Любовь и ненависть аполлинарии сусловой. Злой гений Достоевского и Розанова: Как Аполлинария Суслова перевернула жизни двух литературных классиков

Есть женщины, которые вдохновляют людей творчества на создание новых произведений искусства и дарят уверенность в собственных силах, – таких обычно называют музами. Знаменитая эмансипэ Аполлинария Суслова также служила источником вдохновения для двух знаменитых писателей – Федора Достоевского и Василия Розанова – однако ее можно назвать, скорее, не музой, а злым гением, так как эта женщина чуть было не разрушила их жизни. Своим неоднозначным поведением она заслужила прозвище дамы свободных нравов и даже исчадия ада.

С юных лет Аполлинария была склонна к эпатажу и скандальным выходкам. Она принадлежала к разряду тех женщин, которые назывались эмансипэ и позволяли себе много вольностей в поведении. Она посещала революционные сходки и студенческие демонстрации, после чего нередко оказывалась в полицейских участках. Но еще больше ей нравилось подчинять своей воле мужчин, в обращении с которыми она не церемонилась.

После окончания учебы в пансионе благородных девиц Аполлинария даже не думала выходить замуж – она презирала женщин, которые видели в замужестве и семейной жизни свое единственное предназначение. Однажды она посетила публичную лекцию известного писателя Достоевского и поставила себе новую цель – бросить его к своим ногам. А к цели она, как правило, шла напролом.

На тот момент Аполлинарии было 22 года, а Достоевскому – 41. Темпераментная барышня без труда обратила на себя внимание писателя – она написала ему пылкое письмо, в котором с присущей ей склонностью к театральным эффектам «раскрыла свое сердце». И решительная девушка своего добилась – вскоре Достоевский стал ее любовником. Аполлинарию не смущало ни то, что писатель был женат, ни то, что он не намеревался уходить от болеющей жены.

Назвать их отношения идиллическими было нельзя, но вот страсти в них кипели нешуточные. Аполлинария Суслова постоянно устраивала любовнику скандалы, то требуя того, чтобы он наконец ушел «от этой чахоточной», то настаивая на публикации своей повести в журнале «Время». И хотя писательницей она была посредственной, Достоевский шел у нее на поводу и выполнял все капризы.

Эти отношения едва не стоили писателю психического здоровья и даже жизни. После очередной бурной ссоры она уехала в Париж, завела себе там любовника, а когда Достоевский отправился следом за ней, обошлась с ним холодно и заставила утешать ее после расставания с неверным поклонником. Аполлинария разыграла перед ним целый спектакль, схватив нож и заявив о том, что собирается убить любовника. Писателю пришлось долго отговаривать ее и успокаивать, а потом он увез ее с собой в Германию, рассчитывая на примирение. Вместо этого они окончательно разругались и расстались. Позже Достоевский понял, что этим спас себя от помешательства. «Аполлинария – больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны… Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви. Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она никогда не найдет себе друга и счастья. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья », – сокрушался он.

Сама же femme fatale горевала недолго – о ее любовных приключениях ходили легенды. В 30 лет она вдруг решила кардинально изменить свою жизнь и отправилась трудиться рядовой учительницей в глухое село под Тамбовом, где жили ее родители. Однако там она вскоре заскучала и опять отправилась на поиски приключений. Ее новой «жертвой» стал 20-летний студент историко-филологического факультета Василий Розанов. Спустя 4 года они поженились. Сусловой на тот момент был 41 год.

Розанов терпеливо сносил и ее постоянные измены, и театральные сцены ревности, во время которых жена на публике набрасывалась с кулаками на его коллегу по гимназии. Он писал ей письма, полные отчаяния и бессильной злобы: «…Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом. Низкая Вы женщина, пустая и малодушная… оглянитесь на свою прошлую жизнь, посмотрите на свой характер и поймите хоть что-нибудь в этом… Плакать Вам над собой нужно, а Вы еще имеете торжествующий вид. Жалкая вы, и ненавижу я Вас за муку свою ». А в письмах друзьям Розанов признавался: «Меня она никогда не любила и всемерно презирала, до отвращения; и только принимала от меня «ласки». Без «ласк» она не могла жить. К деньгам была равнодушна. К славе – тайно завистлива. Ума – среднего, скорее даже небольшого. Но стиль, стиль… ».

Спустя 7 лет их брак распался, Аполлинария нашла себе нового любовника, хотя еще 20 лет не давала мужу развода, а Розанов после расставания с женой создал все самые значимые свои произведения. Помимо того, Суслова стала прототипом нескольких героинь Достоевского – например, Настасьи Филипповны из «Идиота» и Полины из «Игрока».
Последние годы она занималась общественной деятельностью и всю свою энергию направила на руководство «Союзом русского народа» в Севастополе. В 1918 г. Аполлинария Суслова умерла в одиночестве. В чем же феномен этой музы и злого гения? Как писал Василий Розанов, «с ней было трудно, но ее было невозможно забыть ».

А Федор Достоевский после расставания со своей роковой музой нашел счастье с Анной Сниткиной. .

Годы жизни: 1840 - 1918
Если бы Аполлинария Суслова появилась на свет не в 1840 году, а, скажем, на век позже, то она оказалась бы вполне на своем месте, органично вписавшись в прослойку так называемых феминисток и снискав всеобщее уважение и сочувствие. Но судьба распорядилась так, что и в XIX, и в начале XX столетий ей пришлось довольствоваться весьма сомнительной в хорошем обществе репутацией «эмансипантки». И это самое мягкое из того, что говорилось в ее адрес.

