В издательстве Corpus вышла книга классика российской кинорежиссуры Андрея Смирнова. В сборник «Лопухи и лебеда» вошли повести, в которых можно узнать сюжеты многих его фильмов. Даниил Адамов поговорил с режиссером о судьбе его фильмов, русской истории и кинематографе - старом и новом.

Андрей Сергеевич, вы пишете: «Заставил себя писать каждый божий день хоть страничку, хоть две. С годами образовались тысячи страниц дневников, мне даже предложили их издать, но я поленился». Почему именно сейчас решили собрать свои тексты и опубликовать их?

Дневники я не трогал, потому что, боюсь, сам уже не успею с ними справиться. Ведь пока я переучивался, как написано в книжке, с совкового режиссера в совкового писателя, прошло много лет. Издание книги дневников - это огромная работа, сейчас у меня нет возможности этим заниматься.

12 марта мне исполнилось 75 лет. Страшная цифра. И в этот день мне привезли роскошный букет цветов и конверт с поздравлением Дмитрия Анатольевича Медведева. Я поблагодарил, был тронут. А через три дня Центробанк отозвал лицензию у банка «Екатерининский», где было два миллиона спонсорских долларов на производство фильма. Сценарий называется «Темная вода», он есть в книжке. Фильм, скорее всего, будет называться «Француз». Уже были выбраны актеры, группа работала, в мае я должен был начать съемки. И в этом банке сгорели деньги, необходимые на производство фильма, а также все, что мы заработали с женой за последние 30 лет. С 19 марта мне пришлось распустить группу и остановить производство картины.

Хотя к книжке это не имеет отношения. Не могу сказать, что наступил какой-то определенный момент. Сценарии, опубликованные в книге, несколько отличаются от снятых фильмов. В том числе сценарий «Осени», которую снимал я, или «Сентиментального путешествия», которое снимал другой режиссер. Но мне захотелось увидеть это напечатанным. Да и возраст такой, помирать скоро. Хотелось, чтобы был отчет о проделанной работе. Поэтому никаких особо тщеславных моментов или жадности какой-то не было. Просто работа за много лет. И я был рад, когда издательство Corpus согласилось это выпустить.

Если уж заговорили про новый фильм: он будет о поколении шестидесятников. С чем связан такой выбор темы? И в дополнение к этому вопросу: с чем вы связываете такую, что ли, ностальгию по 60-м сейчас?

У меня это связано с тем, что это мое поколение. Я хорошо помню то время. Но особой ностальгии не вижу, потому что и нашу печать, и интернет пронизывает ненависть к шестидесятникам. Все эти обвинения в так называемых лихих 90-х и прочее. Встречается масса молодых людей, которые ничего не видели, но говорят, как хорошо было при коммунизме.

Я-то считаю, что 74 года советской власти - это страшный период жизни нашей страны. Она же погибла, это же не Россия сейчас, а совсем другая страна. Сколько было уничтожено людей, мы и сейчас точно не знаем, но это десятки миллионов. Я уже не говорю о той цене, которую заплатила наша страна за победу в Великой Отечественной войне. И эти цифры мы до сих пор не знаем.

А так называемая оттепель - это первый вздох с 1917 года. Называть это ощущением свободы, наверное, неправильно, потому что мы были воспитаны в советской школе и что такое свобода, в общем-то не знали. Но ощущение, что открылись двери, которые раньше были закрыты, было. Тогда появилась целая волна новых поэтов, поэтические вечера собирали огромные аудитории - полный Дворец спорта в Лужниках. Лидерами всего этого были, конечно, Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, в меньшей степени Роберт Рождественский. Их буквально на руках носили. В музыке появляется еще вчера запрещенный джаз, в живописи - Лианозовская коммуна. Это был глоток свободы, который затем был оборван: посадили Синявского, Даниэля, Бродского, я уже не говорю о 68-м годе, когда семерка вышла на Красную площадь против вторжения в Чехословакию.

Ну и потом, люди, которые взяли на себя ответственность за новую Россию в 90-е годы, - это же во многом шестидесятники, того же поколения. И перемены тогда были благостные, хотя, к сожалению, их не доделали и сегодня страна вернулась обратно. Во многих отношениях мы живем как при советской власти, но не во всем, конечно. И те самые люди, которые сейчас говорят, что страна развалилась, был полный кошмар и как они хорошо жили при советской власти, просто ничего не знают. В мозги им втолкали совершенно ложную информацию.

Если в 90-е в лидерах страны оказались шестидесятники, почему не случилось того же процесса, что и в 60-е? Все культурные процессы отошли на второй план перед теми проблемами, что были в 90-е.

Я не политик и не политолог, поэтому не берусь давать рецепты, но в том, что в 90-е случился культурный взрыв, никаких сомнений нет. И поэтому сейчас пошла волна сильных писателей, таких, как Степнова, Водолазкин, Шишкин, Улицкая и еще десяток авторов. А кино? Новое кино появилось. Появился целый ряд замечательных кинематографистов, в том числе уже покойный, к сожалению, Леша Балабанов. Поэтому культурный взрыв, безусловно, состоялся: и в литературе, и в кино, и в музыке, наконец. Я не говорю о бардах, но появились такие люди, как Юрий Шевчук, группа «Ленинград» и потрясающий Сергей Шнуров, Борис Гребенщиков. Это же все результат нового глотка свободы.

Почему, по вашему мнению, два раз подряд случился такой откат? После оттепели гайки закрутили - и после 90-х тоже.

Я думаю, это случилось потому, что крепостное право было отменено всего лишь чуть более 150 лет назад. Этого маловато. Сознание людей в России остается крепостным. Привыкли, что барин должен о них заботиться, и никак не хотят вести самостоятельную жизнь.

Понимаете, ну вот мы возьмем какой-нибудь 1055 год. В это время уже работает Болонский университет, а также Оксфорд. И там, и там всего три факультета - теологический, медицинский и юридический. Мало того, в Оксфорде в это время преподает женщина, что уже через 200 лет будет невозможно. А когда в России открылся первый университет? Через 700 лет - в 1775 году. А что происходит в России, когда уже работает Оксфордский университет? В это время Андрей Боголюбский сбежал из Киева и строит Владимиро-Суздальскую Русь.

Что такое 700 лет? По счету демографов, 100 лет - это четыре поколения. К тому времени, когда откроются двери Московского университета, 28 поколений европейцев, пусть это дети и не крестьян, а буржуазии, получат университетское образование. Естественно, это скажется на их детях, внуках и так далее. Ну а как мы за 200 лет одолеем эту дистанцию? Этого не может быть.

Вы пишете в книге, что начали вести какие-то записи из-за того, что больше не могли заниматься кино. И делать то кино, которое вы хотели, вам не давали. Но наступили новые времена, и логично было предположить, что вы начнете наверстывать упущенное. Этого не произошло, и вы сняли только один фильм.

Во-первых, к 1991 году мне было 50 лет. Кинематографист - это профессия, с одной стороны, легкомысленная, а с другой - требующая огромной отдачи. Вот мне пришла в голову мысль сделать фильм о Тамбовском восстании крестьян, поскольку в нем все концентрируется - это сгусток российской истории. И он потребовал гигантских усилий. Меня приводило в отчаяние, что не останется ни одной картины, сделанной мною без чужой указки. «Жила-была одна баба» - единственный в моей биографии фильм, которого не коснулась рука цензора. Он существует в виде фильма и пятисерийного сериала, к сожалению, так и не показанного по Первому каналу, который его купил.

Владимир Яроцкий

Создание сценария фильма заняло почти 10 лет. За это время я сначала чиновником работал, потом преподавал, снимался как артист, ставил в театре. И чтобы сделать фильм качественно, понадобилось столько времени. А дальше все шло как по маслу. Удалось найти деньги - государственные и частные, снять картину. На судьбу я не могу жаловаться, фильм получил шесть премий «Ника». А после я сел за тот сценарий, который в книге называется «Темная вода». То есть я не прерывался, но, к сожалению, никогда не был слишком плодовит, и в молодости тоже.

