятельная книга в двух частях. Общий тираж произведения - около 36 миллионов экземпляров.
Автор описал события, которые происходили во время гражданской войны и последующие года, когда активно восстанавливалось народное хозяйство и происходило социалистическое строительство. Именно благодаря такой тематике, роман написан в стиле .
История написания романа «Как закалялась сталь»
Интересна история написания романа Николая Островского . Вначале он сам писал от руки текст. Однако из-за болезни строчки заходили друг на друга, что приводило к тому, что ничего невозможно было разобрать. Позднее была выдвинута идея, использовать транспортер.
Впоследствии, рука у писателя сильно болела и вовсе отказала. С этих пор он начал диктовать текст. Диктовал очень медленно, с большими промежутками между фразами . Считается, что автор диктовал текст романа «добровольным секретарям», число которых составляло девятнадцать человек.
Роман имеет две части и каждая из них содержит в себе по девять глав. Их можно классифицировать по таким периодам:
- детство;
- отрочество;
- юность;
- зрелые годы;
- болезнь.
Краткое содержание романа Н. А. Островского «Как закалялась сталь»
Павку Корчагина исключают из школы за хулиганство. Он начинает работать и тем самым опускается на самое дно, моральное дно человечества. Когда приходит известие, что нет больше царя, главный герой прячет у себя первое оружие. В этот период он видит ужасные события: грабежи, погромы и убийства.
Увиденное им не проходит бесследно, теперь он жаждет выйти в бой. Позднее он встречает матроса Жухрая и спасает его от конвоя. Но его самого ловят петлюровцы и принимают решение убить его. Но Павлика спасает девушка Тоня, его первая любовь. Однако проблема в том, что она интеллигентка.
Во второй части романа у героя появляется новая любовь - Рита Устинович. Он был ее помощником и другом. Однако позже сам просит о переводе на другую работу, где почти умирает. После этого он совершает большое количество геройских поступков. И получает партийное продвижение после смерти Ленина. Он встречает Риту, но она уже имеет семью. Корчагин едет в лучшие санатории, где ему пытаются спасти жизнь, но тщетно.
Роман Н.А. Островского «Как закалялась сталь» в СССР был, так сказать, библией молодежи, официальным кодексом комсомольца. Его читал всякий, вступавший в комсомол. По крайней мере, в сталинские годы. Да и позже главный герой Павка Корчагин оставался образцом для подражания.
Буквально за первую же свою роль – зато какую! Павки Корчагина! – молодой Владимир Конкин (позже известный как Шарапов из «Место встречи изменить нельзя») в 1974 году получает звание заслуженного артиста. Всего-то в 23 года.
Позже, в перестроечное и постперестроечное время стало признаком хорошего тона обгаживать всё чтившееся в советское время. Пошла под откос и «Как закалялась сталь». «Фи, сталинская агитка. Фи, совковая пропаганда. Фи, враньё чистой воды», — так стало модно рассуждать.
Но, простите великодушно, а почему именно «враньё»? Почему люди эпохи всеобщего стяжательства и продажи души не верят в героев, подобных Павке? Да потому, что они, так сказать, другого теста. Или точнее, это нынешние стяжатели из теста, а комсомольцы эпохи Корчагина – люди из стали. «Гвозди бы делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей».
Кстати, хотя из «Как закалялась сталь» самой известной фразой является «Жизнь прожить нужно так, чтобы…», но мне больше по душе кусочек о рыночных продажных душонках – как про сегодняшний день сказано:
«Властвовали здесь два стремления: одно – содрать побольше, другое – дать поменьше. Тут орудовало во всю ширь своих сил и способностей разнокалиберное жулье. Как блохи, сновали сотни юрких людишек с глазами, в которых можно было прочесть все, кроме совести .»
Вот он и ответ на вопрос «Почему нынешнее жульё не любит усредненного Павки Корчагина?» Да просто у него есть совесть, а у них ее нет. И нам еще нынче пытаются навязать мнение, дескать, отсутствие совести – это нормально, это правильно, это по-рыночному.
На «враньё» есть еще один ответ. Сама жизнь и борьба автора романа Николая Алексеевича Островского (1904-1936). Роман «Как закалялась сталь» является частично автобиографичным. Павка Корчагин местами сам Николай Островский, человек из того поколения, кто мальчишками убежал на фронты гражданской войны, после нее в тяжелейших условиях отстраивал страну, позже воевал с немцами.
Правда, до немцев сам Островский не дожил – болезнь скосила. Именно в состоянии жесточайшей болезни, ослепший и парализованный он, как и Павка в романе, пишет свою книгу. Мол, если я не могу работать на страну физически, буду работать на нее таким вот образом. И только смерть меня остановит.
Павка родился и вырос в Шепетовке, что на Западной Украине. Роман начинается, когда парнишке лет 13, что ли. За проказу в доме попа его выгоняют из школы, мать устраивает Павку мальчиком на побегушках в станционном ресторане. И тут парень отхватывает от «сладкой» жизни по полной. И бьют его, и обманывают, и помыкают им. В общем, в этих главах описывается жизнь бедняков в «России, которую мы потеряли».