«Бывшую» женщину двух великих мужчин — Достоевского и Розанова — заклевали, оклеветали, практически лишив собственной биографии, превратив ее имя и судьбу просто в пикантный довесок к жизням ее знаменитых возлюбленных. Какой же справедливости может ждать она от истории? Другой вопрос — есть ли у нее право на собственную биографию и на отдельное место в истории. Если бы она была просто красивой пустой бабенкой — к чему и перья ломать? Однако Достоевский, например, считал ее одной из примечательнейших женщин своей эпохи. «Друг вечный» — это эпистолярное обращение Федора Михайловича к возлюбленной — стало ее пропуском если не в бессмертие, то, во всяком случае, в незабвение.
Суслова послужила прототипом едва ли не всех «инфернальных» женщин Достоевского — Полина в «Игроке», Катерина в «Братьях Карамазовых», Лиза в «Бесах»…
Да и Розанов был одержим Аполлинарией, которая почти на 20 лет была старше него, ничуть не меньше Достоевского. Василий Васильевич, расставшись с ней, уже ненавидя ее, тем не менее признавался: «…В характере этом была какая-то гениальность (именно темперамента), что и заставляло меня, например, несмотря на все мучения, слепо и робко ее любить».
Аполлинария Прокофьевна Суслова — чистейший тип русской женщины, русской, как выразился Розанов, «по стилю души» — и этим она, бесспорно, представляет интерес сама по себе, а не как обидный «довесок». Это — не тип преданной и верной жены, сентиментально воспетый нашей классической литературой, это другой тип: независимой, упрямо последовательной, страдающей идеалистки. Иначе говоря, другой вариант национального женского характера. Помимо врожденных психологических склонностей этот тип был воспитан специфической атмосферой, сложившейся в России в 60-х годах XIX века, народовольческими идеями и остро прорезавшимся вкусом к свободе. То было время торжества Писарева и Чернышевского, время хождения русской молодежи «в народ», время тайных прокламаций и политических процессов, время резкого обострения так называемого «женского вопроса» и новой антисемейной морали. И если мужчины так или иначе сумели «переварить» новую идеологию и обогатиться, то множество зараженных ею, как эпидемией чумы, представительниц слабого пола оказались выбиты из привычной колеи и зачастую погибали, не зная, за какую соломинку уцепиться.
Стриженные по тогдашней моде и совершенно между собой несхожие сестры Сусловы — Аполлинария и Надежда, появившиеся в петербургских студенческих кружках, были из того нового поколения молодых женщин, которое более не желало топить, хранить и украшать домашний очаг, качать колыбель и быть во всем рабой мужа. И потому в многочисленных студенческих демонстрациях за право женщины на образование — они всегда в первых рядах. Высшие женские курсы в России в то время еще не были созданы, но правительство, под давлением молодежи, пошло на некоторые уступки и позволило дамам слушать лекции в университете. Страсть к самостоятельности и профессиональной деятельности наравне с мужчиной кружила этим барышням голову так, как раньше кружила только любовь. Сестры Сусловы, как и их эмансипированные товарки, искренне считали любовь «пережитком», «предрассудком» и, разумеется, полагали, что уж они-то — выше этого.
— Вы прелестны, как богиня Афродита. Зачем вам вся эта политика, эта ученость! — сказал как-то Аполлинарии один из старых профессоров, игриво потрепав ее по щеке. Вот только увернуться ученый муж не успел — вольнослушательница Суслова не долго думая влепила ему пощечину.
Полина, как ее звали домашние, проcто не терпела намеков на свою красоту. Хотя ей было чем похвалиться: фигурка хрупкая, однако с плавными, соблазнительными формами, тонкий овал, чистые и правильные черты лица. Ее вспоминают порывистой, горячей, резкой на язык, то есть усвоившей все поведение эмансипантки, или «синего чулка», — так в приличном обществе именовали новую женскую поросль. Но выражение глаз Полины резко контрастировало с этим отчасти деланым нравом: у нее были глубокие, страстные, словно засасывающие в свой запредельный омут глаза. Она еще не догадывалась об их власти.
В ноябре 1861 года вышел в свет 5-й номер семейного журнала братьев Достоевских «Время». Поклонники Достоевского, как и весь читающий Петербург, были весьма удивлены: между 8-й главой «Записок из мертвого дома» и романом в стихах Якова Полонского «Свежее предание» была напечатана довольно рыхлая, беспомощная повесть «Покуда», подписанная «А. С-ва». Кто она такая? Откуда взялась? А главное, зачем ее опубликовали? Тотчас поползли всевозможные слухи и домыслы. Федор Достоевский, окруженный ореолом мученичества, уже известный писатель, всего год назад вернувшийся из ссылки, пользовался в северной столице колоссальной популярностью и авторитетом, особенно в кругах студенческой молодежи.
Впрочем, до сих пор точно неизвестно, где и когда произошло знакомство 21-летней Полины и 40-летнего Достоевского. Говорили, что, увлекшись писателем после его многочисленных выступлений в университете, Полина первая написала ему «наивное поэтическое любовное письмо». Так, например, полагала дочь Достоевского Любовь Федоровна. Хотя такового письма в архиве писателя так никогда и не нашли. Да и вообще всему тому, что касается Аполлинарии Сусловой, верить дочери писателя следует с большой оглядкой: госпоже Достоевской слишком очевидно хотелось очернить ее — Полина была неистребимо опасной соперницей ее матери. Любовь Федоровна незамысловатой, черно-белой краской так рисовала портрет Сусловой: «Тогда в моду вошла свободная любовь. Молодая и красивая Полина усердно следовала веянию времени, служа Венере, переходила от одного студента к другому и полагала, что служит европейской цивилизации. Услышав об успехе Достоевского, она поспешила разделить новую страсть студентов. Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Он не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснениями в любви».
Знавшие Полину говорили, что и в самом деле в ее характере было сделать первый шаг, но все же — не такой. В среде презирающих любовь и романтические бредни девиц писание поэтических любовных писем было сродни тому, как если бы вдруг заговорила ослица. Их увлекала отнюдь не практика «свободной любви», а размышления о свободной любви и о праве женщины на таковую вообще. А это совершенно разные вещи.
Как и все их сверстницы, сестры Сусловы мечтали: например, Надежда, строгая, почти аскетично-суровая девушка, желала стать первой в России женщиной-врачом — вот что было ее непреложной целью. Студенты-медики подтрунивали над ее фанатичным и фантастичным прожектерством: дама в белом халате со стетоскопом, да где же это видано? Полина же, о чем свидетельствует ее дневник, мечтала вообще: надо приносить обществу пользу, надо найти смысл жизни, надо чему-нибудь выучиться и куда-нибудь пойти работать… Тогда едва ли не все вокруг пописывали. Даже Надя отнесла в «Современник» свой небольшой рассказ, тут же одобренный и напечатанный редакторами Чернышевским и Некрасовым. Чтобы не отстать от сестры, Полина мучительно грызла карандаш, маясь над своей первой повестью «Покуда».
Скорее всего, впервые предстала она перед Достоевским в его редакторском кабинете робкой дебютанткой. Для нее он был почти «небожителем», мастером, учителем… Смущенно сунула тетрадку. Но присмотревшись к нему наедине, неожиданно для себя отметила его застенчивость, угловатость. Ему же запомнились ее строгий темный костюм и обволакивающие, слишком женские глаза. Они стали встречаться — сначала в редакции, потом у общих знакомых, а потом и наедине… Вскоре Федор Михайлович уже знал о Полине все. Кстати, судя по ее манерам, он предположил, что в ней течет кровь аристократки, но ошибся — она оказалась чистокровной крестьянкой.
Ее отец был крепостным графа Шереметева. Начав свою карьеру с переписки «ревижских сказок» в конторе графа, Прокофий Суслов, благодаря своим способностям, быстро пошел в гору. А перед женитьбой на Анне Ястребовой Шереметев даровал ему вольную. Вскоре Прокофий Григорьевич получил высокое назначение управляющим имениями графа сначала в Москве, а потом и в Петербурге. Так что Полина с Надеждой, хоть и были дочерьми бывшего крепостного, но в столичном доме родителей привыкли жить на широкую ногу: у них были гувернантки, обучавшие их манерам и языкам, и даже учитель танцев. У матери рука была тяжелая и нрав весьма деспотичный, поэтому когда сестер отдали в пансион благородных девиц, они не особенно расстроились из-за разлуки с домом. Позднее обеим удалось закончить столичную гимназию, хотя там и было чудовищно скучно. Полина в основном считала на потолке мух, единственным ее светлым воспоминанием был учитель истории, сумевший воспламенить ее воображение рассказами о Древней Греции и античном искусстве. «Этот педагог научил меня мечтать» — так лаконично закончила Полина короткий рассказ о своем прошлом. Больше ей нечего было рассказывать.
Когда Полина осознала, что как пожаром охвачена страстью к Федору Михайловичу, она, пересилив врожденную застенчивость, честно в ней призналась. И хоть до Федора Михайловича у нее не было никакого любовного опыта и поджилки тряслись от страха, она все равно сочла нужным поступить в полном соответствии с принципами новой морали — не скрывать, не обманывать, не лицемерить, любить, пока любишь, и уходить, когда разлюбишь.
«Я отдалась ему любя, не спрашивая ничего, ни на что не рассчитывая», — писала Суслова в одном из писем. Не будь любовники людьми истинно русскими, можно было бы предположить, что по крайней мере первый период их романа был радостным и счастливым. Увы! И это притом, что внешне, казалось бы, ничто не препятствовало их любви. К моменту их встречи Достоевский был 4 года женат на Марье Дмитриевне Исаевой, с которой познакомился в ссылке в Семипалатинске, но этот брак уже изжил себя. Жена была истерична, капризна, страдала эпилептическими припадками, при этом самолюбие Достоевского было непоправимо задето — она, как оказалось, еще и изменяла ему. Однако через некоторое время Марья Дмитриевна перестала быть помехой — тяжело больная чахоткой, она жила отдельно от мужа, то в Москве, то во Владимире. Он же истосковался по любви, по безумствам — в силу характера и драматических жизненных обстоятельств эта сторона жизни открылась для него поздно.
Но, как оказалось, в его сердце жила жажда обладать и распоряжаться. Сохранившаяся переписка Достоевского и Сусловой, а также ее дневник дают некоторое представление о том, что между ними происходило.
Поначалу это был, видимо, ураган, испепеляющий любовный поединок, не оставляющий времени и сил на размышления. Но постепенно картина менялась… Подобно многим своим сверстницам, Полина думала, что раз она разделяет укоренявшиеся убеждения о женском праве на свободу, то тем самым уже является свободной, и что в ней сами собой уничтожаются предрассудки и прежняя многовековая «семейная» мораль. Не тут-то было. Полина очень скоро вопреки всем теориям потребовала, чтобы Достоевский развелся с женой! Тот уставился на нее страдальчески-непонимающим взглядом.
— Да ведь она умирает, Поля, как я могу? — недоуменно бормотал он.

Аполлинария Суслова - жена писателя и философа А. Розанова и возлюбленная великого Федора Достоевского. Ее современники считали ее патологической эгоисткой, скандалисткой, превратившей в кошмар жизнь любивших ее мужчин. Существование с ней их тяготило, но прожить без нее они не могли. Даже когда ее не было рядом, она продолжала мучить их.

