Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Андрей Платонов
Взыскание погибших
Из бездны взываю снова мертвых
Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой.
Она два раза прошла промежуточными полями мимо немецких укреплений, потому что фронт здесь был неровный, а она шла прямой ближней дорогой. Она не имела страха и не остерегалась никого, и враги ее не повредили. Она шла по полям, тоскующая, простоволосая, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей было все равно, что сейчас есть на свете и что совершается в нем, и ничто в мире не могло ее ни потревожить, ни обрадовать, потому что горе ее было вечным и печаль неутолимой – мать утратила мертвыми всех своих детей. Она была теперь столь слаба и равнодушна ко всему свету, что шла по дороге подобно усохшей былинке, несомой ветром, и все, что она встретила, тоже осталось равнодушным к ней. И ей стало еще более трудно, потому что она почувствовала, что ей никто не нужен, и она за то равно никому не нужна. Этого достаточно, чтобы умереть человеку, но она не умерла; ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети.
На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражаются с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой.
Пройдя сквозь войну, старая мать вернулась домой. Но родное место ее теперь было пустым. Маленький бедный дом на одно семейство, обмазанный глиной, выкрашенный желтой краской, с кирпичною печной трубой, похожей на задумавшуюся голову человека, давно погорел от немецкого огня и оставил после себя угли, уже порастающие травой могильного погребения. И все соседние жилые места, весь этот старый город тоже умер, и стало всюду вокруг светло и грустно, и видно далеко окрест по умолкшей земле. Еще пройдет немного времени, и место жизни людей зарастет свободной травой, его задуют ветры, сровняют дождевые потоки, и тогда не останется следа человека, а все мученье его существованья на земле некому будет понять и унаследовать в добро и поучение на будущее время, потому что не станет в живых никого. И мать вздохнула от этой последней своей думы и от боли в сердце за беспамятную погибающую жизнь. Но сердце ее было добрым, и от любви к погибшим оно захотело жить за всех умерших, чтобы исполнить их волю, которую они унесли за собой в могилу.
Она села посред
конец ознакомительного фрагмента
Пирогова Любовь ученица 11 класса
Несмотря на огромное количество произведений о войне, творчество Платонова этого периода недостаточно изучено и в этом актуальность работы.
Скачать:
Предварительный просмотр:
Образ матери в рассказе А.П. Платонова «Взыскание погибших»
(Выступление на районной лингвистической конференции)
Слайд 1
2011 год – год празднования 66-й годовщины Победы. Несмотря на огромное количество произведений о войне, творчество Платонова этого периода недостаточно изучено и в этом актуальность моей работы.
Слайд 2
Военная проза Платонова пронизана необыкновенным светом, хотя вся она – правдивый и неприкрашенный документ людских страданий и смертей, памятник незабытой войны. Ее вершиной стал рассказ "Взыскание погибших", написанный в октябре 1943 года.
Слайд 3
Противостояние войне у Платонова прочно связывается с образами отца и матери. Мать рождает детей на бессмертие, дает им завет «не умирать», поэтому, когда враг пытается отнять у них жизнь, это воспринимается как оскорбление матери: «раз мать родила его для жизни – его убивать не должно и убить его никто не может» («Дерево родины», 1942) [Платонов 1987: 238].
Слайд 4
Зачин рассказа - увертюра темы святости матери, взыскующей всех своих погибших детей в покаянии и чающей воскрешения мертвых к жизни будущего века.
Слайд 5
«Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой».
Слайд 6
На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе.
О чем говорит писатель? О святости, рожденной страданием, святости матери, идущей на могилу своих детей.
Удивителен в своей простоте, христианском смирении разговор ее с соседкой Евдокией Петровной, молодой женщиной, некогда полной, а теперь ослабевшей, тихой и равнодушной: двоих ее малолетних детей убило бомбой, когда она уходила из города, а муж пропал без вести на земляных работах, "и она вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время в мертвом месте.
Слайд 7
– Все, никого нету.
У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовая жила. Двое-то моих сыновей здесь, у посада, легли. А дочка моя повела меня отсюда куда глаза глядят и ее тоже тогда убили, убили сверху, от аэроплана... А я вернулась. Мне-то что же теперь! Я сама теперь как мертвая...
А что ж тебе делать-то! Я тоже так живу. Мои лежат, и твои легли... Я-то знаю, где твои лежат, - они там, куда всех сволокли и схоронили, я тут была, я-то глазами своими видела
А могилу-то кто вырыл? Глубоко отрыли-то? Ведь голых, зябких хоронили, глубокая могила была бы потеплее!..
Нет, какое там глубоко! Яма от снаряда, вот тебе и могила. Навалили туда дополна, а другим места не хватило. Тогда они танком проехали через могилу, по мертвым, и еще туда положили, кто остался. Им копать желания нету, они силу свою берегут. А сверху забросали чуть-чуть землей, покойники лежат там, стынут теперь; только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими на холоде...
А моих-то тоже танком увечили или их сверху цельными положили?
Твоих-то? Да я того не углядела... Там, за посадом, у самой дороги, все лежат, пойдешь - увидишь. Я им крест из двух веток связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный сделай, а люди забудут мертвых... Дуня не верит в памятливость своего народа. Не верит в нее и Мария Васильевна. Это главная причина ее скорби.
Слайд 8
«Потом, когда уже свечерело, мать поднялась и пошла в сумрак, где лежали ее дети – два сына в ближней земле и дочь в отдалении. Мать села у креста; под ним лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и брошенные в прах чужими руками
– ...Пусть спят, я обожду – я не могу жить без детей».
И словно в ответ на молитву она услышала, как из "тишины мира прозвучал ей зовущий голос дочери, говорящий о надежде и радости, о том, что сбудется все, что не сбылось.
Платонов прямо и недвусмысленно обращается этими словами простой православной женщины к имеющим уши слышать с напоминанием, что только любовь всего народа и всенародное покаяние может "всех праведно умерших" к жизни поднять, то есть взыскать погибших от греха, ведь смерть и есть следствие греха, "и есть первая неправда!.."
Слайд 9
"К полудню русские танки остановились возле посада на осмотр и заправку. Возле креста, связанного из двух ветвей, красноармеец увидел старуху, приникшую к земле лицом.
.
! Красноармеец пошел обратно, однако он почувствовал, что жить ему теперь стало тем более необходимо. Нужно не только истребить намертво врага жизни людей, нужно еще суметь жить после победы той
. Мертвым некому довериться, кроме живых, – и нам надо так жить теперь, чтобы смерть наших людей была оправдана счастливой и свободной судьбой нашего народа и тем была взыскана их гибель".
Слайд 10
Название рассказа – это завещание нам, ныне живущим.
Слайд 11
"Взыскание погибших" – это название одной из самых почитаемых на Руси иконы Пресвятой Богородицы, иконы, обладающей благодатью утешения родительской скорби, иконы отцов и матерей, молящихся о своих детях.
Струится покрывало по плечам,
Пока ещё ручонки не пробиты,
История кружит в который раз.
Растут иуды, воины, пилаты,
Кто пред тобой сейчас?
“Стоял бы и смотрел…”. Р.Матюшин. 2001 г.
Слайд 12
И эпиграф рассказа «Из бездны взываю» (слова мертвых) указывает на то, что рассказ есть предостережение мучеников земли Российской ныне живущим.
Весь рассказ - это художественная проекция молитвы святой Матери-Родины о неправедно живущих ее детях, своими грехами открывших врата смерти физической – войне – и духовной – забвению.
его
матери, о том, что "весь мир должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, – иначе все ни к чему!"
