Читать полную версию правило виноделов джон ирвинг. "Правила виноделов": роман Джона Ирвинга

Традиционные устои - не то, что моральные принципы, уверенность в своей непогрешимости, не религиозность. Критиковать одно вовсе не значит нападать на другое.

Шарлотта Бронте. 1847 г.

В рабочем порядке аборт можно определить как прерывание беременности на стадии нежизнеспособности плода.

Доктор медицинских наук Г. Дж. Болдт. 1906 г.

Глава первая

Усыновленный Сент‑Облаком

В больнице при отделении мальчиков сиротского приюта, что в Сент‑Облаке, штат Мэн, работали всего две медсестры: среди прочих обязанностей им было предписано давать имена новорожденным и следить за тем, чтобы их крохотные пенисы хорошо заживали после обязательного обрезания. В те дни (1920‑е годы) все мальчики, появившиеся в Сент‑Облаке, подвергались обрезанию, поскольку приютский врач в Первую мировую войну немало намучился (по разным причинам) с необрезанными солдатами. Этот врач, по совместительству заведовавший отделением мальчиков, особой религиозностью не отличался: для него обрезание было не обрядом, а чисто медицинской операцией, проводимой в гигиенических целях. Звали его д‑р Уилбур Кедр, и, хотя от него всегда исходил легчайший запах эфира, одна из сестер, думая о нем, нет‑нет и вспоминала твердую, долговечную древесину хвойного дерева, имеющего то же название. Что касается имени Уилбур, она его терпеть не могла; самая мысль, что столь идиотское сочетание звуков приходится произносить вместе с такой солидной фамилией, казалась ей оскорбительной.

Другая медсестра пребывала в уверенности, что влюблена в у д‑ра Кедра. И когда была ее очередь давать имя младенцу, она частенько нарекала его Джоном Кедром, или Джоном Уилбуром (ее отца звали Джон), или еще Уилбуром Уолшем (Уолш - девичья фамилия матери). Несмотря на чувства, питаемые к д‑ру Кедру, его фамилия всегда оставалась для нее только фамилией, не вызывая никаких древесных ассоциаций. Ей имя Уилбур нравилось - такое удобное, делай что хочешь - хоть имя, хоть фамилию. Когда же «Джон» ей надоедал или вторая медсестра пробирала ее за скудость воображения, пределом ее изобретательности были Роберт Кедр или Джек Уилбур, ей было, по‑видимому, невдомек, что Джек - ласкательное от Джона.

Если бы наш герой получил свое имя от этой романтической дурочки, он, скорее всего, был бы Кедр или Уилбур в сочетании с Джоном или Робертом, что уж совсем было бы скучно. Но в тот раз имена давала другая сестра, и он стал Гомером Буром.

Отец этой медсестры занимался бурением колодцев - делом честным, нелегким, требующим терпения и точности - и, по ее убеждению, обладал всеми перечисленными качествами, что придавало слову «бурение» серьезный, глубокий, даже фундаментальный смысл. А Гомером звали одного из бесчисленных котов, живших в ее семье. Эта медсестра, все звали ее сестра Анджела, редко повторялась, давая имена своим подопечным; зато бедняжка сестра Эдна умудрилась создать трех Джонов Уилбуров и даже двух Джонов Кедров Третьих. Сестра Анджела хранила в памяти неисчерпаемый запас полезных и звучных слов, которые с успехом использовала в качестве фамилий, взять хотя бы Мейпл, Филдз, Бук, Хилл, Нот, Дей, Уотерс (и это лишь малая часть), и чуть менее внушительный список имен, почерпнутый из семейных анналов: часть из них принадлежала близким и дальним родственникам, остальные - покойным и здравствующим четвероногим любимцам (Феликс, Фаззи, Дымка, Кудри, Джо, Лужок, Эд и т.д.).

Правила виноделов

The Cider House Rules

Другие названия: Правила Дома сидра

Жанры/поджанры: Реализм

Общие характеристики: Социальное| Психологическое

Место действия: Наш мир (Земля)(Америка(Северная))

Время действия: 20 век

Сюжетные ходы: Становление/взросление героя

Линейность сюжета: Линейный

Возраст читателя: Для взрослых

Роман классика американской литературы Джона Ирвинга - это современная сага о семье, живущей в нашем абсурдном и бессмысленном мире, члены которой пытаются, каждый по-своему, обрести гармонию и установить равновесие между вечным и преходящим.

Издания на иностранных языках:

Доступность в электронном виде:

Этот человек настолько мастерски умеет рассказывать истории, что выбирает для повествования не просто хорошие, а. особые истории, которые ни один другой рассказчик не смог бы рассказать. Не все из них придутся нам по нраву, но обязательно найдется хотя бы одна, которая заворожит и затянет, как эта - «Правила Дома Сидра».

Это - прекрасная книга, прекрасная история и прекрасный фильм.

Герои Джона Ирвинга - это всегда. не то, что вы ожидаете. Сюжет тоже обязательно удивит много раз. Это непредсказуемое путешествие, без всяких предупредительных знаков, впрочем тем, кто еще не читал книгу, скажу одно - поездка обязательно оставит у вас добрую и немного растерянную улыбку. В этой книге есть две прекрасные жемчужины - отношения одного из главных героев с его близкими друзьями, как символ свободы и другой жизни, о которой он мечтал, и привязанность героя к оставленному позади прошлому, которая, в конце концов, и окажется сильнее, возвратив его в то место, которое он рассчитывал покинуть навсегда, - домой.

Чудесная книга, чудесная. Светлая, необыкновенно светлая. Кажется: сейчас, вот сейчас произойдёт трагедия, сейчас всё будет плохо и ужасно, но из «Правил Дома сидра» бьёт свет, бьёт необыкновенным лучом. Эта книга ценна маленькими историями, вложенными в неё, блестящими маленькими историями, составляющими этот величественный, великолепный мир Ирвинга. Особенно потрясает та маленькая история, когда герой узнаёт, что у него - болезнь Альцгеймера, и радуется, и все радуются, и это счастье сквозь слёзы, потому что он же не пьяница, он не идиот, он просто болен, и значит - им можно гордиться, и пусть это страшная болезнь, но она означает, что он не сломлен. И так все герои этой книги - они не сломлены. Они прекрасны.

Уважаемый Джон Ирвинг, в других местах на земле мы любим читать истории взросления и семейные саги. С большим количеством страниц, раскрытием тайных грязных историй и чистых помыслов даже второстепенных героев. С юмором и возможно эротическими моментами. Но у Вас мы не нашли такого. Точнее весь этот любимый реализм пахнет эфиром и ранними грейвенстинами, которые так хороши для пирогов, что говорит о том, что будет больно и вкусно.

Роман не даёт читателю спокойно перелистывать первые страницы, засыпая с книгой на коленях, первая четверть романа предельно жёстка и подобна корочке на пироге. Захочешь – разгрызёшь и доберёшься до начинки, нет – роман тебе не по зубам и не твоё это вовсе. Отбор.

Истории Рассказчика, даже с многократными повторами (в отличие от приёма соседа по штату Мэн для создания напряжения) не надоедают. Момент с постоянной сменой объекта повествования, как оркестр, где слышен каждый отдельный инструмент. Красиво.

Об экранизации красноречиво поведала Ваша бессловесная роль в этом фильме. Слов нет. Отдельное, не сравниваемое произведение.

