"Новые люди" и проблемы будущего России в поэзии и прозе революционных демократов

1860-е годы вошли в историю нашей страны как годы высокого подъема демократического движения. Уже во время Крымской войны нарастает волна крестьянских выступлений против произвола помещиков. Политическое положение в стране особенно обострилось после 1855 года. Поражение царизма в Крымской войне, обнаружившее глубокий кризис феодально-крепостнического строя, невыносимый помещичий гнет, ложившийся всею своею тяжестью на плечи миллионов крестьян, и полицейский произвол, царивший в стране, - породили революционную ситуацию. В эти годы, во время подготовки и проведения "крестьянской реформы" 19 февраля 1861 года, крестьянское движение получает особенно широкий размах. Наиболее крупным было выступление крестьян во главе с Антоном Петровым в селе Бездне Казанской губернии в апреле 1861 года, жестоко подавленное царскими войсками. На 1861 год падают также серьезные выступления студентов в Петербурге и в некоторых других городах, носившие ярко выраженный демократический характер. В 1861 году возникает и развертывает свою деятельность революционная организация "Земля и воля". Составляются и распространяются прокламации, обращенные к демократической молодежи, крестьянам, солдатам и призывающие к восстанию, к сопротивлению царским властям и крепостникам-помещикам. "Колокол" Герцена и Огарева и другие издания бесцензурной печати широко распространяются в России и способствуют развитию демократического движения.

В эти годы важнейшим вопросом для революционеров-демократов является вопрос о подготовке демократической крестьянской революции, о слиянии разрозненных выступлений крестьян и демократической молодежи в общее наступление против существующего строя. К этому и готовили демократические силы общества идейные руководители развернувшегося движения - Чернышевский и Добролюбов.

О своеобразии русской литературной критики. "Пока жива и здорова наша поэзия, до тех пор нет причины сомневаться в глубоком здоровье русского народа",- писал критик Н. Н. Страхов, а его единомышленник Аполлон Григорьев считал русскую литературу "единственным средоточием всех наших высших интересов". В. Г. Белинский завещал своим друзьям положить ему в гроб номер журнала "Отечественные записки", а классик русской сатиры М. Е. Салтыков-Щедрин в прощальном письме к сыну сказал: "Паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому". По словам Н. Г. Чернышевского, наша литература была возведена в достоинство общенационального дела, объединившего наиболее жизнеспособные силы русского общества. В сознании читателя XIX века литература была не только "изящной словесностью", но и основой духовного бытия нации. Русский писатель относился к своему творчеству по-особому: оно было для него не профессией, а служением. "Учебником жизни" называл литературу Чернышевский, а Лев Толстой впоследствии удивлялся, что эти слова принадлежат не ему, а его идейному противнику. Художественное освоение жизни в русской классической литературе никогда не превращалось в сугубо эстетическое занятие, оно всегда преследовало живую духовно-практическую цель. "Слово воспринималось не как звук пустой, а как дело - чуть ли не столь же "религиозно", как и древним карельским певцом Вейнемейненом, который "делал пением лодку". Эту веру в чудодейственную силу слова таил в себе и Гоголь, мечтая создать такую книгу, которая сама, силой лишь высказанных в ней, единственно и неоспоримо верных мыслей должна преобразовать Россию",- замечает современный литературовед Г. Д. Гачев. Вера в действенную, преобразующую мир силу художественного слова определяла и особенности русской литературной критики. От литературных проблем она всегда поднималась к проблемам общественным, имеющим прямое от-(*4)ношение к судьбе страны, народа, нации. Русский критик не ограничивал себя рассуждениями о художественной форме, о мастерстве писателя. Анализируя литературное произведение, он выходил к вопросам, которые ставила перед писателем и читателем жизнь. Ориентация критики на широкие круги читателей делала ее очень популярной: авторитет критика в России был велик и его статьи воспринимались как оригинальные произведения, пользующиеся успехом наравне с литературой. Русская критика второй половины XIX века развивается более драматично. Общественная жизнь страны в это время необычайно усложнилась, возникло множество политических направлений, которые спорили друг с другом. Пестрой и многослойной оказалась и картина литературного процесса. Поэтому и критика стала более разноголосой по сравнению с эпохой 30-40-х годов, когда все многообразие критических оценок покрывалось авторитетным словом Белинского. Подобно Пушкину в литературе, Белинский в критике был своеобразным универсалом: он совмещал в оценке произведения и социологические, и эстетические, и стилистические подходы, охватывая единым взором литературное движение в целом. Во второй половине XIX века критический универсализм Белинского оказался неповторимым. Критическая мысль специализировалась по отдельным направлениям и школам. Даже Чернышевский и Добролюбов, критики наиболее разносторонние, обладавшие широтой общественного взгляда, уже не могли претендовать не только на охват литературного движения во всей его полноте, но и на целостную интерпретацию отдельного произведения. В их творчестве преобладали социологические подходы. Литературное развитие в целом и место в нем отдельного произведения раскрывалось теперь всей совокупностью критических направлений и школ. Аполлон Григорьев, например, споря с добролюбовскими оценками А. Н. Островского, подмечал в творчестве драматурга такие грани, которые ускользали от Добролюбова. Критическое осмысление творчества Тургенева или Льва Толстого нельзя свести к оценкам Добролюбова или Чернышевского. Работы Н. Н. Страхова об "Отцах и детях" и "Войне и мире" существенно углубляют и уточняют их. Глубина понимания романа И. А. Гончарова "Обломов" не исчерпывается классической статьей Добролюбова "Что такое обломовщина?": А. В. Дружинин вносит в осмысление характера Обломова значительные уточнения.

Литературно-критическая деятельность революционеров-демократов . Общественный, социально-критический пафос статей позднего Белинского с его социалистическими убеждениями подхватили и развили в шестидесятые годы революционно-демократические критики Николай Гаврилович Чернышевский и Николай Александрович Добролюбов. К 1859 году, когда правительственная программа и взгляды либеральных партий прояснились, когда стало очевидно, что реформа "сверху" в любых ее вариантах будет половинчатой, революционеры-демократы от шаткого союза с либерализмом перешли к разрыву отношений и бескомпромиссной борьбе с ним. На этот, второй этап общественного движения 60-х годов падает литературно-критическая деятельность Н. А. Добролюбова. Обличению либералов он посвящает специальный сатирический отдел журнала "Современник" под названием "Свисток". Здесь Добролюбов выступает не только как критик, но и в роли сатирического поэта. Критика либерализма насторожила тогда А. И. Герцена, (*11) который, будучи в эмиграции, в отличие от Чернышевского и Добролюбова, продолжал надеяться на реформы "сверху" и переоценивал радикализм либералов вплоть до 1863 года. Однако предостережения Герцена не остановили революционеров-демократов "Современника". Начиная с 1859 года они стали проводить в своих статьях идею крестьянской революции. Ядром будущего социалистического мироустройства они считали крестьянскую общину. В отличие от славянофилов, Чернышевский и Добролюбов полагали, что общинное владение землей держалось не на христианских, а на революционно-освободительных, социалистических инстинктах русского мужика. Добролюбов стал основателем оригинального критического метода. Он видел, что большинство русских писателей не разделяют революционно-демократического образа мыслей, не произносят приговора над жизнью с таких радикальных позиций. Задачу своей критики Добролюбов усматривал в том, чтобы по-своему завершить начатое писателем дело и сформулировать этот приговор, опираясь на реальные события и художественные образы произведения. Свой метод осмысления творчества писателя Добролюбов называл "реальной критикой". Реальная критика "разбирает, возможно ли и действительно ли такое лицо; нашедши же, что оно верно действительности, она переходит к своим собственным соображениям о причинах, породивших его, и т. д. Если в произведении разбираемого автора эти причины указаны, критика пользуется ими и благодарит автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу - как, дескать, он смел вывести такое лицо, не объяснивши причин его существования?" Критик берет в этом случае инициативу в свои руки: объясняет причины, породившие то или иное явление, с революционно-демократических позиций и затем произносит над ним приговор. Добролюбов положительно оценивает, например, роман Гончарова "Обломов", хотя автор "не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов". Достаточно того, что он "представляет вам живое изображение и ручается только за сходство его с действительностью". Для Добролюбова подобная авторская объективность вполне приемлема и даже желательна, так как объяснение и приговор он берет на себя сам. Реальная критика нередко приводила Добролюбова к своеобразному перетолковыванию художественных образов писателя на революционно-демократический лад. Получа-(*12)лось, что анализ произведения, перераставший в осмысление острых проблем современности, приводил Добролюбова к таким радикальным выводам, которые никак не предполагал сам автор. На этой почве, как мы увидим далее, произошел решительный разрыв Тургенева с журналом "Современник", когда статья Добролюбова о романе "Накануне" увидела в нем свет. В статьях Добролюбова оживает молодая, сильная натура талантливого критика, искренне верящего в народ, в котором он видит воплощение всех своих высших нравственных идеалов, с которым он связывает единственную надежду на возрождение общества. "Страсть его глубока и упорна, и препятствия не страшат его, когда их нужно одолеть для достижения страстно желанного и глубоко задуманного",- пишет Добролюбов о русском крестьянине в статье "Черты для характеристики русского простонародья". Вся деятельность критика была направлена на борьбу за создание "партии народа в литературе". Этой борьбе он посвятил четыре года неусыпного труда, написав за такое короткое время девять томов сочинений. Добролюбов буквально сжег себя на подвижнической журнальной работе, подорвавшей его здоровье. Он умер в возрасте 25 лет 17 ноября 1861 года. О преждевременной смерти молодого друга проникновенно сказал Некрасов: Но слишком рано твой ударил час И вещее перо из рук упало. Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало! Спад общественного движения 60-х годов. Споры между "Современником" и "Русским словом" . На закате 60-х годов в русской общественной жизни и критической мысли совершаются драматические перемены. Манифест 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян не только не смягчил, но еще более обострил противоречия. В ответ на подъем революционно-демократического движения правительство перешло к открытому наступлению на передовую мысль: арестованы Чернышевский и Д. И. Писарев, на восемь месяцев приостановлено издание журнала "Современник". Положение усугубляется расколом внутри революционно-демократического движения, основной причиной которого явились разногласия в оценке революционно-социалистических возможностей крестьянства. Деятели "Русского слова" Дмитрий Иванович Писарев и Варфоломей Александрович Зайцев выступили с резкой критикой "Современника" за (*13) его якобы идеализацию крестьянства, за преувеличенное представление о революционных инстинктах русского мужика. В отличие от Добролюбова и Чернышевского, Писарев утверждал, что русский крестьянин не готов к сознательной борьбе за свободу, что в массе своей он темен и забит. Революционной силой современности Писарев считал "умственный пролетариат", революционеров-разночинцев, несущих в народ естественнонаучные знания. Эти знания не только разрушают основы официальной идеологии (православия, самодержавия, народности), но и открывают народу глаза на естественные потребности человеческой природы, в основе которых лежит инстинкт "общественной солидарности". Поэтому просвещение народа естественными науками может не только революционным ("механическим"), но и эволюционным ("химическим") путем привести общество к социализму. Для того чтобы этот "химический" переход совершался быстрее и эффективнее, Писарев предложил русской демократии руководствоваться "принципом экономии сил". "Умственный пролетариат" должен сосредоточить всю энергию на разрушении духовных основ существующего ныне общества путем пропаганды в народе естественных наук. Во имя так понимаемого "духовного освобождения" Писарев, подобно тургеневскому герою Евгению Базарову, предлагал отказаться от искусства. Он действительно считал, что "порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта", и признавал искусство лишь в той мере, в какой оно участвует в пропаганде естественнонаучных знаний и разрушает основы существующего строя. В статье "Базаров" он восславил торжествующего нигилиста, а в статье "Мотивы русской драмы" "сокрушил" возведенную на пьедестал Добролюбовым героиню драмы А. Н. Островского "Гроза" Катерину Кабанову. Разрушая кумиры "старого" общества, Писарев опубликовал скандально знаменитые антипушкинские статьи и работу "Разрушение эстетики". Принципиальные разногласия, определившиеся в ходе полемики между "Современником" и "Русским словом", ослабляли революционный лагерь и являлись симптомом спада общественного движения. Общественный подъем 70-х годов . К началу 70-х годов в России наметились первые признаки нового общественного подъема, связанного с деятельностью революционных народников. У второго поколения революционеров-демократов, осуществивших героическую попытку поднять крестьян на (*14) революцию "хождением в народ", были свои идеологи, в новых исторических условиях развивавшие идеи Герцена, Чернышевского и Добролюбова. "Вера в особый уклад, в общинный строй русской жизни; отсюда - вера в возможность крестьянской социалистической революции,- вот что одушевляло их, поднимало десятки и сотни людей на героическую борьбу с правительством",- писал о народниках-семидесятниках В. И. Ленин. Эта вера в той или иной степени пронизывала все труды вождей и наставников нового движения - П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского, М. А. Бакунина, П. Н. Ткачева. Массовое "хождение в народ" завершилось в 1874 году арестом нескольких тысяч человек и последовавшими затем процессами 193-х и 50-ти. В 1879 году на съезде в Воронеже народническая организация "Земля и воля" раскололась: "политики", разделявшие идеи Ткачева, организовали свою партию "Народная воля", провозгласив главной целью движения политический переворот и террористические формы борьбы с правительством. Летом 1880 года народовольцы организуют взрыв в Зимнем дворце, и Александр II чудом спасается от гибели. Это событие вызывает шок и смятение в правительстве: оно решает пойти на уступки назначением либерала Лориса-Меликова полномочным правителем и обращением к либеральной общественности страны за поддержкой. В ответ государь получает записки от русских либералов, в которых предлагается немедленно созвать независимое собрание из представителей земств для участия в управлении страной "с целью выработки гарантий и прав личности, свободы мысли и слова". Казалось, что Россия стоит на пороге принятия парламентской формы правления. Но 1 марта 1881 года совершается непоправимая ошибка. Народовольцы после многократных покушений убивают Александра II, и вслед за этим в стране наступает правительственная реакция.

Как раз на это время и падает наиболее напряженная литературная

деятельность Писарева. Он пришел в демократическое движение к концу революционной ситуации 1859-1861 годов. Вскоре после начала своей деятельности в демократической журналистике он подвергся длительному тюремному заключению. Его освобождение совпало по времени с еще более жестоким наступлением реакции после выстрела Каракозова в 1866 году. Журнал, в котором он до этого времени работал, был закрыт, на демократическую литературу посыпались новые репрессии. А всего через два года после выхода на свободу трагическая гибель оборвала жизнь молодого критика.

Тяжелые условия, в которых развернулась блестящая, но кратковременная деятельность Писарева в демократической печати, и особенно общая трудная для демократического движения обстановка, начиная с 1862 года, но могли не отразиться на направлении этой деятельности, не могли не сказаться в отдельных противоречиях, свойственных Писареву.

Но при всем том Писарев был характерным "человеком шестидесятых годов", передовым борцом демократического движения. Основное, что бросается в глаза в его работах, написанных нередко под живым впечатлением тяжелых потерь, поражений и трудностей, переживаемых демократическим движением, - это чувство глубокого, боевого оптимизма, твердое убеждение в неизбежности движения вперед, уверенность в конечной победе сил демократии, постоянный боевой дух и молодой задор борца.

Нас не может не поразить интенсивность литературной деятельности Писарева, разнообразие его интересов как мыслителя и критика, столь показательные вообще для революционно-демократических писателей 1860-х годов. За семь с небольшим лет работы в демократической печати им было написано более пятидесяти крупных статей и очерков, не считая рецензий, а между тем за это время журнальная деятельность его дважды прерывалась.

