"Шутка князя"
О книге "Оммер де Гелль, письма и записки", которая вышла в издательстве "Академия" в 1933 году. Это неизвестные документальные материалы французской путешественницы, в которых она описывает свой вояж по России в конце XIX века. Сенсационность содержания книги состоит в целом ряде "новых" фактов биографии классиков русской литературы. Например, тайный роман и французские стихи Михаила Лермонтова. Самые видные исследователи и литературоведы приняли за чистую монету эту мистификацию, которая была создана еще в XIX веке князем Павлом Петровичем Вяземским.

"Обожаемый сын"
Согласно положению самой престижной Гонкуровской литературной премии, ее нельзя получить дважды. Но в истории есть случай, когда писатель обошел этот закон, правда, благодаря скандальной мистификации. Это сын русской эмигрантки, ставший классиком французской литературы - Ромен Гари. Но главным мистификатором в семье писателя был не он, а его мать.

"Злые сонеты Гийома дю Вентре"
Сонеты французского поэта XVI века Гийома дю Вентре были изданы на языке оригинала с переводом в Комсомольске-на-Амуре в 1946 году. Настоящими авторами этой книги были двое заключенных, практически всю жизнь просидевшие в сталинских лагерях. Об удивительной жизни и творчестве этих людей, противостоявших превратностям судьбы - рассказ в программе.

"Ботанические мистификации"
На литературном вечере в Париже Владислав Ходасевич выступил с докладом, в котором рассказал о неизвестном поэте державинского круга Василии Травникове. Рассказ о трудной судьбе Травникова и анализ его стихов, по счастливой случайности обнаруженных Ходасевичем, вызвал восторженную реакцию критики, в особенности Георгия Адамовича. Через несколько лет Владимир Набоков публикует стихи и рассказ о знакомстве со своим современником - Василием Шишковым. И опять в первых рядах обманутых мистификацией стал Адамович. Этот блестящий критик, постоянно предъявлявший претензии к творчеству Ходасевича и Набокова, был ими проведен оба раза, под ботаническими псевдонимами.

Серебряный век любил розыгрыши и мистификации, но одна из них вышла за рамки приватного развлечения и превратилась в значимое событие литературной и культурной жизни 1910-х гг. Есть в истории Черубины де Габриак что-то, тревожащее сердце и через столетие с лишним: возможно, сами стихотворения, возможно, судьба их автора.

Переполох в редакции

В 1909-1917 гг. журнал "Аполлон", посвященный литературе, живописи и театру, занимал совершенно особое место среди печатных изданий российской столицы. Сегодня его назвали бы "культовым": публикация в "Аполлоне" означала чуть ли не автоматическое причисление начинающего автора к цеху поэтов. Однако напечататься в "Аполлоне" было непросто. В августе 1909 г. Маковский, исполнявший тогда обязанности не только издателя, но и главного редактора, получил письмо.

От прочего "самотека" оно резко отличалось и внешним видом - листки в траурных рамках, переложенные пряными травами, изящный почерк, и содержанием - стихи были утонченны и загадочны. Маковский был заинтригован, тем более, что вскоре незнакомка, назвавшаяся Черубиной, позвонила по телефону, а потом прислала еще одно письмо с замечательными стихами.

Когда Маковский показал стихи Черубины сотрудникам "Аполлона", среди которых был и М.Волошин, они поддержали его решение немедленно напечать их. Но сильнее, чем чеканные строки, увлекала личность их автора. Загадочная Черубина общалась с Маковским лишь по телефону, о себе говорила намеками, а в стихах писала о старинных гербах, исповеди в костеле и прочих экзотических для русского интеллигента вещах.

Наследница крестоносцев

Постепенно - из намеков, обрывков фраз, полупризнаний и метафор - сложился образ поэтессы. В роскошном особняке, куда нет доступа простым смертным, живет юная красавица с золотыми косами принцессы и зелеными глазами ведьмы. По происхождению она - знатная испанка, по вероисповеданию - страстная католичка, по призванию - поэт.