Роковая встреча

Достоевский на одном из вечеров читал студентам университета избранные главы романа «Записки из Мертвого дома». После того как он закончил, к нему подошла молодая девушка, слушательница университета, и заговорила с ним необыкновенно красивым, низким и медлительным голосом. В ней чувствовалось нечто такое, что можно было объяснить как соединением силы и невероятной нежности. Это была Аполлинария Прокофьевна Суслова.

По воспоминаниям дочери Достоевского, поводом для встречи послужило письмо Аполлинарии к Федору Михайловичу. Оно было простым, и даже поэтически наивным. В нем девушка, которой исполнился 21 год, признавалась в любви гениальному писателю, возраст которого достиг сорока лет. Это бесхитростное послание послужило началом их отношений, которые растянулись на долгие годы и превратили жизнь обоих в кошмар.

Кто такая Аполиннария Суслова?

Она была дочерью простого крестьянина, бывшего крепостного графа Шереметьева. Прокофий Суслов сумел преуспеть на поприще торговли, став в силу своих способностей состоятельным купцом и фабрикантом. У него было две дочери - Аполлинария, Надежда - и сын Василий. Отец сделал все, чтобы дать достойное образование своим детям. Надежда оправдала старания отца и стала впоследствии первой женщиной врачом в России. Старшая дочь не имела каких бы то ни было способностей к учебе. Природа наделила ее другим качеством: она нравилась мужчинам.

Для получения образования Аполлинарию определили в пансионат благородных девиц. Она его не окончила из-за переезда семьи в Петербург. Здесь молодая девица становится вольнослушальницей в университете, так как в то время женщин в него не принимали и, даже после самостоятельно прослушанных лекций, к экзаменам не допускали. Она посещала университет два года. В 1861 году впервые попала на лекции, которые читал Достоевский. Следует отметить, что они имели невероятный успех у студентов. Может, эта популярность и побудила молодую Аполлинарию обратиться к нему.

Любовная связь

Что могло толкнуть молодую девушку написать письмо Достоевскому и было ли оно на самом деле, сказать достоверно нельзя. Есть только воспоминания его дочери, которая не могла испытывать к Аполлинарии положительных чувств, так как в момент начала их отношений у Федора Михайловича была жена, которая болела. Да и вздорный характер Аполлинарии Прокофьевны Сусловой не мог способствовать возникновению дружеских или даже просто человеческих отношений между ними.

Тем не менее Достоевский полюбил ее. Об этом свидетельствуют его воспоминания и письма. У них завязался роман, который современники охарактеризовали как «любовь-ненависть». Он готов был для нее на все. Она решила стать писательницей, и Достоевский Ф. М. помогает в публикации ее бездарной повести «Покуда», которую печатают в журнале «Время», где он был редактором.

Если во время их знакомства сорокалетний Достоевский - это умудренный жизненным опытом, прошедший каторгу, знающий свое место в жизни знаменитый писатель, то Аполлинария - молодая девушка без определенных взглядов, общающаяся с революционно настроенными студентами, не нуждающаяся в средствах и не имеющая определенных моральных принципов. Эти отношения заранее были обречены на крах. Она впоследствии во всех своих бедах и неустроенности в жизни будет винить Достоевского, который, по ее словам, сломал ее.

Любовь-ненависть

Достоевский и Суслова были полными противоположностями. Он, будучи цельной натурой, называл ее «сопряжением несопряжимого». Она была его любимой музой, так как для большинства его самых ярких героинь прототипом послужила Аполлинария. Любила ли она писателя? Если исходить из ее дневников, то это был единственный человек, которого она любила, при этом Суслова засыпала его бесконечными упреками, постоянно требовала от него развода с женой, больной чахоткой.

Но все упреки и требования не могли возникнуть из ничего. Может, он просто не смог выполнить своих обещаний. Годы близости с Достоевским Аполлинария Суслова вспоминала без сожаления, это подтверждает и то, что на его предложение обвенчаться после смерти его жены ответила категоричным отказом. Впоследствии он назвал ее «больной эгоисткой», так как, по его словам, самолюбование и себялюбие в ней были колоссальными. Она требовала ото всех совершенств по отношению к ней, но взамен не давала ничего. Что в начале отношений о нем думала Аполлинария Суслова, неизвестно.

В этой истории не может быть справедливого суждения, так как мы не можем услышать возражения противоположной стороны. Собираясь порвать с Ф. М. Достоевским, Суслова сожгла его письма к ней, уничтожила все, что могло напомнить о нем. Знаем, что говорила о ней ненавидящая ее дочь Достоевского и он сам, обиженный ее отказом, измученный постоянными выяснениями отношений и непроходящими мыслями о ней. Но несмотря на это, он по первому зову был готов бежать за ней на край Земли.

Первый мужчина

История их романа будет длительной, полной надежд и разочарований. В сохранившемся дневнике возлюбленной Достоевского и ее письмах можно прочитать, что он был первым мужчиной и первым ее ярким увлечением. Она любила его, хотела быть его женой. Это означало, что до 21 года она была подвержена определенным моральным принципам. Ведь большинство упреков ее к нему были о том, что он не бросает свою чахоточную жену и не женится на ней, это подтверждают и воспоминания его дочери. Это значит, что он давал ей какие-то обещания.

Ее общение с революционно настроенными людьми, проповедующими свободу отношений, о котором пишет в своих воспоминаниях дочь писателя, конечно же, наложили на сознание Сусловой определенные отпечатки, что скажется на дальнейшей ее жизни. До Достоевского у нее не было побудительного начала - предмета любви, он отсутствовал. С появлением в ее жизни Достоевского все изменилось, она полюбила.

Поездка в Париж

В своем дневнике Аполлинария Суслова пишет, что она ненавидит Достоевского за то, что он причинил ей страдания, без которых можно было обойтись. Он унижал ее, встречаясь с ней по расписанию и обращаясь с ней как с обыкновенной любовницей. И это ей пришлось терпеть долгие годы. Почему? В деньгах она не нуждалась, к имени и славе Достоевского ее подпускали только с черного хода, как прислугу. Но она долгие годы провела с ним, этим некрасивым и больным человеком, в надежде, что они будут вместе. Значит, любила его и, ослепленная своей страстью, поначалу не замечала много.

Назревало расставание. Но Достоевский хватался за Суслову как за спасительную соломинку, потому что не видел себя без нее. Было решено ехать в Париж вместе, но Аполлинария едет одна, так как Федора Михайловича задержали в Петербурге дела. Была закрыта его газета, больная жена почувствовала себя очень плохо. Он не получает от своей возлюбленной писем, и это сильно тревожит. Наконец, он едет во Францию, по пути на несколько дней заезжает в Висбаден, чтобы поиграть в рулетку.

Да, Достоевский был не просто заядлым игроком, он был одержим этой пагубной страстью. Он пишет роман «Игрок» на основе собственного опыта. В Висбадене пробыл три дня. Выиграв 5000 франков, он едет в Париж, разделив деньги между умирающей женой и наслаждениями с любимой. Но в Париже его ждало письмо от Аполлинарии.

В нем она ставит в известность, что он слишком долго ехал. Она мечтала поехать с ним в Италию, но теперь поздно, так как без любви и надежды на взаимность отдалась первому встречному - студенту из Испании. Еще пишет, что она себя не знала, и он не знал. Она от этого не испытывает угрызений совести, не винит себя в том, что отдалась первому проходимцу.

Разрыв и месть

Между ними состоялось бурное выяснение отношений. Результатом его стало смирение Достоевского с ролью «друга», не претендующего ни на что. Они едут в Италию, и здесь Аполлинария в полной мере отыгралась за свои страдания. Если раньше он мучил ее, то теперь она наслаждалась своей местью. Она помыкала им, унижала и постоянно колола, третировала и упрекала.

Приехав в Петербург, Суслова окончательно объявила ему о разрыве. Но Достоевский готов терпеть все унижения, лишь бы она была рядом. За годы близости с Достоевским Аполлинария Суслова становится циничной и наслаждается его унижениями, памятуя о своих. Она его ненавидит за обиженную любовь и сломанную жизнь. После смерти жены Достоевский, испытывающий несказанное наслаждение от этих мучений, несколько раз предлагает ей стать его женой. Но она категорически отказывается, понимая, что нет более той Полины (так он ее называл).

Отъезд из Петербурга

Через пять лет после первой встречи, весной 1866 года, как следует из биографии Аполлинарии Сусловой, в жизни ее произошли изменения. Они простились с Федором Михайловичем, точно зная, что они никогда больше не увидятся, и уехала к брату, в деревню, считая Достоевского виновным во всех ее бедствиях. Поначалу занималась общественной деятельностью, но после окончила учительские курсы и открыла школу, которая проработала два месяца, после чего ее закрыли.