Слайд 13
Рассказ «Взыскание погибших» - это реквием женщине-матери, вернувшейся после скитаний в родной дом и потерявшей всех своих детей. Мать пришла на их могилу: она снова припала к могильной мягкой земле, чтобы ближе быть к своим умолкшим сыновьям. И молчание их было осуждением всему миру - злодею, убившему их, и горем для матери, помнящей запах их детского тела и цвет их живых глаз...». И «сердце ее ушло» от горя.
Причастность каждого к народному страданию, платоновское «равенство в страдании» звучит в заключительной фразе красноармейца: «Чьей бы матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой».
Рассказ «Взыскание погибших» - это памятник незабытой войны.
Предварительный просмотр:
Муниципальное образовательное учреждение
Долганская средняя общеобразовательная школа
Алтайского края Крутихинского района
Материалы на районную лингвистическую конференцию, посвященную 65-летию Победы
«Забытый памятник незабытой войны»
«Образ матери в рассказе А.П. Платонова «Взыскание погибших»
Работу выполнила: Пирогова Любовь
ученица 11 класса
Руководитель: Ушакова Ольга Александровна
Учитель русского языка и литературы
Долганка 2011
Образ матери в рассказе
А.П.Платонова «Взыскание погибших»
Актуальность : Несмотря на огромное количество произведений о войне, творчество Платонова этого периода недостаточно изучено.
Объект исследования: Рассказ А.П.Платонова «Взыскание погибших»
Предмет исследования: Образ матери в рассказе
Цели и задачи: текстуально исследовать рассказ Платонова военного периода, сделать общий вывод о создании образа матери
В годы войны Платонов, работая корреспондентом, переживает как писатель второе рождение. Он оставался по-прежнему опальным писателем, и работа корреспондента предоставила ему определенную свободу творчества. В воспоминаниях подчеркивается исключительное мужество писателя, его благородство, выдержка, скромность и близость к рядовым солдатам: «Платонов на фронте! В штабах - малых и больших - его очень редко можно было видеть. Солдатский окоп, траншея, землянка рядом с бойцами и среди бойцов - его «командный пункт». Там он набирался мудрости о войне».
Противостояние войне у Платонова прочно связывается с образами отца и матери. Мать рождает детей на бессмертие, дает им завет «не умирать», поэтому, когда враг пытается отнять у них жизнь, это воспринимается как оскорбление матери: «раз мать родила его для жизни – его убивать не должно и убить его никто не может» («Дерево родины», 1942) [Платонов 1987: 238]. Кроме того, «солдатское дело… подобно отцовству и даже важнее отцовства» («Домашний очаг», 1943) [Платонов 1963: 212]. Весь народ, по Платонову, – единое целое, подобное семье или организму, и тем важнее и нужнее жертва каждого. У Платонова Родина – это, прежде всего, люди.
В записных книжках Платонова (1941–1950 гг.) отмечено: «Рождается ребенок лишь однажды, но оберегать его от врага и смерти нужно постоянно. Поэтому в нашем народе понятие матери и воина родственны; воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели. И сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина» [Платонов 1985: 544–545].
Военная проза писателя пронизана необыкновенным светом, хотя вся она – правдивый и неприкрашенный документ людских страданий и смертей, памятник незабытой войны. Ее вершиной стал рассказ «Взыскание погибших», написанный в октябре 1943 года, спустя девять месяцев со дня смерти сына.
В первой редакции рассказа, как свидетельствует Н.В. Корниенко, сохранилось описание Киева (рассказ посвящен героической переправе через Днепр); оно было исключено позже, возможно, и по цензурным соображениям: «Но сильные молодые глаза и в лунные ночи могли увидеть днем вдалеке древние башни святого города Киева, матери всех городов русских. Он стоял на высоком берегу вечно стремящегося, поющего Днепра, – окаменевший, с ослепшими очами, изнемогший в гробовом немецком склепе, но чающий, как вся поникшая вокруг него земля, воскрешения и жизни в победе…»
Зачин рассказа накрепко увязывал тему воскрешения и жизни в победе, столь понятную в своем прямом смысле сражающимся за Родину солдатам, с темой святости – понятием, чуждым только вещественного смысла. Образ города – матери городов русских, изнемогшего, ослепшего, но не утратившего своей святости и веры в торжество истинного воскрешения и окончательной победы над смертью и разрушением, как увертюра, задает тему рассказа – тему святости матери, взыскующей всех своих погибших детей в покаянии и чающей воскрешения мертвых и жизни будущего века.
Удивительно, как удается Платонову осязаемо передать присутствие святости, ее невещественную, но грозную даже для материального врага силу.
«Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой. На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе».
В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражается с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой.
О чем прямо имеющим уши слышать говорит писатель? О святости, рожденной страданием, святости матери, идущей на могилу своих детей. Удивителен в своей простоте, христианском смирении, в своем соборном духе разговор ее с соседкой, Евдокией Петровной, молодой женщиной, некогда полной, а теперь ослабевшей, тихой и равнодушной: двоих ее малолетних детей убило бомбой, когда она уходила из города, а муж пропал без вести на земляных работах, «и она вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время в мертвом месте».
– Здравствуйте, Мария Васильевна, – произнесла Евдокия Петровна.
– Это ты, Дуня, – сказала ей Мария Васильевна. – Садись со мной, давай с тобой разговор разговаривать.
Дуня с покорностью села рядом. Обоим теперь было легче.
– Твои-то все померли? – спросила Мария Васильевна.
– Все, а то, как же! – ответила Дуня. – И твои все?
– Все, никого нету, – сказала Мария Васильевна.
– У нас с тобой поровну никого нету, – произнесла Дуня, удовлетворенная, что ее горе не самое большое на свете: у других людей такое же".
У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовая жила, - проговорила Мария Васильевна. - А двое-то моих сыновей здесь, у посада, легли. Они в рабочий батальон поступили, когда фашисты из Петропавловки на митрофаньевский тракт вышли... А дочка моя повела меня отсюда куда глаза глядят, она любила меня, она дочь моя была; потом она отошла от меня, она полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного - она была добрая девочка, она наклонилась к нему, он был больной, раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху, от аэроплана... А я вернулась. Мне-то что же теперь! Я сама теперь как мертвая...
А что ж тебе делать-то! Я тоже так живу, - сказала Дуня. - Мои лежат, и твои легли... Я-то знаю, где твои лежат, - они там, куда всех сволокли и схоронили, я тут была, я-то глазами своими видела. Сперва они всех убитых покойников сосчитали, бумагу составили, своих отдельно положили, а наших прочь отволокли подалее. Потом наших всех раздели наголо и в бумагу весь прибыток от вещей записали. Они долго таково заботились, а потом уж хоронить таскать начали...
А могилу-то кто вырыл? - обеспокоилась Мария Васильевна. - Глубоко отрыли-то? Ведь голых, зябких хоронили, глубокая могила была бы потеплее!..
Нет, какое там глубоко! - сообщила Дуня. - Яма от снаряда, вот тебе и могила. Навалили туда дополна, а другим места не хватило. Тогда они танком проехали через могилу, по мертвым, и еще туда положили, кто остался. Им копать желания нету, они силу свою берегут. А сверху забросали чуть-чуть землей, покойники лежат там, стынут теперь; только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими на холоде...
А моих-то тоже танком увечили или их сверху цельными положили? - спросила Мария Васильевна.
Твоих-то? - отозвалась Дуня. - Да я того не углядела... Там, за посадом, у самой дороги, все лежат, пойдешь - увидишь. Я им крест из двух веток связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный сделай, а люди забудут мертвых... Дуня не верит в памятливость своего народа. Не верит в нее и Мария Васильевна. Это главная причина ее скорби.