Увидев ее, невозможно не влюбиться, но она любит лишь Христа и всерьез размышляет о поступлении в монастырь. Ей не нужны гонорары - она несметно богата; ей не нужна слава - она выше этой ярмарки тщеславия. Этот образ настолько вписывался в стилистику декаданса, что в Черубину де Габриак влюбился не только Маковский, но чуть ли не вся редакция журнала.

Несколько месяцев длились "страсти по Черубине", исправно присылавшей новые стихи и создававшей новые поводы для волнений. То она тяжело заболела, упав без памяти после ночного молитвенного бдения; то она уезжает в Париж. Доведенный до исступления Маковский поклялся во что бы ни стало сорвать с Черубины покров тайны и пасть к ногам искушенной в "мистическом эросе" зеленоглазой наяды. Вскоре его желание исполнилось, правда, несколько неожиданным образом.

Дуэль и разоблачение

В ноябре 1909 г. в случилось неслыханное происшествие: М.Волошин, известный своим добродушным нравом и физической силой, подошел к Н.Гумилеву и отвесил ему пощечину в присутствии свидетелей. До драки между прославленными поэтами не дошло: их растащили, но дошло до дуэли, состоявшейся 22 ноября 1909 г. на Черной речке. Дуэль обошлась без кровопролития, но по Петербургу поползли слухи: дрались из-за женщины, из-за той самой Черубины. Но получалось, что оба ее знают?

Вскоре выяснилось, что с Черубиной был знаком и сам Маковский. Летом ему приносила свои стихи молоденькая учительница Елизавета Дмитриева: симпатичная, но хромая и, о ужас, бедно одетая. По мнению Маковского, настоящая поэтесса так выглядеть не могла, и стихи были возвращены автору. Если бы Дмитриева не входила в круг Волошина, на этом бы все и закончилось; но она рассказала историю неудачной публикации любившему розыгрыши поэту, и тот придумал летним коктебельским вечером "игру в Черубину".

О том, что Дмитриева и Волошин затеяли игру ради нее самой, а не ради публикации, говорит тот факт, что напечататься в "Аполлоне" Елизавета могла и под собственным именем - даже после неудачного первого визита. Ей достаточно было попросить своего возлюбленного Н.Гумилева, и тот уговорил бы Маковского разместить на страницах журнала пару ее произведений. Но просить Дмитриева не хотела.

Учительницу, жившую на скудное жалованье, прельщала возможность хоть ненадолго почувствовать себя роковой красавицей, играющей мужскими сердцами. Волошин придумывал темы, Елизавета писала стихотворения и интриговала Маковского по телефону, изображая загадочную аристократку. Но любой игре рано или поздно приходит конец. Сегодня сказали бы, что Волошин и Дмитриева создали "виртуальный персонаж".

Разразился громкий скандал. Вокруг Дмитриевой забурлил поток самых грязных сплетен: и стихи, дескать, за нее писал Волошин; и спала она с двумя поэтами одновременно; и страшна как жаба. Потрясенная девушка перестала писать стихи и надолго ушла из мира литературы. Судьба Дмитриевой сложилась печально: сосланная в Среднюю Азию, она умерла в 1928 г. в 41 год от рака печени, и могила ее не сохранилась. Все, что осталось - это легенда о гениальной красавице Черубине и ее стихи.

БОНУС

Огромный интерес вызывает сегодня ещё одна неординарная личность того времени Паллада Богданова-Бельская - .

Виталий Вульф, Серафима Чеботарь

. . .

Для начала следует уточнить, что же такое литературная мистификация. Обычно так называются литературные произведения, авторство которых умышленно приписывается какому-либо лицу (реально существующему или вымышленному) или выдается за народное творчество. При этом литературная мистификация стремится сохранить стилистическую манеру автора, воссоздать — или создать с нуля — его творческий образ. Мистификации могут производиться с совершенно разными целями — ради наживы, для посрамления критиков или в интересах литературной борьбы, от неуверенности автора в своих силах или по определенным этическим мотивам. Основное отличие мистификации от, например, псевдонима, — это принципиальное саморазграничение настоящего автора от собственного произведения.

Мистификация всегда была в той или иной степени свойственна литературе. Собственно говоря, что такое литературное произведение, как не попытка убедить кого-то — читателя, критика, самого себя, — в существовании придуманной писателем реальности? Поэтому нет ничего удивительного в том, что появились не только сочиненные кем-то миры, но и фальшивые произведения и придуманные писатели.