Дело в том, что Суслова в Петербурге считалась неблагонадежной, за ней устанавливалась слежка. Ее связи с революционерами, по мнению политического департамента полиции, не давали ей права заниматься педагогической деятельностью. Она жила у брата в Тамбовской губернии, но чем занималась, неизвестно. Через десять лет она приезжает в Петербург, где столкнулась с Достоевским, который не узнал ее или сделал вид, что не узнал. К этому времени он женился на своей стенографистке Анне Сниткиной. Это все задело и обидело Суслову. Может, она по-прежнему продолжала его любить?

Встреча с Розановым

Через некоторое время она знакомится с 24-летним студентом, будущим провинциальным учителем, журналистом, философом Василием Розановым. Как он вспоминал впоследствии, Суслова сохранила черты поразительной былой красоты. По его словам, он был почитателем Ф. М. Достоевского. Между возлюбленными была большая возрастная разница, не мешавшая, по его словам, любить Суслову, которая импонировала тем, что она была музой Достоевского.

В 1880 году, после длительной связи, они поженились. Это было еще при жизни Федора Михайловича, который продолжал любить Аполлинарию, наделяя героинь своих романов ее чертами. Этот брак не мог быть счастливым. Со стороны Аполлинарии это была надежда на удовлетворение своих физических потребностей. Никакой любви к молодому Розанову она не чувствовала.

Для него это так же была физическая связь с красивой, умной, обеспеченной, опытной в плотских утехах женщиной. Он благоговел перед ней, по его словам, только при одной мысли о ее близости с великим писателем. Их брак не сложился, породив в Аполлинарии чувства неудовлетворенности и чудовищной ревности, так как Василий Розанов был любителем женщин. Она два раза бросала его, но он умолял ее вернуться. Личная жизнь Аполлинарии Сусловой дала крен, до очередной катастрофы оставалось совсем немного.

Опять разочарования

Продержавшись так шесть лет, Суслова уезжает в Нижний Новгород к своему отцу. Розанов, потеряв с ней связь, начинает писать ей письма со слезными просьбами вернуться. Но она отвечала на них грубостью и отвращением. Возвращаться она не собиралась. Розанов сошелся с другой женщиной, от которой прижил четверых детей. Его вторая жена была набожной, и они обвенчались.

Другими словами, он был двоеженцем и очень боялся Аполлинарию Прокофьевну Суслову. Он умолял ее дать ему развод. Присылал к ней людей, которые уговаривали ее. Но ей нравились его унижения и страх. Она не давала ему развода двадцать лет, обрекая его новую семью на страдания и переживания. Розанов быстро нашел себе утешение в переписке со второй женой Достоевского Анной, с которой обсудил все поступки и черты характера своей жены Аполлинарии, еще один их союзник - Любовь Федоровна Достоевская, которая также ненавидела любовницу своего отца.

С их легкой руки среди друзей и знакомых распространялись невероятные слухи о Сусловой, о ее вздорном характере, половой распущенности. Особенно поднаторел на этом поприще Розанов, который рассылал всем письма с жалобами и кляузами на жену, пытаясь оправдать свое двоеженство. Страх перед наказанием заставлял его следить за ней, превращая каждый ее шаг в предосудительные поступки.

Два полюса

Наверное, Розанов и придумал обожание к великому писателю, чтобы оправдать свою связь с женщиной намного старше его, с которой он жил ради ее денег. В одном из своих писем к ней он ставит ей в вину такие разговоры о нем. Его целью было представить себя как мученика, которого завлекла роковая женщина, при этом подчеркнуть, что не один он пострадал, но и великий Достоевский. Так что сейчас отличить правду от вымысла практически невозможно. Ясно только одно: нельзя ставить знак равенства между Достоевским и Розановым ни по значимости таланта, ни по любви к Аполлинарии Прокофьевне.

Достоевский любил ее, но запутался, честно осознавал и признавался в этом. Он не мог бросить больную жену, написание своих романов, работу в журнале. Но также не мог оставить свою Полину, которая давала ему невероятное вдохновение. Самое главное, что ставит его несравненно выше Розанова: он понимал, что обижает любящих его женщин: жену, Полину и дочь, но не мог ничего изменить. Он писал о ее эгоизме, но любил именно такой. Не оправдывал себя, обливая ее грязью. Аполлинарии он прощал все, даже измену в Париже. Но она не поняла его и не простила.

Женские образы в романах Достоевского

Расставшись с Аполлинарией, Федор Васильевич продолжал любить, лишенный ее общества и обладания ею. Он, как великий художник, рисовал ее образ в своих произведениях. Критики, знакомясь с романами Достоевского, находили в них героинь, по описанию и по характеру соответствующих Сусловой. Это Катерина и Грушенька в «Братьях Карамазовых», Настасья Филипповна в «Идиоте» и, конечно же, Полина в «Игроке», недаром у нее даже имя его музы.

Последние годы

Со своим мужем Аполлинария воевала до 1898 года, когда он решился выдать ей вид на жительство. После этого прошло еще около пяти лет, пока, после долгих переговоров и уговоров, она согласилась на развод. Для Розанова у нее не было других слов, кроме как «мерзкая тварь и лжец». Больше всех страдала она. От грязных слухов, одиночества, чувства бездарно прожитой жизни, непонимания окружающих.

Воспитанница, которую она взяла, чтобы скрасить свое одиночество, утонула, умерли ее родители. С сестрой она не поддерживала никаких отношений. От матери ей остался большой дом в Севастополе, куда она переехала жить. Она содержала его в идеальной чистоте и проживала в нем со старой служанкой, которая никогда не оставляла ее. Она умерла в 1918 году в Крыму в полном одиночестве. Розанов умер в тот же год, что и она.

Как известно, классик русской литературы был женат дважды. Несомненно, супруги (особенно вторая жена Анна, которой писатель посвятил роман «Братья Карамазовы») повлияли на творчество Достоевского. Однако настоящей музой Федора Михайловича стала Аполлинария Суслова, которая отказалась выходить за Достоевского замуж.

Обеспеченная феминистка

Отец Аполлинарии был крепостным крестьянином семейства Шереметьевых. Прокофий Григорьевич сумел выкупиться и занялся торговлей. Он так преуспел в этом деле, что вскоре стал известным предпринимателем и открыл свою ситцебумажную фабрику. Материальное положение позволяло Суслову дать своим дочерям Надежде и Аполлинарии достойное образование. Данной возможностью воспользовалась только Надежда, которая навсегда осталась в истории как первая в России женщина-врач. Что касается Аполлинарии, то та никак не могла определиться с профессией. Да и никакими особыми способностями она не обладала.

Немаловажно, что в те годы представительницы женского пола посещали занятия в университетах только в качестве вольных слушательниц и нередко только с разрешения руководства учебного заведения. Именно так училась Надежда Суслова. Аполлинария тоже ходила на разнообразные лекции, но для нее это было скорее развлечение, нежели дело всей жизни. Понятно, что Надежда Суслова все время отстаивала свое право на получение образования. Аполлинарии образ феминистки-сестры пришелся по вкусу, и она примерила его и на себя. Тем более что она могла позволить себе определенную независимость. По крайней мере, на вполне приличную жизнь в Петербурге и поездки за границу средств отца ей вполне хватало.

Любовница писателя

В начале 1860-х годов Аполлинария оказалась на лекции Федора Достоевского. Писатель очень заинтересовал девушку. В тот момент Сусловой едва исполнилось 20, Федор Михайлович же был вдвое ее старше. Тогда Достоевский состоял в браке с первой супругой Марией Констант. Мария Дмитриевна была больна туберкулезом. Однако как наличие жены, так и ее смертельный диагноз не стали препятствиями для развития романтических отношений между Достоевским и Сусловой. Хотя, надо отметить, что инициатором этой связи все-таки оказалась Аполлинария. Именно она отправила Федору Михайловичу письмо, полное восхищения и восторга. Так и начался этот странный роман.

Достоевский, по всей видимости, испытывал весьма сильные чувства к своей пассии. В противном случае зачем бы он стал публиковать довольно посредственную повесть Аполлинарии под названием «Покуда» в основанном его старшим братом журнале. Будучи сама не верна писателю, Суслова регулярно устраивала ему сцены ревности и требовала, чтобы Достоевский развелся с тяжело больной женой. Тем не менее, когда в 1864 году Мария Дмитриевна скончалась, и Федор Михайлович сделал Сусловой предложение, Аполлинария ответила отказом.