На протяжении всей своей деятельности в 1861-1868 годы Писарев оставался в рядах сознательных борцов за лучшее будущее своей родины Тургенев Он начал как поэт. В. Г. Белинский, с которым Тургенев позднее подружился и который оказывал на него духовное влияние, высоко ценил его поэтическое творчество. Первым одобренным критикой поэтическим произведением стала поэма «Параша» (1843 г.). В 1844 - 1845-х годах Тургенев пишет первые повести, пробует свои силы в драматургии. В пьесах «Нахлебник», «Провинциалка», «Месяц в деревне» Тургенев касается тем, к которым он обратится позднее: причудливость человеческих судеб, мимолётность человеческого счастья. Эти пьесы с успехом шли на сцене, о них благосклонно отзывалась критика. «Тургенев делал попытку возвысить драму до той вершины, где она соприкасается с областью трагедии повседневности», - писал спустя годы историк русского театра Н. Н. Долгов.

Белинский в разговорах постоянно убеждал писателя обратиться к изображению крестьянской жизни. «Народ - почва, - говорил он, - хранящая жизненные соки всякого развития; личность - плод этой почвы». Тургенев летние месяцы проводил в деревне, занимаясь охотой, общаясь с крестьянами-охотниками, которые сохраняли чувство собственного достоинства, независимый ум, чуткость к жизни природы, раскрывали перед писателем повседневную жизнь простого народа. Тургенев пришел к выводу, что крепостное право не уничтожило живых народных сил, что «в русском человеке таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития». Охота превратилась для писателя в способ изучения всего строя народной жизни, внутреннего склада народной души, не всегда доступной стороннему наблюдателю.

В начале 1847 года в журнале «Современник» вышел небольшой очерк Тургенева «Хорь и Калиныч», который издатель напечатал под заголовком «Из записок охотника». Успех очерка был велик и неожидан для автора. Белинский объяснял его тем, что в этом произведении Тургенев «...зашел к народу с той стороны, с какой до него к нему никто не заходил». Хозяйственный Хорь со «складом лица» древнегреческого философа Сократа, с практическим смыслом и практической натурой, с крепким и ясным умом, и поэтически одаренный «идеалист» Калиныч - два полюса крестьянского мира. Они явились не просто представителями своей среды, но яркими и своеобразными характерами. В них писатель показал коренные силы нации, определяющие ее жизнеспособность, перспективы ее дальнейшего роста и становления.

Тургенев решил написать еще рассказы, объединенные в общем цикле «Записки охотника», большая часть из которых была написана за границей. Они были изданы отдельной книгой в 1852 году и стали не только литературным событием. Они сыграли заметную роль в подготовке общественного мнения к будущим реформам в России. Читатели увидели в книге Тургенева резкую критику помещичьего быта России. «Записки охотника» убеждали их в необходимости уничтожения крепостничества как основы всего общественного строя России. Цензор, пропустивший книгу в печать, был отстранен от должности, а сам писатель сначала был арестован: формально - за нарушение цензурных правил при публикации статьи, посвященной памяти Гоголя, истинно - за «Записки охотника» и связи с прогрессивными кругами революционной Европы - Бакуниным, Герценом, Гервегом. Позднее он был сослан в Спасское-Лутовиново.

Тургенев не был первым из русских писателей, кто писал о народе. Но подлинно художественным открытием стало изображение простого русского мужика личностью, «человеком». Крестьянские герои Тургенева - люди отнюдь не идеализированные, неотделимые от своего жизненного уклада со своими заботами и нуждами, и вместе с тем всегда неповторимые, а нередко и яркие индивидуальности. Писатель с огромной симпатией изобразил простых крестьян, показал, что в условиях нищеты и угнетения крестьяне умели сохранить ум, чувство собственного достоинства, поэтическую и музыкальную одаренность, веру в лучшую жизнь. Вместе с тем Тургенев открыл в русской литературе тему противоречия и контрастов в сознании и морали русского крестьянства. Бунтарство и лакейство, мечты о воле и преклонение перед господской властью, протест и покорность, душевная одаренность и равнодушие к собственной судьбе, житейская сметливость и полная безынициативность - все эти свойства существовали бок о бок, часто переходя одно в другое.

Ф. И. Тютчев, прочитав «Записки охотника», особо подчеркивал присущее книге «сочетание реальности в изображении человеческой жизни со всем, что в ней есть сокровенного, и сокровенного природы со всей ее поэзией». Природа, действительно, второй, равноправный с человеком герой книги. Она увенчивает живой, целостный образ народной России. Давно отмечена точность тургеневского пейзажа, его объемность. В «Записках охотника» описание природы обусловлено, во-первых, сюжетом - мы смотрим на все как бы глазами автора-«охотника», во-вторых - собственно тургеневской философией природы: крестьянин живет с природой одной жизнью, крестьянское бытие неразделимо связано с ней; вся природа - живая, в каждой травинке - особый мир, в котором свои законы и свои тайны. Лучшие герои книги не просто изображаются «на фоне» природы, а выступают как продолжение ее стихий.

Антикрепостнический пафос «Записок охотника» заключается в том, что к гоголевской галерее мертвых душ писатель добавил галерею душ живых. Крестьяне в «Записках охотника» - крепостные, зависимые люди, но крепостное право не превратило их в рабов: духовно они свободнее и богаче своих жалких хозяев. Существование сильных, мужественных, ярких народных характеров превращало крепостное право в позор и унижение России, в общественное явление, несопоставимое с нравственным достоинством русского человека. Дико и страшно выглядит тот официальный порядок, при котором сильными и одаренными людьми владеют жестокие, бесчеловечные и ограниченные самодуры-помещики. Вместе с тем в последующих повестях («Муму», «Постоялый двор») Тургенев отмечает, что века крепостной неволи отучили народ чувствовать себя хозяином родной земли, гражданином, что русский крестьянин готов смириться перед злом. И это еще одна из причин обличения крепостничества.

В «Записках охотника» противопоставлены две России: официальная, крепостническая, мертвящая жизнь, с одной стороны, и народно-крестьянская, живая и поэтическая - с другой стороны. Но образ «России живой» в социальном отношении не однороден. Есть целая группа дворян, наделенных национально-русскими чертами характера. В книге неоднократно подчеркивается, что крепостное право враждебно как человеческому достоинству мужика, так и нравственной природе дворянина, что это общенациональное зло, пагубно влияющее на жизнь того и другого сословия.

В «Записках охотника» Тургенев впервые ощутил Россию как единое художественное целое. Центральная мысль книги - гармоническое единство жизнеспособных сил русского общества. Его книга открывает 60-е годы в истории русской литературы, предвосхищает их. Прямая связь от «Записок охотника» идет к «Запискам из Мертвого дома» Достоевского, «Губернским очеркам» Салтыкова-Щедрина, «Войне и миру» Толстого.

Диапазон творчества Тургенева необычайно широк. Он пишет произведения (романы, повести, пьесы), в которых освещает жизнь различных слоев русского общества. Писатель ищет пути, ведущие к преобразованию общественного устройства России. Воля и ум, праведность и доброта, открытые им в русском крестьянине, уже кажутся ему недостаточными для этой цели. Крестьянство отходит на периферию его творчества. Тургенев обращается к людям из образованного класса. В романе «Рудин», написанном в 1855 году, его герои относятся к интеллигенции, которая увлекалась философией, мечтала о светлом будущем России, но практически ничего не могла для этого сделать, а главный герой во многом автобиографичен: он получил хорошее философское образование в Берлинском университете. Рудин блестящий оратор, он покоряет общество блестящими философскими импровизациями о смысле жизни, о высоком назначении человека, но в обыденной жизни он не умеет выясняться ясно и точно, плохо чувствует окружающих. Это роман о несостоятельности дворянского идеализма.

Еще раз пытается Тургенев найти героя своего времени в дворянском обществе в романе об исторической судьбе русского дворянства «Дворянское гнездо», написанном в 1858 году, когда революционеры-демократы и либералы еще вместе боролись против крепостного права, но между ними уже наметился раскол. Тургенев резко критикует дворянскую беспочвенность - отрыв сословия от родной культуры, от народа, от русских корней. Например, отец героя романа Лаврецкого провел всю свою жизнь за границей, во всех своих увлечениях бесконечно далек от России и русского народа. Он является сторонником конституции, но при этом не переносит вида «сограждан» - крестьян. Тургенев опасался, что дворянская беспочвенность может причинить России много бед, предостерегал о катастрофических последствиях тех реформ, которые «не оправданы ни знанием родной земли, ни верой в идеал».

Лаврецкий в финале романа приветствует молодое поколение: «Играйте, веселитесь, растите молодые силы…» В то время такой финал воспринимался как прощание Тургенева с дворянским периодом русского освободительного движения и приходом ему на смену нового, где главными героями становятся разночинцы. Это - люди дела, борцы за просвещение народа. Их умственное и моральное превосходство перед представителями дворянской интеллигенцией неоспоримо. Тургенева называли «летописцем русской интеллигенции». Он чутко улавливал подспудные движения, чувства и мысли «культурного слоя» русских людей и в своих романах воплощал не только уже существующие типы и идеалы, но и едва нарождающиеся. Такие герои появляются у Тургенева в романах «Накануне» (1860 г.) и «Отцы и дети» (1862 г.): болгарский революционер Дмитрий Инсаров и демократ-разночинец Евгений Базаров.

У героя романа «Накануне» Дмитрия Инсарова полностью отсутствует противоречие между словом и делом. Он занят не собой, все его помыслы устремлены на достижение высшей цели: освобождение родины, Болгарии. Даже его любовь оказалась несовместимой с этой борьбой. Общественная проблематика - на первом плане в романе. «Заметьте, - говорит Инсаров, - последний мужик, последний нищий в Болгарии и я - мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель».

Роман «Отцы и дети» насыщен демократической идейностью. В нем Тургенев изобразил человека в многообразных и сложных связях с другими людьми, с обществом, затрагивая и социальный, и нравственный конфликты. В произведении сталкиваются не только представители разных социальных групп - либералы и революционные демократы, но и разные поколения. Центральное место в романе занимает конфликт идейных противников: Павла Петровича Кирсанова - представителя «отцов», и Евгения Базарова - представителя «детей». В образе главного героя Евгения Базарова - человека незаурядного ума и способностей, обладающего высокими моральными качествами и благородной душой - мы видим художественный синтез наиболее существенных сторон мировоззрения разночинной демократии. Вместе с тем Базаров - крайний индивидуалист, беспощадно отрицающий нравственность, любовь, поэзию. В романе он характеризуется как нигилист.

Тургенев мечтал об объединение общественных сил для подготовки грядущих перемен. Он писал эти романы с тайной надеждой, что русское общество прислушается к его предупреждениям, что «правые» и «левые» одумаются и прекратят братоубийственные споры, грозящие трагедией и им самим, и судьбе России. Он верил, что его романы послужат делу сплочения общественных сил. Расчет этот не оправдался. Революционные демократы истолковали эти романы по-своему. Публикация в журнале «Современник» статьи Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» с критикой романа «Накануне» привела к разрыву Тургенева с журналом, с которым он сотрудничал много лет. А появление романа «Отцы и дети» лишь ускорило процесс идейного размежевания русского общества, вызвав эффект, обратный ожидаемому. Тема двух поколений, двух идеологий оказалась очень актуальной, в печати развернулась бурная полемика. Друзья и единомышленники обвиняли Тургенева в возвеличивании Базарова и принижении «отцов», заискивании перед молодым поколением. Критик Писарев, наоборот, нашел в нем все лучшие и необходимые для молодого революционера черты, которому пока нет простора для его деятельности. В «Современнике» увидели в образе Базарова злую карикатуру на молодое поколение. В условиях мобилизации демократических сил для решительной борьбы с самодержавием критическое отношение Тургенева к идеям разночинной демократии, сказавшееся при разработке образа Базарова, воспринималось деятелями «Современника» как подчеркнуто враждебный акт. Оскорбленный грубой и бестактной полемикой, Тургенев уезжает за границу. Он намеревается завершить свою литературную деятельность и пишет последние повести - «Призраки» (1864 г.) и «Довольно» (1865 г.). Они проникнуты глубокой скорбью, мыслями о бренности любви, красоты и даже искусства.

Все произведения Тургенева утверждают веру в преобразующую мир силу красоты, в творчески-созидательную силу искусства. С Тургеневым не только в литературу, в жизнь вошел поэтический образ спутницы русского героя, «тургеневской девушки». Писатель избирает период расцвета женщины, когда в ожидании избранника встрепенется девичья душа, излучается такой переизбыток жизненных сил, какой не получит отклика и земного воплощения, но останется заманчивым обещанием чего-то бесконечно более высокого и совершенного, залогом вечности. Кроме того, все тургеневские герои проходят испытание любовью. Тургенев написал лирические, во многом автобиографические повести - своего рода трилогию о злом роке, преследующем влюбленных, о том, что влюбленный человек - раб своего чувства - повести «Ася» (1858 г.), «Первая любовь» (1860 г.) и «Вешние воды» (1872 г.). Надо сказать, во многих произведениях Тургенева над человеком торжествуют неизъяснимые высшие силы, распоряжающиеся его жизнью и смертью.

Последними крупными произведениями писателя стали романы «Дым» (1867 г.) и «Новь» (1876 г.). В романе «Дым» проявились крайние западнические взгляды Тургенева, который высказал в монологах героя Потугина немало злых мыслей об истории и значении России, единственное спасение которой в том, чтобы неустанно учиться у Запада. Главному герою романа - Литвинову, наблюдающему из окна вагона дым, вдруг показалось, что всё русское, его собственная жизнь - это дым, который «исчезает бесследно, ничего не достигая…». Этот роман углубил непонимание между Тургеневым и русской общественностью. Писателя обвиняли в клевете на Россию, критике революционной эмиграции.

В романе «Новь» Тургенев во всеуслышание высказался на злободневную тему: нарождение нового общественного движения - народничества. Главное в романе - столкновения разных партий и слоев русского общества, в первую очередь - революционеров-агитаторов и крестьян. Народники никогда не были близки к народу, но пытаются ему служить. Поэтому их попытки «разагитировать» дремучих крестьян, призвать их к бунту неизбежно приводят к горьким разочарованиям и даже к самоубийству одного из героев. По мнению Тургенева будущее не за нетерпеливыми смутьянами, а за трезвыми сторонниками медленных перемен, людьми дела.

В конце 60-х - начале 80-х годов Тургенев создал ряд повестей и рассказов, в которых он обращается к историческому прошлому России («Бригадир», «Степной король Лир», «Пунин и Бабурин»), таким загадочным явлениям человеческой психики, как гипноз и внушение («Клара Милич», «Песнь торжествующей любви»), дополнил «Записки охотника» несколькими рассказами, задуманными еще в 40-х годах («Конец Чертопханова, «Живые мощи», «Стучит!»), тем самым упрочив художественное единство книги.

Циклом «Стихотворений в прозе» (первая часть была опубликована в 1882 г.) Тургенев как бы подвел итог своей жизни и творчества. Все ведущие мотивы его творчества нашли отражение в лирических миниатюрах: от песни русской природе («Деревня»), раздумий о России, о любви, о ничтожности человеческого существования, об осмысленности и плодотворности страдания, до гимна русскому языку: «Но нельзя не верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» («Русский язык»).

Литературные заслуги Тургенева высоко ценили не только в России. Летом 1879 года он получил известие, что Оксфордский университет в Англии присвоил ему за содействие «Записками охотника» освобождению крестьян степень доктора философии.