Больная душа Марии Васильевны соглашается с советом Дуни «жить как мертвая», но тоскующее, любящее сердце не смиряется с тем, что ее любимые «лежат там, стынут теперь».
Образ братской могилы, забросанной «чуть-чуть землей», с крестом из двух веток, поставленным рукой Евдокии Петровны, напоминает старинную казацкую песню о «милостивом человеке», схоронившем в могиле 240 человек и поставившем крест дубовый с надписью: «Здесь лежат с Дону герои. Слава донским казакам!», с той лишь разницей, что Дуня не верит, что вечная слава-память будет этим крестом охранена: «Я им крест из двух веток связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный сделай, а люди забудут мертвых…»
Видимо, дело не в материале, из которого сделан крест: слава донских казаков была сильна памятью живого народа, вечно литургически поминающего их, и мирски – в песнях. Дуня не верит в памятливость своего народа. Не верит в нее и Мария Васильевна. Это главная причина ее скорби. «Потом, когда уже свечерело, Мария Васильевна поднялась и пошла в сумрак, где лежали ее дети – два сына в ближней земле и дочь в отдалении. Мать села у креста; под ним лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и брошенные в прах чужими руками
– ...Пусть спят, я обожду – я не могу жить без детей, я не хочу жить без мертвых…»
И словно в ответ на молитву она услышала, как из «тишины мира прозвучал ей зовущий голос дочери, говорящий о надежде и радости, о том, что сбудется все, что не сбылось, а умершие возвратятся жить на землю, и разлученные обнимут друг друга и не расстанутся более никогда.
Мать расслышала, что голос ее дочери был веселый, и поняла, что это означает надежду и доверие дочери на возвращение к жизни, что умершая ожидает помощи живых и не хочет быть мертвой».
Удивительна эта звучащая «тишина мира» и вещественно услышанная радость в голосе дочери – так осязаемо, вещественны посещения жильцов Небесного Царства для жителей дольнего мира. Услышанная весть меняет направление мыслей матери: «Как же, дочка, я тебе помогу? Я сама еле жива Я одна не подыму тебя, дочка; если б
весь народ полюбил тебя да всю неправду на земле исправил
, тогда бы и тебя, и
всех праведно умерших он к жизни поднял
: ведь
смерть-то и есть первая неправда!..
»
Платонов вновь прямо и недвусмысленно обращается этими словами простой православной женщины к имеющим уши слышать с напоминанием, что только литургическая соборная любовь всего народа («если б весь народ полюбил тебя») и всенародное покаяние («всю неправду на земле исправил»), может «всех праведно умерших» к жизни поднять, то есть взыскать погибших от греха, ведь смерть и есть следствие греха, «и есть первая неправда!..»
«К полудню русские танки вышли на Митрофаньевскую дорогу и остановились возле посада на осмотр и заправку. Возле креста, связанного из двух ветвей, красноармеец увидел старуху, приникшую к земле лицом.
– Спи пока, – вслух сказал красноармеец на прощанье. –
Чьей бы ты матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой
.
Он постоял еще немного, в томлении своей разлуки с чужой матерью.
– Темно тебе сейчас, и далеко ты ушла от нас… Что ж делать-то! Сейчас нам некогда горевать по тебе, надо сперва врага положить. А потом
весь мир должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, иначе – все ни к чему
!..
Красноармеец пошел обратно, и скучно ему стало жить без мертвых. Однако он почувствовал, что жить ему теперь стало тем более необходимо. Нужно не только истребить намертво врага жизни людей, нужно еще суметь жить после победы той
высшей жизнью, которую нам безмолвно завещали мертвые
. Мертвым некому довериться, кроме живых, – и нам надо так жить теперь, чтобы смерть наших людей была оправдана счастливой и свободной судьбой нашего народа и тем была взыскана их гибель».
Так Платонов явственно увязывает тему смерти с «неправдой на земле», то есть грехом как следствием нежелания жить «высшей жизнью». Он недвусмысленно свидетельствует, что долг перед «праведно умершими» (вспомним, что праведность – понятие церковное, означающее жизнь по правде, то есть в согласии с божественными заповедями) требует соборной памяти живых об усопших, возможной лишь в церковной литургической молитве, которой Россия почти лишилась, ибо ее сыновья перестали жить «высшей жизнью» и потеряли то сияние святости, которое могло бы не допустить приближения «зверя».
Название рассказа не допускает недопонимания смысла платоновского завещания нам, ныне живущим, заключенного в художественной плоти текста. «Взыскание погибших» – название одной из самых почитаемых на Руси икон Пресвятой Богородицы, иконы, обладающей благодатью утешения родительской скорби, икона отцов и матерей, молящихся о своих детях. Для неправославного внецерковного сознания это название связывается с идеей поиска без вести пропавших людей, тогда как Церковь молится перед ней о погибающих и заблудших прежде всего духовно, а не физически. Молитва перед этой иконой есть выражение последней надежды на помощь Пречистой Девы в освобождении от вечной гибели человека, над которым добро окончательно утратило свою силу.
Рассказ не дает нам оснований считать, что в нем идет речь о "праведно погибших" детях Марии Васильевны, что именно к ним относится молитва взыскания погибших: вместе с матерью мы слышим веселый голос ее дочери, свидетельствующий, что Частный суд возвел ее в обитель, где нет воздыхания и плача: «А дочка моя повела меня отсюда куда глаза глядят, она любила меня, она дочь моя была, потом она отошла от меня, она полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного – она была добрая девочка, она моя дочка, – она наклонилась к нему, он был больной, он раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху от аэроплана…», – рассказывает-причитает Мария Васильевна.
И эпиграф рассказа «Из бездны взываю. Слова мертвых», как известно, являющийся парафразом слов живых, слов псалма Давида, столь часто звучащих на богослужении:
Из глубины воззвах к Тебе, Господи, и услыши мя
, указывает нам на то, что рассказ есть предостережение Церкви Небесной, Церкви праведников, исповедников, мучеников земли Российской к ныне живущим, что весь рассказ есть художественная проекция молитвы святой Матери-Родины о неправедно живущих ее детях, своими грехами открывших врата смерти физической – войне – и духовной – забвению «высшей жизни».
Грозно звучит предостережение красноармейца, в котором угадывается сам Платонов, ведь его главная героиня носит имя
его
матери, о том, что «весь мир должен в разуменье войти, иначе нельзя будет, – иначе все ни к чему!»
Мы говорили о невещественном свете, которым исполнен этот грустный рассказ, в котором столь видимо торжествует смерть и разрушение. Этот невещественный свет составлен сиянием любви, которая заставляет мать «пройти сквозь войну», потому что «ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети». Любви, которая бережет ее от случайной смерти; любви, взыскующей вечной жизни усопшим; любви, которая помогает Дуне перенести собственную неутешную боль; любви даже до смерти дочери Марии Васильевны к незнакомому ей раненому бойцу; любви, позволяющей красноармейцу признать в усопшей старухе и свою мать и томиться скорбью в разлуке с ней; любви, которая явственно рождает образ любви соборной, любви мертвых к живым и живых к мертвым, любви, обещающей, что «сбудется все, что не сбылось, а умершие возвратятся жить на землю, и разлученные обнимут друг друга и не расстанутся более никогда».