Суслова на страницах романов

В конце концов Достоевский встретил стенографистку Анну Сниткину, которая стала его 2-ой супругой и родила ему детей. Аполлинария же вышла замуж за критика и публициста Василия Розанова, который оказался младше Сусловой на 16 лет. Примечательно, что Анна Достоевская и Аполлинария Суслова ушли из жизни в одном и том же году, в 1918. Обеим было за 70.

Несмотря на то, что роман писателя с Сусловой никак нельзя назвать счастливым, Достоевский так и не смог забыть Аполлинарию. Как утверждают литературоведы, именно Аполлинария стала прототипом героинь по крайней мере 2-х произведений писателя. Ее образ проглядывается в Настасье Филипповне из романа «Идиот» и в Полине из «Игрока». Любопытно, в произведении «Игрок» Федор Михайлович использовал реальное имя своей возлюбленной. Ведь близкие звали Аполлинарию именно Полиной.

Если бы Аполлинария Суслова появилась на свет не в 1840 году, а, скажем, на век позже, то она оказалась бы вполне на своем месте, органично вписавшись в прослойку так называемых феминисток и снискав всеобщее уважение и сочувствие. Но судьба распорядилась так, что и в XIX, и в начале XX столетий ей пришлось довольствоваться весьма сомнительной в хорошем обществе репутацией «эмансипантки». И это самое мягкое из того, что говорилось в ее адрес.

Суслова послужила прототипом едва ли не всех «инфернальных» женщин Достоевского — Полина в «Игроке», Катерина в «Братьях Карамазовых», Лиза в «Бесах»…

Да и Розанов был одержим Аполлинарией, которая почти на 20 лет была старше него, ничуть не меньше Достоевского. Василий Васильевич, расставшись с ней, уже ненавидя ее, тем не менее признавался: «…В характере этом была какая-то гениальность (именно темперамента), что и заставляло меня, например, несмотря на все мучения, слепо и робко ее любить».

Аполлинария Прокофьевна Суслова — чистейший тип русской женщины, русской, как выразился Розанов, «по стилю души» — и этим она, бесспорно, представляет интерес сама по себе, а не как обидный «довесок». Это — не тип преданной и верной жены, сентиментально воспетый нашей классической литературой, это другой тип: независимой, упрямо последовательной, страдающей идеалистки. Иначе говоря, другой вариант национального женского характера. Помимо врожденных психологических склонностей этот тип был воспитан специфической атмосферой, сложившейся в России в 60-х годах XIX века, народовольческими идеями и остро прорезавшимся вкусом к свободе. То было время торжества Писарева и Чернышевского, время хождения русской молодежи «в народ», время тайных прокламаций и политических процессов, время резкого обострения так называемого «женского вопроса» и новой антисемейной морали. И если мужчины так или иначе сумели «переварить» новую идеологию и обогатиться, то множество зараженных ею, как эпидемией чумы, представительниц слабого пола оказались выбиты из привычной колеи и зачастую погибали, не зная, за какую соломинку уцепиться.

Стриженные по тогдашней моде и совершенно между собой несхожие сестры Сусловы — Аполлинария и Надежда, появившиеся в петербургских студенческих кружках, были из того нового поколения молодых женщин, которое более не желало топить, хранить и украшать домашний очаг, качать колыбель и быть во всем рабой мужа. И потому в многочисленных студенческих демонстрациях за право женщины на образование — они всегда в первых рядах. Высшие женские курсы в России в то время еще не были созданы, но правительство, под давлением молодежи, пошло на некоторые уступки и позволило дамам слушать лекции в университете. Страсть к самостоятельности и профессиональной деятельности наравне с мужчиной кружила этим барышням голову так, как раньше кружила только любовь. Сестры Сусловы, как и их эмансипированные товарки, искренне считали любовь «пережитком», «предрассудком» и, разумеется, полагали, что уж они-то — выше этого.

— Вы прелестны, как богиня Афродита. Зачем вам вся эта политика, эта ученость! — сказал как-то Аполлинарии один из старых профессоров, игриво потрепав ее по щеке. Вот только увернуться ученый муж не успел — вольнослушательница Суслова не долго думая влепила ему пощечину.

Полина, как ее звали домашние, проcто не терпела намеков на свою красоту. Хотя ей было чем похвалиться: фигурка хрупкая, однако с плавными, соблазнительными формами, тонкий овал, чистые и правильные черты лица. Ее вспоминают порывистой, горячей, резкой на язык, то есть усвоившей все поведение эмансипантки, или «синего чулка», — так в приличном обществе именовали новую женскую поросль. Но выражение глаз Полины резко контрастировало с этим отчасти деланым нравом: у нее были глубокие, страстные, словно засасывающие в свой запредельный омут глаза. Она еще не догадывалась об их власти.

В ноябре 1861 года вышел в свет 5-й номер семейного журнала братьев Достоевских «Время». Поклонники Достоевского, как и весь читающий Петербург, были весьма удивлены: между 8-й главой «Записок из мертвого дома» и романом в стихах Якова Полонского «Свежее предание» была напечатана довольно рыхлая, беспомощная повесть «Покуда», подписанная «А. С-ва». Кто она такая? Откуда взялась? А главное, зачем ее опубликовали? Тотчас поползли всевозможные слухи и домыслы. Федор Достоевский, окруженный ореолом мученичества, уже известный писатель, всего год назад вернувшийся из ссылки, пользовался в северной столице колоссальной популярностью и авторитетом, особенно в кругах студенческой молодежи.

Впрочем, до сих пор точно неизвестно, где и когда произошло знакомство 21-летней Полины и 40-летнего Достоевского. Говорили, что, увлекшись писателем после его многочисленных выступлений в университете, Полина первая написала ему «наивное поэтическое любовное письмо». Так, например, полагала дочь Достоевского Любовь Федоровна. Хотя такового письма в архиве писателя так никогда и не нашли. Да и вообще всему тому, что касается Аполлинарии Сусловой, верить дочери писателя следует с большой оглядкой: госпоже Достоевской слишком очевидно хотелось очернить ее — Полина была неистребимо опасной соперницей ее матери. Любовь Федоровна незамысловатой, черно-белой краской так рисовала портрет Сусловой: «Тогда в моду вошла свободная любовь. Молодая и красивая Полина усердно следовала веянию времени, служа Венере, переходила от одного студента к другому и полагала, что служит европейской цивилизации. Услышав об успехе Достоевского, она поспешила разделить новую страсть студентов. Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Он не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснениями в любви».

Знавшие Полину говорили, что и в самом деле в ее характере было сделать первый шаг, но все же — не такой. В среде презирающих любовь и романтические бредни девиц писание поэтических любовных писем было сродни тому, как если бы вдруг заговорила ослица. Их увлекала отнюдь не практика «свободной любви», а размышления о свободной любви и о праве женщины на таковую вообще. А это совершенно разные вещи.

Как и все их сверстницы, сестры Сусловы мечтали: например, Надежда, строгая, почти аскетично-суровая девушка, желала стать первой в России женщиной-врачом — вот что было ее непреложной целью. Студенты-медики подтрунивали над ее фанатичным и фантастичным прожектерством: дама в белом халате со стетоскопом, да где же это видано? Полина же, о чем свидетельствует ее дневник, мечтала вообще: надо приносить обществу пользу, надо найти смысл жизни, надо чему-нибудь выучиться и куда-нибудь пойти работать… Тогда едва ли не все вокруг пописывали. Даже Надя отнесла в «Современник» свой небольшой рассказ, тут же одобренный и напечатанный редакторами Чернышевским и Некрасовым. Чтобы не отстать от сестры, Полина мучительно грызла карандаш, маясь над своей первой повестью «Покуда».

Скорее всего, впервые предстала она перед Достоевским в его редакторском кабинете робкой дебютанткой. Для нее он был почти «небожителем», мастером, учителем… Смущенно сунула тетрадку. Но присмотревшись к нему наедине, неожиданно для себя отметила его застенчивость, угловатость. Ему же запомнились ее строгий темный костюм и обволакивающие, слишком женские глаза. Они стали встречаться — сначала в редакции, потом у общих знакомых, а потом и наедине… Вскоре Федор Михайлович уже знал о Полине все. Кстати, судя по ее манерам, он предположил, что в ней течет кровь аристократки, но ошибся — она оказалась чистокровной крестьянкой.