Затем идет революция, германская оккупация, петлюровцы, еврейские погромы, приход Красной Армии, бои гражданской войны и войны с белополяками.
Островский однозначно непрофессиональный писатель. Он плохо выстраивает композицию романа, не сосредотачивается на героях, размазывает внимание между ними, не доводит до конца или не развивает определенные сюжетные линии. Но именно этим своим непрофессионализмом, искренностью простого человека и подкупает. Он не пишет, он рассказывает.
От недостаточной проработанности отдельных сюжетов по-настоящему западающих в душу моментов в книге немного. Самым значимым однозначно является прокладка железной дороги.
Сюжет: Киев замерзает без топлива (это не про 2018-й, это про двадцатые годы). Дрова есть, но к ним нет железной дороги. Проложить ее нужно в кратчайшие сроки. Иначе город умрет. Мобилизуются городские комсомольцы и на морозе, без достаточного количества инструментов, теплой одежды и еды строят эту дорогу жизни. Да тут еще на них бандиты нападают, убивают и так далее.
Сильнейшее место во всём романе. Сидишь в тепле и уюте квартиры с центральным отоплением, сытый и ухоженный и только беспомощно разводишь руками: неужто и вправду такие люди были?
И были! Именно ведь это поколение позже в годы Великой Отечественной работало в тылу и за полтора года обошло по производству оружия всю объединенную Европу. И таких людей Гитлер думал одним ударом сшибить. Книжки надо было советские читать и понимать, что никакая они не агитка.
Хотя, конечно, без вмешательства политики в книгу не обошлось. Она ведь писалась аккурат в начале тридцатых, когда шла острая внутрипартийная борьба. Когда со дня на день сменялись политические герои, и их приходилось наскоро вымарывать со страниц романа. Когда еще не было четкой определенности, что такое «хорошо» и что такое «плохо».
Тут любопытен сам Павел Корчагин, его несгибаемая воля, бескомпромиссная честность, совесть, наконец. Это прямой человек. Он может быть резок, но никогда по злобе, а лишь по убеждению. И если ошибается, первый же признает это.
Шедевр ли эта книга?
Чем? Техникой?
Мате Залка
Судьба книги Николая Островского не менее поразительна, чем его собственная судьба.
В 1930-е годы говорили: секрет – в биографии автора. В 1940-е и 1950-е: все дело в писательском мастерстве. В 1960-е: ни в одной другой книге не воплотился с такой яркостью романтический дух 1920-х.
На рубеже перестроечных 1990-х точка отсчета сменилась: теперь Островский был порождением сталинизма, моделью фанатической одержимости, «винтиком машины»… если не тем самым топором, от которого во время оно летели щепки.
Вот та же карусель в малом варианте. Моя работа об Островском в 1965 году была забракована как невозможная к печати и враждебная по идеям. В 1971 году выпущена в свет в изуродованном виде, но и в этом виде объявлена на комсомольских инструктажах того времени клеветнической, а в печати – путаной и субъективной. В 1981 году она же – премирована Грамотой ЦК комсомола. В 1988-м объявлена в «Комсомольской правде» лучшей работой об Островском за последние десятилетия. В начале 1990-х годов она казалась иным читателям недостаточно радикальной и недопустимо апологетичной по отношению к одному из основных «мифов» сталинской эпохи.
Даже и из одного упрямства я отказываюсь вертеться в этой флюгерной карусели. Хватит того, что в 1965 году я начинал писать об Островском, чувствуя, что у меня зажат рот; чуть не полвека понадобилось, чтобы мне дали договорить то, что я хочу; далее я не сойду с этой точки; я готов уточнить формулировки, додумать следствия и осознать дальнейшие перемены климата вокруг моего героя, но я не сдвинусь с той позиции, на которую встал сразу: «Как закалялась сталь» – ключевая книга советских лет нашей истории, в ней – разгадка того, что произошло с нами и Россией.
Дело, разумеется, не только в биографии (хотя и в ней), ибо жизнь Островского – это жизнь тысяч его современников и соратников, а исповедь, пронявшую миллионы, написал именно он.
Мастерство еще меньше прояснит тут дело (хотя Островский яростно учился «литтехнике» у «спецов»), ибо в ту же невеликую меру мастерства работали еще сотни его современников и коллег, литературных ремесленников, ударно призванных в литературу, но эмблемой эпохи стала именно его книга.
Славный романтический дух в ней, конечно, воплотился. Но вот теперь самый дух этот перевернут в нашей эмоциональной памяти, а истоки его по-прежнему не очень ясны историческому разуму. То есть масса факторов известна: нетерпимость, репрессии, гибель крестьянства, лагеря, иллюзии, ложь, но духовный поворот, сделавший все это возможным, все еще таится во тьме.