Первой литературной мистификацией многие исследователи называют гомеровские поэмы — личность Гомера была, по их мнению, придумана, а сочинения, ему приписанные, — плод коллективного труда, продолжавшегося, возможно, не одно десятилетие. Уж точно мистификация — пародийный эпос «Батрахомиомахия», или «Война мышей и лягушек», приписываемый поочередно Гомеру, древнегреческому философу Пигрету и целому ряду других, менее заметных поэтов.

В эпоху средневековья появление мистификаторов было «облегчено» отношением людей того времени к литературе: текст был священен, и Бог напрямую передавал его человеку, который, таким образом, был не автором, а лишь «проводником» Божественной воли. Чужие тексты могли заимствоваться, переделываться и видоизменяться совершенно спокойно. Не удивительно, что практически все популярные тогда произведения — как светского, так и церковного характера, — дописывались и дополнялись переписчиками. В эпоху Ренессанса, когда интерес к старинным авторам и их текстам был особенно высок, вместе с ранее неизвестными подлинными произведениями античных авторов стали появляться многочисленные подделки. Дописывали историков — Ксенофонта и Плутарха. «Находили» потерянные поэмы Катулла, речи Цицерона, сатиры Ювенала. «Отыскивали» сочинения отцов церкви и свитки с библейскими текстами. Подобные подделки часто обставлялись весьма изобретательно: изготовлялись рукописи, которым придавался «старинный» вид, а потом они при таинственных обстоятельствах «обнаруживались» в старых монастырях, развалинах замков, раскопанных склепах и тому подобных местах. Многие из этих подделок были разоблачены только несколько столетий спустя.

Настоящий взрыв литературных мистификаций пришелся на вторую половину XVIII века. Особенно популярны были так называемые мнимые переводы. В 1729 году Шарль Монтескье опубликовал «перевод с греческого» поэмы «Храм Книдский», в 1764 году английский писатель Хорэс Уолпол выдал свой роман «Замок Отранто» — кстати, первый «готический» роман — за перевод итальянской рукописи. Для пущей достоверности Уолпол выдумал и автора — некоего Онофрио Муральто. Настоящим мастером выдавать свои тексты за чужие был Даниэль Дефо — из пятисот написанных им книг только четыре вышли под его настоящим именем, а остальные приписывались различным историческим и придуманным личностям. Сам Дефо выступал только как издатель. Так, например, три тома «Приключений Робинзона Крузо» были написаны «моряком из Йорка», «История войн Карла XII, короля Швеции» - неким «шотландским офицером, находящимся на шведской службе», «Записки кавалера» были выданы им за воспоминания дворянина, жившего в XVII веке, во время Великого мятежа, а «Повествование о всех грабежах, побегах и других делах Джона Шеппарда» — за предсмертные записки реально существовавшего знаменитого разбойника Джона Шеппарда, написанные им в тюрьме.

Но самой известной литературной мистификацией того времени были, безусловно, «Песни Оссиана», созданные талантливейшим английским поэтом и литературоведом Джорджем Макферсоном в 1760-1763 годах от лица шотландского барда Оссиана, жившего будто бы в III веке. Произведения Оссиана имели колоссальный успех у публики, переводились на множество языков и до своего разоблачения успели оставить глубочайший след в мировой литературе.

Макферсон издал «Оссиана» в тот период, когда шотландцы и ирландцы, объединенные общими историческими корнями и одинаково второстепенным положением по отношению к англичанам, стали активно возрождать свою культуру, язык, историческое самосознание. В этой ситуации прогэльски настроенные критики готовы были отстаивать подлинность поэм даже перед лицом очевидных доказательств обратного, и даже после окончательного разоблачения и признания самого Макферсона в фальсификации они отвели ему виднейшее место в пантеоне деятелей гэльского Возрождения. В подобной же ситуации оказался чешский филолог Вацлав Ганка. В 1819 году он издал «Краловедворскую рукопись», якобы найденную им в церкви города Кралев Двор. В рукописи признали памятник XIII века, доказывавший древность чешской литературы, фактически не существовавшей к началу XIX века. Через несколько лет Ганка опубликовал еще одну рукопись — «Зеленогорскую», под названием «Суд Либуше», относимую уже к IX веку, — к тем временам, когда у остальных славян не было не только литературы, но даже письменности. Окончательно поддельность рукописей была доказана лишь в 1886 году, но даже после этого имя Вацлава Ганки пользуется огромным уважением — как патриота, много сделавшего для поднятия престижа чешской литературы.