У вас ведь получилась такая закольцованная история. Ваша первая серьезная режиссерская работа, фильм «Ангел», и последняя на данный момент - «Жила-была одна баба» объединены темой Гражданской войны…

Да, в «Жила-была одна баба» удалось досказать то, что не дали сказать в «Ангеле».

Вам не было обидно слышать и видеть такую реакцию на фильм «Жила-была одна баба»? Все эти высказывания про «зачем такое снимать», «оболгали русский народ» и так далее.

Я был готов к этому. Не думал только, что пойдут такие потоки обвинений в русофобии. Эти обвинения ведь сыплются от людей, которые ничего не знают и не хотят знать о собственной истории. История России XX века чудовищная. И пока это не будет знать каждый школьник - все так и будет.

Вот эта история с нашими фанатами во Франции, которые драки устроили. Я видел фотографии, они убийственны. А что у них на майках? СССР, страшный медведь, надпись «Я русский». Эти люди ничего не знают об истории своих бабушек и дедушек. И не хотят знать! Они полны гордости за Россию. За ту, которой никогда не было.

Мне кажется, что просвещение - это самое необходимое для России. Но с этим надо хотя бы сто лет прожить. Чтобы четыре поколения знали свою историю, научились вести себя друг с другом. Объединяет нас в одну нацию ненависть всех к каждому.

Раз уж мы вспомнили фильм «Ангел», то вот что хотелось спросить. В книге вы рассказываете о начале съемок картины и пишете, что благодаря экспериментальной киностудии Чухрая вы смогли собрать ту команду, которую хотели. Однако известно также, что Чухрай был одним из тех людей, кто в какой-то степени положил на полку этот фильм, где он и пролежал 20 лет.

Знаете, мои отношения с Чухраем - это совершенно отдельная тема. Конечно, когда я узнал, что картину кладут на полку, я был взбешен. Тем более меня заставили вырезать целый ряд моментов. Но я все время жил надеждой, что фильм выйдет на экраны. И поэтому шел на компромиссы, о чем сейчас жалею, потому что авторской копии не сохранилось. А разница очень большая, так как в авторском варианте хронометраж 53 минуты, а в том, что остался, - 34. 20 минут, вынутых из короткометражки, - это очень много.

О том, что фильм кладут на полку, мне не сообщили, я узнал об этом из чьего-то рассказа. Студия направила письмо, что картина не удалась и ее надо «прикрыть». Я был взбешен, написал письмо Чухраю, очень резкое. И, встретив его, наговорил грубостей, о которых не хочу вспоминать.

Прошли годы, мы практически не общались, хотя я дружил с его сыном. А потом по телевизору я увидел фильм Чухрая «Чистое небо», в котором очень точно отмечается порог оттепели. Я вспоминал, как Чухрай привез этот фильм во ВГИК и мы, студенты, очень иронически смотрели «Чистое небо», задавали потом ему хамские вопросы, на которые он достойно отвечал. И когда я смотрел фильм по телевизору, у меня слезы лились из глаз, я тут же набрал номер Григория Наумовича и высказал все, что мне хотелось. Он был тронут этим. И у нас возобновились отношения.

А затем к юбилею Чухрая Борис Берман и Ильдар Жандарев сделали документальный фильм про него. К счастью, Григорий Наумович был еще жив, поэтому я успел высказать в фильме всю свою любовь к его картинам и к нему самому. Я был рад, что успел сказать эти слова, пока он был еще жив.

И никакой обиды на него, естественно, не было. Сама попытка взглянуть на Гражданскую войну как на национальную трагедию не могла быть одобрена в 1967-1968 году. И Чухрай это понимал. Я-то в 26 лет считал, что пора об этом разговаривать иначе. И уверенность, что я иду в том направлении, в котором неизбежно придется идти России и русскому сознанию, у меня была. Хотя я был и пионером, и комсомольцем, таким, знаете, «верующим». Но к тому времени я уже читал «Вехи», Бердяева, русских религиозных философов.

Владимир Яроцкий

А когда и как начался этот перелом в сознании и вы перестали быть «верующим»? Я прочитал в одном из ваших интервью, посвященном съемкам сериала «В круге первом», что произведения того же Солженицына помогали таким, как вы, - «полуслепым, но постепенно прозревавшим».

В 1955 году мои родители переехали в Марьину Рощу, и оказалось, что в квартале от нашего дома находится французская спецшкола. В Москве тогда было всего три спецшколы по изучению иностранных языков. Я заканчивал седьмой класс, и отец мне сказал, что надо быть дураком, чтобы упустить такую возможность. И без всяких учителей я выучил за лето французскую грамматику и в восьмой класс пошел во французскую школу. Через два года был обмен школьниками, и мы, девять оболтусов, поехали на месяц во Францию. В Париже нас водили на экскурсию в музей современной живописи, показывали и Ван Гога, и Матисса. Но мы знали тогда, что это буржуазные капризы, а никакая не живопись. Я помню, как увлеченно рассказывал экскурсоводу на французском языке, какой великий живописец Васнецов и какая прекрасная картина «Три богатыря».

И с таким культурным багажом я поступил во ВГИК. Конечно, больше, чем режиссурой, мы занимались военной подготовкой и марксизмом. Это продолжается и сейчас, только те, кто преподавал там историю КПСС, сегодня преподают историю России. Но у нас был ряд замечательных преподавателей. Например, историю изобразительных искусств вел племянник Третьякова - Николай Николаевич. Он определил зачатки культурного понимания живописи.

Не берусь судить о других вузах, но в институте, который готовит кинематографистов, очень важен уровень соперничества. Чем он выше в группе, тем серьезнее будут результаты. И там был хороший уровень «толкотни». Моими однокурсниками были Андрон Кончаловский, покойный Витя Трегубович. В это время там учились Тарковский, Шукшин, Шепитько и так далее.

В итоге из ВГИКа я вышел другим человеком. Приоритеты поменялись. Но эта эволюция шла дальше. Диплом я получил рано, мне было 22 года, и я уже снимал свою первую полнометражную картину. И дальше я познакомился с русской философией. Бердяев был просто непререкаемым учителем. Не могу сказать, что к «Ангелу» эволюция завершилась, она ведь никогда не заканчивается. Но это было сделано не вслепую, я уже знал довольно много источников по истории Гражданской войны.

Когда вы снимали «Белорусский вокзал», у вас уже был опыт с «Ангелом», который не выпустили. То есть вы, наверно, понимали, что тот взгляд на историю, что вам близок, совсем не приветствуется.

Не совсем так. Конечно, я все понимал, но ни малейшего сожаления по поводу «Ангела», даже при такой его судьбе, у меня не было. Я гордился этим внутренне. И у той команды, которая делала картину, - оператора Павла Лебешева, художника Коровина - была уверенность, что мы сделали настоящее дело, а не какую-то ерунду. И когда положили фильм на полку, Лебешев сказал: «Наплюй, мы все равно самые талантливые».

Владимир Яроцкий

- Как вы вообще пришли к «Белорусскому вокзалу»? С чего началось создание этого фильма?

Мой отец в 1964 году получил Ленинскую премию за книгу «Брестская крепость», а героев этой книги я видел своими глазами. В 1954 году, когда была разгромлена редакция «Нового мира», где мой отец был заместителем главного редактора, он начал искать какую-то тему. И остановился на истории обороны Брестской крепости. Считалось, что все там погибли, и отец 10 лет занимался поиском этих героев и нашел более 400 человек, живых, которые участвовали в обороне. Судьбы их были ужасны, потому что избежать плена можно было, только застрелившись или записавшись в полицаи. Почти все они прошли немецкий плен, а когда их освободили, то половина отправилась в отечественные лагеря. Никому из них не платили никаких пенсий. Эти люди, которых отец находил, приезжали, часто оставались у нас ночевать. И всем надо было помочь: выхлопотать пенсию, доказать, что он не предатель Родины, и так далее.