А заглавие? Что значит? Всё просто. Правил нет, потому что мы не можем их прочитать, поэтому не нужно переживать об их нарушении.

Их нарушении. Точно.

“Согласно д ру Кедру, лагерь лесорубов «Облачный» стал Сент Облаком «благодаря пристрастию ревностных католиков, населявших глухие углы штата, цеплять эту приставку к любому названию, как будто она могла облагородить самое мерзопакостное место»”. Доктор Уилбур Кедр – царь и бог этого места. Он помогает женщинам, которые по тем или иным причинам не могут позволить себе иметь ребенка: либо делает аборты (тогда – в 20-е годы – запрещенные в США), либо оставляет новорожденных детей, “принцев Мэна, королей Новой Англии”, в приюте.

Гомер Бур – любимый воспитанник и ученик доктора Кедра. Однако он покидает его – уезжает работать в яблоневом саду фирмы “Океанские дали”. Он подружится с сыном хозяев, Уолли Уоррингтоном, и… влюбится в его невесту Кенди. А когда Уолли отправится на войну… Впрочем, раскрывать все перипетии этой длинной истории я не стану.

“Правила Дома сидра” – семейная сага, но странная ее разновидность. Семьи как таковой, вопреки аннотации, здесь нет вовсе, зато есть сироты, одинокие мужчины и женщины, нетрадиционные связи, любовные треугольники… Все это обильно полито сиропом: это самый сентиментальный роман Ирвинга. Но и самый циничный – такое обилие физиологических подробностей (в основном медицинско-гинекологического характера) вы вряд ли где еще встретите. Кроме учебника по акушерству и гинекологии, разумеется.

Это не Диккенс, скорее пародия на него. Или несерьезный Апдайк, если хотите. Впрочем, как и в “Мире глазами Гарпа”, цинизм не убивает в Ирвинге человечности. Может, отсюда передозировка сиропа: постоянное “я тебя люблю” самых разных героев друг к другу, их мучительные размышления о природе любви. “Не презирай компромисса, путь служения людям не всегда выбираешь сам. Ты говоришь, что любишь ее. Так служи ей. Возможно, ты видишь это служение не так, как она. Но если ты ее действительно любишь, дай ей то, что ей больше всего сейчас нужно, не ставя никаких условий. И не жди за это награды,” – совсем не по-ирвинговски пишет пожилой доктор Кедр своему воспитаннику…

Джон Ирвинг — Правила виноделов

Джон Ирвинг — Правила виноделов краткое содержание

Классическая сага о любви и выборе от блистательного Джона Ирвинга, автора таких мировых бестселлеров, как «Мир глазами Гарпа» и «Отель „Нью-Гэмпшир“», «Правила виноделов» и «Сын цирка», «Молитва об Оуэне Мини» и «Мужчины не ее жизни». Итак, молодой доктор приезжает в провинциальный городок работать в приюте для сирот. Он помогает женщинам этих сирот рожать, он воспитывает брошенных ими детей… Это книга о том, что каждый мечтает о семье, особенно сирота. Это книга о простых жизненных правилах, которых должны придерживаться люди, если они хотят оставаться людьми, об обязательствах, которые настоящие люди берут на себя и выполняют, и о призвании, которое, как ни крути, есть у каждого в жизни, но не всякий его найдет.

Киноверсия романа, снятая Лассе Хальстремом (в ролях Тоби Магуайр, Шарлиз Терон, Майкл Кейн), была номинирована на семь «Оскаров» и два «Оскара» получила, причем один из них достался самому Ирвингу – за лучший сценарий.

Книга также выходила под названием «Правила Дома сидра».

Правила виноделов читать онлайн бесплатно

Традиционные устои – не то, что моральные принципы, уверенность в своей непогрешимости, не религиозность. Критиковать одно вовсе не значит нападать на другое.

Шарлотта Бронте. 1847 г.

В рабочем порядке аборт можно определить как прерывание беременности на стадии нежизнеспособности плода.

Доктор медицинских наукГ. Дж. Болдт. 1906 г.

В больнице при отделении мальчиков сиротского приюта, что в Сент-Облаке, штат Мэн, работало всего две медсестры: среди прочих обязанностей им было предписано давать имена новорожденным и следить за тем, чтобы их крохотные пенисы хорошо заживали после обязательного обрезания. В те дни (1920-е годы) все мальчики, появившиеся в Сент-Облаке, подвергались обрезанию, поскольку приютский врач в Первую мировую войну немало намучился (по разным причинам) с необрезанными солдатами. Этот врач, по совместительству заведовавший отделением мальчиков, особой религиозностью не отличался: для него обрезание было не обрядом, а чисто медицинской операцией, проводимой в гигиенических целях. Звали его доктор Уилбур Кедр, и, хотя от него всегда исходил легчайший запах эфира, одна из сестер, думая о нем, нет-нет и вспоминала твердую, долговечную древесину хвойного дерева, имеющего то же название. Что касается имени Уилбур, она его терпеть не могла; самая мысль, что столь идиотское сочетание звуков приходится произносить вместе с такой солидной фамилией, казалась ей оскорбительной.

Другая медсестра пребывала в уверенности, что влюблена в доктора Кедра. И когда была ее очередь давать имя младенцу, она частенько нарекала его Джоном Кедром, или Джоном Уилбуром (ее отца звали Джон), или еще Уилбуром Уолшем (Уолш – девичья фамилия матери). Несмотря на чувства, питаемые к доктору Кедру, его фамилия всегда оставалась для нее только фамилией, не вызывая никаких древесных ассоциаций. Ей имя Уилбур нравилось – такое удобное, делай что хочешь – хоть имя, хоть фамилию. Когда же «Джон» ей надоедал или вторая медсестра пробирала ее за скудость воображения, пределом ее изобретательности были Роберт Кедр или Джек Уилбур, ей было, по-видимому, невдомек, что Джек – ласкательное от Джона.

Отец этой медсестры занимался бурением колодцев – делом честным, нелегким, требующим терпения и точности, – и, по ее убеждению, обладал всеми перечисленными качествами, что придавало слову «бурение» серьезный, глубокий, даже фундаментальный смысл. А Гомером звали одного из бесчисленных котов, живших в ее семье. Эта медсестра – все звали ее сестра Анджела, редко повторялась, давая имена своим подопечным; зато бедняжка сестра Эдна умудрилась создать трех Джонов Уилбуров и даже двух Джонов Кедров Третьих. Сестра Анджела хранила в памяти неисчерпаемый запас полезных и звучных слов, которые с успехом использовала в качестве фамилий, взять хотя бы Мейпл, Филдз, Бук, Хилл, Нот, Дей, Уотерс (и это лишь малая часть), и чуть менее внушительный список имен, почерпнутый из семейных анналов: часть из них принадлежала близким и дальним родственникам, остальные – покойным и здравствующим четвероногим любимцам (Феликс, Фаззи, Дымка, Кудри, Джо, Лужок, Эд и т. д.).

Разумеется, большинство сирот недолго носили придуманные сестрами имена. Мальчикам было легче подыскать семью еще в младенческом возрасте, и многие не только не знали полученного при рождении имени, но не помнили даже сестер Анджелу и Эдну – первых женщин, заботившихся о них в этом мире. Более того, доктор Кедр строго придерживался правила не сообщать приемным родителям любовно придуманное имя. В Сент-Облаке считалось, что ребенок, покинув приют, начинает новую жизнь; и все-таки, если мальчик задерживался в приюте, сестре Анджеле и сестре Эдне, да и самому доктору Кедру было нелегко смириться, что их Джон Уилбур или Джон Кедр (а также Хилл, Кудри, Мейпл, Джо, Нот или Дымка Уотерс) будет всю жизнь зваться как-то иначе.