К сожалению, далеко не все мистификаторы столь удачно пережили разоблачение. Известна трагическая судьба гениального английского поэта Томаса Чаттертона. Помимо публиковавшихся под его собственным именем сатирических произведений, Чаттертон создал ряд поэм, приписанных им жившему в XV веке монаху Томасу Раули и некоторым его современникам. Причем Чаттертон, с раннего возраста отличавшийся любовью к старинным книгам, подошел к своему обману со всей серьезностью: им были сфабрикованы рукописи на подлинном пергаменте того времени, написанные на староанглийском языке старинным, трудночитаемым почерком. Некоторые свои «находки» Чаттертон послал уже упоминавшемуся Хорэсу Уолполу — он, по мнению Чаттертона, должен был благосклонно отнестись к вымышленному творчеству средневекового монаха. Поначалу все так и было, но затем Уолпол догадался о подделке. В 1770 году Чаттертон покончил с собой — ему не было еще и восемнадцати лет. Английские литературоведы называют его одним из гениальнейших поэтов Великобритании. К сожалению, заигравшись в чужую, выдуманную жизнь, Томас Чаттертон потерял свою…

Среди известнейших мистификаторов также следует упомянуть Проспера Мериме. Сначала он опубликовал сборник пьес под именем выдуманной испанской актрисы Клары Газуль, затем — сборник своеобразных баллад в прозе «Гузла», приписанный столь же нереальному сербскому сказителю Иакинфу Маглановичу. Хотя Мериме не особо скрывался — в сборнике пьес был даже напечатан портрет Газуль, представлявший собой портрет самого Мериме в женском платье: каждый знавший писателя в лицо легко узнал бы его. Тем не менее, на мистификацию поддался сам Александр Сергеевич Пушкин, переведший 11 песен из «Гузлы» для своего сборника «Песни западных славян».

Пушкин, к слову, и сам был не чужд мистификациям: публикуя знаменитые «Повести Белкина», сам поэт выступал лишь в роли издателя. А в 1837 году Пушкин выпустил статью «Последний из родственников Иоанны д’Арк», где процитировал письма Вольтера — сочиненные самим поэтом. Прибегал он и к «мнимым переводам» — по цензурным соображениям многие из его «вольнодумных» стихов сопровождались приписками: «с латинского», «из Андрея Шенье», «с французского»… Так же поступали Лермонтов, Некрасов, другие авторы. Было множество и откровенных подделок: выходили ненастоящие романы Вальтера Скотта, Анны Рэдклифф и Бальзака, пьесы Мольера и даже Шекспира. Вопрос о том, не был ли сам Шекспир величайшей литературной мистификацией, скромно вынесем за скобки.

В России за последние двести лет литературные мистификации и мистификаторы случались во множестве. Например, Козьма Прутков — самодовольный графоман, чья литературная деятельность пришлась на 50-60-е года XIX века. Лишь спустя некоторое время выяснилось, что Пруткова создали братья Жемчужниковы и А. К. Толстой. Образ Пруткова настолько оброс плотью и кровью, что было издано полное собрание его произведений, написан его портрет, а в литературе стали появляться его родственники — например, в 1913 году несуществующим издательством «Зеленый остров» был выпущен сборник первых стихотворений его «племянницы» Анжелики Сафьяновой — литературная мистификация писателя Л.В. Никулина.

Другой подобный случай — красивая и печальная история Черубины де Габриак. Образ, созданный Максимилианом Волошиным и Елизаветой Дмитриевой (в замужестве Васильевой), поражал воображение современников своей трагической красотой, а разоблачение обмана повлекло за собой дуэль между Волошиным и Гумилевым и практически полный отход Васильевой от литературы. Только спустя много лет она выпустила еще один поэтический сборник, «Домик под грушевым деревом» — снова под чужим именем, на этот раз китайского поэта Ли Сянцзы.