Летом 1968 года мой друг Леонид Гуревич, который был редактором на студии Чухрая, рассказал, что там лежит заявка сценариста Вадима Трунина. Четверо фронтовиков встречаются на кладбище на похоронах своего командира. Они давно стали чужими людьми и весь фильм ищут пристанище, чтобы выпить и найти опять общий язык. У меня было ощущение, что я обязан сделать эту картину. И этот сюжет наложился у меня на воспоминания о героях Бреста. В ту же ночь я нашел Трунина, который в санатории писал сценарий для «Киргизфильма». Часа в четыре утра его разбудили, позвали к телефону, и я сказал, что хочу это снять. Он сказал - брать заявку. Но прошел в итоге год, прежде чем я заполучил ее.

Я пришел на экспериментальную студию и сказал, что хочу снимать фильм; Познер (отец известного сегодня Владимира Познера) сказал, что со мной они больше дел не имеют после «Ангела». Я отнес заявку на «Мосфильм». Она была на четырех листах, и фильм заканчивался тем, что фронтовики ночуют у своей фронтовой медсестры, а утром разъезжаются по своим делам такими же чужими, как и были. И Юлий Райзман тогда мне сказал, что с такой концовкой фильм не дадут снимать. В итоге «Мосфильм» отказал.

Через некоторое время зашевелилась экспериментальная студия Чухрая и заключила договор с Ларисой Шепитько, которая и должна была снимать этот фильм. Мы дружили, были знакомы. Оператором она взяла Лебешева. Они написали сценарий, дали мне почитать. Потому мы встретились - я, Трунин и Шепитько. Я был возмущен и сказал, что сценарий никуда не годится. Тем не менее там были две замечательные сцены. Первая - когда слесарь Приходько приходит домой к своей семье. И был придуман грандиозный финал, когда эти же герои, только молодые, выходят на Белорусском вокзале в 1945 году.

В общем, они какое-то время провозились. А потом я узнал, что договор был расторгнут и Лариса ушла с этого проекта. Я опять побежал на экспериментальную студию и опять получил такой же отказ: с вами мы больше дела не имеем, с нас хватит «Ангела».

Потом мне звонит режиссер Марк Осепьян и говорит, что ему предложили этот фильм. Ну, я пожелал ему успеха. Они провозились еще какое-то время и расстались, что-то у них не получилось.

И тогда настал мой час. Ни у меня, ни у Трунина не было денег. Мы заняли денег и уехали писать сценарий. Автор сценария, конечно, Трунин, но я, что называется, сидел рядом. В сценарий вошли сцена со слесарем Приходько и финал, где молодые герои выходят на площадь Белорусского вокзала. Так что какие-то элементы остались от того, что делала Лариса.

Трунин написал замечательный сценарий, на голову выше, чем готовый фильм. Например, там есть история о том, как герои попадали в милицию. Какие-то молодые ребята в ресторане их оскорбили и, считая стариками, полезли в драку. Но фронтовики ведь бывшие десантники, они их «разложили». Однако один из молодых людей был сыном какого-то начальника, приехала милиция и забрала моих героев. Но они из милиции выходили сами, скрутив все отделение. Единственное, что в итоге осталось, - это когда они выходят на улицу и Леонов кричит: «Да здравствует свобода!» Но в сценарии это было гораздо круче. Я и сейчас не могу вспоминать об этом без содрогания, настолько это было лучше.

Сценарий примерно полтора года ходил по инстанциям. Не хотели ни в какую. Как это так - они сами скручивают милиционеров, да об этом и речи не могло быть. И если бы не Михаил Ильич Ромм, никто бы нас не запустил. Он чуть ли партбилет не положил за этот фильм. Ему очень нравился сценарий. И перед тем, как начать съемки, тогдашний главный редактор коллегии Госкино Сытин заставил нас написать одну бумагу - так называемый донос на самих себя. И мы подписали с Труниным ее, что это будет не антисоветская картина. Только после этого нас запустили.

Но и после этого картину закрывали четыре раза. Причем в четвертый раз все уже было снято, кроме последней сцены. Но от меня потребовали, чтобы я снимал Инну Макарову, а не Ургант. То есть когда была снята вся картина, кроме последней сцены, от меня потребовали сделать кинопробы. Я сделал эти пробы. У Макаровой была вполне приличная проба, но я уверен был, что должна играть Нина Ургант.

Я уезжал, худсовет был без меня. Но Райзман мне сказал, что все будет нормально. Я вернулся со съемок, и Райзман мне говорит: «Ты знаешь, Андрюш, мы утвердили Макарову. Она действительно лучше». После этого я написал заявление, что ухожу с картины и мое имя не должно упоминаться в титрах. И уехал к приятелю на дачу. На четвертый день приехала машина с «Мосфильма». В итоге разрешили снимать Ургант.

А потом последнюю сцену пришлось переснять целиком. Дело в том, что они появляются у медсестры грязные, они же вылезли из коллектора. И всю сцену четверо мужиков были голые до пояса, уже отяжелевшие, кроме Сафонова, который стройный. Я до сих пор не знаю, кто это смотрел, то ли Брежнев, то ли его теща, но сказали категорически: «Эту сцену надо переснимать». Я умолял не переснимать. Но Трунин, который был старше, сказал мне: «Ну если только это нужно, отдай им, картина, может, хоть выживет». Мы пересняли, но новая сцена гораздо хуже той, что была.

Владимир Яроцкий

- Кстати, в книжке есть текст, где вы пишете, что не любите свои фильмы. Это ощущение у вас до сих пор осталось?

Да, не люблю, кроме последнего фильма, который никак не пострадал. Я, правда, предпочитаю сериал, он ближе к замыслу. Замысел расползся, в один фильм все вбить невозможно. И в сериал вошел ряд сцен, которые не попали в фильм, но с которыми мне было очень жаль расставаться.

Приходится вспоминать о собственных промахах и что пришлось уступать цензуре. Ведь и в «Белорусском вокзале» пришлось много убрать, и в «Осени» за несколько кадров до сих пор сердце болит. А картина «Верой и правдой», после которой я бросил режиссуру… Это просто другой фильм. Мы сняли половину фильма, после чего работу приостановили и начались бесконечные парткомы, худсоветы, редсоветы. И тогдашний директор «Мосфильма» мне сказал: «Ты истратил миллион, ты думаешь, мы дадим тебе второй? Нет, пока ты вот это и это не переделаешь». И сцену за сценой мне пришлось переснимать или кромсать, чтобы просто спасти картину. Она приличная, я не стыжусь ее, может быть, сейчас она даже лучше смотрится, чем тогда. Мне хотелось снять картину гротесковую, что не разрешили категорически. Нужен был соцреализм. Было очень обидно, потому что то, что мы уже сняли, получилось очень оригинально.

- В ваших фильмах ведь играло огромное количество актеров, которых вы открыли…

У меня счастливая рука. В моих фильмах многие сыграли свои первые роли. Например, Леня Кулагин в «Ангеле». У него сейчас за сотню картин. Людмила Полякова - звезда Малого театра. В «Ангеле» сыграл Жора Бурков - великий комик, который играет драматического персонажа. В «Осени» - Наташа Гундарева, Саша Фатюшин. Да и Дарья Екамасова, у которой была до «Жила-была одна баба» всего пара эпизодов, получила «Нику» за лучшую женскую роль.

Раз вы вспомнили Михаила Ромма, то хотелось бы вот что спросить. Почему никто из целой плеяды его учеников не снял про него фильм? И у вас не было никогда желания сделать что-то подобное?

Сегодня это очень сложно сделать. Был бы я помоложе, может быть, сделал бы. Мы ведь многого не понимали, учась у Ромма. А нам страшно повезло.

Перед картиной «Девять дней одного года» он написал: «Я лгал всю жизнь, я больше не хочу этого делать». Ни один из лауреатов Сталинской премии - а у него их было пять - ничего подобного не сказал. Они жили, будто ничего не было. И в «Девяти днях одного года» только монолог о дураках чего стоит! Сказать это в то время… Нам страшно повезло - тем, кому удалось попасть к нему.

С первого его курса троицу хотя бы надо назвать - Тарковский, Шукшин, Митта. С нашего, следующего, курса - Кончаловский, Трегубович, я и белорусский режиссер Игорь Добролюбов. А на следующем курсе, который он набрал, но не успел довести, - Абдрашитов, Соловьев. Уже достаточно! У него, конечно, глаз был потрясающий.