Ее отец был крепостным графа Шереметева. Начав свою карьеру с переписки «ревижских сказок» в конторе графа, Прокофий Суслов благодаря своим способностям быстро пошел в гору. А перед женитьбой на Анне Ястребовой Шереметев даровал ему вольную. Вскоре Прокофий Григорьевич получил высокое назначение управляющим имениями графа сначала в Москве, а потом и в Петербурге. Так что Полина с Надеждой, хоть и были дочерьми бывшего крепостного, но в столичном доме родителей привыкли жить на широкую ногу: у них были гувернантки, обучавшие их манерам и языкам, и даже учитель танцев. У матери рука была тяжелая и нрав весьма деспотичный, поэтому когда сестер отдали в пансион благородных девиц, они не особенно расстроились из-за разлуки с домом. Позднее обеим удалось закончить столичную гимназию, хотя там и было чудовищно скучно. Полина в основном считала на потолке мух, единственным ее светлым воспоминанием был учитель истории, сумевший воспламенить ее воображение рассказами о Древней Греции и античном искусстве. «Этот педагог научил меня мечтать» — так лаконично закончила Полина короткий рассказ о своем прошлом. Больше ей нечего было рассказывать.

Когда Полина осознала, что как пожаром охвачена страстью к Федору Михайловичу, она, пересилив врожденную застенчивость, честно в ней призналась. И хоть до Федора Михайловича у нее не было никакого любовного опыта и поджилки тряслись от страха, она все равно сочла нужным поступить в полном соответствии с принципами новой морали — не скрывать, не обманывать, не лицемерить, любить, пока любишь, и уходить, когда разлюбишь.

«Я отдалась ему любя, не спрашивая ничего, ни на что не рассчитывая», — писала Суслова в одном из писем. Не будь любовники людьми истинно русскими, можно было бы предположить, что по крайней мере первый период их романа был радостным и счастливым. Увы! И это притом, что внешне, казалось бы, ничто не препятствовало их любви. К моменту их встречи Достоевский был 4 года женат на Марье Дмитриевне Исаевой, с которой познакомился в ссылке в Семипалатинске, но этот брак уже изжил себя. Жена была истерична, капризна, страдала эпилептическими припадками, при этом самолюбие Достоевского было непоправимо задето — она, как оказалось, еще и изменяла ему. Однако через некоторое время Марья Дмитриевна перестала быть помехой — тяжело больная чахоткой, она жила отдельно от мужа, то в Москве, то во Владимире. Он же истосковался по любви, по безумствам — в силу характера и драматических жизненных обстоятельств эта сторона жизни открылась для него поздно.

Но, как оказалось, в его сердце жила жажда обладать и распоряжаться. Сохранившаяся переписка Достоевского и Сусловой, а также ее дневник дают некоторое представление о том, что между ними происходило.

Поначалу это был, видимо, ураган, испепеляющий любовный поединок, не оставляющий времени и сил на размышления. Но постепенно картина менялась… Подобно многим своим сверстницам, Полина думала, что раз она разделяет укоренявшиеся убеждения о женском праве на свободу, то тем самым уже является свободной, и что в ней сами собой уничтожаются предрассудки и прежняя многовековая «семейная» мораль. Не тут-то было. Полина очень скоро вопреки всем теориям потребовала, чтобы Достоевский развелся с женой! Тот уставился на нее страдальчески-непонимающим взглядом.

— Да ведь она умирает, Поля, как я могу? — недоуменно бормотал он.

Больше к этой теме она не возвращалась — слишком была горда. Далее последовали другие, вовсе неожиданные «сюрпризы». Однажды Полина застала Федора Михайловича в гостиной — он, не вставши по обыкновению ей навстречу, сидел сутулый, раздраженный, барабанил пальцами по столу и тяжко молчал, глядя на нее мрачным взглядом. «Поля, — вдруг сказал он ей. — Я ведь совсем не такой, как ты обо мне думаешь! Надо нам все это кончать, Поля!» Она застыла, пораженная. Несколько минут он внимательно разглядывал ее, потом вдруг вскочил, опрокинул стул, бросился на нее, подавляя, оскорбляя и игнорируя ее сопротивление и крик.

Чем дальше, тем чаще просыпалась в нем эта темная, зловещая сторона его натуры «сладострастника», о которой она поначалу, разумеется, и не подозревала. Довольно скоро к этому прибавилась еще и грубая, совершенно безосновательная ревность — к студентам, к Полонскому, к брату. Лицо его в моменты припадка ревности было отталкивающим, голос звучал визгливо и совершенно по-бабьи. Опомнившись, он хватался за голову, извинялся, стоял на коленях, плакал, исповедовался…

Несколько лет спустя Аполлинария прочитает в «Идиоте» про настроения Настасьи Филипповны: «Тут приедет вот этот... опозорит, разобидит, распалит, развратит, уедет — так тысячу раз в пруд хотела кинуться, да подла была, души не хватало…» — и узнает себя. И еще больше ее оскорбит то, что он доподлинно, до самых пронзительных деталей знал, что с ней происходило и что она при этом чувствовала.

А ведь в каком-то смысле они нашли друг друга, эти две натуры, в чьих душах одинаково таились мрачные бездны, гулкие пропасти, темные и зловещие закоулки неизвестных им самим страстей, а потому потребность в страдании была едва ли не важнейшей для них обоих. В результате Полина с наслаждением кинулась в пучину собственного, только что открытого внутри себя хаоса, как бы приглашая Достоевского разделить с ней эти «впечатления». Так начался период взаимного мучительства, сопровождающийся оскорблениями, претензиями, выворачиванием души наизнанку и уличением друг друга в самых грязных тайных побуждениях. И если он отводил душу в своих романах, в крепнущем внутри христианстве, то ей, атеистке, к тому же лишенной истинного импульса к творчеству, опереться было не на что, и она просто тонула в этом хаосе. В марте 1863-го Полина, не дождавшись публикации во «Времени» своего второго, не менее слабого рассказа «До свадьбы», спаслась от Достоевского бегством в Париж.

В Париж она поехала не только, чтобы сбежать от «мучителя», но и в надежде заняться изучением истории и языков — английского и испанского. Не без труда удалось беглянке умолить отца выделить и ей средства на скромную комнату в парижском пансионе и ежедневные расходы. И первое время Полина действительно посещала какие-то лекции по литературе и истории, общалась с русской политической эмиграцией, встречалась с Тургеневым, к которому у нее были рекомендательные письма от Якова Полонского.

«...Ты едешь немножко поздно: все изменилось в несколько дней, — писала она через несколько месяцев Достоевскому из Парижа, тот как раз наскреб денег, чтобы наконец настичь беглянку во Франции. — Ты как-то говорил, что я не скоро смогу отдать свое сердце. Я его отдала в неделю по первому призыву, без борьбы, без уверений, без уверенности, почти без надежды, что меня любят. Я была права, сердясь на тебя, когда ты начинал мной восхищаться. Не подумай, что я порицаю себя, но хочу только сказать, что ты меня не знал, да и я сама себя не знала. Прощай, милый!»

Но Федор Михайлович, так и не успев получить этого письма, уже стучал в дверь ее парижской квартиры. Со страстным нетерпением он ждал появления своей нежной, порывистой Полины, открыла же ему дверь Полина незнакомая — надменная, с коварной, мстительной улыбкой на губах, во всяком случае, именно такой увидел ее он. Выяснилось, что она без памяти влюбилась в какого-то парижского врача по имени Сальвадор и с душераздирающими подробностями рассказала Достоевскому о своей страсти. Он понял только, что это «не серьезный человек, не Лермонтов», и что его Полина, чью душу он считал такой требовательной и возвышенной, «пала», влюбившись в «молодого красивого зверя» — самоуверенного и недалекого. Суслова прекрасно отдавала себе отчет в своем падении и каким-то парадоксальным, мучительным образом гордилась этим: теперь не было больше гордой барышни, чьей чистотой помыкал Достоевский, теперь она ему равна. Она ему отомстила. В своем дневнике Суслова утверждает, что Достоевский, выслушав ее признание, «упал к ее ногам, обнял с рыданиями ее колени...»

Достоевский же ближе всего воспроизведет свои реальные мучительные перипетии с Полиной в повести «Игрок», в которой он даже дал своей героине такое же имя. «И еще раз я задал себе вопрос: люблю ли я ее? — вопрошает alter ego писателя, Алексей Иваныч. — И еще раз не сумел на него ответить, то есть, лучше сказать, опять, в сотый раз ответил себе, что я ее ненавижу. (...) А между тем, клянусь всем, что есть святого, если бы она действительно сказала мне: «бросьтесь вниз», то я бы тотчас же бросился и даже с наслаждением».