Самой известной мистификацией ХХ века был образ романиста Эмиля Ажара, воплощенный в жизнь известнейшим французским писателем Роменом Гари, лауреатом Гонкуровской премии. Устав от своей сложившейся литературной репутации, Гари в 1974 году публикует первый роман Ажара «Толстяк», сразу же завоевавший любовь и признание. Уже следующий роман Ажара был награжден Гонкуровской премией — таким образом, Ромен Гари (а точнее, Роман Кацев — настоящее имя писателя) стал единственным в мире дважды лауреатом этой награды, никогда не присуждающейся два раза. Ажар, тем не менее, от премии отказался — и как оказалось, под этим именем скрывался Поль Павлович, племянник Гари, в дальнейшем попавший в психиатрическую клинику. А вскорости стало известно, что Павлович лишь играл — по просьбе дяди — роль Ажара, о чем он написал в своей книге «Человек, которому верили». В 1980 году Ромен Гари — а заодно и Эмиль Ажар — покончил с собой.

Что заставляло всех этих — и многих других — людей, безусловно талантливых, зачастую даже гениальных, прятать свое лицо за чужой маской, отказываясь от прав на собственные произведения? Если не считать очевидных случаев, когда причиной была жажда наживы или другие, гораздо более благородные, но тоже совершенно понятные причины (как, например, в истории Вацлава Ганки), мотивы подобного поведения, часто приводящего к самым печальным последствиям, неясны. Например, многие знакомые Чаттертона недоумевали — опубликуй он свои произведения под собственным именем, он завоевал бы всеобщее признание. Но Чаттертон гораздо увереннее чувствовал себя в роли «Раули», чем когда был самим собой. Так же и Макферсон — оставаясь собой, он писал гораздо слабее, чем перевоплотившись в Оссиана. Подобная «маска», зачастую полностью заменяющая лицо, является необходимым элементом мистификации. Игра — безусловное условие любого творчества — у мистификаторов приобретает гипертрофированные размеры. Создатель мистификации зачастую может творить, только растворив свое истинное «я» в придуманной им маске, создав не только свой собственный мир, но и демиурга тире единственного жителя этого мира. Придуманная маска помогает писателю отойти от навязанных ему (или им самим) ограничений — сословных, стилистических, исторических… Он получает возможность, отринув собственное «я», обрести взамен творческую свободу — и таким образом выстроить себя заново. Начиная с эпохи модернизма, идея игры, расщепленной личности, «скрытого» автора доминирует над самой литературой. Авторы выстраивают себя, свою биографию, по законам написанных ими текстов, — текст, таким образом, является гораздо более реальным, чем его автор. Границы между литературой и жизнью смещаются: фигура автора становится элементом художественной структуры текста, и в итоге получается своеобразное комплексное произведение, состоящее из собственно текста (или текстов) и сконструированного автора.

С этой точки зрения виртуальная реальность, поселившаяся в Интернете, дает просто неограниченные возможности для различного рода мистификаций, ставя в изначально равные условия существующих людей и выдуманных персонажей. И у тех, и у других есть только электронный адрес и способность порождать текст. Все опасности, которые подстерегали их предшественников, теперь исчезли: нет необходимости предъявлять рукописи, лично являться на различные мероприятия, следить за языковыми особенностями или отслеживать аллюзии и заимствования в своих и чужих произведениях. Любой, вышедший на просторы всемирной паутины со своим литературным — или претендующим на это звание — творчеством, становится реальным в момент своего появления, — и следует учитывать, что в случае выхода из виртуального пространства свое существование придется доказывать заново. Потому как то, что было порождено Интернетом, в нем же и должно жить.

В конце концов, известная фраза «Весь мир — театр, а люди в нем — актеры» применима к любому миру, вне зависимости от его реальности.

Знаменитые писатели, которых не было

Текст: Михаил Визель/ГодЛитературы.РФ
Фото: Рене Магритт «Сын человеческий»

По традиции 1 апреля принято давать шуточные новости о непроизошедших событиях и придуманных сенсациях. Мы решили напомнить о пяти самых знаменитых русских писателях, которых на самом деле никогда не существовало.