Для Платонова - автора военной прозы чужды фальшивый прямолинейный оптимизм, лозунговый патриотизм, наигранное бодрячество. Трагическое в произведениях этих лет раскрывается через судьбы «тружеников войны», в изображении безысходного горя тех, кто потерял близких и родных. При этом Платонов избегает и художественных изысков, и грубого натурализма; манера его проста и безыскусственна, ибо в изображении страданий народа нельзя сказать ни одного фальшивого слова. Трагическим реквиемом звучит рассказ «Мать (Взыскание погибших)» о старой женщине Марии Васильевне, вернувшейся после скитаний в родной дом и потерявшей всех своих детей. Мать пришла на их могилу: она снова припала к могильной мягкой земле, чтобы ближе быть к своим умолкшим сыновьям. И молчание их было осуждением всему миру - злодею, убившему их, и горем для матери, помнящей запах их детского тела и цвет их живых глаз...» И «сердце ее ушло» от горя. Причастность каждого к народному страданию, платоновское «равенство в страдании» звучит в заключительной фразе красноармейца: «Чьей бы матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой».
Рассказ носит название иконы Богоматери. С незапамятных времен русский народ, свято веря во всесильную помощь Пресвятой Богородицы, усвоил Ей именование "Взыскание погибших", как последнему прибежищу, последней надежде погибающих людей.
Стоял бы и смотрел, не отрываясь.
Икона – чудо! Кротость и печаль.
“Взыскание погибших”. Как живая!
Струится покрывало по плечам,
Дитя прильнуло в поисках защиты,
Предчувствуя далёкий Крестный час.
Пока ещё ручонки не пробиты,
Но ты глядишь на каждого из нас.
О Мати Света! Все мы виноваты.
История кружит в который раз.
Растут иуды, воины, пилаты,
Кто пред тобой сейчас?
Икона «Взыскание погибших » Р.Матюшин (2001 г.)
Образ матери в военных рассказах Платонова и предельно конкретен, и символичен. Мать одного из защитников страны оказывается матерью и всем солдатам: «Чьей бы матерью ты ни была, а и я без тебя остался сиротой», – восклицает солдат из рассказа «Взыскание погибших».
Используемая литература:
А.П.Платонов Повести и рассказы М, «Художественная литература», 1983.
Дарья Московская «Рассказ-икона. Памяти А.П. Платонова посвящается»
- О. Платонов. Святая Русь: энциклопедический словарь, 2001 г.
А.Акифьева. Краткий терминологический словарь по курсу "Отечественная история".
Словарь исторических имен, названий и специальных терминов (С.Сорочан, В.Зубарь, Л.Марченко).
- Библия и русская литература: хрестоматия / автор- составитель М. Г. Кочурин. – СПб.: “Каравелла”, 1995. – 584 с.
- Сюжеты и образы древнерусской живописи. – М.: Просвещение, 1993. – 223 с.
- Православный календарь. 2008.
Предварительный просмотр:
Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com
Подписи к слайдам:
МУНИЦИПАЛЬНОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ Долганская средняя общеобразовательная школа Крутихинского района Алтайского края Работу выполнила: Пирогова Любовь ученица 11 класса Руководитель: Ушакова Ольга Александровна учитель русского языка и литературы
«Взыскание погибших» Рассказ-икона После войны, когда на нашей земле будет построен храм вечной славы воинам, то против него… следует соорудить храм вечной памяти мученикам нашего народа. На стенах этого храма мертвых будут начертаны имена ветхих стариков, женщин, грудных детей. Они равно приняли смерть от рук палачей человечества… А.П. ПЛАТОНОВ
Противостояние войне связано с образами отца и матери «…раз мать родила его для жизни – его убивать не должно и убить его никто не может» («Дерево родины», 1942) «…солдатское дело… подобно отцовству и даже важнее отцовства» («Домашний очаг», 1943) «Рождается ребенок лишь однажды, но оберегать его от врага и смерти нужно постоянно. Поэтому в нашем народе понятие матери и воина родственны; воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели. И сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина» А. Платонов
М.А. Врубель. Надгробный плач. Эскиз росписи для Владимирского собора в Киеве. 1887
Женщина у своего дома Фото из Государственного архива РФ
Немецкий солдат проверяет документы у русских женщин в прифронтовой полосе Фото из Государственного архива РФ
Пришла беда Фото из Государственного архива РФ
Фото из Государственного архива РФ
«Чьей бы ты матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой » «Взыскание погибших» А.П.Платонов
Название рассказа "Взыскание погибших" - это завещание нам, ныне живущим
Икона Богоматери "Взыскание погибших" Стоял бы и смотрел, не отрываясь. Икона – чудо! Кротость и печаль. “Взыскание погибших”. Как живая! Струится покрывало по плечам, Дитя прильнуло в поисках защиты, Предчувствуя далёкий Крестный час. Пока ещё ручонки не пробиты, Но ты глядишь на каждого из нас. О Мати Света! Все мы виноваты. История кружит в который раз. Растут иуды, воины, пилаты, Кто пред тобой сейчас? Р.Матюшин (2001 г.)
Эпиграф рассказа Из бездны взываю. Слова мертвых предостережение мучеников земли Российской ныне живущим
Рассказ «Взыскание погибших» - это реквием женщине-матери
В презентации использованы фотографии Государственного архива РФ
После войны, когда на нашей земле
будет построен храм вечной славы воинам, то
против него… следует соорудить храм вечной
памяти мученикам нашего народа. На стенах этого
храма мертвых будут начертаны имена ветхих
стариков, женщин, грудных детей.
Они равно приняли смерть от рук палачей
человечества…
А.П. ПЛАТОНОВ
ХХ век стал для Русской Православной Церкви временем необыкновенного по своим масштабам исповеднического и мученического подвига. В годы искушений, постигших нашу Родину, Россия явила миру сонм священнослужителей и мирян, сохранивших и умноживших своим подвигом веры любовь и верность Христу даже до смерти. В 2000 году Русской Православной Церковью было канонизировано множество новых святых, пострадавших в годы гонений за веру Христову.
Андрея Платоновича Платонова нельзя
назвать в точном каноническом смысле
исповедником и мучеником. Но он тот, о ком сказано
в Евангелии – соль земли
, которая не потеряет
своей солености ни в испытаниях, ни в мучениях.
Жизнь и творчество писателя есть
развертывание-возрастание того евангельского
гречишного зерна в дивное древо, в тени которого
мы обретаем дыхание благодати, источники
духовного света.
Как это возможно говорить о человеке,
воспоминания о котором не дают нам видимых
следов исповедничества, который никогда не был
замечен в явном или скрытом диссидентстве,
открытой оппозиции безбожной власти, которого
можно "упрекнуть" в горячем желании служить
своим трудом, даже жизнью, строившей
коммунистическое будущее Родине? Мы дерзнем, ибо
за Платонова говорят его судьба и его писания,
хранящие в себе генетический код христианства –
смиренного русского православного сознания.
О жизни Платонова можно сказать, что это была
жизнь во Христе и тогда, когда он, юношески
заблуждаясь, принял рабоче-крестьянскую
революцию как исполнение Божией воли,
справедливости. И тогда, когда, осознав, что
"без Бога невозможно ничего сотворить", он
отказал революционным строителям в праве быть
"соработниками Бога во вселенной" (отец
Сергий Булгаков)
, и тогда, когда своими
письменами он засвидетельствовал, что душа
народная, богоданная не променяет духовного дара
на материальные блага, не от Бога идущие, и когда
в самой своей судьбе, в своем свободном
человеческом выборе он реализует формулу
соборного сознания, основанного на вере в
единство Церкви земной и Небесной, живого и
небесного христианского народа.
Можно ли считать Платонова исповедником…
Вероятно, можно, ведь современные Платонову
критики наметанным глазом узнавали враждебный
духу времени строй мысли и стиля писателя: "как
по Евангелию"! Платонова упрекали в
"религиозном христианском представлении о
большевизме", преследовали за "христианскую
юродивую скорбь и великомученичество",
"религиозный христианский гуманизм".