Впрочем, подобную же любовь-ненависть испытывала и настоящая Полина к своему недавнему возлюбленному. Слепая низменная страсть к французу открыла ей главный раскол внутри нее самой: собственно женское начало в ней, оказавшееся столь неожиданно мощным, несовместимо с человеческим, иными словами, с духовным. И этот раскол Аполлинария так никогда в себе и не примирила, так никогда и не сумела она свести воедино эти две противоположности, из-за чего вся ее жизнь, все ее любови, все ее интеллектуальные и моральные порывы будут казаться ей ложью, лицемерием, грязью...

Французик Сальвадор, как водится, обманул Суслову и очень скоро бросил ее, и тогда Достоевский почти силой заставил свою безутешную любовь поехать с ним в Италию — рассеяться, развлечься. Несомненно, он рассчитывал вернуть ее расположение, хотя поклялся перед отъездом, что будет ей только «как брат». Баден-Баден, Турин, Рим, Неаполь. Федор Михайлович безбожно играл в рулетку, проигрывал и писал умоляющие письма в Россию — брату, родным с просьбой выслать денег, якобы «на писанье романа». Всюду в гостиницах они с Полиной селятся в разных номерах, он сидит с ней допоздна, гладит ее руку, утешает, слушает бесконечные рассказы про неверного Сальвадора — он дожидается, пока она соберется лечь в постель, и терзает себя демонстративными попытками держать слово. Но она тоже кое-чему научилась в Париже — и разоблачается перед ним медленно, расчетливо, глядя прямо ему в глаза недобрым взглядом. А распалив его чувства — гонит прочь, после чего из соседней комнаты доносятся его плач, вой, досадливые удары тростью в стену
... В конце концов они срываются, клятвы летят в тартарары, а наутро ненавидят друг друга за «слабость» и едва разговаривают. Эти кошмарные полтора месяца путешествия — последние дни, проведенные вместе. Осенью того же 1863 года Полина вернулась в Париж, а Достоевский — в Петербург.

В 1867 году Достоевский женился вторично, в этот раз на своей юной стенографистке Анне Григорьевне Сниткиной. Суслова ничего об этом не знала и в минуту грусти написала бывшему возлюбленному пространное интимное письмо, жалуясь на скуку, здоровье, окружающих людей... Это послание, перехваченное Анной во время свадебного путешествия, вызвало в ее душе бурю ревности, страдания и страха. «Прочитав письмо, я была так взволнована, что просто не знала, что делать. Я дрожала и даже плакала. Я боялась, чтобы старая привязанность не возобновилась и чтобы любовь Феди ко мне не прошла. Господи, не посылай мне такого несчастья!» — писала Анна Григорьевна. По ее воспоминаниям, у Федора Михайловича дрожали руки и на глазах стояли слезы, пока он читал письмо Полины. Но у той и в мыслях не было к нему возвращаться.

Она поняла, что Достоевский женился на «этой Брылкиной», как она пренебрежительно переименовала Анну Григорьевну, ради «дешевого необходимого счастья», себя же Аполлинария считала выше подобных низменных побуждений.

Однако ее терзали бесы. И самым страшным оказался бес непостоянства. «Буду честной, — убеждала она себя с болезненным упрямством, — буду с кем-то только по любви». Но каждая новая любовь на поверку оказывалась миражом. Поклонники и возлюбленные сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой — ее дневник переполнен их именами: лейб-медик, Робескур, Валах, поляк, грузин, Утин, молодой граф Салиас, русский доктор, французский доктор, господин из библиотеки... Полина с нескрываемым любопытством обнаружила, что наделена волшебной способностью сводить мужчин с ума. Да и окружающие часто говорили ей, что она наделена всеми качествами femme fatale — холодная, насмешливая сдержанность и при этом — обещание в наклоне головы, в быстрой полуулыбке и в распаляющих воображение глазах... Да, она признавалась себе, что любит любовь, но до самой смерти упорно и горько продолжала винить Достоевского в том, что это он разбудил в ней эту алчную, ненасытную чувственность. «Я чувствую, что я мельчаю, погружаюсь в какую-то тину нечистую, и не чувствую энтузиазма, который бы из нее вырывал, спасительного негодования», — записала она как-то в дневнике.

Ее попытки учиться, заниматься историей оказались не слишком серьезными, за границей она, по сути, попросту проматывала деньги отца. Родители упрекнули старшую дочь в неудачливости после того, как Надежда с блеском защитила в Цюрихе диссертацию и получила диплом и лавровый венок с надписью «Первой в России женщине — доктору медицины». Полина знала, что на защиту сестры съехалась самая знаменитая профессура Европы, что счастливой и удачливой молодой женщине стоя рукоплескал европейский ученый мир.

В это время в дневнике Аполлинарии впервые появляются мрачные тяжелые предчувствия и настроения. Сестре повезло, а ей нет. Что же все-таки ей в этой жизни делать? Что с ней будет? Брак — вещь немыслимая, любовь мимолетна, детей у нее быть не может из-за женской болезни, да к тому же она их терпеть не может. В своем литературном призвании она разочаровалась и, расставшись с Достоевским, больше никогда ничего не напечатала. Правда, в 1870 году в ее переводе вышла книга М. Минье «Жизнь Франклина», и перевод этот рецензенты оценили как «великолепный», но Аполлинария почему-то больше никогда не занималась этим видом литературной деятельности. В оставшихся после нее бумагах она нигде не комментирует этого факта. Скорее всего, требующая упорной усидчивости переводческая работа шла в разрез с ее темпераментом.

К своим 30 годам Аполлинария Прокофьевна неожиданно обнаружила, что относится к разряду «разочарованных», едва ли не «лишних людей», как и ее любимые герои Онегин и Печорин. Россия после заграницы страшно обескуражила ее: «Я думала в Москве встретить людей, у меня здесь есть разные знакомые, прежние студенты, а теперь мировые судьи, юристы, и прочая. Но все, кого я встречаю, мужчины и женщины, — необыкновенно мелочны и пусты. (...) Всякий раз я возвращаюсь из общества в отчаянии и убеждаюсь, что лучше читать Филаретов катехизис, чем рассуждать с моими знакомыми». Ее начитанность и, так сказать, полуобразованность сыграли с ней в конечном счете злую шутку.

— Я научилась отличать высокое от низкого, — однажды, не на шутку распалясь, кричала она своему другу Полонскому, изменив своей всегдашней сдержанности, — я вижу все недостатки, все умею критиковать, но у меня нет таланта, который позволяет подняться над этим и переносить пошлость и скуку жизни!

В качестве нового болеутоляющего средства от душевной тоски Полина решила избрать одиночество в глухом селе Иваново Тамбовской губернии, где поселились ее родители. Отец давно был уволен с должности и почти разорен и проживал в провинции последние, оставшиеся от былого богатства деньги.

Розанов впоследствии скажет, что в Аполлинарии было что-то от монахини-аскетки, сколь ни странно это прозвучало применительно к ее недавнему свободному образу жизни. Ей удалось-таки скрутить свою волю и, подавив навязчивые мысли о самоубийстве, в последнем усилии привнести в свою жизнь смысл. Розанов спрашивал ее потом, с кем же дружила и общалась она в эти несколько лет, проведенных в ивановской глуши. И она ответила: «Только с Бланкой Кастильской». Долгие месяцы в начале 70-х Аполлинария провела в маленькой низкой комнатке с окнами в сад, каждый вечер растворяясь в своем любимом времени суток — сумерках. Тогда из-за деревьев обычно появлялась пышно одетая Бланка, французская королева конца XII — начала XIII века, а следом за ней ее супруг Людовик VIII. Аполлинария видела их совершенно наяву и подолгу вела с ними только ей понятные беседы. Эти люди, вернее, эти призраки, в отличие от окружающих были ей интересны. Она завидовала Бланке Кастильской в том, что та была женой Людовика — единственного мужчины, который устроил бы ее самою. Ну в крайнем случае его сын — Людовик IX. А со стороны все выглядело так, словно мечтательница просто готовится к экзамену по истории на звание учительницы.