1. Иван Петрович Белкин

Первый и самый весомый русский «виртуальный автор», возникший осенью 1830 года под пером Пушкина. Это не просто псевдоним; сочиняя «Повести Белкина», Пушкин попытался уйти от самого себя, знаменитого лирического поэта и баловня светских салонов, находящегося к тому же под личным цензурным вниманием самого царя. И написать строго реалистические повести от лица скромного провинциального дебютанта, отставного армейского поручика - которому он придумал биографию и даже завершил ее, объявив бедного Иван Петровича покойником. Впрочем, сам не особо строго хранил секрет. Наоборот, Плетнева, занимавшегося изданием повестей, он наставлял, как обращаться с книгопродавцами: «Смирдину шепнуть мое имя, с тем, чтоб он перешепнул покупателям».

2. Козьма Прутков

Если Иван Петрович Белкин - самый «весомый» из русских виртуальных авторов, то «директор Пробирной палатки» — автор самый известный. И, пожалуй, самый плодовитый. Что и не удивительно, если учесть, что «от его имени» в 50–60-е годы XIX века писал не один, а четыре человека - граф Алексей Константинович Толстой и его кузены, три брата Жемчужникова. «Мудрые мысли» Козьмы Пруткова разошлись на поговорки: «Нельзя объять необъятное», «Если на клетке слона прочтешь надпись: буйвол, - не верь глазам своим», и мы часто забываем, что сочинялись они как насмешка, говоря по-современному - стёб. Не случайно Козьма Прутков, как и другой подобный ему «пиит» — капитан Лебядкин из «Бесов» Достоевского, считается предшественником поэзии абсурда и концептуализма.

3. Черубина Де Габриак

Самый романтический из виртуальных авторов . Возникший летом 1909 года в результате тесного общения (в освобождающем от условностей Коктебеле) 22-летней филологини-антропософки Елизаветы Дмитриевой и известного уже в ту пору поэта и литературного деятеля Максимилиана Волошина. Он-то и предложил восторженной барышне, изучавшей в Сорбонне средневековую поэзию, писать стихи не от своего имени (надо признать - довольно заурядного, как и внешность Лизы), а от имени некой русской католички с французскими корнями. А потом активно «промотировал» стихи таинственной Черубины в редакциях эстетских столичных журналов, с сотрудниками которых сама поэтесса общалась исключительно по телефону - сводя их тем самым с ума. Мистификация кончилась быстро — когда Николай Гумилев, познакомившийся с Лизой в Париже годом раньше, чем Волошин, счел, что тот ее у него «увел», и вызвал «соперника» на дуэль. Знаменитая «вторая дуэль на Черной речке», к счастью, окончилась с минимальным ущербом - Волошин потерял в снегу галошу, после чего Саша Черный в одном из стихотворений назвал его «Ваксом Калошиным». Для самой Дмитриевой краткая история Черубины закончилась длительным творческим и личным кризисом - в 1911 году она вышла замуж за человека, не имеющего никакого отношения к поэзии, и уехала с ним в Среднюю Азию.

4.

Советское время не слишком располагало к полновесным литературным мистификациям. Литература была делом государственной важности, и никакие розыгрыши тут неуместны. (Надо, впрочем, убрать в скобки сложный вопрос о полнозвучных русских версиях эпосов народов СССР, создававшихся опальными столичными интеллигентами.) Но с начала 90-х «виртуальные авторы» густо заполнили книжные страницы. Большей частью - сугубо коммерческие и одноразовые. Но из них «проклюнулся» и тот, что стал хорошо нам известным брендом. Сейчас странно вспомнить, но в еще в 2000 году тщательно сохранял тайну своего авторства, потому что стеснялся этого занятия, сочинения занимательных ретродетективов, перед своими друзьями-интеллектуалами.

5. Натан Дубовицкий

Автор наделавшего много шуму в 2009 году остросюжетного романа «Околоноля», чье истинное лицо так до сих пор официально и не раскрыто - хотя косвенные «улики» достаточно красноречиво указывают на высокопоставленного представителя российского политического истеблишмента. Но он не спешит подтверждать свое авторство - не будем спешить и мы. С виртуальными авторами веселее. И не только 1 апреля .