Неприемлемым для эпохи духовного
"западничества", детищем которого стала
идея и воплощение социалистической революции,
было платоновское "собирание народа",
собирание, основанное на напоминании тех
духовных оснований, которые некогда составили
Святую Русь, помогли ей выжить и сохранить
духовно-материальную самоидентификацию в
условиях иноземного гнета, разрушительных войн,
огненных искушений.
Икона Божией Матери "Взыскание погибших"
Можно ли считать Платонова мучеником?..
5 января 2002 года на могиле Армянского кладбища
была отслужена заупокойная панихида по рабу
Божиему Андрею, скончавшемуся 51 год назад. В
поминальных молитвах прозвучали тогда имена
самых любимых Андреем Платоновичем людей –
"вечной Марии", жены писателя, и сына
Платона. Богу было угодно забрать их почти в один
день: Марию Александровну – 9 января 1983 года,
Платона – 4 января 1943 года, может быть, затем,
чтобы отныне они поминались нераздельно, одним
вздохом любви, как они некогда жили и хотели бы
жить вечно.
"Видишь, как трудно мне. А как тебе – не вижу и
не слышу, – пишет в 1926 году Платонов в кажущуюся в
горести разлуки недосягаемо далекой Москву из
Тамбова. – Думаю о том, что ты сейчас там
делаешь с Тоткой. Как он? Мне стало как-то все
чуждым, далеким и ненужным. Только ты живешь во
мне – как причина моей тоски, как живое мучение и
недостижимое утешение…
Еще Тотка – настолько дорогой, что страдаешь от
одного подозрения его утратить. Слишком любимое
и драгоценное мне страшно – я боюсь потерять
его…"
Платонов потеряет сына и воспримет эту потерю
как расплату за свои убеждения. Он потеряет сына
дважды. Первый раз, когда 4 мая 1938 года Платон
будет арестован. В сентябре Военная коллегия
Верховного суда СССР приговорит его к 10 годам
тюремного заключения по статьям: измена Родине и
соучастие в террористическом акте. Арест
санкционировал заместитель Ежова Михаил
Фриновский. Пятнадцатилетнего мальчика
вынуждали признаться, что он обсуждал вопросы
совершения террористических актов над Сталиным,
Молотовым и Ежовым. Позже Платон скажет: "Я дал
ложные, фантастические показания с помощью
следователя <…> чего фактически не было, а
подписал я эти показания под угрозой
следователя, что если я не подпишу показания, то
будут арестованы мои родители".
Второй раз – после чудесного возвращения сына
домой в 1940 году. Тогда этому возвращению безмерно
помог Михаил Шолохов, которого связывало с
Платоновым чувство единства малой родины, родины
предков, родины детства – любовь к донским
просторам. Платон вернулся из лагерей смертельно
больной туберкулезом.
В начале войны Платонов готовит к
изданию книгу с символическим названием
"Течение времени". Война остановит ее выход.
Эвакуация в Уфу для Платонова будет недолгой, он
добьется отправки на фронт. Осенью 1942 года
Платонов утверждается военным корреспондентом в
действующую армию. С апреля 1943 года он –
спецкорреспондент газеты "Красная звезда",
капитан административной службы, таково его
воинское звание.
"За театром Красной Армии была больница, где
Тоша лежал, зимой 43-го года меня вызвали врачи:
"Мария Александровна, забирайте его, он
умирает". Машины не было. Соболев дал мне
бензину, я привезла Тошеньку домой и телеграммой
вызвала Платонова с фронта…" – вспоминала
вдова А.П. Платонова. Вызванный увидеться с
умирающим сыном Платонов на другой день после
похорон уезжает на фронт, еще не зная, что увозит
с собой вещественный знак памяти об ушедшем
сыне – его смертельную болезнь.
"Я чувствую себя совершенно пустым человеком,
физически пустым – вот есть такие летние жуки.
Они летают и даже не жужжат. Потому что они пустые
насквозь. Смерть сына открыла мне глаза на мою
жизнь. Что она теперь, моя жизнь? Для чего и кого
мне жить? Советская власть отняла у меня сына –
советская власть упорно хотела многие годы
отнять у меня и звание писателя. Но моего
творчества никто у меня не отнимет. Они и
теперь-то печатают меня, скрипя зубами. Но я
человек упорный. Страдания меня только закаляют.
Я со своих позиций не сойду никуда и никогда. Все
думают, что я против коммунистов. Нет, я против
тех, кто губит нашу страну. Кто хочет затоптать
наше русское, дорогое моему сердцу. А сердце мое
болит. Ах, как болит! <…> Вот сейчас я на фронте
многое вижу и многое наблюдаю (Брянский фронт. – Д.М.
).
Мое сердце разрывается от горя, крови и
человеческих страданий. Я много напишу. Война
меня многому научила" (из донесения старшего
оперативного уполномоченного в
секретно-политическое управление НКВД СССР от 15
февраля 1943 года на А.П. Платонова).
"Что она теперь, моя жизнь? Для чего и кого мне
жить…" С потерей самой дорогой земной
привязанности Платонов окончательно теряет
усыновленность временному. Потеря усиливает в
нем то всегда присущее ему особое чувство
родства своему народу, гибнущему теперь на
фронтах войны, и святой ненависти к тем, кто хочет
затоптать наше русское, дорогое сердцу –
бессмертную душу народа. Уход любимого существа
наполняет новой силой жизни – не для себя: его
"я" умерло, чтобы дать простор внеличному
существованию: "А сердце мое болит. Ах, как
болит! <…> Мое сердце разрывается от горя,
крови и человеческих страданий. Я много напишу.
Война меня многому научила". С фронта шли
письма: "Мария, сходи в церковь и отслужи
панихиду по нашему сыну".
Страдания не только закаляют, они
могут просветлять, обострять зрение – духовно
обрезывать. Так было с Платоновым. Военная проза
писателя пронизана необыкновенным светом, хотя
вся она – правдивый и неприкрашенный документ
людских страданий и смертей. Ее вершиной стал
рассказ "Взыскание погибших", написанный в
октябре 1943 года, спустя девять месяцев со дня
смерти сына.
В первой редакции рассказа, как свидетельствует
Н.В. Корниенко, сохранилось описание Киева
(рассказ посвящен героической переправе через
Днепр); оно было исключено позже, возможно, и по
цензурным соображениям: "Но сильные молодые
глаза и в лунные ночи могли увидеть днем вдалеке
древние башни святого города Киева, матери всех
городов русских. Он стоял на высоком берегу вечно
стремящегося, поющего Днепра, – окаменевший, с
ослепшими очами, изнемогший в гробовом немецком
склепе, но чающий, как вся поникшая вокруг него
земля, воскрешения и жизни в победе…"
Для Платонова Киев был родоначальником русской
святости, которой он чувствовал себя причастным:
ведь детская родина писателя, Ямская слобода,
располагалась на знаменитом
воронежско-задонском богомольном тракте, по
которому от воронежских святынь в Задонский
монастырь шли богомольцы, странники, Божии
старушки на поклонение. По Задонскому шоссе
пролегал киевский богомольный тракт, и образы
странников, идущих на поклонение в
Киево-Печерскую Лавру через Воронеж, не покидал
прозу Платонова 1920-х годов.