А вот Гомер сумел-таки сохранить данное ему при рождении имя; он столько раз возвращался в Сент-Облако после неудачных усыновлений, что работники приюта не устояли перед его очевидной целеустремленностью и приют стал для него отчим домом. Нелегко было на это пойти, но сестра Анджела, сестра Эдна и в конце концов сам доктор Кедр были вынуждены согласиться, что Гомер Бур неотторжим от Сент-Облака. И оставили всякие попытки подыскать упрямцу семью.

Сестра Анджела, обожавшая кошек и сирот, заметила однажды, что Гомер Бур, должно быть, очень полюбил придуманное ею имя, раз так упорно боролся за право его носить.

Городок Сент-Облако, что в штате Мэн, почти весь девятнадцатый век был лагерем лесорубов. Лагерь с годами превратился в поселок, выросший вокруг лесопильного завода, который был построен в речной долине на ровной местности, что облегчало прокладку первых дорог и транспортировку тяжелого оборудования. Первыми поселенцами были франкоканадцы – лесорубы, пильщики и вальщики леса, затем появились трелевщики, сплавщики, за ними проститутки, бродяги, грабители, и наконец была построена церковь. Первоначально лагерь просто называли «Облачный», потому что стоял в низине и облака над ним подолгу не рассеивались. По утрам над бурной рекой висел густой туман; а в трех милях вверх по течению ревели пороги, и воздух в окрестностях, включая поселок, был насыщен водяной пылью. Когда сюда пришли первые лесорубы, безжалостному истреблению леса мешали единственно несметные полчища комаров и другой мошкары; эти исчадия ада предпочитали густые туманы безветренных долин внутренних районов Мэна морозному воздуху гор и яркому солнцу океанского побережья.

Доктор Кедр был не только врач и заведующий отделением мальчиков (он и основал этот приют), но взял еще на себя обязанности летописца Сент-Облака. Согласно доктору Кедру, лагерь лесорубов «Облачный» стал Сент-Облаком «благодаря пристрастию ревностных католиков, населявших глухие углы штата, цеплять эту приставку к любому названию, как будто она могла облагородить самое мерзопакостное место». К этому времени (спустя полвека после прихода первых лесорубов) лагерь уже превратился в поселок при лесопильном заводе. Лес вокруг на многие мили был вырублен, бревна больше не загромождали реку, исчезли хижины, где ютились изувеченные лесорубы – придавленные деревом или упавшие с него; теперь взор привлекали высокие аккуратные штабеля свежераспиленных досок, сохнущих под неярким затуманенным солнцем. Весь поселок был припорошен опилками и древесной пылью, зачастую невидимой невооруженным глазом, но дающей о себе знать астматическим свистом, чихом и свербящими носами жителей. На смену синякам и переломам пришли порезы, швы, шрамы; местные страстотерпцы гордо демонстрировали глубокие раны (а иногда отсутствие частей тела), нанесенные острыми зубьями пил. Пронзительный вой пилорам был столь же присущ Сент-Облаку, как туманы, испарения, влажность, изнуряющие население внутренних районов Мэна в долгие, холодные, со снегопадами зимы и делающие невыносимой удушливую жару лета, когда единственное облегчение приносили редкие ливни с грозами.

“Правила виноделов” (“Правила дома сидра”) “Cider house rules”, Джон Ирвинг

Об авторе: Джон Ирвинг – американский писатель, лауреат Америкаской книжной премии за роман «Мир глазами Гарпа», и двух оскаров за сценарии к прекрасным фильмам «Мир глазами Гарпа» и «Правила виноделов». Главный в литературе борец за свободу человеческой личности, и – в частности за права женщин – а так же, по совместительству, абсолютный гений.

О книге: «Правила…» изначально выглядят, как роман о взрослении, навеянный Диккенсом.
Но – на более глубоком уровне – это манифест, размышление об абортах, или, точнее, о праве человека распоряжаться жизнью: своей и – окружающих. Действие разворачивается в 40-е годы, в детском приюте Сэнт-Клауд, где живут дети, от которых отказались родители, и, среди них, главный герой, Гомэр Бур, «вечный сирота». Сэнт-Клауд отличается от других приютов – здешний заведующий, доктор Кедр, каждый день нарушает закон (или лучше так: Зако-о-о-он! — с прописной и с восклицательным!): он делает аборты. Бесплатно.
Автор и его герои пытаются ответить на вопрос: является ли аборт гуманным?
Что хуже: убить неродившийся плод или дать жизнь новому сироте?
Имеет ли женщина право выбрать, что ей делать со своим телом, или же закон должен заставить ее? И какие последствия несет в себе это слово – «заставить».
«Правила дома сидра» – это, пожалуй, единственный роман Ирвинга, где автор позволяет себе прямые высказывания, с привлечением статистики смертей и прочими цифрами. Его довод прост: ужесточение законов (Зако-о-онов!) никогда не приводит к улучшению ситуации, только – к жертвам. Запрет абортов в США, например, в свое время привел к появлению нелегальных «абортариев», где женщины часто умирали прямо на столе у недоучки-мясника.
Ирвинг не пускается в демагогию, наоборот, каждый свой тезис он подкрепляет серьезным аргументом: он предлагает читателю взглянуть на мир глазами молодой, беременной женщины, живущей в стране с ханжескими законами. Возможно, она совершила ошибку, поддалась соблазну, и от нее отвернулись все, включая родителей – и что ей делать? Родить ребенка – и растить его самой? Легко сказать, а что если ее изнасиловали? Что, если эмбрион в ее чреве — совсем не плод любви? Что тогда? И даже хуже — ведь у нее нет ни образования, ни денег, ни перспектив. Какое будущее она сможет подарить такому ребенку? Она слаба, она в отчаянии – что ей делать?
Как бы ни пытались политики напирать на «мораль» и «нравственность» и даже на «законы Божьи» (Зако-о-о-оны! Бо-о-о-ожьи!), правда гораздо проще: женщина в отчаянии нуждается в помощи, и в данном случае помощь – это то, чего «закон о запрете абортов» ее лишает, автоматически превращая в преступницу.
Ирвинг дает неожиданный угол обзора: можно бесконечно рассуждать о том, является ли аборт убийством – но проблема в другом: люди так увлечены философскими спорами о «жизни эмбриона», что забыли о более важных вещах: о жизни его матери, и о его собственной жизни после рождения. Какая она будет – эта жизнь? Кто будет заботиться о ней/о нем? Закон?