От псевдонимов до дружеского розыгрыша в среде российских литераторов оказалось очень близко. На первых порах такие розыгрыши не носили характера игры и были простыми «попытками» представить свои произведения под чужой фамилией. Тут нелишне вспомнить и классические «Повести Белкина», принадлежавшие Пушкину, и «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой» пера Мятлева. Впрочем, настоящие творцы в этих случаях не планировали «скрываться» от читателей и проставляли свои настоящие фамилии на обложках. Однако дальше в среде отечественных сочинителей начались действительные игры и мистификации.

Так, известно, что в середине 19 века появляется публикация поэмы «Адвокатство женщины», подписанная некоей Евгенией Сарафановой. Издательство «Пантеон» публикует эту поэму, а затем получает письмо от «автора», в котором осчастливленная выходом произведения женщина благодарит издательство и просит немного денег, так как она на самом деле является «девушкой бедной». «Пантеон» отсылает гонорар, а затем объявляется и настоящий автор - Г.П.Данилевский. Позднее, чтобы развенчать домыслы по поводу авторства этой поэмы, он включает её в свое собрание сочинений.

Однако хоть и господин Данилевский не был единственным мистификатором такого рода (действительно, подобных розыгрышей в тот период было немало), мы остановимся лишь на двух самых крупных событиях-розыгрышах, масштаб которых превосходил все известные ранее попытки мистификаций.

Козьма Прутков - играем по-серьезному!

Этот розыгрыш был проведен по всем правилам продуманной постановки и в соответствии с жанром городского фольклора. В этой мистификации присутствовали - авторы, режиссеры, актеры, к тому же объединенные между собой «кровным родством». Все они были братьями Толстыми: Алексей Константинович (известный писатель) и его три двоюродных брата - Александр, Владимир и Алексей (Михайловичи Жемчужниковы), выбравшими один коллективный псевдоним - Козьма Прутков.
Правда, вначале Козьма, конечно, был Кузьмой. И появился впервые как творческий опыт 4 авторов в приложении «Современника» - «Литературном ералаше».

Литературоведы, впоследствии анализировавшие этот феномен, пришли к выводам, что Козьма Прутков имел не только «коллективного» родителя, но и «коллективный» прообраз, поскольку в прототипе героя этой мистификации исследователи увидели и лирического поэта того времени В.В.Бенедиктова, и Фета, и Полонского, и Хомякова…

Прутков, соблюдая все требования и условности присутствия в литературе, имел и собственную биографию, и социальный статус.

Так, родился этот «писатель» в 1803 году, 11 апреля. Служил в молодости в гусарском полку, затем отставка и гражданское поприще - служба в Пробирной палате, где он достиг чина статского советника и должности директора. В печати Прутков появляется в 1850 году, а отходит в мир иной в 1863 13 января. То есть его литературная деятельность ограничена всего лишь 13 годами, но, тем не менее, популярность Пруткова - велика.

Первые «ростки» разоблачения были обнаружены уже в биографии, поскольку хоть сама Пробирная палата действительно существовала, должности директора в ней - не было. На самом деле учреждение, именовавшееся так, принадлежало ведомству департамента горных и соляных дел при Минфине, где имелись и Московская и Санкт-Петербургская палаты, что занимались испытанием и клеймением серебра и золота. У Пробирной палаты Северной столицы, конечно, был и свой юрадрес - набережная Екатерининского канала, 51. Причем, просуществовало это заведение там до 1980 года. Впрочем, городской фольклор Питера сохранил это название и до наших времен - так именуют и Институт метрологии, который находится на Московском проспекте, 19. Раньше он был Палатой мер и весов, и там действительно ставились соответствующие пробы.

Помимо придуманных «официальных данных» писатель Козьма Прутков был наделен реальными чертами своими «родителей», которые на тот момент уже были поэтами (преимущественно известен А.К.Толстой), принадлежали к «золотой молодежи» столицы, слыли «зубоскалами» и остряками. За плечами этих баловников действительно были поразительные проделки, будоражившие и веселившие столицу.