Зачин рассказа накрепко увязывал тему
воскрешения и жизни в победе, столь понятную в
своем прямом смысле сражающимся за Родину
солдатам, с темой святости – понятием, чуждым
только вещественного смысла. Образ города –
матери городов русских, изнемогшего, ослепшего,
но не утратившего своей святости и веры в
торжество истинного воскрешения и окончательной
победы над смертью и разрушением, как увертюра,
задает тему рассказа – тему святости матери,
взыскующей всех своих погибших детей в покаянии
и чающей воскрешения мертвых и жизни будущего
века.
Удивительно, как удается Платонову осязаемо
передать присутствие святости, ее
невещественную, но грозную даже для
материального врага силу.
М.А. Врубель. Надгробный плач. Эскиз росписи для
Владимирского собора в Киеве. 1887
"Мать вернулась в свой дом. Она была
в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить,
кроме родного места, и вернулась домой. <…> На
своем пути она встречала немцев, но они не
тронули эту старую женщину; им было странно
видеть столь горестную старуху, они ужаснулись
вида человечности на ее лице, и они оставили ее
без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В
жизни бывает этот смутный отчужденный свет
на
лицах людей, пугающий зверя и враждебного
человека, и таких людей никому непосильно
погубить, и к ним невозможно приблизиться.
Зверь
и человек охотнее сражается с подобными себе, но неподобных
он оставляет в стороне, боясь испугаться их
и
быть побежденным неизвестной силой"
(курсив
в цитатах везде наш. – Д.М
.).
О чем прямо имеющим уши слышать говорит писатель?
О святости, рожденной страданием, святости
матери, идущей на могилу своих детей. Образ
святости в описании Платонова имеет
канонический характер: "смутный отчужденный
свет"
напоминает нам, что сияние святости
действительно иноприродно зверю и враждебному
человеку – это сияние божественной любви. Его
"загадку" не разгадать и не победить силам
князя мира сего, которые действительно
"охотнее сражаются с подобными себе":
"Враги душевные никому и нигде не дают покоя,
особенно если отыщут в нас слабую сторону", –
говорил преподобный Амвросий Оптинский.
Святость действительно побеждает зверя и
укрощает лютость врага, как свидетельствуют
жития святой Марии Египетской, преподобного
Сергия Радонежского, Серафима Саровского…
Удивителен в своей простоте, христианском
смирении, в своем соборном духе разговор ее с
соседкой, Евдокией Петровной, молодой женщиной,
некогда полной, а теперь ослабевшей, тихой и
равнодушной: двоих ее малолетних детей убило
бомбой, когда она уходила из города, а муж пропал
без вести на земляных работах, "и она вернулась
обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое
время в мертвом месте.
– Здравствуйте, Мария Васильевна, – произнесла
Евдокия Петровна.
– Это ты, Дуня, – сказала ей Мария Васильевна. –
Садись со мной, давай с тобой разговор
разговаривать. <…>
Дуня с покорностью села рядом <…>. Обоим
теперь было легче <…>.
– Твои-то все померли? – спросила Мария
Васильевна.
– Все, а то как же! – ответила Дуня. – И твои все?
– Все, никого нету, – сказала Мария Васильевна.
– У нас с тобой поровну никого нету, – произнесла
Дуня, удовлетворенная, что ее горе не самое
большое на свете: у других людей такое же".
Больная душа Марии Васильевны соглашается с
советом Дуни "жить как мертвая", но
тоскующее, любящее сердце не смиряется с тем, что
ее любимые "лежат там, стынут теперь". Образ
братской могилы, забросанной "чуть-чуть
землей", с крестом из двух веток, поставленным
рукой Евдокии Петровны, напоминает старинную
казацкую песню о "милостивом человеке",
схоронившем в могиле 240 человек и поставившем
крест дубовый с надписью: "Здесь лежат с Дону
герои. Слава донским казакам!", с той лишь
разницей, что Дуня не верит, что вечная
слава-память будет этим крестом охранена: "Я им
крест из двух веток связала и поставила, да это ни
к чему: крест повалится, хоть ты его железный
сделай, а люди забудут мертвых…"
Видимо, дело не в материале, из которого сделан
крест: слава донских казаков была сильна памятью
живого народа, вечно литургически поминающего
их, и мирски – в песнях. Дуня не верит в
памятливость своего народа. Не верит в нее и
Мария Васильевна. Это главная причина ее скорби.
"Потом, когда уже свечерело, Мария Васильевна
поднялась <…> и пошла в сумрак, где лежали ее
дети – два сына в ближней земле и дочь в
отдалении. <…> Мать села у креста; под ним
лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и
брошенные в прах чужими руками <…>
– ...Пусть спят, я обожду – я не могу жить без
детей, я не хочу жить без мертвых…"
И словно в ответ на молитву она услышала, как из
"тишины мира прозвучал ей зовущий голос дочери
<…>, говорящий о надежде и радости, о том, что
сбудется все, что не сбылось, а умершие
возвратятся жить на землю, и разлученные обнимут
друг друга и не расстанутся более никогда.
Мать расслышала, что голос ее дочери
был веселый, и поняла, что это означает надежду и
доверие дочери на возвращение к жизни, что
умершая ожидает помощи живых и не хочет быть
мертвой".
Удивительна эта звучащая "тишина мира" и
вещественно услышанная радость в голосе дочери
– так осязаемо вещественны посещения жильцов
Небесного Царства для жителей дольнего мира.
Услышанная весть меняет направление мыслей
матери: "Как же, дочка, я тебе помогу? Я сама еле
жива <…> Я одна не подыму тебя, дочка; если б весь
народ полюбил тебя да всю неправду на земле
исправил
, тогда бы и тебя, и всех праведно
умерших он к жизни поднял
: ведь смерть-то и
есть первая неправда!..
"
Платонов вновь прямо и недвусмысленно
обращается этими словами простой православной
женщины к имеющим уши слышать с напоминанием, что
только литургическая соборная любовь всего
народа ("если б весь народ полюбил тебя") и
всенародное покаяние ("всю неправду на земле
исправил"), может "всех праведно умерших"
к жизни поднять, то есть взыскать погибших от
греха, ведь смерть и есть следствие греха, "и
есть первая неправда!.."
Читая эти исполненные канонической веры слова,
трудно представить, какими глазами надо читать
Платонова, чтобы приписать ему оккультизм и
сектантские воззрения, а ведь именно такие идеи
навязываются писателю порой даже на страницах
церковных периодических изданий.
"К полудню русские танки вышли на
Митрофаньевскую дорогу и остановились возле
посада на осмотр и заправку <…>. Возле креста,
связанного из двух ветвей, красноармеец увидел
старуху, приникшую к земле лицом. <…>
– Спи пока, – вслух сказал красноармеец на
прощанье. – Чьей бы ты матерью ни была, а я без
тебя тоже остался сиротой
.
Он постоял еще немного, в томлении своей разлуки
с чужой матерью.
– Темно тебе сейчас, и далеко ты ушла от нас… Что
ж делать-то! Сейчас нам некогда горевать по тебе,
надо сперва врага положить. А потом весь мир
должен в разуменье войти, иначе нельзя будет,
иначе – все ни к чему
!..
Красноармеец пошел обратно, и скучно ему стало
жить без мертвых. Однако он почувствовал, что
жить ему теперь стало тем более необходимо. Нужно
не только истребить намертво врага жизни людей,
нужно еще суметь жить после победы той высшей
жизнью, которую нам безмолвно завещали мертвые
<…>.
Мертвым некому довериться, кроме живых, – и нам
надо так жить теперь, чтобы смерть наших людей
была оправдана счастливой и свободной судьбой
нашего народа и тем была взыскана их гибель".