Действие романа не случайно разворачивается в детском приюте. Сэнт-Клауд – это тоже метафора: своеобразный ад, куда ссылают ненужных детей. Детей, рожденных тем самым законом (Зако-о-о-оном!), и им же отвергнутых – у них нет прошлого, нет прав, и – как следствие – проблемы с адаптацией в обществе, комплекс чужаков.
«Наши законы настроены не на справедливость, а на увеличение количества страданий», — говорит доктор Кедр. Сначала мы ломаем жизнь женщине, лишая ее выбора, а потом – ее ребенку, появившемуся на свет в мире, где ему никто не рад. Просто потому, что так сказал правительственный унтер Пришибеев, который борется «за нравственность» и «против растления».

interesnyeknigi.ru

Фильм Правила виноделов

Вместе с фильмом «Правила виноделов» также смотрят

Съемочная группа

Знаете ли вы, что

Сцены в сиротском доме сняты в Государственной больнице города Нортгемптон, заброшенной психиатрической лечебнице Нортгемптона. штат Массачусетс.
Фильм должен был поставить Филлип Борсос, но режиссер умер от лейкемии еще до начала съемок. Другой претендент на режиссерское кресло – Майкл Уинтереботтом – отказался от участия в проекте из-за затянувшегося процесса подготовки к съемкам.
Джон Ирвинг писал сценарий по своему роману с расчетом на то, что его сын сыграет роль Уолли Уорингтона. Однако процесс подготовки к съемкам длился более десяти лет, к этому времени Колин Ирвинг стал слишком стар. В итоге он сыграл роль офицера, который приезжает на ферму сообщить известия об Уолли.
Автор романа и сценария «Правил виноделов» Джон Ирвинг сыграл в фильме эпизодическую роль станционного смотрителя.
Сироту, которого рвет из-за того, что он съел все тесто, зовут Стирфорд. Стирфорд – имя одного из друзей главного героя в книге Чарльза Диккенса «Дэвид Коперфильд», которую Гомер читает детям перед сном.
До Тоби Магуайера на роль Гомера рассматривались Леонардо ДиКаприо, Итан Хоук, Эдвард Нортон, Райан Филлипп, Джозеф Гордон-Левитт, Джеймс Франко, Джейк Джилленхол, Пол Уокер, Марк Уолберг, Мэтт Дэймон и Бен Аффлек.
На роль Кэнди Кендалл рассматривались Лив Тайлер и Тори Спеллинг.
Каждый вечер в спальне доктор Ларч говорит фразу: «Спокойной ночи, принцы Мэйна, короли Новой Англии». Это может быть аллюзией на книгу пророка Михея, стих 1:3 «слушайте, главы Иакова и князья дома Израилева…»

Ошибки в фильме

Когда сироты смотрят фильм про Кинг-Конга, на экране гигантская обезьяна срывает одежду с Энн Дэрроу. Эту сцену вырезали из фильма вскоре после премьеры, она не была доступна зрителям до 1971 года.
Когда Гомеру приносят посылку с медицинской сумкой, на свертке имеются марки, которые были выпущены 29 апреля 1950 года в честь инженеров железнодорожного транспорта (действие фильма происходит в 40-е годы прошлого века).
Во время сцены в машине Гомер и Кэнди приехали в автомобильный кинотеатр с широкоформатным экраном. Таких экранов не было до 1953 года.
В финале фильма на железнодорожной станции можно заметить на соседних путях вагоны, выпущенные в 1960-х годах и позже.
Несколько деревянных ловушек для омаров, включая тот, что берет Кэнди, не имеют грузил на дне, это делает их непригодными для использования.
Когда Кэнди и Гомер приходят на пляж, можно услышать шум прибоя, но море в это время спокойное.

В Новой Англии, в местечке под названием Сент-Клауд находится сиротский приют. Здесь же принимают роды у женщин, которые хотят отказаться от новорожденных, при необходимости делают запрещенные в то время в США (середина 40-х годов прошлого века) аборты. Возглавляет приют доктор Ларч, ему помогают сестры Анджела и Эдна. Те дети, которым не удается подобрать приемных родителей, остаются в приюте до совершеннолетия. Одним из таких неудачников стал Гомер Уэллс. Его два раза пытаются усыновить – и в обоих случаях возвращают в приют. Мальчик проявляет способности к медицине, и доктор Ларч обучает его всем тонкостям акушерского дела, гинекологии и педиатрии. Доктор Ларч заботится обо всех сиротах, но по-настоящему отцовские чувства он испытывает только к Гомеру. Подросший парень помогает своему наставнику в его ежедневных делах, для остальных воспитанников приюта он становится старшим братом. Доктор читает детям на ночь книги, показывает один имеющийся в его распоряжении фильм про Кинг-Конга. И каждый раз на ночь благословляет ребятишек фразой: «Спокойной ночи, принцы Мэйна, короли Новой Англии». А еще Ларч любит подышать под хорошую музыку эфиром. Доктора и его ученика разделяют этические принципы: Гомер идейный противник абортов, хотя и не возражает, когда Ларч делает такие операции.

В приют приезжает пара: девушка Кэнди Кендал и ее возлюбленный, лейтенант Уолли Уортингтон. Кэнди беременна, она не хочет оставить ребенка, ведь Уолли (военный летчик) вскоре отправляется на фронт в Восточную Азию. Ларч делает девушке аборт, а Гомер решает покинуть приют и отправляется вместе с Уолли и Кэнди на побережье Новой Англии. Ларч не одобряет решение Гомера. Он не выходит попрощаться с ним, но перед отъездом вручает молодому человеку рентгеновский снимок его сердца. У Гомера порок, ему нельзя волноваться.

На побережье Гомер устраивается работать на ферму, которой владеет мать Уолли. Здесь выращивают яблоки и делают из них сидр. Занимается этим бригада сезонных сельхозрабочих. Ее возглавляет мистер Роуз, с ним работает его дочь Рози. В бригаде в основном негры. Гомер органично вписывается в коллектив и приобретает необходимые навыки сбора яблок.

Уолли отправляется на войну. Кэнди страдает от одиночества, поэтому все свободное от работы время Гомер проводит с ней. Молодых людей охватывают нежные чувства, они вступают в любовную связь. На зиму сезонники уезжают в теплые края, а Гомер остается на ферме. Он помогает отцу Кэнди, который промышляет ловлей омаров, работает в саду.

В Сент-Клауд назревают перемены. Попечительский совет хочет подыскать замену стареющему доктору Ларчу. Тот пытается привлечь на это место Гомера. Ларч готовит для молодого человека фальшивые документы и резюме. Теперь Гомера можно выдать за дипломированного врача, который сейчас находится в Индии, где несет миссионерскую службу. Попечительский совет согласен с такой кандидатурой, зато с этим не согласен влюбленный Гомер. Ему хорошо на ферме с Кэнди. Медицинскую сумку, которую ему прислал доктор Ларч, Гомер прячет от всех.

На следующий год на ферму возвращается бригада мистера Роуза. Гомер замечает, что Рози беременна. Они с Кэнди выясняют, что такое состояние девушки стало результатом инцеста. Отец ребенка – мистер Роуз. Гомер уговаривает семейство Роуз на аборт. Он достает хирургические инструменты из медицинской сумки, вспоминает все полученные медицинские навыки, и операция проходит успешно. Но следующей ночью происходит трагедия. Рози, неправильно истолковав намерения отца, который по-семейному хотел ее приласкать, наносит ему удар ножом и сбегает с фермы. Мистер Роуз перед смертью просит Гомера и других членов бригады сообщить полиции версию о его самоубийстве: дескать, отец очень горевал после бегства любимой дочери и не смог этого пережить.