В первый раз Суслова экзамен провалила, но во второй раз ей все же удалось получить диплом. В Иваново-Вознесенске она даже открыла «пансион для приходящих девиц» — первое образовательное заведение в селе. Впервые в ее жизни мечты кое-как совпали с реальностью. Но всего 2 месяца спустя несчастная Аполлинария судорожно рыдала, уронив голову на учительский стол. На ее урок вдруг ворвался какой-то толстомордый господин, представившийся смотрителем училищ из Шуи, и грубо отобрал у Сусловой разрешение на открытие училища, не предоставив объяснений. Позднее выяснилось, что по старой памяти бывшую нигилистку Суслову сочли неблагонадежной. Времена менялись — в апреле 1866 года в Петербурге, неподалеку от Летнего сада, Дмитрий Каракозов стрелял в Александра II, поэтому в неблагонадежности подозревали всех подряд. На Суслову собрали данные, показавшие, что она была за границей связана с Герценом и его «Колоколом», а кроме того, «она носит синие очки, а волосы у нее подстрижены, в сужденьях слишком свободна и никогда не ходит в церковь».

Но у Судьбы в запасе еще оставались для Аполлинарии сюрпризы.

Василию Розанову шел 24-й год. Он — только что закончивший курс студент и счастливейший супруг 41-летней Сусловой. Аполлинария Прокофьевна теперь жила в Нижнем у брата, куда перебрались ее престарелые отец и мать; там же Розанов встретился с нею, будучи в гостях у своей ученицы Аллы Щегловой. Полина, по его выражению, «ушибла» его с первого взгляда. «Вся в черном, без воротничков и рукавчиков со следами былой замечательной красоты.(...) Словом, вся Екатерина Медичи. Равнодушно бы она совершила преступление, убивала бы — слишком равнодушно... (...) Она была по стилю души...раскольница «поморского согласия» или еще лучше — «хлыстовская богородица».

Нескрываемое восхищение красивого юноши, каким был тогда Розанов, разбудило в Аполлинарии прежнюю чувственность, прежнюю смелость и полное равнодушие к тому, что скажут и что подумают. Спокойно она дала себе волю: сама шепнула Василию в гостях, чтобы приходил к ней ночью. Во время любовного свидания опытная Полина настолько очаровала молодого человека, что он на время превратился в ее тень. 3 года длился их безумный роман, пока Суслова во время недолгой отлучки Василия не написала ему в Москву грустное письмо с предложением расстаться... Розанов обмер, охнул, перехватил где-то 15 рублей на дорогу и примчался в Нижний объясняться. «Совершенная безвыходность положения, в какие-то три—четыре секунды (...) произошло измерение душ, переоценка всего прошедшего, взгляд в будущее, — и мы упали друг другу в объятия...» — так вспоминал об этом Розанов. После этой сцены они опомнились уже в церкви, обвенчанными, и вскоре переехали в Брянск, куда Розанова направили учительствовать.

Что такое семейная жизнь, Аполлинария представляла себе смутно, но наблюдая, как живет в Петербурге ее сестра Надежда, вышедшая замуж за профессора Голубева, втайне ужасалась. Она привыкла к ничем не ограниченной свободе, так почему она должна встречаться с мужем трижды в день во время трапез? А если у нее неделю голова болит и она вовсе не желает ни с кем видеться? А если она на день или два увлечется каким-нибудь молодым человеком (что с ней нередко случалось), она что же, должна прятаться от мужа и притворяться? Никогда не притворялась, а сейчас, ради этого кудрявого юнца, станет идти против себя?

Что действительно Розанов ценил — так это беседы и общение с женой. Ее литературный вкус был безупречен, а суждения — оригинальны и лишены предрассудков. Его только страшно огорчало, что когда он засел за свой первый большой труд «О понимании», Аполлинария почему-то отнеслась к этому пренебрежительно и называла его писания «глупостью».

Нетрудно догадаться, что такой брак был обречен. После нескольких лет мучений Аполлинария бросила молодого мужа с тем, чтобы никогда больше не возвращаться. Этот фарс под названием «семейная жизнь» ей окончательно осточертел.

«Я помню, — писал Розанов в одном из писем, — что когда Суслова от меня уехала, я плакал и месяца два не знал, что делать, куда деваться, куда каждый час времени деть». Аполлинарии кто-то доложил об этой реакции Розанова, но она только презрительно вздернула плечами — не зря же она всю жизнь презирала этих «баб в штанах».

Подозревала ли Аполлинария Прокофьевна, что с легкой руки ненавидевшей ее жены Достоевского, Анны Григорьевны, а потом и его дочери, Любови Федоровны, все исследователи бездумно будут повторять эту плоскую пошлость, что якобы Розанов взял ее в жены только потому, что боготворил Достоевского и был готов фетишизировать все, некогда принадлежавшее ему? Впрочем, даже если Суслова об этом и знала, то вряд ли бы удивилась. Федор Михайлович слишком хорошо научил ее ничему не удивляться в человеческой натуре. И ничему не доверять.

«А.П. Суслова 43 лет (...) влюбилась в студента Гольдовского (прелестный юноша), жида, гостившего у нас летом. А он любил другую (прелестную поповну) (...) И вот она бросила меня», — подобные письма с жалобами и кляузами на жену Василий Розанов в изобилии рассылал знакомым и друзьям — А.С. Глинке-Волжскому, митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию. Вряд ли студент Гольдовский был последней любовью Сусловой, после него, возможно, у нее был еще десяток романов, но все это было уже скорее по привычке — ее души уже никто и ничто не затрагивало и свою жизнь она считала безвозвратно погубленной.

Вскоре Розанов, обзаведясь незаконной семьей и детьми, стал просить у жены развода, требуя, чтобы она взяла вину их разрыва на себя. Аполлинария только ядовито усмехнулась на это требование и показала законному мужу кукиш. Василий Васильевич нашел своеобразное утешение в активной переписке с вдовой Достоевского, Анной Григорьевной, — в этих письмах уже знаменитый «нововременский» журналист, писатель и философ Розанов, дав себе волю, перемыл все косточки «фуриозной» Аполлинарии, найдя сочувствующего слушателя. Однако проблема развода действительно стояла для него очень насущно: Василий Васильевич тайно от всех обвенчался в церкви со своей второй женой Варварой Дмитриевной Бутягиной, женщиной глубоко верующей. Если бы этот факт открылся, то Розанов как двоеженец подлежал бы не только церковным, но и гражданским карам — разлучению с женой, детьми и ссылке на поселение. Поэтому практически до конца жизни Сусловой Розанов засылал к ней своих друзей, адвокатов, просителей с просьбами о разводе — но все напрасно.

Шло время, родители умерли, а когда ее и брата приезжали навестить в Нижний сестра Надежда с мужем, злопамятная Аполлинария демонстративно забирала матрац, белье и уходила ночевать к своей единственной подруге. С сестрой у нее давно уже не было общего языка, и Аполлинарию дико раздражали беспрерывные поучения Надежды Прокофьевны о том, как надо жить и как беречь свое здоровье. На последнее Аполлинарии было решительно наплевать, и иногда бессонными ночами она мечтала, чтобы с ней приключился какой-нибудь фатальный несчастный случай. Покончить с собой, как она когда-то хотела, у нее уже недоставало решимости.

Ее мысли, видимо, подслушал дьявол. Или — что тоже возможно — нигилистку настигло наказание свыше.

В начале 1900 года раздался тревожный стук в ее окно. Пожилая женщина — Сусловой тогда уже было 60 — поспешила открыть. Перед ней стояли разгоряченные и взволнованные брат и племянник. Случилось несчастье — воспитанница Сусловой, сиротка Саша, которую Аполлинария Прокофьевна недавно взяла на воспитание, чтобы хоть как-то согреть свое одиночество, утонула в Оке. «О, почему это была не я!» — горестно взвыла несчастная. «Господи, позволь нам поменяться местами!» — с этими словами она, неодетая, обезумевшая, кинулась к реке. Мужчины едва удержали ее... Кажется, это был единственный случай, когда она взывала к Всевышнему... Отныне и до самой смерти в Севастополе в 1918 году рядом с ней не было никого, кроме 80-летней, когда-то шереметевской крепостной, прислуги Прасковьи Даниловны, знавшей всех до единого ее друзей и возлюбленных.

— А зря вы все-таки не вышли за... — и хитрая Прасковья, знавшая, чем насолить замучившей ее своей ворчливостью и раздражительностью хозяйке, всякий раз называя новое имя. Благо, память у нее была отменная.

— А ну прикуси язык! — гневно кричала Аполлинария, замахиваясь на прислугу клюкой, и все еще прекрасные ее глаза вспыхивали гневом...