Островский интересен именно как человек, своею судьбой преподавший нам не столько эмпирический, сколько духовный урок. «Красное житие», – сказал бы я, если бы хотел объяснить его явление людям верующим. Есть вещи, равно значимые и для верующих, и для почитающих себя атеистами, то есть для перевернувших веру. Перед нами тот самый случай. Жизнь Островского – это демонстрация того, как выстраивается целый мир. Не миф, а мир!
Мир этот выстраивается на определенном духовном принципе (хотя и без Бога) и торжествует «на шестой части суши» достаточно долго в качестве почти осуществившегося царства справедливости и безусловно осуществившегося для его строителей счастья. Этого достаточно, чтобы, во всяком случае, не пренебречь «строительным материалом» («гвозди бы делать из этих людей»), благодаря которому все это строение стало реальностью.
Сегодня все это и впрямь может показаться мифом, мороком, обманом. Но это не так, вернее, не вполне так. Мифология «оформляется» сверху только тогда, когда она ожидается снизу. Морок поднимается – от почвы. «Обман» есть всегда и самообман: готовность поверить, желание поверить, жизненная необходимость верить. Островский – не миф, насажденный сверху (хотя и сверху насаждали). Островский – легенда, выношенная внизу.
Критике никогда не приходилось продвигать к читателям роман «Как закалялась сталь». Критике всегда приходилось объяснять его успех. Невероятный, парадоксальный, загадочный, этот успех был в то же время настолько естествен, повсеместен и неудивителен, что, казалось, ему и не надо искать объяснений.
В прозаических фрагментах Пастернака есть запись 1943 года. Поездка на фронт, чтение стихов, разговоры с бойцами. «Когда после Мценска наши части освободили тургеневское имение Спас-Лутовиново, комсомольцы отличившихся частей устроили в разрушенном заповеднике торжественное собрание. Естественно, посвященное памяти Тургенева… оно каким-то образом (здесь и далее курсив мой. – Л. А.) связалось с именем Николая Островского». Самое удивительное в этой записи – отсутствие удивления. Это психологическая аксиома 1930-1940-х годов. Можно говорить о чем угодно: о тактической схеме боя и о мистических свойствах германского духа, о судьбе лейтенанта Шмидта и о смерти тургеневского Базарова. Потом «каким-то образом» начинают говорить о Корчагине. Без переходов и причин. Этому никто не удивляется: в герое Островского есть нарицательность, которая давно оставила позади всякие объяснения.
Когда десятки миллионов экземпляров его книги гуляют по всему миру, трудно представить себе что-либо другое. Трудно представить себе, какие были сметены этим потоком препятствия. А ведь поначалу не было и самих препятствий, а было одно гробовое молчание всей профессиональной критики: год, два года – и тоненькие книжки «Молодой гвардии» с романом Н. Островского неслышно затерялись в шумном литературном гомоне 1932 года.
И еще раньше, когда неслышный этот ручеек, которому со временем суждено было затопить сознание полумира, натянулся нитью, тонким волоском, каждое мгновенье грозившим оборваться… И он обрывался… и возникал снова с какою-то неотвратимостью.
Первый вариант романа Николая Островского не доходит до издателей: в начале 1928 года рукопись утеряна почтой.
Он пишет все заново.
Новая рукопись, посланная в Ленинград, безответно исчезает в недрах тамошнего издательства.
Он отдает один из последних экземпляров своему другу, И. Феденеву, и просит отнести в издательство «Молодая гвардия». Феденев относит и быстро получает ответ: рукопись забракована по причине «нереальности» выведенных в ней типов.
Островский лежит навзничь в Мертвом переулке, в переполненной жильцами комнатке, и лихорадочно ждет решения. Ему двадцать семь лет, остается жить – пять.
Потрясенный решением издательства, Феденев просит вторичного рецензирования.
Рукопись ложится на стол к новому рецензенту – Марку Колосову. Стол стоит в редакции журнала «Молодая гвардия», где Колосов работает заместителем редактора.
Впоследствии М. Колосов напишет воспоминания о том, как Феденев закоченевшими от холода старческими пальцами вынул из папки рукопись и как с первых строк Колосова покорила ее сила; как ждали молодогвардейцы именно эту вещь и как, не отрываясь, проглотил ее заместитель редактора. Эти воспоминания написаны много позднее, когда миллионные издания романа уже сделали имя Островского легендарным. В начале 1932 года все выглядит иначе. 21 февраля Феденев приводит Колосова к постели Островского. В этот момент решается его литературная судьба. В разговоре трех человек соединяется, как в фокусе, и грядущее возвышение Островского, и драматизм этого возвышения, и предопределившие его ход противоречивые силы.
Три участника этого разговора оставили о нем свидетельства.
Николай Островский записал назавтра слова М. Колосова: «У нас нет такого материала, книга написана хорошо, у тебя есть все данные для творчества. Меня лично книга взволновала, мы ее издадим».