Цепь трагических событий продолжает известие с фронта. Лейтенант Уолли сбит в небе над Бирмой, он парашютировался и добрался до своих, благополучно избежав встречи с японцами. Но ему не удалось избежать контактов с комарами. Лейтенант заразился энцефалитом, нижняя часть его тела отныне парализована. Кэнди решает расстаться с Гомером и посвятить себя уходу за инвалидом. Страдающий Гомер получает письмо из приюта: ему сообщают, что произошла случайная передозировка эфира, доктор Ларч умер.

Гомер возвращается в Сент-Клауд и занимает место своего наставника. Там его с радостью встречают воспитанники, а в их числе – Мэри Агнес, которая давно влюблена в Гомера. «Спокойной ночи, принцы Мэйна и короли Новой Англии!» – эту фразу теперь произносит новый глава Сент-Клауда.

А снимок с пороком сердца, оказывается, принадлежит не Гомеру, а другому воспитаннику приюта, умершему малышу по прозвищу Мышонок. Доктор Ларч таким образом спасал вполне здорового Гомера от отправки на фронт.

The Cider House Rules (США, 1999 г.)
Драма
Реж.: Лассе Халльстрём
В ролях: Тоби Магуайр, Шарлиз Терон, Делрой Линдо, Пол Радд, Майкл Кейн, Джейн Александр, Кэти Бейкер, Эрика Баду, Киран Калкин, Кейт Неллиган

» ПРАВИЛА ВИНОДЕЛОВ »
Иногда молодые люди покидают свой дом. . .
. и отправляются в дальний путь в поисках счастья.
И в дороге их согревают мечты о победе над злом, о встрече с истинной любовью.
Или о богатствах, добытых без всякого труда.
Здесь, в Сент-Клаудсе, даже решение сойти с поезда дается с трудом.
Ибо оно требует предварительного и более трудного решения.
Впустить ребенка в свою жизнь или расстаться с ним навсегда?
Люди приезжают сюда по одной единственной причине — из-за приюта.

— Доброе утро!
— Здравствуйте! Нам назначили. . .
Да, добро пожаловать в Сент-Клаудс!
Я проведу вас наверх, к доктору Ларчу. Он получил ваше письмо. . .
Я приехал сюда врачом к брошенным детям. . .
. и к женщинам, которым беременность не принесла счастья.
Я рассчитывал стать героем.
Но в Сент-Клаудсе не было такой вакансии.
В печальном и убогом мире потерянных детей героям не было места.
И тогда я стал опекуном для многих, но отцом — никому.
Хотя был среди них один.
Вот он. Его звали Гомер Уэллс.
Я назвал его в честь греческого поэта Гомера. Вы, конечно, знаете, кто это?
Конечно.
И дал ему фамилию Уэллс, потому что в его глазах была глубина.
На самом деле имя ему придумала сестра Анджела. Её отец бурил скважины.
И когда-то у нее был кот по кличке Гомер.
Прощай, Гомер!

— Спокойной ночи, принцы Мэйна.
— Нам нужен доктор.
. и короли Новой Англии!
Спокойной ночи.
Доктор! С ним что-то не так. Он не подает голоса.
Он не плакал. Сироты быстро понимают, что это бесполезно.
Лучше мы подберём себе другого.
Итак, Гомер Уэллс вернулся, а другой ребенок оказался более счастливым.
Прощай, Гомер!
Вторая семья, усыновившая Гомера, быстро преодолела его молчаливость.
Здесь его били. Он плакал, не переставая.
Не волнуйся, Гомер! Никто тебя больше не тронет!
Здесь, в Сент-Клаудсе, с каждым правилом, которое я создаю или нарушаю,
. я всегда помню, что моя главная забота — будущее моих детей.
Дважды усыновленный и возвращенный дважды.
Это не предвещало ничего хорошего.
И все же я с самого начала знал, что он — необычный ребенок.
Рядом с углом ребра и. . .
И, мысля о его будущем, я начал обучать Гомера медицине.
Гомер, если хочешь остаться в Сент-Клаудсе, научись быть полезным.
Я признаю, что наши уроки были отчасти простым выражением отцовской любви.
Гомер!
Но не сумев скрыть свою любовь и сделав приют его домом,
. не создал ли я вечного и абсолютного сироту?
Дыши глубже! Все будет хорошо!
Итак, мой прилежный ученик научился ухаживать за сиротами. . .
. и принимать на свет ненужных детей.
Не напрягайся!
Хотя я давно решил, что наша помощь чаще требуется матерям, чем их младенцам.
Я сам выбрал свой путь.
Никто не сможет сделать выбор за Гомера Уэллса.
Сент-Клаудс, щтат Мэйн. Март 1943 года.

THE CIDER HOUSE RULES

Издательство Иностранка®

* * *

Традиционные устои – не то, что моральные принципы, уверенность в своей непогрешимости, не религиозность. Критиковать одно вовсе не значит нападать на другое.

Шарлотта Бронте. 1847 г.

В рабочем порядке аборт можно определить как прерывание беременности на стадии нежизнеспособности плода.

Доктор медицинских наук
Г. Дж. Болдт. 1906 г.

Глава первая
Усыновленный Сент-Облаком

Весны в этой части Мэна не бывало вовсе, если не считать той поры марта – апреля, когда тает снег и все тонет в непролазной грязи. Весной жизнь в городе замирала; тяжелые грузовозы стоят, из дому не выйдешь, вздувшаяся от талого снега река мчится вниз как угорелая, так что и водный путь отрезан. Весна в Сент-Облаке приносила беду: пьянство, драки, изнасилования, самоубийства. Только у проституток горячая пора; щедрый весенний посев давал богатые всходы, и приют в Сент-Облаке работал без простоев.

Ну а осень? В ежедневной хронике приютских событий доктор Кедр коснулся и осени. Все его записи, кроме тех, что начинались словами «Здесь, в Сент-Облаке», предварялись вступительной фразой: «В других местах на земле…»

«В других местах на земле, – писал доктор Кедр, – осень – пора урожая. Осенью пожинают плоды весенне-летних трудов, запасаясь провиантом на долгий зимний сон природы. Здесь, в Сент-Облаке, осень длится всего пять минут».

Впрочем, какого еще климата ожидать от места, где сам собой вырос сиротский приют? Можно ли вообразить подобное заведение вблизи фешенебельных курортов? Откуда взяться сиротам в земле, текущей млеком и медом?

Ведя дневник, доктор Кедр демонстративно экономил бумагу. Писал мелким, убористым почерком на обеих сторонах листа. И конечно, не оставлял полей. «Здесь, в Сент-Облаке, – писал он, – кто, думаете, главный враг мэнских лесов? Кто тот негодяй, что плодит никому не нужных детей, загромождает реку топляком, превращает плодородные долины в пустыню, изъеденную половодьем? Угадайте, кто этот ненасытный губитель лесорубов с просмоленными руками и раздробленными пальцами, пильщиков – рабов лесопильни, чьи ладони высохли и растрескались, а от пальцев осталось одно воспоминание? И почему этот обжора требует все больше и больше леса?»

Этим главным врагом была для доктора Кедра бумага, а если точнее, бумажная компания «Рамзес». На доски леса всегда хватит, рассуждал доктор Кедр, а вот аппетит компании «Рамзес» неутолим, деревьев на нее не напасешься, особенно если не делать новых посадок. И в конце концов долина вокруг Сент-Облака совсем оголилась; там и сям полез из земли подлесок – низкорослые сосны и осинник, бесполезный, как осока; начиная от Порогов-на-третьей-миле и кончая Сент-Облаком, красного леса не осталось и в помине. Сплавлять было нечего, и компания «Рамзес», бумажный флагман Мэна, на пороге двадцатого века закрыла лесопильню, склад пиломатериалов и отправилась вниз по реке губить леса дальше.