Чернышевский

Новые люди . Что же отличает "новых людей" от "пошлых", типа Марьи Алексевны? Новое понимание человеческой "выгоды", естественное, неизвращенное, соответствующее природе человека. Для Марьи Алексевны выгодно то, что удовлетворяет ее узкий, "неразумный" мещанский эгоизм. Новые люди видят свою "выгоду" в другом: в общественной значимости своего труда, в наслаждении творить добро другим, приносить пользу окружающим - в "разумном эгоизме". Мораль новых людей революционна в своей глубинной, внутренней сути, она полностью отрицает и разрушает официально признанную мораль, на устоях которой держится современное Чернышевскому общество - мораль жертвы и долга. Лопухов говорит, что "жертва - это сапоги всмятку". Все поступки, все дела человека только тогда по-настоящему жизнеспособны, когда они совершаются не по принуждению, а по внутреннему влечению, когда они согласуются с желаниями и убеждениями. Все, что в обществе совершается по принуждению, под давлением долга, в конечном счете оказывается неполноценным и мертворожденным. Такова, например, дворянская реформа "сверху" - "жертва", принесенная высшим сословием народу. Мораль новых людей высвобождает творческие возможности человеческой личности, радостно осознавшей истинные потребности натуры человека, основанные, по Чернышевскому, на "инстинкте общественной солидарности". В согласии с этим инстинктом Лопухову приятно заниматься наукой, а Вере Павловне приятно возиться с людьми, заводить швейные мастерские на разумных и справедливых социалистических началах. По-новому решают новые люди и роковые для человечества любовные проблемы и проблемы семейных отношений. Чернышевский убежден, что основным источником интимных драм является неравенство между мужчиной и женщиной, зависимость женщины от мужчины. Эмансипация, надеется Чернышевский, существенно изменит сам характер любви. Исчезнет чрезмерная сосредоточенность женщины на любовных чувствах. Участие ее наравне с мужчиной в общественных делах снимет драматизм в любовных отношениях, а вместе с тем уничтожит чувство ревности как сугубо эгоистическое по своей природе. (*151) Новые люди иначе, менее болезненно разрешают наиболее драматический в человеческих отношениях конфликт любовного треугольника. Пушкинское "как дай вам Бог любимой быть другим" становится для них не исключением, а повседневной нормой жизни. Лопухов, узнав о любви Веры Павловны к Кирсанову, добровольно уступает дорогу своему другу, сходя со сцены. Причем со стороны Лопухова это не жертва - а "самая выгодная выгода". В конечном счете, произведя "расчет выгод", он испытывает радостное чувство удовлетворения от поступка, который доставляет счастье не только Кирсанову, Вере Павловне, но и ему самому. Нельзя не отдать должное вере Чернышевского в безграничные возможности человеческой природы. Подобно Достоевскому, он убежден, что человек на Земле - существо незаконченное, переходное, что в нем заключены громадные, еще не раскрывшиеся творческие потенции, которым суждено реализоваться в будущем. Но если Достоевский видит пути раскрытия этих возможностей в религии и не без помощи высших сил благодати, стоящих над человечеством, то Чернышевский доверяется силам разума, способного пересоздать природу человека. Конечно, со страниц романа веет духом утопии. Чернышевскому приходится разъяснять читателю, как "разумный эгоизм" Лопухова не пострадал от принятого им решения. Писатель явно переоценивает роль разума во всех поступках и действиях человека. От рассуждений Лопухова отдает рационализмом и рассудочностью, осуществляемый им самоанализ вызывает у читателя ощущение некоторой придуманности, неправдоподобности поведения человека в той ситуации, в какой Лопухов оказался. Наконец, нельзя не заметить, что Чернышевский облегчает решение тем, что у Лопухова и Веры Павловны еще нет настоящей семьи, нет ребенка. Много лет спустя в романе "Анна Каренина" Толстой даст опровержение Чернышевскому трагической судьбой главной героини, а в "Войне и мире" будет оспаривать чрезмерную увлеченность революционеров-демократов идеями женской эмансипации. Но так или иначе, а в теории "разумного эгоизма" героев Чернышевского есть бесспорная привлекательность и очевидное рациональное зерно, особенно важное для русских людей, веками живших под сильным давлением самодержавной государственности, сдерживавшей инициативу и подчас гасившей творческие импульсы человеческой личности. Мораль героев Чернышевского в известном смысле не (*152) потеряла своей актуальности и в наши времена, когда усилия общества направлены на пробуждение человека от нравственной апатии и безынициативности, на преодоление мертвого формализма. "Особенный человек" . Новые люди в романе Чернышевского - посредники между пошлыми и высшими людьми. "Рахметовы - это другая порода,- говорит Вера Павловна,- они сливаются с общим делом так, что оно для них необходимость, наполняющая их жизнь; для них оно даже заменяет личную жизнь. А нам, Саша, недоступно это. Мы - не орлы, как он". Создавая образ профессионального революционера, Чернышевский тоже заглядывает в будущее, во многом опережая свое время. Но характерные свойства людей этого типа писатель определяет с максимально возможной для его времени полнотой. Во-первых, он показывает процесс становления революционера, расчленяя жизненный путь Рахметова на три стадии: теоретическая подготовка, практическое приобщение к жизни народа и переход к профессиональной революционной деятельности. Во-вторых, на всех этапах своей жизни Рахметов действует с полной самоотдачей, с абсолютным напряжением духовных и физических сил. Он проходит поистине богатырскую закалку и в умственных занятиях, и в практической жизни, где в течение нескольких лет исполняет тяжелую физическую работу, снискав себе прозвище легендарного волжского бурлака Никитушки Ломова. И теперь у него "бездна дел", о которых Чернышевский специально не распространяется, чтобы не дразнить цензуру. Главное отличие Рахметова от новых людей заключается в том, что "любит он возвышенней и шире": не случайно для новых людей он немножко страшен, а для простых, как горничная Маша, например,- свой человек. Сравнение героя с орлом и с Никитушкой Ломовым одновременно призвано подчеркнуть и широту воззрений героя на жизнь, и предельную близость его к народу, чуткость к пониманию первоочередных и самых насущных человеческих потребностей. Именно эти качества превращают Рахметова в историческую личность. "Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней - теин в чаю, букет в благородном вине; от них сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли". Рахметовский "ригоризм" нельзя путать с "жертвенностью" или самоограничением. Он принадлежит к той породе людей, для которых великое общее дело исторического (*153) масштаба и значимости стало высшей потребностью, высшим смыслом существования. В отказе Рахметова от любви не чувствуется никакого признака сожаления, ибо рахметовский "разумный эгоизм" масштабнее и полнее разумного эгоизма новых людей. Вера Павловна говорит: "Но разве человеку,- такому как мы, не орлу,- разве ему до других, когда ему самому очень тяжело? Разве его занимают убеждения, когда его мучат его чувства?" Но здесь же героиня высказывает желание перейти на высшую ступень развития, которой достиг Рахметов. "Нет, нужно личное дело, необходимое дело, от которого зависела бы собственная жизнь, которое... для всей моей судьбы было бы важнее всех моих увлечений страстью..." Так открывается в романе перспектива перехода новых людей на ступень высших, выстраивается преемственная связь между ними. Но в то же время Чернышевский не считает "ригоризм" Рахметова нормой повседневного человеческого существования. Такие люди нужны на крутых перевалах истории как личности, вбирающие в себя общенародные потребности и глубоко чувствующие общенародную боль. Вот почему в главе "Перемена декораций" "дама в трауре" сменяет свой наряд на подвенечное платье, а рядом с нею оказывается человек лет тридцати. Счастье любви возвращается к Рахметову после свершения революции. Четвертый сон Веры Павловны . Ключевое место в романе занимает "Четвертый сон Веры Павловны", в котором Чернышевский развертывает картину "светлого будущего". Он рисует общество, в котором интересы каждого органически сочетаются с интересами всех. Это общество, где человек научился разумно управлять силами природы, где исчезло драматическое разделение между умственным и физическим трудом и личность обрела утраченную в веках гармоническую завершенность и полноту. Однако именно в "Четвертом сне Веры Павловны" обнаружились слабости, типичные для утопистов всех времен и народов. Они заключались в чрезмерной "регламентации подробностей", вызвавшей несогласие даже в кругу единомышленников Чернышевского. Салтыков-Щедрин писал: "Читая роман Чернышевского "Что делать?", я пришел к заключению, что ошибка его заключалась именно в том, что он чересчур задался практическими идеалами. Кто знает, будет ли оно так! И можно ли назвать указываемые в романе формы жизни окончательными? Ведь и Фурье был великий мыслитель, а вся прикладная часть его теории оказывается (*154) более или менее несостоятельною, и остаются только неумирающие общие положения". Каторга и ссылка . Роман "Пролог". После публикации романа "Что делать?" страницы легальных изданий закрылись для Чернышевского навсегда. Вслед за гражданской казнью потянулись долгие и мучительные годы сибирской ссылки. Однако и там Чернышевский продолжал упорную беллетристическую работу. Он задумал трилогию, состоящую из романов "Старина", "Пролог" и "Утопия". Роман "Старина" был тайно переправлен в Петербург, но двоюродный брат писателя А. Н. Пыпин в 1866 году вынужден был его уничтожить, когда после выстрела Каракозова в Александра II по Петербургу пошли обыски и аресты. Роман "Утопия" Чернышевский не написал, замысел трилогии погас на незавершенном романе "Пролог". Действие "Пролога" начинается с 1857 года и открывается описанием петербургской весны. Это образ метафорический, явно намекающий на "весну" общественного пробуждения, на время больших ожиданий и надежд. Но горькая ирония сразу же разрушает иллюзии: "восхищаясь весною, он (Петербург.- Ю. Л.) продолжал жить по-зимнему, за двойными рамами. И в этом он был прав: ладожский лед еще не прошел". Этого ощущения надвигающегося "ладожского льда" не было в романе "Что делать?". Он заканчивался оптимистической главой "Перемена декораций", в которой Чернышевский надеялся дождаться революционного переворота очень скоро... Но он не дождался его никогда. Горьким сознанием утраченных иллюзий пронизаны страницы романа "Пролог". В нем противопоставлены друг другу два лагеря, революционеры-демократы - Волгин, Левицкий, Нивельзин, Соколовский - и либералы - Рязанцев и Савелов. Первая часть "Пролог пролога" касается частной жизни этих людей. Перед нами история любовных отношений Нивельзина и Савеловой, аналогичная истории Лопухова, Кирсанова и Веры Павловны. Волгин и Нивельзин, новые люди, пытаются спасти героиню от "семейного рабства". Но из этой попытки ничего не выходит. Героиня не способна отдаться "разумным" доводам "свободной любви". Нивельзина она любит, но "с мужем у нее такая блистательная карьера". Оказывается, самые разумные понятия бессильны перед лицом сложной действительности, которая никак не хочет укладываться в прокрустово ложе ясных и четких логических схем. Так на частном примере новые люди начинают осознавать, (*155) что сдвинуть жизнь одними высокими понятиями и разумными расчетами необычайно трудно. В бытовом эпизоде как в капле воды отражается драма общественной борьбы революционеров-шестидесятников, которые, по словам В. И. Ленина, "остались одиночками и потерпели, по-видимому, полное поражение". Если пафос "Что делать?" - оптимистическое утверждение мечты, то пафос "Пролога" - столкновение мечты с суровой жизненной реальностью. Вместе с общей тональностью романа изменяются и его герои: там, где был Рахметов, теперь появляется Волгин. Это типичный интеллигент, странноватый, близорукий, рассеянный. Он все время иронизирует, горько подшучивает над самим собой. Волгин - человек "мнительного, робкого характера", принцип его жизни - "ждать и ждать как можно дольше, как можно тише ждать". Чем вызвана столь странная для революционера позиция? Либералы приглашают Волгина выступить с радикальной речью на собрании провинциальных дворян, чтобы, напуганные ею, они подписали наиболее либеральный проект готовящейся крестьянской реформы. Положение Волгина на этом собрании двусмысленно и комично. И вот, стоя в стороне у окна, он впадает в глубокую задумчивость. "Ему вспоминалось, как, бывало, идет по улице его родного города толпа пьяных бурлаков: шум, крик, удалые песни, разбойничьи песни. Чужой подумал бы: "Город в опасности,- вот, вот бросятся грабить лавки и дома, разнесут все по щепочке". Немножко растворяется дверь будки, откуда просовывается заспанное старческое лицо, с седыми, наполовину вылинявшими усами, раскрывается беззубый рот и не то кричит, не то стонет дряхлым хрипом: "Скоты, чего разорались? Вот я вас!" Удалая ватага притихла, передний за заднего хоронится,- еще бы такой окрик, и разбежались бы удалые молодцы, величавшие себя "не ворами, не разбойничками, Стеньки Разина работничками", обещавшие, что как они "веслом махнут", то и "Москвой тряхнут",- разбежались бы, куда глаза глядят... "Жалкая нация, жалкая нация! Нация рабов,- снизу доверху, все сплошь рабы..." - думал он и хмурил брови". Как быть революционеру, если в никитушках ломовых он не видит ни грана той революционности, о которой мечталось в период работы над романом "Что делать?". Вопрос, на который уже был дан ответ, теперь ставится по-новому. "Ждать",- отвечает Волгин. Наиболее деятельными в романе "Пролог" оказываются либералы. У них действи-(*156)тельно "бездна дел", но зато они и воспринимаются как пустоплясы: "Толкуют: "Освободим крестьян". Где силы на такое дело? Еще нет сил. Нелепо приниматься за дело, когда нет сил на него. А видите, к чему идет: станут освобождать. Что выйдет? Сами судите, что выходит, когда берешься за дело, которого не можешь сделать. Натурально, что испортишь дело, выйдет мерзость" - так оценивает ситуацию Волгин. Упрекая народ в рабстве за отсутствие в нем революционности, Волгин в спорах с Левицким вдруг высказывает сомнение в целесообразности революционных путей изменения мира вообще: "Чем ровнее и спокойнее ход улучшений, тем лучше. Это общий закон природы: данное количество силы производит наибольшее количество движения, когда действует ровно и постоянно; действие толчками и скачками менее экономно. Политическая экономия раскрыла, что эта истина точно так же непреложна и в общественной жизни. Следует желать, чтобы все обошлось у нас тихо, мирно. Чем спокойнее, тем лучше". Очевидно, что и сам Волгин находится в состоянии мучительных сомнений. Отчасти поэтому он и сдерживает молодые порывы своего друга Левицкого. Но призыв Волгина "ждать" не может удовлетворить юного романтика. Левицкому кажется, что вот теперь-то, когда народ молчит, и нужно работать над улучшением судьбы мужика, разъяснять обществу трагизм его положения. Но общество, по словам Волгина, "не хочет думать ни о чем, кроме пустяков". А в таких условиях придется приспосабливаться к его взглядам, разменивать великие идеи на мелкие пустяки. Один воин в поле не рать, зачем впадать в экзальтацию. Что делать? На этот вопрос в "Прологе" нет четкого ответа. Роман обрывается на драматической ноте незавершенного спора между героями и уходит в описание любовных увлечений Левицкого, которые, в свою очередь, прерываются на полуслове. Таков итог художественного творчества Чернышевского, отнюдь не снижающий значительности наследия писателя. Пушкин как-то сказал: "Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют". На каторге, гонимый и преследуемый, Чернышевский нашел в себе мужество прямо и жестко посмотреть в глаза той правде, о которой он поведал себе и миру в романе "Пролог". Это мужество - тоже гражданский подвиг Чернышевского - писателя и мыслителя. Лишь в августе 1883 года Чернышевскому "милостиво" (*157) разрешили вернуться из Сибири, но не в Петербург, а в Астрахань, под надзор полиции. Он встретил Россию, охваченную правительственной реакцией после убийства народовольцами Александра II. После семнадцатилетней разлуки он встретился с постаревшей Ольгой Сократовной (лишь один раз, в 1866 году, она навестила его на пять дней в Сибири), со взрослыми, совершенно незнакомыми ему сыновьями... В Астрахани Чернышевскому жилось одиноко. Изменилась вся русская жизнь, которую он с трудом понимал и войти в которую уже не мог. После долгих хлопот ему разрешили перебраться на родину, в Саратов. Но вскоре после приезда сюда, 17 (29) октября 1889 года, Чернышевский скончался.