Ромм был человек абсолютно незащищенный, открытый. Мы многих вещей не знали в ту пору. Ведь Ромм родился в Иркутске, родители были меньшевиками, ссыльными. Это еще страшнее, чем белогвардейцы. Потому что как Сталин расправился сначала с меньшевиками, а потом с эсерами, невозможно себе представить. Поэтому я только теперь понимаю, под каким страхом мог жить Ромм.

Ромм рассказывал нам, студентам, по ходу лекции о том, как жили при Сталине. Ты получаешь Сталинскую премию - чемодан денег, потому что это 100 тысяч рублей. Это как миллион долларов сейчас. Ромм говорил, что носишь его с одной мыслью: прогулять и пропить как можно скорее, а то посадят. Но мы тогда думали, что лауреат пяти Сталинских премий кривит душой. Ну не может такого быть. Тем более все знали, что Сталин его любил.

А через много лет, уже когда Ромм лежал в могиле, мы с Райзманом гуляли в Болшеве, где Дом кинематографистов. И он рассказал сцену 36-37-го года. Райзману не спалось, встал в шесть утра, вышел во двор с собакой. Через пять минут вылетает из дома Ромм и говорит: «Юлий, я сейчас по радио услышал - мне Сталинскую премию дали. Значит, не посадят?» Мне сразу припомнился тот рассказ Ромма студентам. И этот рассказ Райзмана подтвердил его абсолютную точность.

И потом, «Обыкновенный фашизм» - это грандиозная картина, которая в России с каждым днем становится актуальнее и актуальнее. Фильм ведь с большим трудом тогда проходил, его не показали по телевизору. И ГДР не захотела его показывать. Но немецкий режиссер, который жил в ГДР, рассказывал мне, что, когда по телевидению Западного Берлина ночью показывали «Обыкновенный фашизм», они будили детей, сажали перед телевизорами и говорили: смотри, вот это наша история.

- За кем-нибудь из молодых режиссеров вы особенно следите?

Да за всеми, пожалуй. Я стараюсь по возможности не отставать. Сейчас, по-моему, довольно интересная волна новых режиссеров. Прекрасна последняя работа Анны Меликян. На мой взгляд, она самая талантливая из учеников Соловьева.

И вообще сейчас много успешных коммерческих проектов. Мне кажется, нынешний кинематограф при всех его недостатках здоровее, чем советский. Он больше связан с публикой, понятно, для кого это делают. И хотя деньги найти трудно, но появляются картины и авторского кино. Находят деньги и Сигарев, и Мизгирев, и Федорченко. Новый фильм Соловьева вот-вот выйдет. Развивается все в здоровую сторону.

Или есть Роднянский и фильмы Звягинцева. Даниил Дондурей мне рассказывал, что Звягинцев - самый знаменитый российский режиссер за всю историю российского кино с 1908 года. Так на Западе не знали ни Эйзенштейна, ни Довженко, никого. Это все те же лихие 90-е нам принесли. «Левиафан», который у нас ни по одному федеральному каналу не показали, обошел весь мир. И Звягинцев творит без всяких ограничений.

Когда ненависть объединяет

Недоверие, презрение, а порой и ненависть, которую испытывает община по отношению к окружающему миру, взаимны - более того, окружающий мир часто склонен ненавидеть ее даже сильнее. До сих пор я намеренно не упоминал, что информационная закрытость строится не столько изнутри, сколько снаружи: если община или секта окружена преобладающим числом иноверцев, она так или иначе обречена на репрессии - особенно если иноверцы исповедуют монотеистическую религию. Яркий пример - средневековая иудейская община, служившая постоянным объектом гонений со стороны христиан. В общественном мнении распространен стереотип, что инициатива этих гонений, как правило, исходила от католической церкви.

Однако это не совсем так: Ж. Делюмо подчеркивает, что организованные гонения на иудеев, инспирированные церковью, начались сравнительно поздно - в основном лишь в XII–XIII веках, а до того они возникали спонтанно в городской среде 3 ; Норман Кон отмечает, что иерархи церкви, связанные с иудейской общиной кредитными отношениями, часто выступали ее защитниками во время погромов, которые устраивала озверелая толпа 4 . В ряде случаев гонения на иудеев действительно были инспирированы церковью, но и тогда они опирались на уже существующую в обществе неприязнь к людям, которые выглядят и ведут себя иначе. Имея собственный язык, собственную письменность, традиции, обряды, одежду, резко отличающиеся от принятых там, где община проживала, иудеи были для Европы «вещью в себе»: непонятная культура в глазах христиан выглядела бесовской и колдовской. В средневековой Европе слово «иудей», так же как и «сарацин», прочно ассоциировалось с черной магией, доказательством чему служат многочисленные сочинения в духе «Молота евреев», имевшие широкое хождение в Германии и Польше в XV–XVII веках. Примечательно, что все страны Европы, куда переселялись иудеи - Испания, Германия, Польша, - начинали с довольно дружелюбного к ним отношения, а заканчивали оголтелой ненавистью, погромами и требованиями изгнания. Судя по всему, такая перемена свидетельствует о процессах медленного, но неуклонного накопления страхов перед чужими. Обратим внимание, что обвинения, традиционно предъявляемые иудеям, - людоедство, причащение кровью девственниц или детей, свальный грех - неоднократно в истории применялись и к другим религиозным группам: так, например, их выдвигают римские писатели II–IV веков против самих христиан! «Перед лицом, посвящаемым в их таинства, кладут младенца, покрытого мукой… Новичку предлагают нанести по поверхности муки невинные по видимости удары, и он убивает младенца… Его кровь - о ужас! - жадно слизывают, тело с остервенением разрывают на части. Вот какой жертвой скрепляется их союз… В торжественный день они сходятся для пиршества с женами, детьми, сестрами, матерями… Там после обильной еды, когда пир разгорается и жар вина разжигает темные страсти, собаке, привязанной к подсвечнику, бросают кость… и тем побуждают ее рвануться и прыгнуть. Когда таким образом опрокидывается и гаснет заставляющий сдерживаться светильник, они в бесстыдной темноте предаются без разбора объятиям гнусной похоти». В дальнейшем ранние христиане повторяют эти обвинения в адрес отделившихся сект - так, Климент Александрийский почти дословно воспроизводит рассказ о свальном грехе применительно к карпократианам, собиравшимся на закрытые для посторонних ночные трапезы 5 , а в России в XVIII веке обвинения в ритуальном убийстве младенца неожиданно всплывают в деле хлыстов. Эти примеры говорят о том, что механизмы гонений на иноверцев подчиняются инвариантным законам: закрытая община возбуждает любопытство окружающих; над ее странными обычаями - не есть свинину, носить особенную одежду, устраивать совместные трапезы рабов и господ - сперва посмеиваются, затем эти обычаи начинают пугать; поскольку на религиозные церемонии иноверцы не допускаются, окружающие начинают подозревать, что там творится нечто незаконное и страшное; в обществе начинают распространяться слухи, что сектанты промышляют злокозненным чародейством. В конечном счете эти слухи начинают обретать «неопровержимые доказательства» свидетелей; вину за оставшиеся нераскрытыми убийства, эпидемии и неурожай начинают возводить на остающуюся для всех чужой общину; распространяются легенды и даже появляются книги, где доказываются разнообразные вины иноверцев. Начинаются репрессии - притеснение общин магистратами и государственными органами, иногда вдохновляемое и духовенством, дополняется кровавыми погромами, зачастую возникающими совершенно спонтанно. Однако постоянное давление на общину в большинстве случаев ведет к тому, что отторгнутые обществом ее члены лишь теснее сплачиваются вокруг своей веры, которая становится важнейшим средством сохранения их социальной идентичности. Таким образом, преследование, которому подвергается община, не только не вредит ее мемплексу, но и обеспечивает его большую сохранность и приверженность адептов. Это парадоксальное обстоятельство подводит нас к интересной гипотезе. Если возрастающее давление на общину ведет к тому, что ее члены еще крепче держатся за свою идеологию, тогда для мемплекса выгодна ситуация, когда его носителей подвергают репрессиям, и он будет стараться закрепить в себе именно те черты, которые провоцировали бы гонения на них со стороны окружающего мира.