Что же после нее осталось? Та же дрянная погода, опилки, израненные берега – огромные стволы сплавляемого леса, ударяясь о них, разрушали почву; брошенные строения – лесопильный завод с провалами пустых окон, гостиница-бордель с танцзалом на первом этаже и помещением для игры в бинго на втором, выходящем на реку, несколько бревенчатых домов и католическая церковь для канадских лесорубов, новенькая, опрятная, словно и не действовала все прошедшие годы. Впрочем, где ей было тягаться с борделем, танцзалом или даже игрой в бинго. Доктор Кедр у себя в дневнике писал: «В других местах на земле играют в покер, теннис. А здесь, в Сент-Облаке, – в бинго».

Куда же девались обитатели Сент-Облака? Все, кто работал на компанию, переехали вместе с ней вниз по реке. Но место совсем не вымерло, остались проститутки с детьми – немолодые и не слишком привлекательные. Приют церкви, не избалованный вниманием прихожан, тоже покинул Сент-Облако в кильватере компании «Рамзес». Надо же кому-то спасать человеческие души!

В «Краткой летописи Сент-Облака» (как назывался дневник) доктор Кедр документально засвидетельствовал, что по крайней мере одна из местных проституток умела читать и писать. С последней баржей, уплывающей вместе с компанией «Рамзес» в цивилизованное будущее, эта грамотея отправила письмо по адресу: «Чиновнику штата Мэн, отвечающему за сирот!»

Письмо, как ни странно, дошло до чиновника, отвечающего за сирот. Оно двигалось по инстанциям благодаря не столько «диковинности содержания», как писал доктор Кедр, сколько отчаянной мольбе о помощи. И в конце концов попало в совет здравоохранения штата Мэн. Письмо никому не ведомой проститутки подсунули, как наживку, самому младшему члену совета – «птенцу, только что выпорхнувшему из гнезда, то бишь из Гарвардской медицинской школы» (как сам себя назвал доктор Кедр). Коллеги по совету считали его безнадежно наивным либералом и демократом. В письме говорилось: «В Сент-Облаке должен быть чертов доктор, чертова школа, чертов полицейский со своим чертовым законом, потому что все чертовы мужики (их и раньше было немного) отсюда смотались и бросили беспомощных женщин и сирот на произвол судьбы!»

Председатель совета был старый, отошедший от дел врач, который искренне полагал, что из всех двуногих существ в мире только он и президент Тедди Рузвельт были сделаны не бананом.

– Почему бы вам не заглянуть в эту дыру, а, Кедр? – обратился он к молодому коллеге, не подозревая, что эта полупросьба-полуприказ очень скоро обернется для совета созданием штатного сиротского приюта. И что придет день, когда придется раскошелиться и федеральным властям. Но и этого будет мало, и взоры попечителей обратятся к менее надежным источникам финансирования – частным благотворителям.

Как бы то ни было, в 1900-е годы, когда двадцатый век, такой еще юный и многообещающий, начал свое победное шествие по планете (коснувшись и внутренних районов штата Мэн), доктор Кедр приступил к врачеванию застарелых пороков Сент-Облака. Эта работа была как будто специально создана для него. За почти двадцатилетний срок доктор лишь однажды покинул приют – когда началась Первая мировая война. Но вряд ли на войне он был более полезен. В самом деле, кому еще можно было поручить исправление зла, причиненного бумажной компанией «Рамзес», как не человеку, носящему имя дерева, неподвластного воздействию времени? У себя в дневнике, в самом его начале, доктор Кедр писал: «Есть ли на свете более подходящее место для самоусовершенствования и борьбы с окружающим злом? Зло здесь не просто цветет пышным цветом. Можно сказать, оно почти что восторжествовало».

В 192… году, когда новорожденный Гомер Бур лишился крайней плоти и получил столь звучное имя, сестра Эдна (та, что была влюблена) и сестра Анджела (та, что не была) вместе придумали для основателя приюта – прекрасного врача, местного летописца, героя войны (имевшего боевые награды) и заведующего отделением мальчиков – вполне подходящее прозвище. Они назвали его Святой Кедр. В самом деле, почему бы и нет? Это он, силой своего авторитета, насовсем оставил в Сент-Облаке Гомера Бура, ибо во всем, что касалось приюта, он был непререкаемый авторитет. Святой Кедр умудрился – и это в двадцатом веке! – найти место в жизни, где он действительно был полезен. А уразумев, что от Гомера никуда не деться, начал и его воспитывать по собственному образу и подобию.

«Так вот, Гомер, – сказал он, приняв то историческое решение, – надеюсь, ты будешь приносить пользу».

А Гомер, сколько себя помнил, всегда старался приносить пользу. По-видимому, это было свойство его характера. Его первые названые родители вернули его в Сент-Облако, решив, что с ребенком что-то неладно: он никогда не плакал. Проснутся ночью, жаловались они, а в доме ни звука. Но ведь они завели младенца, чтобы избавиться от тишины! Они опрометью бросались в детскую: уж не умер ли он? А Гомер тихонько лежал, жевал губки беззубыми деснами, гримасничал, и все. Новоиспеченные родители воображали, что он часами лежит так – мокрый, голодный – и молча терпит. Явно ненормальное явление!

Доктор Кедр пытался втолковать им, что дети в Сент-Облаке скоро привыкают сами справляться с трудностями. Как ни тряслись над своими питомцами сестры Анджела и Эдна, они физически не могли прийти на помощь каждому плачущему младенцу. И у сирот не было моды орать по ночам. Правда, в глубине души доктор Кедр сознавал, что Гомер и для Сент-Облака исключение – так редко он плакал.

Опыт подсказывал доктору Кедру, что люди, которые могут с такой легкостью отказаться от ребенка, вряд ли способны заменить сироте родителей. Из-за такого пустяка решить, что им подсунули идиота! И он не стал метать бисер перед свиньями. Гомер – крепкий, здоровый младенец, а значит, его ожидает долгий, славный жизненный путь. И он взял малыша обратно.

Вторые родители иным образом реагировали на молчание Гомера, привычку жевать губки и тихонько лежать в постельке. Они принялись его бить и выбили-таки из него нечто подобное детскому плачу. Это его и спасло.

Если раньше он стоически переносил неудобства, то теперь, поняв, что от него ждут слез и воплей, пошел им навстречу – надо же приносить пользу! – и начал закатывать концерты. А поскольку он всегда отличался кротостью нрава, то доктор Кедр, узнав, что младенец из Сент-Облака своим ором нарушает покой Порогов-на-третьей-миле, весьма удивился. К счастью, городок находился по соседству и слухи о горластом младенце распространились недели за две и скоро дошли до сестер Анджелы и Эдны, которые были арбитрами всех толков и пересудов, разнообразящих жизнь окрестных лесных, речных и бумажных городков. Услыхав, что их Гомер не дает жителям Порогов спать по ночам, и сопоставив услышанное с тем, что сами о нем знали, они прямиком двинулись к Святому Кедру.

– Это не мой Гомер! – заявила сестра Анджела.