Добролюбов

К 1857 г., когда Добролюбов весь отдается журнальной работе, относится первая большая статья его на чисто литературную тему - о "Губернских очерках" Щедрина. Это уже типичная добролюбовская статья "по поводу", где автор разбираемого произведения остается почти в стороне, и вся задача критика заключается в том, чтобы на основании материала, данного произведением, обсудить условия нашей общественной жизни. Противники Добролюбова усматривают в таком приеме полное разрушение эстетики и упразднение искусства. Они смотрят на Добролюбова как на одного из родоначальников того крайне утилитарного взгляда на искусство, до которого дошли позднее 60-е годы в лице Писарева. В этом, весьма распространенном понимании добролюбовского метода кроется полнейшее недоразумение. Нельзя отрицать, конечно, генетической связи между обоими вождями нового поколения, но уже одно безграничное уважение Добролюбова к Пушкину показывает, что нет никакой возможности устанавливать между ними связь сколько-нибудь тесную.

В полную противоположность Писареву, который мечтал о проводящем симпатичные ему идеалы публицистическом искусстве, Добролюбов своими статьями клал основание исключительно публицистической критике. Не художника, а только критика он превращал в публициста. В искусстве он прямо преследовал рассудочную тенденциозность; он, например, отказался разбирать "Тысячу душ" Писемского, потому что ему казалось, что в ней содержание пригнано к известной идее. Добролюбов требовал от литературного произведения исключительно одного: жизненной правды, которая давала бы возможность смотреть на него с полным доверием. Искусство, следовательно, для Добролюбова нечто вполне самодовлеющее, лишь постольку интересное, поскольку оно самостоятельно. Полная неосновательность обвинений Добролюбова в разрушении искусства станет еще очевиднее, если обратиться к фактическому рассмотрению того, что именно в сфере русского искусства он разрушил. Да, дутые репутации графини Ростопчиной, Розенгейма, Бенедиктова, Соллогуба Добролюбов действительно разрушил своим остроумным высмеиванием. Но не с именем ли Добролюбова теснейшим образом связана слава двух крупнейших представителей "эстетического" поколения 40-х годов? Кто больше Добролюбова способствовал славе Гончарова знаменитой статьей: "Что такое Обломовщина"? Только благодаря Добролюбову был раскрыт тот глубокий смысл, который таился в романе, так полно отразившем жизнь крепостной России. Толкование, данное Добролюбовым в "Темном царстве" произведениям Островского, кое-кем оспаривается; но никому еще не пришло на ум оспаривать тот факт, что именно "свистун" Добролюбов создал Островскому настоящую всероссийскую славу, которую были бессильны ему доставить его ближайшие литературные друзья по славянофильствовавшему "Москвитянину". В "Темном царстве" и "Что такое Обломовщина" талант Добролюбова достиг своего кульминационного пункта.

Особенно замечательно по силе дарования "Темное царство", стоящее совершенно особняком не только в русской, но и в европейской критической литературе. Это уже не служебный анализ, а совершенно самостоятельный, чисто творческий синтез, из разрозненных черт создавший поражающее своей стройностью логическое построение. Сам Аполлон Григорьев, десять лет ходивший кругом да около Островского, путаясь в мистических отвлечениях и узко-кружковых толкованиях, был ослеплен светом, брошенным на творчество его кумира человеком противоположной Островскому "партии". Но в том-то и дело, что высокое одушевление и пламенное негодование, проникающее "Темное царство", Добролюбов почерпнул не в приверженности к тому или другому литературному кружку, а в глубоком гуманном чувстве, проникавшем все его существо. Оно-то ему и дало ту прозорливость сердца, с помощью которой ему удалось нарисовать потрясающую картину самодурства, приниженного бесправия, душевного мрака и полного отсутствия понятия о человеческом достоинстве, в своей совокупности образующих мир, заклейменный Добролюбовым именем "темного царства".

Есть еще целый ряд других писателей, которые тоже ничего, кроме самого теплого привета, не встретили со стороны Добролюбова. Он крайне благожелательно отнесся к Жадовской, к Полонскому, Плещееву, Марко-Вовчку; он дал проникнутые истинным сочувствием комментарии к тургеневскому "Накануне" ("Когда же придет настоящий день") и "Униженным и оскорбленным" Достоевского ("Забитые люди"). Перебирая весь этот длинный ряд литературных репутаций, нашедших могучую поддержку в авторитетном слове Добролюбова, с недоумением спрашиваешь себя: да почему же Добролюбов "отрицатель"? Неужели только потому, что общий смысл его творчества - протест против бесправия и отрицание темных сил нашей жизни, не дававших наступить "настоящему дню"? На это обыкновенно отвечают указанием на "Свисток" - сатирическое приложение к "Современнику", заведенное в 1858 г. Добролюбовым вместе с Некрасовым. Добролюбов был наиболее деятельным вкладчиком "Свистка" и под псевдонимом Конрада Лилиеншвагера, Якова Хама и других написал множество стихотворений и сатирических статеек, занимающих собой целую половину IV тома собрания его сочинений. Даже люди, в общем дружелюбно относящиеся к Добролюбову, ставят ему в вину "Свисток", положивший будто бы начало "свистопляске", т. е. грубому глумлению над авторитетами и разнузданному тону, водворившемуся в 1860-х годах в нашей журналистике.

Это обвинение - результат смешивания Добролюбова с позднейшими явлениями русской литературной жизни. Стоит только сколько-нибудь внимательно присмотреться к написанному Добролюбовым в "Свистке", чтобы убедиться, что, за исключением весьма немногих и весьма мягких насмешек над Погодиным и Вернадским, добролюбовская "свистопляска" почти вся не только не направлена против "авторитетов", а, напротив того, иронизирует над людьми почти "своими". Добролюбова возмущала стадность нашего внезапно народившегося "прогресса"; искренней натуре его претило парадирование прогрессивностью. "Свисток" смеется над Бенедиктовым, Розенгеймом, Кокоревым, Львовым, Семевским, Соллогубом, которые "протрубили нам уши, вопия о правде, гласности, взятках, свободе торговли, вреде откупов, гнусности угнетения" и пр. Что же касается мнимой грубости добролюбовской "свистопляски", то это уже прямо ничего общего не имеет с действительностью. Обладая редким остроумием и недюжинным стихотворным талантом, Добролюбов иронизировал замечательно тонко. И если, как кто-то выразился, полемисты 1860-х годов выходили на бой, вооруженные грязными швабрами, то Добролюбов выступал на поединок всегда с самой тонкой толедской шпагой в руке. - Простого взгляда на погодное распределение статей Добролюбова достаточно, чтобы убедиться в том, что такая работа не по силам и самому талантливому человеку

Русское раннее гегелианство, каким мы видели его до сих пор, было связано с кругами, находившимися под влиянием немецкой культуры, - но в лице Герцена, мы встречаемся с другим типом русского гегелианства, - примыкающего не к немецкой, а к французской культуре. Правда, Герцен в юности пережил чрезвычайное влияние Шиллера, о чем он много раз напоминает в своих мемуарах ("Былое и думы"); немецкая романтика и даже мистика тоже не была чужда ему. Тем не менее основные черты духовного строя Герцена слагались под влиянием французской литературы, как XVIII-го, так и XIX-го века. Общая революционная установка, религиозно-утопическое устремление к устроению правды на земле, социалистические мечты - все это слагалось у Герцена под французским влиянием. Не случайно в этом смысле и то, что разочарование в западной культуре, заострившее "душевную драму" Герцена, связано как раз с французскими впечатлениями его и должно быть относимо в своем существенном содержании именно к французской культуре. Острое отвращение к буржуазной ("мещанской") психологии, которую с такой неподражаемой силой рисует Герцен в произведениях заграничного периода, вызвано главным образом его французскими впечатлениями.

Русское раннее гегелианство почти совсем не касалось общих положений философии Гегеля и сосредоточивалось на вопросах философии истории. Однако особенное внимание к проблеме личности выводило мысль за пределы исторического бытия и побуждало ставить вопросы общефилософского характера. Так было у Бакунина, еще ярче - у Белинского, так было в последний год жизни и у Станкевича, - но по существу мы найдем то же и у Герцена. И для Герцена философия истории получает сначала первостепенное значение, но для него критическое отношение и частичное преодоление гегелианства тоже связано с проблемой личности. Все это очень типично для путей русской философии, - она постепенно вбирает в себя те или иные элементы из построений западных философов, опирается на них, но затем уходит в проблемы, которые сосредоточивают на себе все внимание, все творческие искания. Что касается Герцена, то его оригинальное философское творчество, его особый подлинный "философский опыт" были сосредоточены как на теме личности, так и на социально-этической теме . Герцен получил в юности очень солидное естественнонаучное образование, в известном смысле его даже можно считать родоначальником русского позитивизма (с его основной ориентировкой на естествознание), но основные философские искания Герцена - антропоцентричны. В этом смысле Герцен близок к огромному большинству русских мыслителей.

В то же время Герцен движется по путям русской секулярной мысли, он - один из наиболее ярких и даже страстных выразителей русского секуляризма. Но та мужественная правдивость, которая проходит через все годы исканий Герцена, ведет к тому, что в Герцене ярче, чем в ком-либо другом, секуляризм доходит до своих тупиков. Мы увидим, что именно отсюда объясняется та печать трагизма, которая легла на все идейное творчество Герцена в заграничный период его жизни.

Блестящее литературное дарование Герцена, ставящее его в группу первоклассных русских писателей, помогло ему найти свой особый герценовский стиль, свою особую манеру изложения и развития своих мыслей. Но для историка философии эта манера писать более затрудняет, чем помогает. Герцен действительно постоянно, - даже при развитии наиболее отвлеченных положений, - от чистого анализа обращается к художественной манере письма, прерывает свои рассуждения живым, почти всегда очень ярким и удачным диалогом с кем-либо, превращая рассуждения в "обмен мнений". Философские идеи Герцена часто высказываются им "en passant" и их надо собирать, систематизировать, за него иногда формулировать общие положения. Заметим, кстати, что уже у Герцена с полной силой выступает (как отчасти было до него у кн. Одоевского) частая у русских людей внутренняя неотделимость философского и художественного мышления, - что мы найдем позже у Толстого, Достоевского и даже у Вл. Соловьева, не говоря о dii minores,<<*1>> как Розанов, Леонтьев и др. В Герцене художник постоянно врывался в работу мыслителя и обращал, так сказать, в свою пользу то, что было добыто в работе чистой мысли. Хотя художественное дарование Герцена никогда не подымалось до тех высот, до которых поднялось творчество Толстого и Достоевского, но все же Герцен был несомненно настоящим художником, как о том свидетельствуют его повести и особенно его мемуары "Былое и думы".

Герцена "спасла от нравственной гибели" вера в Россию. Конечно, здесь сказалась горячая любовь к России, которая всегда была присуща Герцену, но и вера в Россию (как раньше вера в Западную Европу) гораздо больше определялась социальными исканиями, чем национальным чувством . Герцен возлагал все свои социальные упования на русскую общину (в этом смысле Герцен, - даже более, чем славянофилы, - является создателем так называемого народничества (см. об этом ниже, в гл. VIII). Вместе с Толстым, Достоевским, Леонтьевым, Герцен отрекается от прежнего "эона" истории (т. е. от европейской ее эпохи) и отдается мысли о "новом эоне". Критика европейской культуры у Герцена постепенно освобождается от придирчивости и всецело определяется лишь раздумьем над ошибками и неправдами прошлого. Литературная деятельность Герцена целиком уходит в публицистику, но это публицистика философская, вся пронизанная общими (новыми) взглядами на историю, на проблему прогресса. В последний период своей деятельности Герцен причисляет себя к "нигилистам, но в истолковании, которое не приближает его к современным ему Базаровым, а, наоборот, отдаляет от них. Разрыв с новым поколением очень омрачал последние годы жизни Герцена, - тем более, что он имел за собой и достаточное основание. Новое поколение защищало реализм (в его достаточно примитивной форме), - Герцен же, хотя и был позитивистом, хотя и тяготел к философскому реализму, но всегда был и до конца оставался романтиком . Духовные установки у обеих сторон, при всей близости в отдельных пунктах мировоззрения, были глубоко различны, - и не один Герцен болезненно переживал вытекавший отсюда разрыв.