Так Платонов явственно увязывает тему
смерти с "неправдой на земле", то есть грехом
как следствием нежелания жить "высшей
жизнью". Он недвусмысленно свидетельствует,
что долг перед "праведно умершими"
(вспомним, что праведность – понятие церковное,
означающее жизнь по правде, то есть в согласии с
божественными заповедями) требует соборной
памяти живых об усопших, возможной лишь в
церковной литургической молитве, которой Россия
почти лишилась, ибо ее сыновья перестали жить
"высшей жизнью" и потеряли то сияние
святости, которое могло бы не допустить
приближения "зверя".
Название рассказа не допускает недопонимания
смысла платоновского завещания нам, ныне
живущим, заключенного в художественной плоти
текста. "Взыскание погибших" – название
одной из самых почитаемых на Руси икон Пресвятой
Богородицы, иконы, обладающей благодатью
утешения родительской скорби, икона отцов и
матерей, молящихся о своих детях. Для
неправославного внецерковного сознания это
название связывается с идеей поиска без вести
пропавших людей, тогда как Церковь молится перед
ней о погибающих и заблудших прежде всего
духовно, а не физически. Молитва перед этой
иконой есть выражение последней надежды на
помощь Пречистой Девы в освобождении от вечной
гибели человека, над которым добро окончательно
утратило свою силу.
Рассказ не дает нам оснований считать, что в нем
идет речь о "праведно погибших" детях Марии
Васильевны, что именно к ним относится молитва
взыскания погибших: вместе с матерью мы слышим
веселый голос ее дочери, свидетельствующий, что
Частный суд возвел ее в обитель, где нет
воздыхания и плача: "А дочка моя повела меня
отсюда куда глаза глядят, она любила меня, она
дочь моя была, потом она отошла от меня, она
полюбила других, она полюбила всех, она пожалела
одного – она была добрая девочка, она моя дочка,
– она наклонилась к нему, он был больной, он
раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда
убили, убили сверху от аэроплана…", –
рассказывает-причитает Мария Васильевна. И
эпиграф рассказа "Из бездны взываю. Слова
мертвых", как известно, являющийся парафразом
слов живых, слов псалма Давида, столь часто
звучащих на богослужении: Из глубины воззвах
к Тебе, Господи, и услыши мя
, указывает нам на
то, что рассказ есть предостережение Церкви
Небесной, Церкви праведников, исповедников,
мучеников земли Российской к ныне живущим, что
весь рассказ есть художественная проекция
молитвы святой Матери-Родины о неправедно
живущих ее детях, своими грехами открывших врата
смерти физической – войне – и духовной –
забвению "высшей жизни".
Грозно звучит предостережение красноармейца, в
котором угадывается сам Платонов, ведь его
главная героиня носит имя его
матери, о том,
что "весь мир должен в разуменье войти, иначе
нельзя будет, – иначе все ни к чему!"
Мы говорили о невещественном свете, которым
исполнен этот грустный рассказ, в котором столь
видимо торжествует смерть и разрушение. Этот
невещественный свет составлен сиянием любви,
которая заставляет мать "пройти сквозь
войну", потому что "ей было необходимо
увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где
в битве и казни скончались ее дети". Любви,
которая бережет ее от случайной смерти; любви,
взыскующей вечной жизни усопшим; любви, которая
помогает Дуне перенести собственную неутешную
боль; любви даже до смерти дочери Марии
Васильевны к незнакомому ей раненому бойцу;
любви, позволяющей красноармейцу признать в
усопшей старухе и свою мать и томиться скорбью в
разлуке с ней; любви, которая явственно рождает
образ любви соборной, любви мертвых к живым и
живых к мертвым, любви, обещающей, что
"сбудется все, что не сбылось, а умершие
возвратятся жить на землю, и разлученные обнимут
друг друга и не расстанутся более никогда".
© Дарья МОСКОВСКАЯ,
кандидат филологических наук,
старший научный сотрудник Института мировой
литературы
им. А.М. Горького РАН
Публикация статьи произведена при поддержке компании «Аутсорсинг 24». В широкий спектр предложений компании «Аутсорсинг 24» входит такая услуга, как сопровождение и поддержка 1С , которая позволит сократить Ваши затраты и повысить надежность и скорость работы всех компонентов системы 1С. Подробнее ознакомиться с предоставляемыми услугами, рассчитать стоимость аутсорсинга и заказать пробную бесплатную услугу по поддержке и сопровождению 1С можно на официальном сайте компании «Аутсорсинг 24», который располагается по адресу http://outsourcing24.ru/
Из бездны взываю снова мертвых
Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой.
Она два раза прошла промежуточными полями мимо немецких укреплений, потому что фронт здесь был неровный, а она шла прямой ближней дорогой. Она не имела страха и не остерегалась никого, и враги ее не повредили. Она шла по полям, тоскующая, простоволосая, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей было все равно, что сейчас есть на свете и что совершается в нем, и ничто в мире не могло ее ни потревожить, ни обрадовать, потому что горе ее было вечным и печаль неутолимой - мать утратила мертвыми всех своих детей. Она была теперь столь слаба и равнодушна ко всему свету, что шла по дороге подобно усохшей былинке, несомой ветром, и все, что она встретила, тоже осталось равнодушным к ней. И ей стало еще более трудно, потому что она почувствовала, что ей никто не нужен, и она за то равно никому не нужна. Этого достаточно, чтобы умереть человеку, но она не умерла; ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети.
На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражаются с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой.
Пройдя сквозь войну, старая мать вернулась домой. Но родное место ее теперь было пустым. Маленький бедный дом на одно семейство, обмазанный глиной, выкрашенный желтой краской, с кирпичною печной трубой, похожей на задумавшуюся голову человека, давно погорел от немецкого огня и оставил после себя угли, уже порастающие травой могильного погребения. И все соседние жилые места, весь этот старый город тоже умер, и стало всюду вокруг светло и грустно, и видно далеко окрест по умолкшей земле. Еще пройдет немного времени, и место жизни людей зарастет свободной травой, его задуют ветры, сровняют дождевые потоки, и тогда не останется следа человека, а все мученье его существованья на земле некому будет понять и унаследовать в добро и поучение на будущее время, потому что не станет в живых никого. И мать вздохнула от этой последней своей думы и от боли в сердце за беспамятную погибающую жизнь. Но сердце ее было добрым, и от любви к погибшим оно захотело жить за всех умерших, чтобы исполнить их волю, которую они унесли за собой в могилу.
Андрей Платонов
Взыскание погибших
Из бездны взываю снова мертвых
Мать вернулась в свой дом. Она была в беженстве от немцев, но она нигде не могла жить, кроме родного места, и вернулась домой.
Она два раза прошла промежуточными полями мимо немецких укреплений, потому что фронт здесь был неровный, а она шла прямой ближней дорогой. Она не имела страха и не остерегалась никого, и враги ее не повредили. Она шла по полям, тоскующая, простоволосая, со смутным, точно ослепшим, лицом. И ей было все равно, что сейчас есть на свете и что совершается в нем, и ничто в мире не могло ее ни потревожить, ни обрадовать, потому что горе ее было вечным и печаль неутолимой - мать утратила мертвыми всех своих детей. Она была теперь столь слаба и равнодушна ко всему свету, что шла по дороге подобно усохшей былинке, несомой ветром, и все, что она встретила, тоже осталось равнодушным к ней. И ей стало еще более трудно, потому что она почувствовала, что ей никто не нужен, и она за то равно никому не нужна. Этого достаточно, чтобы умереть человеку, но она не умерла; ей было необходимо увидеть свой дом, где она жила жизнь, и место, где в битве и казни скончались ее дети.