Например, однажды Александр Жемчужников устроил переполох, когда переодевшись во флигель-адъютантский мундир, объехал за ночь всех крупных архитекторов столицы и раздал им приказание явиться во дворец, поскольку

На работу он являлся в идеальном костюме, лакированных ботинках и накрахмаленном воротничке. Среди богемы он слыл «арбитром должного вкуса» и даже велел своим сотрудникам приходить на службу во фраках. Такая уж изысканная эстетика и претенциозная элегантность могла и претендовать на почти норму в культуре тех лет.

Прослушав невзрачную хромоножку, Маковский отвергает ее стихи…

Разумеется, в его представлениях современная поэтесса должна была соотноситься с образом недоступной и демонической дамы, светской львицы и красавицы.

Казалось бы, сюжет исчерпан? Елизавете закрыт доступ к литературе навсегда. Но тут вмешивается судьба в виде другого поэта - Максимилиана Волошина. Это был очень талантливый и неординарный человек. Какое-то время Волошин тоже сотрудничал с «Аполлоном», хотя и не сникал у его главного редактора особых симпатий лично. Волошин был киевлянином, часть жизни проработал в Москве, часть в Коктебеле. С Петербургом у этого поэта не сложилось понимания, он не любил этой столицы. Здесь Волошин словно был чужой. Напротив, в своем доме в Коктебеле он устраивал совсем иную жизнь - с розыгрышами, шутками, шаржами и очень чуткими встречами для своих друзей. Впрочем, Максимилиан Волошин достоин отдельного и подробного рассказа.

Так вот именно Волошину приходит идея наказать за снобизм и чрезмерное эстетство Маковского и таким образом защитить Дмитриеву (к слову, легенда говорит, что и сам поэт был неравнодушен к этой «дурнушке»). Так в столице был «воскрешен» уже подзабытый со времен Пруткова жанр литературной мистификации.

Совместно с Дмитриевой Волошин создает необходимый и «желанный» для богемы образ роковой красавицы, имеющей к тому же потомственные корни в Южной Америке! Имя составляется из имени героини (Гарта-Черубина) одного американского писателя и одного из имен нечистой силы - Габриак. Вышел красивый романтический псевдоним - Черубина де Габриак.

Стихи за подписью этой дамы были изложены на красивой и дорогой бумаге, запечатаны сургучом с надписью на печати - «Vae vintis!» или «Горе побежденным».

Волошин немного надеялся, что эта надпись «откроет глаза» Маковскому. Целью мистификаторов была публикация стихов Дмитриевой, и она была достигнута! Роковая дама стала литературной сенсацией столицы. Как положено, все сочинители сразу были очарованы и влюблены в таинственную незнакомку. И даже Маковский отсылал поэтессе роскошные букеты. Её стихи знали все, о ней говорили все, но никто ее не видел.

Как водится, мистификация не обошлась без любовных «приключений» и даже дуэли. Об этой романтической истории мы писали в рубрике литературных дуэлей . Именно из-за Черубины сошлись тогда на Черной речке Волошин и Гумилев. Первый защищал честь дамы, второй жаждал сатисфакции за пощечину, которую получил от Макса. В предыстории этой дуэли - приглашение Гумилева выйти за него замуж, на которое Черубина ответила отказом, получив который Гумилев публично отзывается о таинственной незнакомке в оскорбительных и откровенных выражениях.

Дуэль была бескровной, но с последствиями разоблачения. Считается, что Елизавету Ивановну стала мучить совесть, и она решила прекратить мистификацию, сознавшись Маковскому во всем.

Черубина является с повинной, Маковский ошеломлен, но делает вид, что он был в курсе авантюры.

Игра закончена…

Интересно, что жизнь преподавательницы начальных классов со скромной зарплатой в дальнейшем тоже осталась тайной. Так, никому достоверно неизвестно ничего о её жизни, месте захоронения. Будто скончалась она не то в 1925, не то в 1931, не то в Туркмении, не то на Соловках. Известно, что в замужестве она - Васильева, и якобы с мужем была отправлена в ссылку по «Академическому делу». Впрочем, уже в наше время был издан еще один сборник ее стихов уже под настоящей фамилией, и они оказались совсем не бесталанными…