"Новые люди" и проблемы будущего России в поэзии и прозе революционных демократов
1860-е годы вошли в историю нашей страны как годы высокого подъема демократического движения. Уже во время Крымской войны нарастает волна крестьянских выступлений против произвола помещиков. Политическое положение в стране особенно обострилось после 1855 года. Поражение царизма в Крымской войне, обнаружившее глубокий кризис феодально-крепостнического строя, невыносимый помещичий гнет, ложившийся всею своею тяжестью на плечи миллионов крестьян, и полицейский произвол, царивший в стране, - породили революционную ситуацию. В эти годы, во время подготовки и проведения "крестьянской реформы" 19 февраля 1861 года, крестьянское движение получает особенно широкий размах. Наиболее крупным было выступление крестьян во главе с Антоном Петровым в селе Бездне Казанской губернии в апреле 1861 года, жестоко подавленное царскими войсками. На 1861 год падают также серьезные выступления студентов в Петербурге и в некоторых других городах, носившие ярко выраженный демократический характер. В 1861 году возникает и развертывает свою деятельность революционная организация "Земля и воля". Составляются и распространяются прокламации, обращенные к демократической молодежи, крестьянам, солдатам и призывающие к восстанию, к сопротивлению царским властям и крепостникам-помещикам. "Колокол" Герцена и Огарева и другие издания бесцензурной печати широко распространяются в России и способствуют развитию демократического движения.
В эти годы важнейшим вопросом для революционеров-демократов является вопрос о подготовке демократической крестьянской революции, о слиянии разрозненных выступлений крестьян и демократической молодежи в общее наступление против существующего строя. К этому и готовили демократические силы общества идейные руководители развернувшегося движения - Чернышевский и Добролюбов.
О своеобразии русской литературной критики. "Пока жива и здорова наша поэзия, до тех пор нет причины сомневаться в глубоком здоровье русского народа",- писал критик Н. Н. Страхов, а его единомышленник Аполлон Григорьев считал русскую литературу "единственным средоточием всех наших высших интересов". В. Г. Белинский завещал своим друзьям положить ему в гроб номер журнала "Отечественные записки", а классик русской сатиры М. Е. Салтыков-Щедрин в прощальном письме к сыну сказал: "Паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому". По словам Н. Г. Чернышевского, наша литература была возведена в достоинство общенационального дела, объединившего наиболее жизнеспособные силы русского общества. В сознании читателя XIX века литература была не только "изящной словесностью", но и основой духовного бытия нации. Русский писатель относился к своему творчеству по-особому: оно было для него не профессией, а служением. "Учебником жизни" называл литературу Чернышевский, а Лев Толстой впоследствии удивлялся, что эти слова принадлежат не ему, а его идейному противнику. Художественное освоение жизни в русской классической литературе никогда не превращалось в сугубо эстетическое занятие, оно всегда преследовало живую духовно-практическую цель. "Слово воспринималось не как звук пустой, а как дело - чуть ли не столь же "религиозно", как и древним карельским певцом Вейнемейненом, который "делал пением лодку". Эту веру в чудодейственную силу слова таил в себе и Гоголь, мечтая создать такую книгу, которая сама, силой лишь высказанных в ней, единственно и неоспоримо верных мыслей должна преобразовать Россию",- замечает современный литературовед Г. Д. Гачев. Вера в действенную, преобразующую мир силу художественного слова определяла и особенности русской литературной критики. От литературных проблем она всегда поднималась к проблемам общественным, имеющим прямое от-(*4)ношение к судьбе страны, народа, нации. Русский критик не ограничивал себя рассуждениями о художественной форме, о мастерстве писателя. Анализируя литературное произведение, он выходил к вопросам, которые ставила перед писателем и читателем жизнь. Ориентация критики на широкие круги читателей делала ее очень популярной: авторитет критика в России был велик и его статьи воспринимались как оригинальные произведения, пользующиеся успехом наравне с литературой. Русская критика второй половины XIX века развивается более драматично. Общественная жизнь страны в это время необычайно усложнилась, возникло множество политических направлений, которые спорили друг с другом. Пестрой и многослойной оказалась и картина литературного процесса. Поэтому и критика стала более разноголосой по сравнению с эпохой 30-40-х годов, когда все многообразие критических оценок покрывалось авторитетным словом Белинского. Подобно Пушкину в литературе, Белинский в критике был своеобразным универсалом: он совмещал в оценке произведения и социологические, и эстетические, и стилистические подходы, охватывая единым взором литературное движение в целом. Во второй половине XIX века критический универсализм Белинского оказался неповторимым. Критическая мысль специализировалась по отдельным направлениям и школам. Даже Чернышевский и Добролюбов, критики наиболее разносторонние, обладавшие широтой общественного взгляда, уже не могли претендовать не только на охват литературного движения во всей его полноте, но и на целостную интерпретацию отдельного произведения. В их творчестве преобладали социологические подходы. Литературное развитие в целом и место в нем отдельного произведения раскрывалось теперь всей совокупностью критических направлений и школ. Аполлон Григорьев, например, споря с добролюбовскими оценками А. Н. Островского, подмечал в творчестве драматурга такие грани, которые ускользали от Добролюбова. Критическое осмысление творчества Тургенева или Льва Толстого нельзя свести к оценкам Добролюбова или Чернышевского. Работы Н. Н. Страхова об "Отцах и детях" и "Войне и мире" существенно углубляют и уточняют их. Глубина понимания романа И. А. Гончарова "Обломов" не исчерпывается классической статьей Добролюбова "Что такое обломовщина?": А. В. Дружинин вносит в осмысление характера Обломова значительные уточнения.
Литературно-критическая деятельность революционеров-демократов . Общественный, социально-критический пафос статей позднего Белинского с его социалистическими убеждениями подхватили и развили в шестидесятые годы революционно-демократические критики Николай Гаврилович Чернышевский и Николай Александрович Добролюбов. К 1859 году, когда правительственная программа и взгляды либеральных партий прояснились, когда стало очевидно, что реформа "сверху" в любых ее вариантах будет половинчатой, революционеры-демократы от шаткого союза с либерализмом перешли к разрыву отношений и бескомпромиссной борьбе с ним. На этот, второй этап общественного движения 60-х годов падает литературно-критическая деятельность Н. А. Добролюбова. Обличению либералов он посвящает специальный сатирический отдел журнала "Современник" под названием "Свисток". Здесь Добролюбов выступает не только как критик, но и в роли сатирического поэта. Критика либерализма насторожила тогда А. И. Герцена, (*11) который, будучи в эмиграции, в отличие от Чернышевского и Добролюбова, продолжал надеяться на реформы "сверху" и переоценивал радикализм либералов вплоть до 1863 года. Однако предостережения Герцена не остановили революционеров-демократов "Современника". Начиная с 1859 года они стали проводить в своих статьях идею крестьянской революции. Ядром будущего социалистического мироустройства они считали крестьянскую общину. В отличие от славянофилов, Чернышевский и Добролюбов полагали, что общинное владение землей держалось не на христианских, а на революционно-освободительных, социалистических инстинктах русского мужика. Добролюбов стал основателем оригинального критического метода. Он видел, что большинство русских писателей не разделяют революционно-демократического образа мыслей, не произносят приговора над жизнью с таких радикальных позиций. Задачу своей критики Добролюбов усматривал в том, чтобы по-своему завершить начатое писателем дело и сформулировать этот приговор, опираясь на реальные события и художественные образы произведения. Свой метод осмысления творчества писателя Добролюбов называл "реальной критикой". Реальная критика "разбирает, возможно ли и действительно ли такое лицо; нашедши же, что оно верно действительности, она переходит к своим собственным соображениям о причинах, породивших его, и т. д. Если в произведении разбираемого автора эти причины указаны, критика пользуется ими и благодарит автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу - как, дескать, он смел вывести такое лицо, не объяснивши причин его существования?" Критик берет в этом случае инициативу в свои руки: объясняет причины, породившие то или иное явление, с революционно-демократических позиций и затем произносит над ним приговор. Добролюбов положительно оценивает, например, роман Гончарова "Обломов", хотя автор "не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов". Достаточно того, что он "представляет вам живое изображение и ручается только за сходство его с действительностью". Для Добролюбова подобная авторская объективность вполне приемлема и даже желательна, так как объяснение и приговор он берет на себя сам. Реальная критика нередко приводила Добролюбова к своеобразному перетолковыванию художественных образов писателя на революционно-демократический лад. Получа-(*12)лось, что анализ произведения, перераставший в осмысление острых проблем современности, приводил Добролюбова к таким радикальным выводам, которые никак не предполагал сам автор. На этой почве, как мы увидим далее, произошел решительный разрыв Тургенева с журналом "Современник", когда статья Добролюбова о романе "Накануне" увидела в нем свет. В статьях Добролюбова оживает молодая, сильная натура талантливого критика, искренне верящего в народ, в котором он видит воплощение всех своих высших нравственных идеалов, с которым он связывает единственную надежду на возрождение общества. "Страсть его глубока и упорна, и препятствия не страшат его, когда их нужно одолеть для достижения страстно желанного и глубоко задуманного",- пишет Добролюбов о русском крестьянине в статье "Черты для характеристики русского простонародья". Вся деятельность критика была направлена на борьбу за создание "партии народа в литературе". Этой борьбе он посвятил четыре года неусыпного труда, написав за такое короткое время девять томов сочинений. Добролюбов буквально сжег себя на подвижнической журнальной работе, подорвавшей его здоровье. Он умер в возрасте 25 лет 17 ноября 1861 года. О преждевременной смерти молодого друга проникновенно сказал Некрасов: Но слишком рано твой ударил час И вещее перо из рук упало. Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало! Спад общественного движения 60-х годов. Споры между "Современником" и "Русским словом" . На закате 60-х годов в русской общественной жизни и критической мысли совершаются драматические перемены. Манифест 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян не только не смягчил, но еще более обострил противоречия. В ответ на подъем революционно-демократического движения правительство перешло к открытому наступлению на передовую мысль: арестованы Чернышевский и Д. И. Писарев, на восемь месяцев приостановлено издание журнала "Современник". Положение усугубляется расколом внутри революционно-демократического движения, основной причиной которого явились разногласия в оценке революционно-социалистических возможностей крестьянства. Деятели "Русского слова" Дмитрий Иванович Писарев и Варфоломей Александрович Зайцев выступили с резкой критикой "Современника" за (*13) его якобы идеализацию крестьянства, за преувеличенное представление о революционных инстинктах русского мужика. В отличие от Добролюбова и Чернышевского, Писарев утверждал, что русский крестьянин не готов к сознательной борьбе за свободу, что в массе своей он темен и забит. Революционной силой современности Писарев считал "умственный пролетариат", революционеров-разночинцев, несущих в народ естественнонаучные знания. Эти знания не только разрушают основы официальной идеологии (православия, самодержавия, народности), но и открывают народу глаза на естественные потребности человеческой природы, в основе которых лежит инстинкт "общественной солидарности". Поэтому просвещение народа естественными науками может не только революционным ("механическим"), но и эволюционным ("химическим") путем привести общество к социализму. Для того чтобы этот "химический" переход совершался быстрее и эффективнее, Писарев предложил русской демократии руководствоваться "принципом экономии сил". "Умственный пролетариат" должен сосредоточить всю энергию на разрушении духовных основ существующего ныне общества путем пропаганды в народе естественных наук. Во имя так понимаемого "духовного освобождения" Писарев, подобно тургеневскому герою Евгению Базарову, предлагал отказаться от искусства. Он действительно считал, что "порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта", и признавал искусство лишь в той мере, в какой оно участвует в пропаганде естественнонаучных знаний и разрушает основы существующего строя. В статье "Базаров" он восславил торжествующего нигилиста, а в статье "Мотивы русской драмы" "сокрушил" возведенную на пьедестал Добролюбовым героиню драмы А. Н. Островского "Гроза" Катерину Кабанову. Разрушая кумиры "старого" общества, Писарев опубликовал скандально знаменитые антипушкинские статьи и работу "Разрушение эстетики". Принципиальные разногласия, определившиеся в ходе полемики между "Современником" и "Русским словом", ослабляли революционный лагерь и являлись симптомом спада общественного движения. Общественный подъем 70-х годов . К началу 70-х годов в России наметились первые признаки нового общественного подъема, связанного с деятельностью революционных народников. У второго поколения революционеров-демократов, осуществивших героическую попытку поднять крестьян на (*14) революцию "хождением в народ", были свои идеологи, в новых исторических условиях развивавшие идеи Герцена, Чернышевского и Добролюбова. "Вера в особый уклад, в общинный строй русской жизни; отсюда - вера в возможность крестьянской социалистической революции,- вот что одушевляло их, поднимало десятки и сотни людей на героическую борьбу с правительством",- писал о народниках-семидесятниках В. И. Ленин. Эта вера в той или иной степени пронизывала все труды вождей и наставников нового движения - П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского, М. А. Бакунина, П. Н. Ткачева. Массовое "хождение в народ" завершилось в 1874 году арестом нескольких тысяч человек и последовавшими затем процессами 193-х и 50-ти. В 1879 году на съезде в Воронеже народническая организация "Земля и воля" раскололась: "политики", разделявшие идеи Ткачева, организовали свою партию "Народная воля", провозгласив главной целью движения политический переворот и террористические формы борьбы с правительством. Летом 1880 года народовольцы организуют взрыв в Зимнем дворце, и Александр II чудом спасается от гибели. Это событие вызывает шок и смятение в правительстве: оно решает пойти на уступки назначением либерала Лориса-Меликова полномочным правителем и обращением к либеральной общественности страны за поддержкой. В ответ государь получает записки от русских либералов, в которых предлагается немедленно созвать независимое собрание из представителей земств для участия в управлении страной "с целью выработки гарантий и прав личности, свободы мысли и слова". Казалось, что Россия стоит на пороге принятия парламентской формы правления. Но 1 марта 1881 года совершается непоправимая ошибка. Народовольцы после многократных покушений убивают Александра II, и вслед за этим в стране наступает правительственная реакция.
Писарев
Как раз на это время и падает наиболее напряженная литературная
деятельность Писарева. Он пришел в демократическое движение к концу революционной ситуации 1859-1861 годов. Вскоре после начала своей деятельности в демократической журналистике он подвергся длительному тюремному заключению. Его освобождение совпало по времени с еще более жестоким наступлением реакции после выстрела Каракозова в 1866 году. Журнал, в котором он до этого времени работал, был закрыт, на демократическую литературу посыпались новые репрессии. А всего через два года после выхода на свободу трагическая гибель оборвала жизнь молодого критика.
Тяжелые условия, в которых развернулась блестящая, но кратковременная деятельность Писарева в демократической печати, и особенно общая трудная для демократического движения обстановка, начиная с 1862 года, но могли не отразиться на направлении этой деятельности, не могли не сказаться в отдельных противоречиях, свойственных Писареву.
Но при всем том Писарев был характерным "человеком шестидесятых годов", передовым борцом демократического движения. Основное, что бросается в глаза в его работах, написанных нередко под живым впечатлением тяжелых потерь, поражений и трудностей, переживаемых демократическим движением, - это чувство глубокого, боевого оптимизма, твердое убеждение в неизбежности движения вперед, уверенность в конечной победе сил демократии, постоянный боевой дух и молодой задор борца.
Нас не может не поразить интенсивность литературной деятельности Писарева, разнообразие его интересов как мыслителя и критика, столь показательные вообще для революционно-демократических писателей 1860-х годов. За семь с небольшим лет работы в демократической печати им было написано более пятидесяти крупных статей и очерков, не считая рецензий, а между тем за это время журнальная деятельность его дважды прерывалась.
На протяжении всей своей деятельности в 1861-1868 годы Писарев оставался в рядах сознательных борцов за лучшее будущее своей родины Тургенев Он начал как поэт. В. Г. Белинский, с которым Тургенев позднее подружился и который оказывал на него духовное влияние, высоко ценил его поэтическое творчество. Первым одобренным критикой поэтическим произведением стала поэма «Параша» (1843 г.). В 1844 - 1845-х годах Тургенев пишет первые повести, пробует свои силы в драматургии. В пьесах «Нахлебник», «Провинциалка», «Месяц в деревне» Тургенев касается тем, к которым он обратится позднее: причудливость человеческих судеб, мимолётность человеческого счастья. Эти пьесы с успехом шли на сцене, о них благосклонно отзывалась критика. «Тургенев делал попытку возвысить драму до той вершины, где она соприкасается с областью трагедии повседневности», - писал спустя годы историк русского театра Н. Н. Долгов.
Белинский в разговорах постоянно убеждал писателя обратиться к изображению крестьянской жизни. «Народ - почва, - говорил он, - хранящая жизненные соки всякого развития; личность - плод этой почвы». Тургенев летние месяцы проводил в деревне, занимаясь охотой, общаясь с крестьянами-охотниками, которые сохраняли чувство собственного достоинства, независимый ум, чуткость к жизни природы, раскрывали перед писателем повседневную жизнь простого народа. Тургенев пришел к выводу, что крепостное право не уничтожило живых народных сил, что «в русском человеке таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития». Охота превратилась для писателя в способ изучения всего строя народной жизни, внутреннего склада народной души, не всегда доступной стороннему наблюдателю.
В начале 1847 года в журнале «Современник» вышел небольшой очерк Тургенева «Хорь и Калиныч», который издатель напечатал под заголовком «Из записок охотника». Успех очерка был велик и неожидан для автора. Белинский объяснял его тем, что в этом произведении Тургенев «...зашел к народу с той стороны, с какой до него к нему никто не заходил». Хозяйственный Хорь со «складом лица» древнегреческого философа Сократа, с практическим смыслом и практической натурой, с крепким и ясным умом, и поэтически одаренный «идеалист» Калиныч - два полюса крестьянского мира. Они явились не просто представителями своей среды, но яркими и своеобразными характерами. В них писатель показал коренные силы нации, определяющие ее жизнеспособность, перспективы ее дальнейшего роста и становления.
Тургенев решил написать еще рассказы, объединенные в общем цикле «Записки охотника», большая часть из которых была написана за границей. Они были изданы отдельной книгой в 1852 году и стали не только литературным событием. Они сыграли заметную роль в подготовке общественного мнения к будущим реформам в России. Читатели увидели в книге Тургенева резкую критику помещичьего быта России. «Записки охотника» убеждали их в необходимости уничтожения крепостничества как основы всего общественного строя России. Цензор, пропустивший книгу в печать, был отстранен от должности, а сам писатель сначала был арестован: формально - за нарушение цензурных правил при публикации статьи, посвященной памяти Гоголя, истинно - за «Записки охотника» и связи с прогрессивными кругами революционной Европы - Бакуниным, Герценом, Гервегом. Позднее он был сослан в Спасское-Лутовиново.
Тургенев не был первым из русских писателей, кто писал о народе. Но подлинно художественным открытием стало изображение простого русского мужика личностью, «человеком». Крестьянские герои Тургенева - люди отнюдь не идеализированные, неотделимые от своего жизненного уклада со своими заботами и нуждами, и вместе с тем всегда неповторимые, а нередко и яркие индивидуальности. Писатель с огромной симпатией изобразил простых крестьян, показал, что в условиях нищеты и угнетения крестьяне умели сохранить ум, чувство собственного достоинства, поэтическую и музыкальную одаренность, веру в лучшую жизнь. Вместе с тем Тургенев открыл в русской литературе тему противоречия и контрастов в сознании и морали русского крестьянства. Бунтарство и лакейство, мечты о воле и преклонение перед господской властью, протест и покорность, душевная одаренность и равнодушие к собственной судьбе, житейская сметливость и полная безынициативность - все эти свойства существовали бок о бок, часто переходя одно в другое.