Подтверждение этой гипотезе мы увидели в эволюции русских сектантских учений XVII–XIX веков. Традиционно в русском расколе выделяли два крупнейших течения - поповские и беспоповские толки. Беспоповцы были гораздо более радикальны: отрицали институт священства и законного брака, отказывались молиться за царя, которого многие толки прямо называли антихристом, считали, что они живут в последние времена, предшествующие концу света и Страшному суду. У поповцев оппозиционные настроения были выражены существенно слабее: большинство толков считало, что господствующая церковь просто пошла по неверному пути, проведя реформу богослужебных книг, - вот почему поповцы добивались лишь создания собственной священнической иерархии (которая и появилась у них в середине XIX века). Оба направления подвергались репрессиям, но в заметно различной степени. В 1842 году обер-прокурор Святейшего Синода направил в Министерство внутренних дел классификацию (которая, несомненно, и до того так или иначе уже фигурировала в сознании церковников) раскольнических сект, поделив их на вреднейшие, вредные и менее вредные. В число первых попали те беспоповские секты, которые отвергали брак и молитву за царя; субботники, исповедовавшие эклектический христиано-иудейский культ; молокано-духоборские секты, выдвигавшие требования наивно-политического характера - например, фактического упразднения сословий, отмены общественной иерархии; наконец, общины хлыстов и скопцов, воспринимавшиеся обществом как глубоко аморальные и изуверские. Просто вредными считалась другая часть беспоповцев, которые принимали брак и соглашались молиться за государя. Наконец, менее вредными считались все беспоповские толки, которые «более церковного сохраняют» - т. е. не отвергают ни церкви, ни царской власти 6 .

С точки зрения здравого смысла кажется, что наивысшими шансами уцелеть и, следовательно, сохранить учение располагает община, которая наименее конфликтует с обществом. Однако в действительности число приверженцев поповских и беспоповских ересей в XVIII–XIX веках оставалось примерно равным; более того, по точности сохранения своих учений «вреднейшие» и «вредные» секты сильно выигрывали: о «менее вредных» обер-прокурор писал, что они «более представляют надежды к обращению», и не ошибся - поповские секты охотно шли на тот или иной компромисс с официальным православием, а значит, их мемплексы были обречены на размывание, постепенную утрату черт, которые отличали их от официальной доктрины. Так, крупная часть поповцев, примкнувших к Белокриницкой иерархии, попросту создала свою собственную, существовавшую параллельно с официальной, церковную структуру, растеряв при этом оригинальную доктрину; другая часть в 1800 году согласилась на создание так называемой единоверческой церкви, представлявшей собой особую структуру приходов в составе Русской православной церкви. Что касается беспоповских сект, то для них возможность возвращения в лоно церкви была закрыта навсегда: ведь ключевым для беспоповца было представление, что он живет в эпоху торжества антихриста, и, следовательно, он не мог принять ни церкви, ни государственной власти. И хотя фактически и беспоповцы вынуждены были так или иначе сотрудничать с государством (так, поморская община уже в начале XVIII века вела обширную торговлю с правительством), представление о последних временах и дьявольском характере государства не отменялось никогда. Как следствие, сразу после раскола беспоповцы подверглись репрессиям, которые в той или иной форме продолжались вплоть до 1917 года. Это привело к тому, что самобытные религиозные учения, с самого начала сумевшие противопоставить себя официальной религии и государству, крепко удерживались сектантами и оказались наиболее жизнеспособны.

Критичное отношение секты к окружающему миру, неприятие государственной власти и официальной церкви - не просто отличный способ устроить себе информационную блокаду чужими руками; в большинстве случаев это, собственно, и способ создать саму общину. Дело в том, что инициатива отделения от официальной церкви лишь в редких случаях принадлежала самими сектам: чаще всего сектантские движения внутри христианства рождались как попытки подвигнуть церковь к реформе (так возникли движения лоллардов или гуситов), либо как результат развития форм народной религии (учение катаров или мормонов). Ни в том, ни в другом случае участники движений не считали себя создателями отдельного вероучения, напротив - они полагали себя лишь наиболее последовательными христианами, следующими букве и духу Библии. Для верующего христианина вплоть до Новейшего времени немыслимо было пойти против существующей церкви, объявить себя отступником и создателем новой религии. Восприятие себя как истинной церкви отражается и в самоназваниях сект: так, хлысты называли себя «божьими людьми», а катары - «добрыми христианами»; немецкие и голландские анабаптисты в XVI веке именовали себя просто «крещеными», подчеркивая, что лишь они имеют право назваться последователями Христа. Однако претензия на единственно правильное понимание веры, попытка быть «святее папы римского», разумеется, сразу же призывали кары на головы гордецов, что вело к их сплочению и осознанию (зачастую впервые!) себя как единой общины, имеющей отдельное вероучение. Даже после раскола ересиархи продолжают считать себя приверженцами старой (а значит, самой правильной) веры, обвиняя в искажении веры не себя, а официальную церковь - даже если крохотная группа приверженцев истинной религии выглядит щепкой в океане религии официальной.

Этот эксклюзивизм, который, как я уже говорил в предыдущей главе, доказал свою полезность, был несчетное число раз воспроизведен различными течениями христианства - подавляющее большинство сект и движений, возникавших внутри христианства в Средние века и раннее Новое время (от пуритан до скопцов, от катаров до лютеран) считали себя «истинным Израилем». Этот взгляд, конечно же, был характерен и для самого христианства на заре появления: ранние христиане считали себя истинными иудеями, полагая при этом еретиками другие иудейские течения - фарисеев, саддукеев и т. п., что вызывало закономерную ненависть со стороны официальной религии. Христианство сохранило мем эксклюзивизма, который когда-то так помог ему стать мировой религией, но в дальнейшем выработало средство его подавления, заключающееся в борьбе церкви с ересью. Однако, стоило только церкви ослабеть, как мем эксклюзивизма начинал вызывать ее новые дробления; в ситуации, когда у церкви не было ни возможности, ни политической воли для репрессий, деление становилось практически бесконтрольным: это прекрасно иллюстрирует история русских раскольнических сект со все новыми и новыми дроблениями толков на дочерние секты.

Претензия на абсолютную истину, на истинную веру, характерная как для ранней христианской и исламской общин, так и для многочисленных христианских течений и сект Средневековья и Нового времени, всегда вызывает крайне критичное отношение к окружающему обществу. Монотеистические религии умели обидеть окружающих: в апологетических сочинениях христиан, обращенных к язычникам, античное общество выступает как глубоко порочное и лживое; для старообрядца XVII–XIX веков рядовой «никонианин» - априори нечестивец, о которого можно запачкаться в физическом смысле: если «никонианину», проходившему через старообрядческую деревню, в жаркий день доводилось попросить у местного жителя попить, тот брезгливо подавал ему воду в отдельной, предназначенной специально для «никониан», кружке, из которой никогда не пил ни он сам, ни его единоверцы. Стоит ли говорить, как легко подобные жесты провоцировали ненависть окружающих?

Движение протопопов (Аввакум, Лазарь, диакон Федор, инок Авраамий) в 1645–1653 годах ставило цели, вполне разделявшиеся и официальной церковью, - справиться с небрежением к церкви, которое выказывали прихожане, провести реформу служебных книг, привлечь внимание к ужасающему положению приходского священства. О каком-либо отделении и речи не шло, более того, официальная церковь активно привлекала протопопов к своим инициативам - правке богослужебных книг, мерам по укреплению Церкви. Но в дальнейшем распря между протопопами и церковью, которая имела богословские и социально-политические мотивы, выросла в конфликт, где вернуться к прежнему согласию оказалось уже невозможно. До процессов 1650-х годов, когда протопопы были осуждены на ссылку и пытки, они не вели обличительной пропаганды в адрес церкви; именно суд и ссылка сделали их настоящими теоретиками старообрядчества. Русские хлысты XVII века, по-видимому, и не подозревали, что их несложная доктрина представляет собой отдельное вероучение; лишь судебные процессы над ними и ссылка в Сибирь заставили многочисленные не связанные между собой общины осознать свое зыбкое единство и озадачиться налаживанием хоть каких-то взаимосвязей.