– Он вообще не способен плакать, Уилбур, – вторила сестра Эдна, не упускавшая случая вслух произнести дорогое имя, за что нередко получала выговор от сестры Анджелы, которая находила в этом неуместную фамильярность.

– Доктор Кедр, – подчеркнуто официально обратилась она к нему, – если Гомер Бур и правда криком и плачем будит Пороги, значит эта семья, куда вы его определили, не иначе как прижигает его тельце сигаретами.

Этого, конечно, не было. Горящие сигареты были пунктиком сестры Анджелы. Она ненавидела табак: торчащая изо рта сигарета пробуждала в ней ужасные воспоминания. Однажды к ее отцу зашел канадский индеец поговорить о колодце. А ее любимец, кастрированный и потому особенно ласковый котик по имени Бэндит – у него была полосатая мордочка, точь-в-точь енот, – прыгнул индейцу на колени, а тот – какой кошмар! – возьми и ткни в его розовый нос горящую сигарету. Сестра Анджела именем этого котика своих подопечных не называла, считала, что имя Бэндит больше подходит девочке.

Так вот, семейство из Порогов не были садистами в общепринятом смысле слова. Немолодой муж, молодая жена и взрослые дети от первого брака жили все вместе. Жена очень хотела ребенка, но не беременела. И тогда родилась идея взять сироту, благо приют рядом. Но тут было одно обстоятельство, о котором семья умолчала. Незадолго перед тем дочь мужа родила вне брака ребенка, ухаживать за ним не умела, и тот без конца плакал. Семье, конечно, это не нравилось, а взрослой дочери надоело слушать попреки, она взяла свое чадо и ушла, оставив записку: «Осточертели ваши стенания. Всего вам хорошего. Надеюсь, скучать не будете».

А они, как ни странно, заскучали. Им стало не хватать милого, орущего младенца и его мамы. И однажды кто-то сказал:

– Хорошо бы у нас в доме опять плакал маленький.

Сказано – сделано, семейство отправилось в Сент-Облако и усыновило грудничка.

И надо же было случиться, что им достался самый тихий младенец. Гомер просто попал не в ту семью. Его молчание их возмутило, даже обидело. И они устроили состязание, кто первый исторгнет из младенца рев, кто заставит его громче и дольше орать.

Первый раз он заплакал от голода. Очень громко кричал от щипков и шлепков, остались, между прочим, и отпечатки зубов. Но сильней всего заливался он от испуга. Семья даже сделала открытие: дети больше всего боятся внезапности. В этом турнире они, как видно, добились блестящих личных успехов, ведь его вопли стали легендой в Порогах, где из-за шума воды вообще трудно что-то расслышать, тем более – чем-то кого-то удивить.

Река на порогах так сильно бурлила, что городок был, как ни прискорбно, идеальным местом для убийств: грохот способен был поглотить не только крик, но и выстрелы, да и с мертвым телом никаких проблем – бросьте труп в бурлящую стремнину, его закрутит и понесет до самого Сент-Облака, что в трех милях вниз по реке. Представляете себе, с какой силой кричал Гомер!

Около года сестра Анджела и сестра Эдна отучали Гомера с плачем просыпаться среди ночи и кричать из-за любого пустяка; скрипнет ли стул, хлопнет ли дверь, войдет кто-нибудь внезапно – Гомер задавал такой рев, что случайный посетитель мог бы подумать: это не приют, а застенок, где детей подвергают немыслимым пыткам.

– Гомер, Гомер, – успокаивал его доктор Кедр, а побагровевший скандалист набирал в легкие воздуха перед очередной руладой, – из-за тебя нас обвинят в человекоубийстве. И еще, чего доброго, закроют!

Сестры Эдна и Анджела, познакомившись с семейством из Порогов, похоже, испытали даже больший шок, чем бедняжка Гомер.

И даже сам Святой Кедр долго не мог прийти в себя. Ведь он лично разговаривал с каждым членом семейства – и так ужасно ошибся! Он встретился с ними еще раз, приехав забрать Гомера.

До конца жизни запомнит доктор Кедр панический страх, исказивший их лица, когда он, ворвавшись к ним, взял малыша на руки. Этот их страх заставил его задуматься над величайшей двойственностью отношения людей к детям, которая навсегда останется для него загадкой: плоть человеческая желает зачать ребенка, а ум зачастую противится. К несчастью, существуют извращенные умы, требующие, чтобы женщина родила ребенка вопреки своему желанию. Во имя чего? Зачем рождать на свет никому не нужных страдальцев?

Ну а тот, кто хочет ребенка, но не может или не умеет о нем заботиться, о чем думает? И всякий раз, размышляя об этом, доктор Кедр вспоминал испуганное до смерти семейство из Порогов-на-третьей-миле и слышал душераздирающие вопли младенца Гомера. Тот, кто видел и слышал нечто подобное, никогда не заставит женщину родить против ее воли. «Никто на свете! – записал в своем дневнике доктор Кедр. – Даже служащие компании „Рамзес“».

Имея хоть каплю здравого смысла, вы бы не стали осуждать аборты в его присутствии. А если бы стали, вам пришлось бы выслушать подробное повествование о шести неделях, проведенных Гомером в Порогах-на-третьей-миле. Именно в разговоре, а не на ученом диспуте. Такие диспуты он вообще отвергал. Он был врач-акушер, но если его просили сделать аборт, он делал, при условии, что операция не грозит здоровью женщины.

Только к четырем годам Гомер избавился от ночных кошмаров, сопровождавшихся такими воплями, что просыпались все обитатели приюта, а одна ночная няня даже уволилась («Второго такого дежурства, – сказала она, – мое сердце не выдержит»). Эти вопли так врезались в память Кедра, что еще много лет слышались ему во сне и он, ворочаясь с боку на бок, бормотал: «Гомер, Гомер, успокойся, все хорошо».

Разумеется, ночью плакали и другие дети, но так громко не плакал никто.

– Как будто его живого режут на куски, – говорила сестра Эдна.

– Или прижигают сигаретой, – качала головой сестра Анджела.

Но только Уилбур Кедр знал, какие кошмары мучат по ночам Гомера. «Как будто его подвергают обрезанию, – писал он у себя в дневнике. – Кромсают его маленький пенис кусочек за кусочком».

Третья приемная семья Гомера Бура, которую тоже постигла неудача, как и две предыдущие, обладала такими исключительными достоинствами, что если бы кто стал судить по ней обо всем человечестве, сделал бы большую глупость. Семья была идеальна во всех отношениях, иначе доктор Кедр не отдал бы туда Гомера. После истории с семейством из Порогов-на-третьей-миле доктор Кедр стал крайне осторожен.

Профессор Дрейпер и его жена, женщина лет сорока, жили в Уотервилле (штат Мэн). В 193… году, когда Гомер отправился в Уотервилл, это был весьма невзрачный университетский городок, но по сравнению с Сент-Облаком или Порогами Уотервилл мог по праву считаться очагом нравственности и просвещения. Он тоже был расположен далеко от побережья, но не в долине, а на возвышенности – здесь уже начинались предгорья, – что давало его жителям некие духовные преимущества (как и тем, кто живет на обширной равнине или затерянном среди океана острове). Эти счастливцы имеют возможность как бы глянуть за край земли. Перспектива раздвигающихся горизонтов обогащает душу. Так, по крайней мере, полагал профессор Дрейпер, прирожденный лектор и педагог.