Ф. И. Тютчев, прочитав «Записки охотника», особо подчеркивал присущее книге «сочетание реальности в изображении человеческой жизни со всем, что в ней есть сокровенного, и сокровенного природы со всей ее поэзией». Природа, действительно, второй, равноправный с человеком герой книги. Она увенчивает живой, целостный образ народной России. Давно отмечена точность тургеневского пейзажа, его объемность. В «Записках охотника» описание природы обусловлено, во-первых, сюжетом - мы смотрим на все как бы глазами автора-«охотника», во-вторых - собственно тургеневской философией природы: крестьянин живет с природой одной жизнью, крестьянское бытие неразделимо связано с ней; вся природа - живая, в каждой травинке - особый мир, в котором свои законы и свои тайны. Лучшие герои книги не просто изображаются «на фоне» природы, а выступают как продолжение ее стихий.
Антикрепостнический пафос «Записок охотника» заключается в том, что к гоголевской галерее мертвых душ писатель добавил галерею душ живых. Крестьяне в «Записках охотника» - крепостные, зависимые люди, но крепостное право не превратило их в рабов: духовно они свободнее и богаче своих жалких хозяев. Существование сильных, мужественных, ярких народных характеров превращало крепостное право в позор и унижение России, в общественное явление, несопоставимое с нравственным достоинством русского человека. Дико и страшно выглядит тот официальный порядок, при котором сильными и одаренными людьми владеют жестокие, бесчеловечные и ограниченные самодуры-помещики. Вместе с тем в последующих повестях («Муму», «Постоялый двор») Тургенев отмечает, что века крепостной неволи отучили народ чувствовать себя хозяином родной земли, гражданином, что русский крестьянин готов смириться перед злом. И это еще одна из причин обличения крепостничества.
В «Записках охотника» противопоставлены две России: официальная, крепостническая, мертвящая жизнь, с одной стороны, и народно-крестьянская, живая и поэтическая - с другой стороны. Но образ «России живой» в социальном отношении не однороден. Есть целая группа дворян, наделенных национально-русскими чертами характера. В книге неоднократно подчеркивается, что крепостное право враждебно как человеческому достоинству мужика, так и нравственной природе дворянина, что это общенациональное зло, пагубно влияющее на жизнь того и другого сословия.
В «Записках охотника» Тургенев впервые ощутил Россию как единое художественное целое. Центральная мысль книги - гармоническое единство жизнеспособных сил русского общества. Его книга открывает 60-е годы в истории русской литературы, предвосхищает их. Прямая связь от «Записок охотника» идет к «Запискам из Мертвого дома» Достоевского, «Губернским очеркам» Салтыкова-Щедрина, «Войне и миру» Толстого.
Диапазон творчества Тургенева необычайно широк. Он пишет произведения (романы, повести, пьесы), в которых освещает жизнь различных слоев русского общества. Писатель ищет пути, ведущие к преобразованию общественного устройства России. Воля и ум, праведность и доброта, открытые им в русском крестьянине, уже кажутся ему недостаточными для этой цели. Крестьянство отходит на периферию его творчества. Тургенев обращается к людям из образованного класса. В романе «Рудин», написанном в 1855 году, его герои относятся к интеллигенции, которая увлекалась философией, мечтала о светлом будущем России, но практически ничего не могла для этого сделать, а главный герой во многом автобиографичен: он получил хорошее философское образование в Берлинском университете. Рудин блестящий оратор, он покоряет общество блестящими философскими импровизациями о смысле жизни, о высоком назначении человека, но в обыденной жизни он не умеет выясняться ясно и точно, плохо чувствует окружающих. Это роман о несостоятельности дворянского идеализма.
Еще раз пытается Тургенев найти героя своего времени в дворянском обществе в романе об исторической судьбе русского дворянства «Дворянское гнездо», написанном в 1858 году, когда революционеры-демократы и либералы еще вместе боролись против крепостного права, но между ними уже наметился раскол. Тургенев резко критикует дворянскую беспочвенность - отрыв сословия от родной культуры, от народа, от русских корней. Например, отец героя романа Лаврецкого провел всю свою жизнь за границей, во всех своих увлечениях бесконечно далек от России и русского народа. Он является сторонником конституции, но при этом не переносит вида «сограждан» - крестьян. Тургенев опасался, что дворянская беспочвенность может причинить России много бед, предостерегал о катастрофических последствиях тех реформ, которые «не оправданы ни знанием родной земли, ни верой в идеал».
Лаврецкий в финале романа приветствует молодое поколение: «Играйте, веселитесь, растите молодые силы…» В то время такой финал воспринимался как прощание Тургенева с дворянским периодом русского освободительного движения и приходом ему на смену нового, где главными героями становятся разночинцы. Это - люди дела, борцы за просвещение народа. Их умственное и моральное превосходство перед представителями дворянской интеллигенцией неоспоримо. Тургенева называли «летописцем русской интеллигенции». Он чутко улавливал подспудные движения, чувства и мысли «культурного слоя» русских людей и в своих романах воплощал не только уже существующие типы и идеалы, но и едва нарождающиеся. Такие герои появляются у Тургенева в романах «Накануне» (1860 г.) и «Отцы и дети» (1862 г.): болгарский революционер Дмитрий Инсаров и демократ-разночинец Евгений Базаров.
У героя романа «Накануне» Дмитрия Инсарова полностью отсутствует противоречие между словом и делом. Он занят не собой, все его помыслы устремлены на достижение высшей цели: освобождение родины, Болгарии. Даже его любовь оказалась несовместимой с этой борьбой. Общественная проблематика - на первом плане в романе. «Заметьте, - говорит Инсаров, - последний мужик, последний нищий в Болгарии и я - мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель».
Роман «Отцы и дети» насыщен демократической идейностью. В нем Тургенев изобразил человека в многообразных и сложных связях с другими людьми, с обществом, затрагивая и социальный, и нравственный конфликты. В произведении сталкиваются не только представители разных социальных групп - либералы и революционные демократы, но и разные поколения. Центральное место в романе занимает конфликт идейных противников: Павла Петровича Кирсанова - представителя «отцов», и Евгения Базарова - представителя «детей». В образе главного героя Евгения Базарова - человека незаурядного ума и способностей, обладающего высокими моральными качествами и благородной душой - мы видим художественный синтез наиболее существенных сторон мировоззрения разночинной демократии. Вместе с тем Базаров - крайний индивидуалист, беспощадно отрицающий нравственность, любовь, поэзию. В романе он характеризуется как нигилист.
Тургенев мечтал об объединение общественных сил для подготовки грядущих перемен. Он писал эти романы с тайной надеждой, что русское общество прислушается к его предупреждениям, что «правые» и «левые» одумаются и прекратят братоубийственные споры, грозящие трагедией и им самим, и судьбе России. Он верил, что его романы послужат делу сплочения общественных сил. Расчет этот не оправдался. Революционные демократы истолковали эти романы по-своему. Публикация в журнале «Современник» статьи Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» с критикой романа «Накануне» привела к разрыву Тургенева с журналом, с которым он сотрудничал много лет. А появление романа «Отцы и дети» лишь ускорило процесс идейного размежевания русского общества, вызвав эффект, обратный ожидаемому. Тема двух поколений, двух идеологий оказалась очень актуальной, в печати развернулась бурная полемика. Друзья и единомышленники обвиняли Тургенева в возвеличивании Базарова и принижении «отцов», заискивании перед молодым поколением. Критик Писарев, наоборот, нашел в нем все лучшие и необходимые для молодого революционера черты, которому пока нет простора для его деятельности. В «Современнике» увидели в образе Базарова злую карикатуру на молодое поколение. В условиях мобилизации демократических сил для решительной борьбы с самодержавием критическое отношение Тургенева к идеям разночинной демократии, сказавшееся при разработке образа Базарова, воспринималось деятелями «Современника» как подчеркнуто враждебный акт. Оскорбленный грубой и бестактной полемикой, Тургенев уезжает за границу. Он намеревается завершить свою литературную деятельность и пишет последние повести - «Призраки» (1864 г.) и «Довольно» (1865 г.). Они проникнуты глубокой скорбью, мыслями о бренности любви, красоты и даже искусства.
Все произведения Тургенева утверждают веру в преобразующую мир силу красоты, в творчески-созидательную силу искусства. С Тургеневым не только в литературу, в жизнь вошел поэтический образ спутницы русского героя, «тургеневской девушки». Писатель избирает период расцвета женщины, когда в ожидании избранника встрепенется девичья душа, излучается такой переизбыток жизненных сил, какой не получит отклика и земного воплощения, но останется заманчивым обещанием чего-то бесконечно более высокого и совершенного, залогом вечности. Кроме того, все тургеневские герои проходят испытание любовью. Тургенев написал лирические, во многом автобиографические повести - своего рода трилогию о злом роке, преследующем влюбленных, о том, что влюбленный человек - раб своего чувства - повести «Ася» (1858 г.), «Первая любовь» (1860 г.) и «Вешние воды» (1872 г.). Надо сказать, во многих произведениях Тургенева над человеком торжествуют неизъяснимые высшие силы, распоряжающиеся его жизнью и смертью.
Последними крупными произведениями писателя стали романы «Дым» (1867 г.) и «Новь» (1876 г.). В романе «Дым» проявились крайние западнические взгляды Тургенева, который высказал в монологах героя Потугина немало злых мыслей об истории и значении России, единственное спасение которой в том, чтобы неустанно учиться у Запада. Главному герою романа - Литвинову, наблюдающему из окна вагона дым, вдруг показалось, что всё русское, его собственная жизнь - это дым, который «исчезает бесследно, ничего не достигая…». Этот роман углубил непонимание между Тургеневым и русской общественностью. Писателя обвиняли в клевете на Россию, критике революционной эмиграции.
В романе «Новь» Тургенев во всеуслышание высказался на злободневную тему: нарождение нового общественного движения - народничества. Главное в романе - столкновения разных партий и слоев русского общества, в первую очередь - революционеров-агитаторов и крестьян. Народники никогда не были близки к народу, но пытаются ему служить. Поэтому их попытки «разагитировать» дремучих крестьян, призвать их к бунту неизбежно приводят к горьким разочарованиям и даже к самоубийству одного из героев. По мнению Тургенева будущее не за нетерпеливыми смутьянами, а за трезвыми сторонниками медленных перемен, людьми дела.
В конце 60-х - начале 80-х годов Тургенев создал ряд повестей и рассказов, в которых он обращается к историческому прошлому России («Бригадир», «Степной король Лир», «Пунин и Бабурин»), таким загадочным явлениям человеческой психики, как гипноз и внушение («Клара Милич», «Песнь торжествующей любви»), дополнил «Записки охотника» несколькими рассказами, задуманными еще в 40-х годах («Конец Чертопханова, «Живые мощи», «Стучит!»), тем самым упрочив художественное единство книги.
Циклом «Стихотворений в прозе» (первая часть была опубликована в 1882 г.) Тургенев как бы подвел итог своей жизни и творчества. Все ведущие мотивы его творчества нашли отражение в лирических миниатюрах: от песни русской природе («Деревня»), раздумий о России, о любви, о ничтожности человеческого существования, об осмысленности и плодотворности страдания, до гимна русскому языку: «Но нельзя не верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» («Русский язык»).
Литературные заслуги Тургенева высоко ценили не только в России. Летом 1879 года он получил известие, что Оксфордский университет в Англии присвоил ему за содействие «Записками охотника» освобождению крестьян степень доктора философии.
Чернышевский
Чернышевский с огорчением замечал, что после смерти В. Г. Белинского, в эпоху "мрачного семилетия", его бывшие друзья А. В. Дружинин, П. В. Анненков, В. П. Боткин отошли от принципов революционно-демократической критики. Опираясь на эстетическое учение немецкого философа-идеалиста Гегеля, они считали, что художественное творчество независимо от действительности, что настоящий писатель уходит от противоречий жизни в чистую и свободную от суеты мирской сферу вечных идеалов добра, истины, (*140) красоты. Эти вечные ценности не открываются в жизни искусством, а, напротив, привносятся им в жизнь, восполняя ее роковое несовершенство, ее неустранимую дисгармоничность и неполноту. Только искусство способно дать идеал совершенной красоты, которая не может воплотиться в окружающей действительности. Такие эстетические взгляды отвлекали внимание писателя от вопросов общественного переустройства, лишали искусство его действенного характера, его способности обновлять и улучшать жизнь. В диссертации "Эстетические отношения искусства к действительности" Чернышевский выступил против этого "рабского преклонения перед старыми, давно пережившими себя мнениями". Около двух лет он добивался разрешения на ее защиту: университетские круги настораживал и пугал "дух свободного исследования и свободной критики", заключенный в ней. Наконец 10 мая 1855 года на историко-филологическом факультете Петербургского университета состоялось долгожданное событие. По воспоминанию друга и единомышленника Чернышевского Н. В. Шелгунова, "небольшая аудитория, отведенная для диспута, была битком набита слушателями. Тут были и студенты, но, кажется, было больше посторонних, офицеров и статской молодежи. Тесно было очень, так что слушатели стояли на окнах... Чернышевский защищал диссертацию со своей обычной скромностью, но с твердостью непоколебимого убеждения. После диспута Плетнев обратился к Чернышевскому с таким замечанием: "Кажется, я на лекциях читал вам совсем не это!" И действительно, Плетнев читал не это, а то, что он читал, было бы не в состоянии привести публику в тот восторг, в который ее привела диссертация. В ней было все ново и все заманчиво..." Чернышевский действительно по-новому решает в диссертации основной вопрос эстетики о прекрасном: "прекрасное есть жизнь", "прекрасно то существо, в котором мы видим жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям". В отличие от Гегеля и его русских последователей Чернышевский видит источник прекрасного не в искусстве, а в жизни. Формы прекрасного не привносятся в жизнь искусством, а существуют объективно, независимо от искусства в самой действительности. Утверждая формулу "прекрасное есть жизнь", Чернышевский сознает, что объективно существующие в жизни формы прекрасного сами по себе нейтральны в эстетическом отношении. Они осознаются как прекрасные лишь в свете определенных человеческих понятий. Но каков же тогда крите-(*141)рий прекрасного? Может быть, верна формула, что о вкусах не спорят, может быть, сколько людей - столько и понятий о прекрасном? Чернышевский показывает, что вкусы людей далеко не произвольны, что они определены социально: у разных сословий общества существуют разные представления о красоте. Причем истинные, здоровые вкусы представляют те сословия общества, которые ведут трудовой образ жизни: "у поселянина в понятии "жизнь" всегда заключается понятие о работе: жить без работы нельзя..." А потому "в описаниях красавицы в народных песнях не найдется ни одного признака красоты, который не был бы выражением цветущего здоровья и равновесия сил в организме, всегдашнего следствия жизни в довольстве при постоянной и нешуточной, но не чрезмерной работе". И наоборот, светская "полувоздушная" красавица кажется поселянину решительно "невзрачною", даже производит на него неприятное впечатление, потому что он привык считать "худобу" следствием болезненности или "горькой доли". Ясно, что диссертация Чернышевского была первым в России манифестом демократической эстетики. Подчиняя идеальное реальному, искусство действительности, Чернышевский создавал принципиально новую эстетическую теорию не идеалистического, а материалистического типа. Его работа, с восторгом встреченная разночинной молодежью, вызвала раздражение у многих выдающихся русских писателей. Тургенев, например, назвал ее "мерзостью и наглостью неслыханной". Это было связано с тем, что Чернышевский разрушал фундамент идеалистической эстетики, на которой было воспитано целое поколение русских культурных дворян 30-40-х годов. К тому же юношеский труд Чернышевского не был свободен от явных ошибок и упрощений. "Когда палка искривлена в одну сторону,- говорил он,- ее можно выпрямить, только искривив в противоположную сторону: таков закон общественной жизни". В работе Чернышевского таких "искривлений" очень много. Так, он утверждает, например, что "произведения искусства не могут выдержать сравнения с живой действительностью": "гораздо лучше смотреть на самое море, нежели на его изображение, но за недостатком лучшего, человек довольствуется худшим, за недостатком вещи - ее суррогатом". С подобным принижением роли искусства, разумеется, не могли согласиться ни Тургенев, ни Лев Толстой. Раздражало их в диссертации Чернышевского и утилитарное, прикладное понимание искусства, когда ему отводилась роль простой иллюстрации тех или иных научных истин. Тургенев долго (*142) помнил оскорбивший его художественную натуру пассаж Чернышевского и в несколько измененном виде вложил его в уста Базарова. Рассматривая альбом с видами Саксонской Швейцарии, Базаров кичливо замечает Одинцовой, что художественного вкуса у него действительно нет: "...Но эти виды могли меня заинтересовать с точки зрения геологической, с точки зрения формации гор, например... Рисунок наглядно представит мне то, что в книге изложено на целых десяти страницах". Однако эти упрощенные суждения об искусстве, сделанные в пылу полемического задора, нисколько не умаляют истины общего пафоса эстетических воззрений Чернышевского. Вслед за Белинским он раздвигает границы искусства с целью обогащения его содержания. "Общеинтересное в жизни - вот содержание искусства",- утверждает он. Точно так же Чернышевский раздвигает и границы эстетического, которые в трудах его предшественников замыкались, как правило, в сфере искусства. Чернышевский же показывает, что область эстетического чрезвычайно широка: она охватывает весь реальный мир, всю действительность. Отсюда логически следует мысль Чернышевского о необходимости пересоздания самой жизни по законам красоты, мысль, отвечающая глубинной сути его революционно-демократических убеждений. В "Очерках гоголевского периода русской литературы" Чернышевский показал, что традиции критики Белинского 40-х годов по-прежнему жизнеспособны. Критикуя теоретиков "чистого искусства", развивая идеи Белинского, Чернышевский писал: "Литература не может не быть служительницею того или иного направления идей: это назначение, лежащее в ее натуре,- назначение, от которого она не в силах отказаться, если бы и хотела отказаться. Последователи теории чистого искусства, выдаваемого нам за нечто долженствующее быть чуждым житейских дел, обманываются или притворяются: слова "искусство должно быть независимо от жизни" всегда служили только прикрытием для борьбы против не нравившихся этим людям направлений литературы, с целью сделать ее служительницею другого направления, которое более приходилось этим людям по вкусу". Однако в споре со своими идейными противниками Чернышевский "перегибает палку" в противоположную сторону: за "гоголевским" направлением он признает "содержательность", "пушкинское" же обвиняет в "формотворчестве". "Пушкин был по преимуществу поэт формы... В его (*143) произведениях не должно искать главнейшим образом глубокого содержания, ясно осознанного и последовательного". Фактически Чернышевский уступает Пушкина либералам. Рассматривая искусство как одну из форм общественно полезной деятельности, Чернышевский явно недооценивает его специфику. Он ценит в искусстве лишь сиюминутное, конкретно-историческое содержание, отвечающее интересам общества в данную минуту, и скептически относится к тому непреходящему и вечному, что делает произведение настоящего искусства интересным для разных времен и разных поколений. Но и в этой односторонности Чернышевского сказывается его темперамент революционного борца. В главном он остается прав: "Только те направления литературы достигают блестящего развития, которые удовлетворяют настоятельным потребностям эпохи". В своей литературно-критической деятельности Чернышевский постоянно стремился подвести читателя к выводам революционного характера. При этом его не очень интересовало то, что хотел сказать автор в своем произведении: главное внимание сосредоточивалось на том, что сказалось в нем невольно, иногда и вопреки желанию автора. Анализируя "Губернские очерки" Щедрина, Чернышевский видит за обличениями взяточничества провинциальных чиновников другую, более глубокую проблему: "надо менять обстоятельства самой жизни в ту сторону, где человеку не нужно будет прибегать ни ко лжи, ни к вымогательству, ни к воровству, ни к другим порочащим его поступкам". Обращаясь к повести Тургенева "Ася" в статье "Русский человек на rendez-vous", Чернышевский не интересуется художественными объяснениями любовной неудачи героя, данными автором. Для критика рассказчик тургеневской повести - типичный "лишний человек", дворянский герой, время которого прошло и в жизни, и в литературе. Резкая оценка Чернышевским "лишнего человека", поддержанная вскоре Н. А. Добролюбовым, который в статье "Что такое обломовщина?" увидел в бездействии Онегина, Печорина, Рудина типичный дворянский паразитизм, вызвала решительное несогласие А. И. Герцена. В "Колоколе" он опубликовал по этому поводу две полемические статьи - "Very dangerous!!!" ("Очень опасно!!!") и "Лишние люди и желчевики". В них Герцен протестовал против недооценки роли дворянской интеллигенции в русском освободительном движении. Разногласие с человеком, мнение которого имело огромный авторитет в России, заставило Чернышевского съездить в Лондон для специального объяснения с Герце-(*144)ном. Но в разговоре каждый из оппонентов о и т.д.................