На своем пути она встречала немцев, но они не тронули эту старую женщину; им было странно видеть столь горестную старуху, они ужаснулись вида человечности на ее лице, и они оставили ее без внимания, чтобы она умерла сама по себе. В жизни бывает этот смутный отчужденный свет на лицах людей, пугающий зверя и враждебного человека, и таких людей никому непосильно погубить, и к ним невозможно приблизиться. Зверь и человек охотнее сражаются с подобными себе, но неподобных он оставляет в стороне, боясь испугаться их и быть побежденным неизвестной силой.
Пройдя сквозь войну, старая мать вернулась домой. Но родное место ее теперь было пустым. Маленький бедный дом на одно семейство, обмазанный глиной, выкрашенный желтой краской, с кирпичною печной трубой, похожей на задумавшуюся голову человека, давно погорел от немецкого огня и оставил после себя угли, уже порастающие травой могильного погребения. И все соседние жилые места, весь этот старый город тоже умер, и стало всюду вокруг светло и грустно, и видно далеко окрест по умолкшей земле. Еще пройдет немного времени, и место жизни людей зарастет свободной травой, его задуют ветры, сровняют дождевые потоки, и тогда не останется следа человека, а все мученье его существованья на земле некому будет понять и унаследовать в добро и поучение на будущее время, потому что не станет в живых никого. И мать вздохнула от этой последней своей думы и от боли в сердце за беспамятную погибающую жизнь. Но сердце ее было добрым, и от любви к погибшим оно захотело жить за всех умерших, чтобы исполнить их волю, которую они унесли за собой в могилу.
Она села посреди остывшего пожарища и стала перебирать руками прах своего жилища. Она знала свою долю, что ей пора умирать, но душа ее не смирялась с этой долей, потому что если она умрет, то где сохранится память о ее детях и кто их сбережет в своей любви, когда ее сердце тоже перестанет дышать?
Мать того не знала, и она думала одна. К ней подошла соседка, Евдокия Петровна, молодая женщина, миловидная и полная прежде, а теперь ослабевшая, тихая и равнодушная; двоих малолетних детей ее убили бомбой, когда она уходила с ними из города, а муж пропал без вести на земляных работах, и она вернулась обратно, чтобы схоронить детей и дожить свое время на мертвом месте.
Здравствуйте, Мария Васильевна, - произнесла Евдокия Петровна.
Это ты, Дуня, - сказала ей Мария Васильевна. - Pдись со мной, давай с тобой разговор разговаривать. Поищи у меня в голове, я давно не мылась.
Дуня с покорностью села рядом: Мария Васильевна положила голову ей на колени, и соседка стала искать у нее в голове. Обеим теперь было легче за этим занятием; одна старательно работала, а другая прильнула к ней и задремала в покое от близости знакомого человека.
Твои-то все померли? - спросила Мария Васильевна.
Все, а то как же! - ответила Дуня. - И твои все?
Все, никого нету. - сказала Мария Васильевна.
У нас с тобой поровну никого нету, - произнесла Дуня, удовлетворенная, что ее горе не самое большое на свете: у других людей такое же.
У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовая жила, - проговорила Мария Васильевна. - А двое-то моих сыновей здесь у посада легли. Они в рабочий батальон поступили, когда немцы из Петропавловки на Митрофаньевский тракт вышли А дочка моя повела меня отсюда куда глаза глядят, она любила меня, она дочь моя была, потом отошла от меня, она полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного - она была добрая девочка, она моя дочка, - она наклонилась к нему, он был больной, он раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху от аэроплана А я вернулась, мне-то что же! Мне-то что же теперь! Мне все равно! Я сама теперь как мертвая
А что ж тебе делать-то: живи, как мертвая, я тоже так живу, сказала Дуня. - Мои лежат, и твои легли Я-то знаю, где твои лежат, - они там, куда всех сволокли и схоронили, я тут была, я-то глазами своими видела. Сперва они всех убитых покойников сосчитали , бумагу составили, своих отдельно положили, а наших прочь отволокли подалее. Потом наших всех раздели наголо и в бумагу весь прибыток от вещей записали. Они долго таково заботились, а потом уж хоронить таскать начали.
А могилу-то кто вырыл? - обеспокоилась Мария Васильевна. - Глубоко отрыли-то? Ведь голых, зябких хоронили, глубокая могила была бы потеплее!
Нет, каково там глубоко! - сообщила Дуня. - Яма от снаряда, вот тебе и могила. Навалили туда дополна, а другим места не хватило. Тогда они танком проехали через могилу по мертвым, покойники умялись, место стало, и они еще туда положили, кто остался. Им копать желания нету, они силу свою берегут. А сверху забросали чуть-чуть землей, покойники и лежат там, стынут теперь; только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими на холоде
А моих-то - тоже танком увечили или их сверху цельными положили? - спросила Мария Васильевна.
Твоих-то? - отозвалась Дуня. - Да я того не углядела Там, за посадом, у самой дороги все лежат, пойдешь - увидишь. Я им крест из двух веток связала и поставила, да это ни к чему: крест повалится, хоть ты его железный сделай, а люди забудут мертвых Мария Васильевна встала с коленей Дуни, положила ее голову к себе и сама стала искать у нее в головных волосах. И от работы ей стало легче; ручная работа лечит больную тоскующую душу.
Потом, когда уже свечерело, Мария Васильевна поднялась; она была старая женщина, она теперь устала; она попрощалась с Дуней и пошла в сумрак, где лежали ее дети - два сына в ближней земле и дочь в отдалении.
Мария Васильевна вышла к посаду, что прилегал к городу. В посаде жили раньше в деревянных домиках садоводы и огородники; они кормились с угодий, прилегающих к их жилищам, и тем существовали здесь спокон века. Нынче тут ничего уже не осталось, и земля поверху спеклась от огня, а жители либо умерли, либо ушли в скитание, либо их взяли в плен и увели в работу и в смерть.
Из посада уходил в равнину Митрофаньевский тракт. По обочине тракта в прежние времена росли ветлы, теперь их война обглодала до самых пней, и скучна была сейчас безлюдная дорога, словно уже близко находился конец света и редко кто доходил сюда.
Мария Васильевна пришла на место могилы, где стоял крест, сделанный из двух связанных поперек жалобных, дрожащих ветвей. Мать села у этого креста; под ним лежали ее нагие дети, умерщвленные, поруганные и брошенные в прах чужими руками.
Наступил вечер и обратился в ночь. Осенние звезды засветились на небе, точно, выплакавшись, там открылись удивленные и добрые глаза, неподвижно всматривающиеся в темную землю, столь горестную и влекущую, что из жалости и мучительной привязанности никому нельзя отвести от нее взора.
Были бы вы живы, - прошептала мать в землю своим мертвым сыновьям, - были бы вы живы, сколько работы поделали, сколько судьбы испытали! А теперь что ж, теперь вы умерли, - где ваша жизнь, какую вы не прожили, кто проживет ее за вас?.. Матвею-то сколько ж было? Двадцать третий шел, а Василию двадцать восьмой. А дочке было восемнадцать, теперь уж девятнадцатый пошел бы, вчера она именинница была Zолько я сердца своего истратила на вас, сколько крови моей ушло, но, значит, мало было, мало было одного сердца моего и крови моей, раз вы умерли, раз я детей своих живыми не удержала и от смерти их не спасла Они что же, они дети мои, они жить на свет не просились. А я их рожала - не думала; я их родила, пускай сами живут. А жить на земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детей: готовили только, да не управились!.. Тут жить им нельзя, а больше им негде было, - что ж нам, матерям, делать-то, и мы рожали детей. А иначе как же? Одной-то жить небось и ни к чему Она потрогала могильную землю и прилегла к ней лицом. В земле было тихо, ничего не слышно.