Любое человеческое сообщество - это иерархическая структура: иерархия закреплена в законах государства, и посягательство на нее выглядит преступлением. Это означает, что секты, чье учение построено на равенстве и содержит элементы примитивного коммунизма - будь то обобществление собственности, общность жен или отрицание денег, - скорее всего, сразу же будут обречены на гонения со стороны государства. Такого рода «антигосударственная деятельность» выступает еще одним методом организации информационной блокады «чужими руками»: в различных странах Европы, и особенно в России, где церковь в начале XVIII века становится частью государственной машины, идеологии многих оказавшихся жизнеспособными сект демонстрируют весь «джентльменский набор» антигосударственных установок (или, по меньшей мере, его часть): не подчиняться властям, не служить в армии, не платить податей, не иметь собственности, а иногда и постоянного места жительства.

Информационной замкнутости и поддержанию единства общины служит и шокирующий, иногда даже изуверский характер ее обрядности, а также нетрадиционная этика, оскорбляющая нравы окружающего общества. Этот пункт оставляет наибольшую свободу для удивительных вариаций и фантазий: задеть общественные нравы можно множеством способов. Хлыстам удавалось сделать это путем почитания собственных «христов» из числа крестьян, катарам и ранним джайнам - поощрением самоубийств, суфийским общинам - употреблением вина и сексуальной свободой. Многочисленные старообрядческие толки, точно так же, как задолго до них катары, шокировали общество отсутствием у них церковного брака, что подчас вело к бесконтрольным сожительствам. Высокий уровень сплоченности скопцов, который отмечают практически все исследователи, во многом объяснялся ужасом, который вызывал у окружающих обряд кастрации; резко негативное отношение к скопчеству способствовало объединению всех исповедовавших учение общин в единую систему взаимопомощи, которую я подробно рассмотрю в этой главе. Это же верно и по отношению к мормонам - многоженство и репутация скорых на расправу людей вызвали их преследования в разных штатах США в XIX веке и отгородили общину от мира, законсервировав избранные ими порядки (любопытно, что сейчас мормоны не только не практикуют многоженства, но и выступают защитниками семейных ценностей; однако мир вокруг них поменялся настолько, что желание сторониться мормонов у окружающих теперь вызывает отрицательное отношение к разводам, абортам и т. п.).

Едва ли не сильнее способны оттолкнуть фантастические и абсурдные с точки зрения общепринятого мировоззрения богословие и мифология. Рассказ о распятии и чудесном воскресении Христа, а также о Страшном суде быстро снискал христианам славу чудаков и глупцов в глазах римского обывателя. Насколько диким выглядел этот рассказ в глазах человека античности, видно из рассуждений Цельса: «Нелепо с их стороны думать, что когда бог, как повар, разведет огонь… то все человечество изжарится, а они одни останутся, притом не только живые, но и давно умершие вылезут из земли во плоти, - воистину надежда червей!» 7 . Показательно, что учения сект, пытавшихся сгладить впечатление, которое вызывал у окружающих рассказ о чудесном воскресении Христа (например, многих гностических сект, в частности маркосиан, отрицавших воскресение Христа во плоти 8 , иудеохристиан и ариан, считавших Христа лишь мессией или и вовсе обыкновенным человеком), остались маргинальными, а победила именно та версия евангельского рассказа, где было много шокирующих, идущих вразрез со здравым смыслом чудес.

Но если римские писатели не могли поверить в чудесное воскресение Христа, то что бы они сказали, если б им довелось свести хоть поверхностное знакомство с мифологией более поздних христианских сект? Например, хлысты верили, что их «спасителя» Ивана Суслова, родившегося якобы от столетних стариков и в 30 лет проповедовавшего учение «господа-саваофа Данилы Филипповича», ходя с 12 апостолами вдоль Оки и Волги, царь Алексей Михайлович и патриарх Никон схватили и подвергли лютым пыткам: жгли Ивана Тимофеевича на больших кострах, подвешивали на железный крюк - и при этом «искупитель» остался невредимым. Тогда его пытали на Лобном месте и распяли на стене у Спасских ворот. Стрельцы сняли его с креста и похоронили на Лобном месте. В ночь на воскресенье он воскрес. Царь велел его снова пытать и распять. Суслов воскрес еще дважды - тут уже за «спасителя» вступилась царица Наталья Кирилловна, увидевшая сон, что, лишь когда Суслова отпустят, ей удастся благополучно разрешиться от бремени Петром I. Суслова отпустили, и он еще 30 лет прожил в Москве, после чего к нему явился сам «саваоф Данила Филиппович», вскоре после чего «спаситель» умер 9 . Римляне отказывались верить в Страшный суд и воскресение во плоти - но что они бы сказали, услышав проповедь скопцов о том, что Страшный суд ознаменует не гибель мира, но лишь перемену образа жизни - все станут скопцами, «а для продолжения рода человеческого деторождение от плотского соединения зависеть не будет, но единственно от целования» в щеку 10 ? Антихристом скопцы признавали уже свергнутого и успевшего умереть Наполеона: считалось, что он жив и укрывается в Турецкой империи, затем вновь явится миру, но после новых злодеяний примет скопчество и станет видным его последователем, «избранным сосудом». Он считался внебрачным сыном Екатерины II, обиженным ею и бежавшим из-за этой обиды в Европу.

Тот же оттенок имеет и богословие мормонов, с их золотой книгой, привезенной одним из иудейских пророков в Америку еще до рождения Христа, и рассказами о том, как Бог-Отец, Христос и ангелы являлись Джозефу Смиту во плоти. Вполне понятно, что не только римский философ с рациональным мышлением и высоким уровнем культуры, но и обычный человек XVIII–XIX веков старался держаться подальше от сектантов, которые всерьез верили в такое. Напротив, человек, поверивший в истинность скопческих или хлыстовских легенд, едва ли мог найти общий язык с теми, кто не принадлежал к его секте, - как в наши дни обречен общаться в кругу подобных себе тот, кто с пеной у рта доказывает, будто его похищали инопланетяне. Готовность верить в то, что выглядит нелепым с точки зрения обыденной логики, есть лучший путь к разжиганию конфликта с окружающим миром - не эту ли роль сыграл в истории христианства знаменитый принцип «Верую, ибо абсурдно», приписываемый Тертуллиану?

Очевидно, впрочем, что изуверская обрядность едва ли поможет секте добиться популярности; да и способность мемплекса навлекать на своих носителей гонения тоже ведет к ограничению их численности. Дискриминационные законы, а то и прямое насилие со стороны государства и общества, конечно же, приводили к тому, что многие из тех, кто потенциально мог заинтересоваться учением секты, старались ее избегать, и даже определенный процент тех, кто уже вступил в нее, принимал решение покинуть ее ради спокойной жизни. Однако ограничение численности вознаграждается более высокой приверженностью оставшихся, а значит, длительностью жизни вероучения и большей точностью его передачи. Репрессии отталкивали от секты случайных попутчиков, при этом заставляя ядро наиболее преданных приверженцев учения еще больше замыкаться в себе, надежно консервируя доктрину. Такую реакцию на репрессии демонстрирует, например, старообрядческий толк филипповцев, выступивший во второй половине XVIII века с проповедью самосожжений: ему удалось сохранить свое учение об огненной смерти до середины XIX века - не столько вопреки, сколько благодаря гонениям на общину. Прекратив какой бы то ни было диалог не только с правительством, но и с другими старообрядческими общинами, основательно законспирировав свою пропаганду, филипповцы законсервировали исходную идеологему необходимости огненного спасения из царства антихриста, избежав характерного для большинства раскольнических толков постепенного охлаждения к эсхатологии.

Итак, атмосфера осажденного лагеря, приводившая к сплочению, пресечению внешних информационных потоков и сохранению изначальной доктрины, формировалась не только изнутри, но и снаружи общины. В большинстве случаев и официальная церковь, и правительство, пытавшиеся искоренить то, что они считали опасной ересью, не проявляли достаточной дальновидности: вместо самой доктрины они чаще боролись с людьми, ее исповедовавшими, только усугубляя разрыв между ними и обществом.