Ноя 29 2012

Общественный, социально-критический пафос статей позднего Белинского с его социалистическими убеждениями подхватили и развили в шестидесятые годы революционно-демократические критики Николай Гаврилович Чернышевский и Николай Александрович Добролюбов.

К 1859 году, когда правительственная программа и взгляды либеральных партий прояснились, когда стало очевидно, что реформа “сверху” в любых ее вариантах будет половинчатой, революционеры-демократы от шаткого союза с либерализмом перешли к разрыву отношений и бескомпромиссной борьбе с ним. На этот, второй этап общественного движения 60-х годов падает литературно-критическая деятельность Н. А. Добролюбова. Обличению либералов он посвящает специальный сатирический отдел журнала “Современник” под названием “Свисток”. Здесь Добролюбов выступает не только как критик, но и в роли сатирического поэта.

Критика либерализма насторожила тогда А. И. Герцена, (*11) который, будучи в эмиграции, в отличие от Чернышевского и Добролюбова, продолжал надеяться на реформы “сверху” и переоценивал радикализм либералов вплоть до 1863 года. Однако предостережения Герцена не остановили революционеров-демократов “Современника”. Начиная с 1859 года они стали проводить в своих статьях идею крестьянской революции. Ядром будущего социалистического мироустройства они считали крестьянскую общину. В отличие от славянофилов, Чернышевский и Добролюбов полагали, что общинное владение землей держалось не на христианских, а на революционно-освободительных, социалистических инстинктах русского мужика.

Добролюбов стал основателем оригинального критического метода. Он видел, что большинство русских писателей не разделяют революционно-демократического мыслей, не произносят приговора над жизнью с таких радикальных позиций. Задачу своей критики Добролюбов усматривал в том, чтобы по-своему завершить начатое писателем дело и сформулировать этот приговор, опираясь на реальные события и художественные образы произведения. Свой метод осмысления творчества писателя Добролюбов называл “реальной критикой”.

Реальная “разбирает, возможно ли и действительно ли такое лицо; нашедши же, что оно верно действительности, она переходит к своим собственным соображениям о причинах, породивших его, и т. д. Если в произведении разбираемого автора эти причины указаны, критика пользуется ими и благодарит автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу - как, дескать, он смел вывести такое лицо, не объяснивши причин его существования?” Критик берет в этом случае инициативу в свои руки: объясняет причины, породившие то или иное явление, с революционно-демократических позиций и затем произносит над ним приговор.

Добролюбов положительно оценивает, например, Гончарова “Обломов”, хотя “не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов”. Достаточно того, что он “представляет вам живое изображение и ручается только за сходство его с действительностью”. Для Добролюбова подобная авторская объективность вполне приемлема и даже желательна, так как объяснение и приговор он берет на себя сам.

Реальная критика нередко приводила Добролюбова к своеобразному перетолковыванию художественных образов писателя на революционно-демократический лад. Получа-(*12)лось, что анализ произведения, перераставший в осмысление острых проблем современности, приводил Добролюбова к таким радикальным выводам, которые никак не предполагал сам автор. На этой почве, как мы увидим далее, произошел решительный разрыв Тургенева с журналом “Современник”, когда статья Добролюбова о романе “Накануне” увидела в нем свет.

В статьях Добролюбова оживает молодая, сильная натура талантливого критика, искренне верящего в народ, в котором он видит воплощение всех своих высших нравственных идеалов, с которым он связывает единственную надежду на возрождение общества. “Страсть его глубока и упорна, и препятствия не страшат его, когда их нужно одолеть для достижения страстно желанного и глубоко задуманного”,- пишет Добролюбов о русском крестьянине в статье “Черты для характеристики русского простонародья”. Вся деятельность критика была направлена на борьбу за создание “партии народа в ”. Этой борьбе он посвятил четыре года неусыпного труда, написав за такое короткое время девять томов сочинений. Добролюбов буквально сжег себя на подвижнической журнальной работе, подорвавшей его здоровье. Он умер в возрасте 25 лет 17 ноября 1861 года. О преждевременной смерти молодого друга проникновенно сказал Некрасов:

Но слишком рано твой ударил час

И вещее перо из рук упало.

Какой светильник разума угас!

Какое сердце биться перестало!

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Литературно-критическая деятельность революционеров-демократов . Литературные сочинения!

Источник : Гуральник У. А. Революционно-демократическая эстетика и критика 60-х годов. Чернышевский, Добролюбов // История всемирной литературы: в 9 т. / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М. : Наука, 1983-1994. Т. 7. 1991. С. 29-33.

РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ
ЭСТЕТИКА И КРИТИКА 60-х ГОДОВ.
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, ДОБРОЛЮБОВ

Авторитет и действенность литературной критики особенно возросли в преддверии крестьянской реформы, в начале 60-х годов, в эпоху, когда возмущение феодально-крепостническим строем достигло в стране своего апогея. Для революционеров, великих публицистов и критиков-шестидесятников Чернышевского и Добролюбова эстетические вопросы были поистине «полем битвы». В. И. Ленин подчеркивал, что Н. Г. Чернышевский (1828—1889) «умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 175). То же с полным правом можно сказать о его соратнике — Н. А. Добролюбове (1836—1861).

Николай Гаврилович Чернышевский (как и Николай Александрович Добролюбов) родился в семье священнослужителя. Оба учились в духовных семинариях. Чернышевский по окончании Петербургского университета (1850) служил учителем словесности в Саратовской гимназии. Защитив в 1855 г. диссертацию «Эстетические

отношения искусства к действительности», сотрудничал в некрасовском журнале «Современник», вскоре став его ведущим автором и фактическим редактором. В 1862 г. был арестован и осужден на каторжные работы и пожизненное заключение в Сибири, где провел свыше 20 лет.

Добролюбов окончил в 1857 г. Петербургский главный педагогический институт. С 1856 г. активно участвовал в «Современнике». Как редактор отдела критики и библиографии наряду с Чернышевским определял направление журнала, который в это время стал трибуной русской революционной демократии. В 1860 г. выехал лечиться от туберкулеза за границу, жил в Германии, Швейцарии, Франции, Италии, интенсивно продолжал свою литературно-критическую и публицистическую деятельность. Он вернулся в Россию и в 1861 г. скончался в возрасте двадцати пяти лет.

Теоретическим плацдармом демократической критики служила материалистическая эстетика. Краеугольные ее положения были развиты Чернышевским в магистерской диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности». В ней на языке «отвлеченных» эстетических категорий проводилась мысль о необходимости коренного переустройства социального бытия, приведения его в соответствие с идеалом.

Отстаивая идеи материалистической эстетики (а она усматривала источник поэзии в самой жизни), Чернышевский вкладывал новое содержание в то понятие о сущности прекрасного, которое выдвигали Шеллинг и Гегель, но и не отрицал преемственности с классической эстетикой прошлого — русской и западноевропейской, прежде всего — немецкой. Вслед за Белинским он устанавливал теснейшую связь эстетического идеала человека, его представлений о прекрасном, всей его художественной деятельности с другими сферами духовного, физического и социального бытия. Эстетика как наука становилась на прочную земную почву. Прекрасное есть жизнь, настаивал Чернышевский, высочайшая красота есть именно красота, рождаемая миром действительности.

Чернышевский разъяснял, что с позиции материалистической теории познания «развитие мышления в человеке нисколько не разрушает в нем эстетическое чувство», что «одних отвлеченных понятий недостаточно для живого решения вопросов жизни, потому что ум человека не есть еще весь человек, а жить нужно всему человеку, и не одним рассудком», что «истинная жизнь — жизнь ума и сердца». Считая фантазию неотъемлемым качеством мышления, он подчеркивал, что «фантазия действительно участвует очень много в том, что мы находим известный предмет прекрасным». Художник-реалист создает свои произведения на основе реальных жизненных впечатлений. Но творческое воспроизведение натуры не есть ее копирование — фантазия, воображение являются важным формообразующим фактором и в творческом процессе. «Сущность поэзии в том, чтобы концентрировать содержание». Обобщающая сила искусства составляет его «превосходство»: художнику дано, укрупняя реальные черты действительности, типизируя наиболее существенные ее проявления, раскрывать в жизненно конкретных образах объективную логику ее развития.

Исходя из этих теоретических предпосылок, Чернышевский как историк литературы и литературный критик оценивал конкретную художественную практику. Он доказывал, анализируя творчество крупнейших русских писателей, вскрывая логику русского историко-литературного процесса XIX в., что залогом художественного развития является связь искусства с жизнью.

В это время приверженцы теории «чистого искусства» особенно активно пытались использовать имя Пушкина как свое знамя, объявляя его поэтом, отрешенным от мирской суеты, якобы далеким от преходящих социальных интересов. Этим в значительной степени и объясняется полемическая односторонность первоначальных оценок, данных критиком Пушкину.

Но уже вскоре вслед за Белинским он признал, что «Евгений Онегин» навсегда утвердил в русской поэзии самобытное национальное содержание. От узкого понимания Пушкина как преимущественно «поэта формы» критик приходит к его признанию как первого реалиста в русской поэзии.

Заметно эволюционировало и отношение Чернышевского к творчеству Гоголя. В период, предшествовавший революционной ситуации в России, критик горячо боролся за дальнейшее развитие и чистоту традиций автора «Ревизора» и «Мертвых душ» — против его мнимых друзей и наследников. В силу трагически сложившихся обстоятельств Гоголь, по утверждению Чернышевского, оказался в чуждом ему лагере. Однако в соединении с глубоко правдивым, аналитическим изображением носителей общественного зла гоголевская «энергия негодования» обретала силу объективно революционизирующего значения. Критик поддерживал писателей-реалистов, развивавших социально-критическую тенденцию гоголевского творчества, боролся за Тургенева, Писемского, Островского, Григоровича против критиков типа Дружинина

и Боткина, которым были чужды прогрессивные традиции «гоголевской школы». Выступал он и против эпигонов «натуральной школы».