Замкнутые долины, развивал он свою мысль, обнесенные, как оградой, лесом, ограничивающим кругозор, обладают свойством подавлять высшие проявления человеческого духа и поощрять низменные, мелочные инстинкты.

– Спокойно, Гомер, – говорила в этих случаях миссис Дрейпер. – Профессор любит ораторствовать. Не принимай его слова совсем уж всерьез.

Все в семье звали ее Мамулей; Дрейпера же никто, даже взрослые дети и внуки, не величал иначе как Профессор. Даже доктор Кедр не знал его имени. При всей его склонности к нравоучениям и витиеватой манере выражаться, он был в общем человек неплохой, легкий в общении, к тому же слушать его было всегда забавно.

– Мокрые ботинки, – однажды заявил он Гомеру, – неотъемлемая черта штата Мэн. Их следует принимать как данность. Твое решение вопроса оставлять их на подоконнике на тот маловероятный случай, что проглянет чахлое мэнское солнце, заслуживает, Гомер, всяческого уважения за оптимизм и позитивизм. Тем не менее я бы предложил тебе иное решение проблемы мокрых ботинок, которое, заметь, никоим образом не зависит от погодных условий и основано на использовании более надежного источника тепла, а именно печки. Если принять во внимание тот факт, что обувь промокает именно в те дни, когда нет солнца, то, согласись, печное решение вопроса имеет ряд неоспоримых преимуществ.

– Не принимай уж слишком всерьез, Гомер, слова Профессора, – напомнила приемышу миссис Дрейпер, которую сам Профессор всегда называл Мамулей (а Мамуля его – Профессором).

Даже если Гомер и не считал разглагольствования Профессора простыми и ясными, они его не раздражали. Пусть студенты и коллеги Дрейпера на кафедре истории считают его претенциозным занудой и разбегаются при его приближении, как кролики из-под носа добросовестной, но заторможенной охотничьей собаки. Это не могло повлиять на отношение Гомера к первому в его жизни отцу, достойному сравнения с доктором Кедром.

Гомера окружили в Уотервилле заботой, какой он никогда прежде не знал. Сестра Эдна и сестра Анджела занимались им только в экстренных случаях, а доктор Кедр скорее исполнял роль строгого, отстраненного наблюдателя, хотя и любившего его всем сердцем. Миссис же Дрейпер была настоящей «мамулей», заботливой и внимательной. Вставала задолго до его пробуждения и, пока он завтракал, пекла пирожки, которые чудесным образом оставались теплыми в ранце до полудня. Более того, она сама возила Гомера в школу на велосипеде – не по шоссе, а напрямик по пешеходным тропам; это был, как она говорила, ее моцион.

После лекций профессор Дрейпер заходил за Гомером на спортивную площадку – казалось, расписание уроков было специально составлено так, чтобы последний урок совпадал с последним занятием Профессора, – и они вместе возвращались домой. Зимой это был настоящий лыжный поход: искусство ходить на лыжах Профессор приравнивал к умению читать и писать.

«Упражнять надо и тело, и ум, Гомер», – любил повторять профессор.

Легко понять, почему этот человек произвел столь благоприятное впечатление на Уилбура Кедра. Он был живым воплощением полезности.

Честно говоря, Гомеру нравилось это размеренное, лишенное неожиданностей существование. Сирота еще больше, чем обычные дети, нуждается в незыблемом, предсказуемом распорядке жизни. Именно поэтому доктор Кедр никогда не отступал от раз и навсегда заведенного распорядка. Завтраки, обеды и ужины поглощались в строго отведенные часы. По вечерам доктор Кедр читал вслух в спальне мальчиков, начиная и кончая чтение всегда в одно время, даже если случалось остановиться на самом интересном месте. Мальчишки просили – еще немножко, хоть пять минуточек, но Святой Кедр был неумолим. «Завтра продолжим в то же время», – говорил он под вздох разочарования. Он воспитывал в сиротах то, что представлялось ему главным, – ощущение стабильности жизни. «Здесь, в Сент-Облаке, – писал он в своей хронике, – ребенок чувствует себя защищенно, поскольку уверен, что все обещанное сбывается. Обещание для него – залог завтрашнего дня. И он живет, предвкушая следующее обещание. Только так действуя, медленно, но неуклонно, можно воспитать в сироте чувство защищенности».

Это «медленно, но неуклонно» как нельзя лучше описывает образ жизни Дрейперов. Каждое действие заключало в себе полезный урок, в каждом углу уютного богатого дома находилось что-то достойное внимания, сулящее в будущем принести пользу.

– Это Руфус. Он очень старый, – знакомил Профессор Гомера со своей собакой. – Это коврик Руфуса, его владение. Когда Руфус спит в своих владениях, не буди его, он может тяпнуть.

Говоря это, Профессор будил древнего пса, тот ощеривался, клацал зубами и озадаченно принюхивался, чуя забытые запахи прошлого, – так пахло когда-то от теперь уже взрослых детей Профессора, обзаведшихся семьями и собственными детьми.

Гомер познакомился со всеми ними в День благодарения. Этот день в семье Дрейперов превращался в грандиозное празднество, способное пробудить в любой семье комплекс неполноценности. Мамуля превзошла себя в приготовлении лакомых блюд. Профессор сочинил выступления на все мыслимые и немыслимые темы: сравнительный анализ белого и темного мяса домашней птицы; последние выборы; возможные конфигурации вилок для салата; преимущества романа девятнадцатого века (не говоря уже о всех других преимуществах прошлого столетия); искусство приготовления клюквенного соуса; истинная сущность покаяния; польза физических упражнений (включая сравнительную оценку рубки дров и катания на коньках); послеобеденный сон – один из семи смертных грехов. Каждое мудреное выражение Профессора встречалось его взрослыми детьми (двумя замужними дочерьми и женатым сыном) одобрительным хором, в котором преобладали восклицания:

– Вот именно, Профессор!

– Так оно всегда и бывает!

– Истинная правда, Профессор!

Эти автоматические реплики умеренно разбавлялись любимой присказкой Мамули: «Спокойно, спокойно, не принимайте слова Профессора совсем уж всерьез!»

Гомер выслушивал это нескончаемое сотрясение воздуха, как инопланетянин, силящийся расшифровать язык барабанного боя неведомого племени. Он то и дело терял нить разговора. Бессмыслица происходящего душила его. И, лишь став гораздо старше, он задался вопросом: что больше тогда отвращало его – самодовольство, то явное, то подспудное, или же энтузиазм, с коим отправлялось это насквозь фальшивое торжество?

Постепенно жизнь в Уотервилле разочаровывала его, происходящее становилось препятствием на пути к самому себе, к тому, чем ему предстояло стать. Ему вспомнились Дни благодарения в Сент-Облаке. Да, они были не такие шумные и богатые, как у Дрейперов, но в них было больше человеческого, и он чувствовал там, что нужен. Случалось, пургой обрывало электрические провода – и он по всему дому зажигал свечи и керосиновые лампы. Кормил самых маленьких, помогал мыть на кухне посуду, успокаивал вместе с сестрами Эдной и Анджелой плачущих малышей и даже был курьером доктора Кедра – самое ответственное и почетное дело в Сент-Облаке. Словом, к десяти годам, еще задолго до того, как доктор Кедр сказал то знаменитое напутствие, в Гомере уже окрепло ощущение своей полезности.