Католическая церковь, вероятно, искренне желала обращения иудеев в христианство, поскольку видела в этих иноверцах, исповедующих религию с высокоразвитым богословием, определенную угрозу своей религиозной монополии; правители мусульманских стран предпринимали неоднократные попытки обращения в ислам проживавших на их территории зимми - иудеев и христиан. Однако все попытки загнать их в новую веру при помощи унизительных предписаний, касающихся одежды (евреев в ряде стран Европы и мусульманского Востока, равно как и раскольников в России XVIII века, заставляли носить специальную одежду или нашивать на нее особые отличительные знаки), строительства домов (евреи и христиане в Османской империи не могли сооружать строения выше, чем у мусульман) и т. п., вели лишь к тому, что у религиозных меньшинств становилось все меньше доверия и симпатий к властям и окружающему иноверческому обществу.

Ситуация, когда правительство пытается прорвать информационную блокаду, говорит о разумном подходе к проблеме. Начиная с XV века католическая церковь пыталась вызвать иудеев на диспуты, на которых они могли бы убедиться в логичности и превосходстве христианской веры; обратившимся в христианство в ряде стран (в частности, в Испании) позволяли занимать высокие государственные посты. На протяжении XVIII–XIX веков русское правительство периодически делало попытки сменить карательные меры на увещевания - в частности, оно отправляло в старообрядческие общины миссионеров, подготовленных к дискуссиям с раскольниками. Однако в большинстве случаев меры, направленные на прорыв информационной блокады религиозных общин, успеха не имели - поскольку эта политика не была сколько-нибудь последовательной. В Испании XV века периоды лояльного отношения к иудеям сменялись периодами репрессий. В России радикальную перемену отношения к раскольникам демонстрировал едва ли не каждый новый государь: если Петр I, Анна Иоанновна и Елизавета издавали указы, побуждавшие раскольников носить платье определенного фасона и цветной козырь на верхней одежде, а Николай I предписывал публичное издевательство над скопцами и выставление их на посмешище 11 , то Петр III, Александр I, Александр III отменяли карательные указы и пытались привлечь сектантов разрешением поступать в учебные заведения, открыто участвовать в финансовой и политической жизни страны.

Правомерен вопрос: но как же уживались стремление религиозных общин к закрытости с ведением многими из них работы по вовлечению новичков? Важно понять, что идеальный с точки зрения мемплекса миссионер должен говорить, но не слушать. Он должен вести диспут с иноверцами вовсе не для того, чтобы понять чужую точку зрения (как действуют философы), нет, его единственная цель - переубедить оппонентов. Однако говорить и не слушать - задача непростая. Если у религии есть мощная церковная структура, играющая роль генератора и распространителя мемплекса, а также карательной системы, следящей за правильным пониманием вероучения, она может позволить себе не беспокоиться, что баланс в дискуссиях между адептами и иноверцами окажется не в ее пользу. Если религия ставит целью сохранить веру, а не распространить ее, она не будет ничего говорить, лишь постарается не слушать. Так поступала община Кумрана, запрещавшая не только проповедь среди тех, кто не разделял ее взглядов, но и дискуссии с ними («Не следует спорить и вступать в тяжбу с людьми преисподней» 12), и точно так же вели многие себя старообрядческие общины России, вынужденные держать оборону в условиях нетерпимости окружающего общества и государственных репрессий. Запрет не только на дружеское общение и ведение дел с иноверцами, но и на споры с ними характерен для очень многих компактных религиозных общин; осознавая слабость своих позиций перед пропагандистской машиной и репрессивным аппаратом официальной церкви - католической или православной, - они не осмеливались проповедовать свое учение, а могли лишь консервировать его: недаром у старообрядцев лаконично сформулированным правилом отношения к православным, закрепившимся в уставах различных раскольнических согласий, служила знаменитая поговорка: «С бритоусом, с табашником, щепотником и со всяким скобленым рылом не молись, не водись, не дружись, не бранись». Когда католическое духовенство устраивало диспуты с иудейскими раввинами, стараясь заставить их отказаться от своей веры, задачей последних было во что бы то ни стало отказаться от участия. Отказ от дискуссий демонстрируют многие основатели религий - например, Будда, старательно избегавший диспутов, в которые его старались вовлечь представители конкурирующих философских школ. Не участвовали в дискуссиях и раннехристианские проповедники - и, однако, при этом от проповедей они не только не отказывались, но и превосходно умели не слушать, продолжая при этом говорить. Если верить Цельсу, они обращались к наиболее невежественным слоям общества, всеми силами уклоняясь от споров с образованными представителями античной культуры, которые могли бы аргументированно раскритиковать их веру: «Мы видим, что и в частных домах шерстобитчики, сапожники, валяльщики, самые грубые мужланы в присутствии старших и более разумных господ не смеют рот раскрыть; но когда им удается заполучить к себе отдельно детей и каких-либо глупых женщин, они им рассказывают удивительные вещи… А если во время таких речей они увидят, что подходит кто-либо из наставников в просвещении, кто-либо из людей разумных или сам отец, то более осторожные из них стушевываются, а более дерзкие подстрекают детей сбросить узду, нашептывая, что в присутствии отца и учителей они не захотят и не сумеют проповедовать детям добро, ибо, дескать, их отталкивает низость и тупость (старших), окончательно испорченных, безмерно злых и наказывающих их; поэтому, если они хотят, они должны, оставив отца и учителей, уйти с женщинами и с товарищами по играм в женское помещение, в сапожную или валяльную мастерскую, чтобы обрести совершенство. Такими речами они убеждают» 13 .

Из книги Книга еврейских афоризмов автора Джин Нодар

Из книги Современный патерик (сокр.) автора Кучерская Майя

Ненависть Саша Гундарев ненавидел попов. Вид их вызывал у него такое глубокое отвращение, что едва их показывали по телевизору, или он видел их живьем, но особенно все-таки по телевизору, Саша программу сразу переключал, и долго еще потом плевался. А несколько раз даже

Из книги Где Бог, когда я страдаю? автора Янси Филипп

Боль объединяет Что объединяет части тела в единый организм? Эффективнее всего это делает болевая система. Если я поранил палец, то болевая система дает мне понять: палец на ноге очень важен для всего тела, он принадлежит мне, и мне нужно о нем заботиться. Если мне случайно

Из книги Послание к Галатам автора Стотт Джон

а. Вера объединяет нас с Божьим народом прошлого Будучи верующими, мы являемся сынами Авраама (3:7, 29), ибо мы, как и он, получили оправдание верой (3:6). Во Христе мы наследуем Авраамово благословение (3:14). Таким образом, именно вера связывает Ветхий и Новый Заветы и Библия

Из книги Великий Спорщик автора Стотт Джон

б. Вера объединяет нас с Божьим народом настоящего Гал. 3:26, 28: «Ибо все вы сыны Божий по вере во Христа Иисуса. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе». Это значит, что, будучи верой во Христе, мы и

Из книги Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий автора Ильин Иван Александрович

Ненависть к конфликтам В ненависти к конфликтам сказывается дух века сего. Иными словами, для плохого отношения к нам уже достаточно того, что мы придерживаемся догмы. «Но если уж вы решили быть догматиками, - продолжают наши критики, - то, по крайней мере, держите свой

Из книги Комментарии к жизни. Книга третья автора Джидду Кришнамурти

Из книги Мысли о добре и зле автора Сербский Николай Велимирович

Из книги Впервые в Библии автора Шалев Меир

Ненависть к праведнику Человек ненавидит того, против кого грешен. Сначала боится, потом ненавидит.Когда человек согрешит против своего друга, он испытывает перед ним страх, который превращается в ненависть. А ненависть ослепляет.Человек боится того, кто знает его грехи.