В середине 50-х годов, в пору создания «Очерков гоголевского периода русской литературы» и труда о Лессинге, критик считал, что гоголевское направление в русской литературе еще не сказало своего последнего слова, не исчерпало свои потенции. Однако новым требованиям жизни уже не отвечало полностью творчество многих адептов гоголевского направления. Об этом он заявил уже в статье о «Губернских очерках» (1857), указывая на принципиальное, с его точки зрения, различие между Гоголем и Щедриным, на качественные отличия их сатиры. В знаменитой статье «Не начало ли перемены?» (1861) критик призывает писателей-демократов преодолеть инерцию литературы прошлого, изображать народ не как объект, а как субъект истории, не идеализировать долготерпение и покорность «маленького человека», а призывать к борьбе за решительное и коренное изменение калечащих и унижающих человека социальных условий.

Противники революционно-демократической критики несправедливо упрекали ее в невнимании, безразличии к эстетической природе литературно-художественного творчества. Между тем и Чернышевский, и Добролюбов в лучших своих работах демонстрировали феноменальную способность прогнозировать художественный процесс, умение раскрыть эстетические особенности крупнейших творческих индивидуальностей. В этом отношении одним из шедевров критической мысли остается статья Чернышевского о Льве Толстом — рецензия на ранние сочинения великого писателя «Детство», «Отрочество», «Военные рассказы», появившиеся в 1856 г. отдельным изданием.

Говоря о редкостном мастерстве Толстого-повествователя, критик тонко определил характер его психологизма: «Психологический анализ может принимать различные проявления; одного поэта занимают всего более очертания характеров, другого — влияние общественных отношений и житейских столкновений на характеры, третьего — связь чувств с действиями, четвертого — анализ страстей, графа Толстого всего более — сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться определенным термином». Далее речь шла об «изображении внутреннего монолога», которое, по словам критика, «надобно, без преувеличения, назвать удивительным». Он утверждал, что «чистота нравственного чувства» есть сила, сообщающая толстовским произведениям «совершенно особенное достоинство». Социально-этические проблемы, вопросы нравственности, жизнь человеческого духа во всех ее переплетениях — вот что составляет один из главных «нервов» художественного и публицистического творчества зрелого Толстого. Чернышевский этот «нерв» обнажил уже на первоначальном этапе идейно-художественного становления гениального писателя.

Н. Г. Чернышевский

Фотография

В «Очерках гоголевского периода русской литературы», в статьях и рецензиях об Островском и Тургеневе, Толстом, Щедрине, Н. Успенском и других Чернышевский развивал и обосновывал целостную концепцию русского реализма. Историзм мышления позволил ему «вмонтировать» современные литературные явления в общий процесс художественного развития. Так, бескомпромиссно вскрыв идеалистическую природу взглядов романтиков на действительность, он вместе с тем не становился на позиции нигилистического отрицания значения этого этапа в истории эстетического осмысления жизни.

Говоря об эстетической природе реализма, его своеобразии, отличии от классицизма и романтизма, от дидактизма просветителей, критик в первую очередь настаивал на «объективности»

реалистического метода. Ибо, по его убеждению, произносить приговор явлениям жизни не значит кого-то за что-то порицать, а значит понять обстоятельства, в которых находится человек, рассмотреть, какие сочетания жизненных условий удобны для хороших действий, какие неудобны. И в этой связи ставилась проблема соотношения правды и жизни и правды художественной, факта и вымысла, типического и индивидуального.

Производя «переоценку ценностей», подчас весьма суровую, определяя место и значение того или иного явления искусства и литературы в истории национальной художественной культуры, в духовной жизни нации, он неизменно руководствовался требованиями народности. «Точка зрения народа» — главное условие, поставленное «реальной критикой», ее идейным вдохновителем и теоретиком Чернышевским литературе.

Свое дальнейшее, полное развитие основные постулаты «реальной критики» получили в критико-публицистическом творчестве Добролюбова. В основных своих положениях гносеологическая концепция Добролюбова, его эстетическое кредо совпадает с учением Чернышевского: оба критика рука об руку сражались за утверждение материалистических методологических принципов в подходе к явлениям литературы, в их анализе и оценке. Главное требование реальной критики — жизненная правда, без которой немыслимы никакие другие художественные достоинства произведения. О значительности художественного произведения Добролюбов — в соответствии с его материалистической концепцией познания, революционно-просветительскими убеждениями и верой в общественно-преобразующие возможности искусства — судил по тому, «как глубоко проник взгляд художника в самую сущность явления, как широко захватил он в своих изображениях различные стороны жизни». Только так и можно решить, как велик талант художника.

Добролюбов начал с истории литературы. Первая его статья (1856) в «Современнике» была посвящена издававшемуся Екатериной II в 80-х годах XVIII в. журналу «Собеседник любителей российского слова». Исследовательский характер носили и другие его работы: «О степени участия народности в развитии русской литературы» (1858), «Русская сатира в век Екатерины» (1859). Однако, обращаясь к прошлому, он думал о настоящем и в историко-литературных своих сочинениях со всей доступной в подцензурном издании остротой ставил вопросы общественной роли искусства и литературы, был озабочен актуальными для своего времени социально-политическими проблемами.

Но, естественно, с наибольшей очевидностью эта направленность его критического творчества проявилась в статьях и рецензиях, посвященных современной литературе. Классическим образцом «реальной критики», демонстрирующим ее несомненную силу и раскрывающим ее специфику, стали разборы романа Гончарова «Обломов» и драмы Островского «Гроза». Добролюбовская трактовка Обломова и «обломовщины» в статье «Что такое обломовщина?» (1859), своей глубиной и прозорливостью поразившая даже самого создателя романа, примыкает к серии выступлений Чернышевского против российского либерализма и знаменует собой начало нового этапа в идеологической борьбе эпохи.

Анализируя тургеневскую «Асю» и образ героя этой повести в статье «Русский человек на rendez-vous», Чернышевский выдвигает проблему «лишних людей» в жизни и литературе. Наступавшая революционная ситуация обнажила слабость вчерашних героев. Писатели-шестидесятники, в первую очередь Чернышевский, пытались реалистически воплотить героя, не рефлектирующего, не «заедаемого» консервативной средой, а активно воздействующего на окружающий его мир. Не всегда им удавалось преодолеть известный схематизм, заданность и умозрительность предлагаемых решений. Но в принципе поиск этот был плодотворен и, как показало дальнейшее развитие литературы, перспективен. «Модель» нового героя была теоретически обоснована в критико-теоретических работах Чернышевского и Добролюбова. «Положительным человеком» признавался тот, кто сознательно перестраивает жизнь, опираясь на ее внутренние законы.

Помимо статьи об «Обломове» этапное значение имели статьи Добролюбова о «Грозе» Островского «Луч света в темном царстве» (1860), о повести Тургенева «Накануне» — «Когда же придет настоящий день?» (1860). В них «реальная критика» продемонстрировала всю плодотворность своей методологии, так что с ее опытом в дальнейшем вынуждены были считаться и ее противники.

В статье «Темное царство» (1859) тщательно анализируется идейно-образное содержание пьес Островского, определяются жизненные истоки его произведений. Вместе с тем идет речь об исходных принципах «реальной критики», разрабатывается обширный круг эстетических проблем: о соотношении литературы и жизни, о тенденциозности, народности искусства, специфике художественного отображения действительности, о типичности образа, диалектическом единстве содержания и формы.

Непосредственно примыкая к статье «Темное царство», статья «Луч света в темном царстве» —

отклик на драму «Гроза» — дает отчетливое представление о социально-политической программе и эстетических воззрениях Добролюбова в канун эпохи реформ. Критик проявил в ней поразительную чуткость к новым веяниям жизни и литературы. Образ героини «Грозы» Катерины он проницательно оценил как знамение пробудившегося в гуще народных масс, порою еще не осознанного, стихийного протеста против насилия и произвола. В эстетическом плане драма Островского высоко оценивается как выражение «естественных стремлений известного времени и народа» — в ней «обозначается несколько новых ступеней человеческого развития».

Столь же последовательно Добролюбов в статье «Когда же придет настоящий день?» раскрыл объективный смысл романа Тургенева «Накануне». Ленин утверждал, что из анализа «Накануне» великий революционер-демократ сделал «настоящую революционную прокламацию, так написанную, что она по сей день не забывается» (В. И. Ленин о литературе и искусстве. М., 1969. С. 655). Выдвигая на первый план проблему положительного героя, Добролюбов был озабочен воспитанием такого типа борца и революционного деятеля, который мог бы возглавить движение масс против самодержавно-полицейского произвола в стране. Пафос статьи определяют ожидание крестьянской революции и вера в ее близость. Отсюда обостренный интерес критика к «русскому Инсарову», человеку «настоящего, серьезного героизма», который, по убеждению Добролюбова, уже появился в русской действительности, но который еще оставался не замеченным Тургеневым.

И Чернышевский и Добролюбов уделяли пристальное внимание истории западноевропейских литератур, рассматривая развитие русской литературы XIX в. в контексте развития литературы мировой. Так, особую роль русской литературы и критики в развитии общества Чернышевский в своей работе «Лессинг, его время, его жизнь и деятельность» (1856—1857) сопоставлял с ролью эстетики, литературы и критики в эпоху Просвещения, а также в период расцвета немецкой классической литературы.

Исследование о Лессинге содержит не только принципиально важные суждения о выдающемся немецком просветителе XVIII в., в том числе о таком его произведении по теории искусства, как «Гамбургская драматургия». В русских условиях кануна реформ эта работа приобретала актуальное значение. Чернышевский в ней обосновывает и развивает идеи об активной общественной роли художественного творчества, о месте литературы и искусства в борьбе народа за коренные социальные преобразования.

В литературной деятельности Лессинга, Дидро, Руссо, Годвина критик выделял черты, близкие ему как просветителю и революционному демократу. Чернышевскому принадлежит немало глубоких суждений о Шекспире, Бальзаке, Ж. Санд, Гюго, Теккерее и других писателях Запада. Добролюбов писал статьи о гражданской поэзии Беранже и Гейне и их русских переводчиках.

Революционно-демократическая критика на втором этапе освободительного движения в России стала авангардом «партии народа в литературе». Устремленность в будущее, присущая идеологам революционного класса, сказалась и в требовании к литературе идти «впереди общественного сознания», а не брести по уже проложенным тропинкам.

От литературно-критических статей Чернышевского и Добролюбова веяло близостью революционных потрясений, во имя которых жили, боролись и творили русские литераторы-шестидесятники — люди эпохи, в идеологии которой демократизм и социализм сливались в одно неразрывное целое.

РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ЭСТЕТИКА в России - выдающееся достижение русской и мировой философско-эстетической мысли, органическая составная часть революционно-демократической идеологии, явившейся отражением антикрепостнических революционных настроений в русском обществе в 40-60-х гг. XIX в., реальных потребностей демократических преобразований и революционной ситуации предреформенной России.

Ее революционно-демократический характер выразился в обосновании принципов реалистического искусства, которое не только правдиво отражает социальную действительность, но и произносит приговор над ней с позиций народных масс. Основоположник революционно-демократической эстетики В. Г Белинский, преодолевая известную ограниченность и умозрительность гегелевской эстетики, пролагал пути к материалистическому решению коренных философско-эстетических проблем. Н. Г. Чернышевский систематически изложил основные категории эстетики в диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» и в других работах. Существенный вклад в революционно-демократическую материалистическую эстетику внес Н. А. Добролюбов, применяя ее методологические принципы к анализу художественной практики, к критическому разбору произведений искусства.

Критически переосмысливая немецкую философско-эстетическую мысль, эстетику романтизма, западно-европейского и русского Просвещения XVIII - начала XIX в., опираясь на великую русскую литературу, которая, начиная с Пушкина, стремилась дойти до корня всех социальных вопросов, революционеры-демократы создали учение, охватившее практически все основные эстетические проблемы. К ним, прежде всего следует отнести: анализ искусства как специфической формы отражения (воспроизведения) действительности; обоснование реализма, народности, идейности, художественности; роль фантазии, таланта, мировоззрения в творческом процессе. Большое внимание они уделяли рассмотрению субъекта художественного творчества, точности писателя, его общественной значимости. Впервые в истории эстетики русские революционеры-демократы сделали все эстетические проблемы производными от основного, кардинального вопроса - об отношении эстетического сознания к действительности. Ими была создана система материалистических взглядов на искусство, на категории эстетики, которую они противопоставили идеалистическим концепциям и теориям.

Белинский настойчиво доказывал, что «поэзия не выдумывает ничего, чего бы не было в самой действительности». В особую заслугу Пушкину он ставил то, что тот, «крепко держась действительности, будучи ее органом, всегда говорил новое». Искусство, по мнению Чернышевского, должно изображать жизнь «в формах самой жизни». Оно заимствует свои формы не из внутренней субъективной или какой-то сверхчувственной жизни, а использует формы, которые органически созданы реальной жизнью.

Стремясь вскрыть корни и причины социального зла, революционеры-демократы сформулировали мысль о типическом в искусстве как отражении существенных черт и сторон действительности, конкретно-исторических, социальных обстоятельств, экономического, общественного положения сословий и групп и их психологии.

В разработке революционно-демократической эстетики большая заслуга принадлежит М. Е. Салтыкову-Щедрину. Его гуманизм и революционный демократизм выразился в защите эстетических принципов высокоидейного реалистического искусства, в критике натурализма.

Одной из центральных проблем русской эстетики является народность искусства. Белинский требовал от писателей умения поднимать общественное самосознание народа, правдиво писать о его жизни, чуждаясь «приторного приукрашивания народного характера». Эти идеи развил Чернышевский. Он доказал, что представление о правдивости художественного произведения невозможно без раскрытия его народности. Лучшим поэтом он считал Н. А. Некрасова, поэта «мести и печали», и ценил в его творчестве высокохудожественное выражение революционно-демократического образа мыслей и чувств. На основе анализа русской литературы он сделал вывод о том, что подлинно великое искусство черпает свою идейную и художественную силу в служении народу и Родине. Таланту истинно народного писателя, по убеждению революционеров-демократов, присуще «угадывание общих потребностей и дум эпохи». Сама масштабность таланта зависит от многосторонности и широты его жизненных и эстетических связей с народной жизнью, которая обогащает его творения истинно возвышенным содержанием.

В революционно-демократической эстетике была разработана проблема единства формы и содержания, единства мысли и чувства как правды человеческих характеров, художественности произведения. Произведения, ложные по основной мысли, считал Чернышевский, бывают слабы и в художественном отношении.

Истинно художественное произведение, по убеждению революционеров-демократов, никогда не может устареть. «Оно всегда будет волновать людей и служить неисчерпаемым источником высокого наслаждения» (Белинский).

Революционные демократы стремились осмыслить сложные проблемы художественного сознания эпохи, найти пути и формы общественного самоопределения искусства в революционной борьбе, теоретически обосновать место деятелей искусства в жизни общества, их нравственно-эстетическую миссию. Выдающимся представителем революционно-демократического материализма и диалектики был А. И. Герцен, нравственно-эстетические искания которого нашли воплощение в созданных им художественных произведениях, а также в философско-эстетических исследованиях и литературно-критических статьях.

Революционно-гуманистическим содержанием проникнуты суждения революционных демократов об искусстве как о силе, воспитывающей, формирующей человеческую личность, способной сделать человека сознательным участником общественных преобразований.

Нравственное содержание искусства, по убеждению Чернышевского и Добролюбова, связано с проблемой положительного героя. Через него можно выразить прогрессивные исторические идеалы. Чернышевский воплотил свое художественное представление о положительном герое в романе «Что делать?», на котором воспитывалось не одно поколение революционеров.