Из книги Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов автора Носырев Илья Николаевич

Первая ненависть «Иаков вошел и к Рахили, и любил Рахиль больше, нежели Лию; и служил у него еще семь лет других. Господь узрел, что Лия была ненавидима, и отверз утробу ее, а Рахиль была неплодна» (Быт. 29, 30–31).Так описывает Библия трудные отношения, сложившиеся между

Из книги Эволюция бога [Бог глазами Библии, Корана и науки] автора Райт Роберт

Религия объединяет? Понимание закономерностей, рассмотренных в этой главе, подводит нас к еще одному важному выводу.В учебниках по религиоведению, при освещении предпосылок формирования мировых религий, как правило, утверждается, что народы, в среде которых им

Из книги Пасхальная тайна: статьи по богословию автора Мейендорф Иоанн Феофилович

Братолюбие и ненависть Коран хвалит тех, кто «сдерживает гнев и прощает людей. Воистину, Аллах любит творящих добро». Авраамическая традиция придерживалась подобных ценностей с тех пор, как была написана Еврейская Библия. В сущности, такие ценности фигурируют

Из книги Где ты, Салли? автора Фринсел И. Я.

НИКЕЙСКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ: ОБЪЕДИНЯЕТ ИЛИ РАЗДЕЛЯЕТ? Чрезвычайно важно, чтобы современное экуменическое движение согласилось избрать исторический подход в качестве главного фокуса на совещаниях, подобных нашему. Многие из критически настроенных историков–эрудитов XIX в.

Из книги автора

2. Ненависть к евреям Фрек пошел к своему другу Салли, который жил через две улицы. Везде небольшими группами стояли люди и возбужденно разговаривали. События никого не оставили равнодушным.У Салли ему не открыли. Соседка, хорошо знавшая Фрека, сказала, что никого нет

Написал сегодня в 13:42

Ненависть объединяет людей значительно лучше, чем любовь. Это было известно давно. Правители с древнейших времен использовали это свойство для своих целей. Но научная теория воздействия ненависти на массовое сознание была разработана только в 20-ом веке.

Ненависть, биологическая, защитная особенность сознания человека, она объединяет людей в критических ситуациях, позволяет сплотиться на борьбу с врагом, спасти отечество.

История говорит о том, что и внутри одного народа легко могут возникать явления взаимной ненависти, приводящие то к гражданской войне, то к резне на религиозной почве.

Русская революция очень наглядно продемонстрировала как сильно, рожденные в одной стране люди, говорящие на одном языке, могут ненавидеть друг друга.

Общественные идеологии, возникшие в середине 19 века, и отчасти заменившую людям веру, опирались в поисках объединяющей идеи именно на это чувство.

Марксизм разделил людей на два враждующих класса и указал неимущим, на имущих, объявив их виновниками их бед и как только эта идея проникла в сознание малообразованного и бедного народа, остановить запущенный молох было уже невозможно. Отголоски марксизма до сих пор бродят в головах наших людей.

Следующим, кто использовал эту идею в России, был Сталин. Объявив, что «классовая борьба по мере продвижения к социализму только обостряется», он запустил механизм террора, подозрительности и доносительства, тем самым разделил людей, на врагов и друзей, заставил их бояться друг друга и безмерно укрепил свою власть, положив для этого головы миллионов безвинных.

Гитлер использовал ту же идею, проведя черту, правда не внутри своего народа, а снаружи его, объявив немцев исключительной нацией, при этом немецкие евреи, как впрочем, и не немецкие, оказались за этой чертой.

Суть всех этих систем состоит в том, что неприязнь людей к какой-либо идее переносится на ненависть непосредственно к людям.

Маркс, обличая капитализм, с легкостью перенес вину с системы общественных отношений, на людей, объявив капиталистов враждебным классом, эксплуататором трудящихся и призвал пролетариат силой отбирать у них капиталы и средства производства, а по сути, к их физическому уничтожению.

Сталин, эту вложенную в голову масс классовую идею, довел до совершенства, объявив врагами народа, уже всех тех, кто не согласен с линией партии, которую он определял самолично.

Гитлер также особо не церемонился с идеологией, объявил немцев высшей расой и призвал к физическому уничтожению всех остальных неполноценных народов.

Все это очень похожие по своему проявлению вещи, которые основаны на объединяющей ненависти и приводящие к взаимному уничтожению одних людей другими.

Сегодня в России в поисках объединяющей идеи мы используем те же приемы.

Враги, объявленные в России:

Либералы.

Демократы

Однозначно интеллигенция

Запад и в особенности США

Немного Украина

Совсем чуть-чуть ИГИЛ и террористы

Была также попытка объявить врагами гомосексуалистов.

Указывая на эти, враждебные народу элементы, наша власть объединяет народ. И народ объединяется. Ничего нового по идее, но весьма эффективно по существу.

На кого она воздействует? На всех потихоньку, но в первую очередь на слабых: женщин, детей, стариков, людей с низким уровнем образования, на всех тех, кто ничего кроме телевизора не может смотреть. Но и на сильных тоже- тех, кому милее кого-то ненавидеть, чем кого-то любить.

В общем, легко наберется не менее 50% населения, объединенного идеей ненависти, если не все 60%. Еще 3% тех, кого эта система власти обслуживает и еще 5-7% тех, кто обслуживает эту систему власти. В общем, группа поддержки более чем достаточная, чтобы считать, что власть пользуется полной поддержкой народа.

Кто остальные, тоже известно: это те самые либералы, демократы, интеллигенция, люди, не считающие Запад врагом, -«несистемная оппозиция», как ее у нас называют. Они сегодня –враги. Враги такого государства, в чем действительно нет сомнения, и «враги народа» в чем это государство пытается убедить народ.

Да, эти люди не соответствуют объявленным стандартам, они плохо поддаются программированию, и они на все имеют свое мнение, а это плохо. И не то чтобы они не любили лично Путина, как некоторым кажется, нет, они не любят не Путина, а систему, власти которую он создал, систему, объединяющую народ на почве ненависти.

На эту систему сегодня работают сотни тысяч, если не миллионы людей. Государство тратит на это огромные деньги. Эти люди, задействованы в гигантской машине пропаганды, они объяснят, как именно нужно понимать политические события, что все здесь решает единолично Путин, что фашизм и нацизм –это разные вещи, что Сталин великий организатор, а жертвы сталинизма преувеличены многократно. Вы найдете тысячи сайтов в Рунете, оправдывающих сталинизм и легализующих фашизм, как некую форму правления объединяющую народ.

Понятие фашизм в сознании русских имеет свою очень скверную репутацию, но даже если его очистить от тех зверств, которые за ним числятся, то все равно остается неприемлемое.

Фашизм, это: культ лидера, однопартийная система, доминирующее политическое влияние спецслужб, поощрение властями антисемитизма и ксенофобии, СМИ подчиненные государству и сильная государственная пропагандистская машина, внешняя агрессия и территориальные претензии к соседям.

Собственно фашизм, в первую очередь ищет врагов, используя то самое биологическое свойство людей, объединяться на почве ненависти.

Как видим в таком прочтении он мало чем отличается от сталинизма, режима в Северной Корее, и того к чему мы сегодня пришли в России.

А коли так, то и исход тоже предрешен. Как показывает история, ни одна подобная система, объединившая народы на почве ненависти, не существовала долго. Ее рождение было неожиданностью, ее претензии были вселенскими, ее деяния были ужасными, но и ее крах был стремительным.

Ненависть объединяет людей значительно лучше, чем любовь. Это было известно давно. Правители с древнейших времен использовали это свойство для своих целей. Но научная теория воздействия ненависти на массовое сознание была разработана только в 20-ом веке.

Ненависть, биологическая, защитная особенность сознания человека, она объединяет людей в критических ситуациях, позволяет сплотиться на борьбу с врагом, спасти отечество.

История говорит о том, что и внутри одного народа легко могут возникать явления взаимной ненависти, приводящие то к гражданской войне, то к резне на религиозной почве.

Русская революция очень наглядно продемонстрировала как сильно, рожденные в одной стране люди, говорящие на одном языке, могут ненавидеть друг друга.

Общественные идеологии, возникшие в середине 19 века, и отчасти заменившую людям веру, опирались в поисках объединяющей идеи именно на это чувство.

Марксизм разделил людей на два враждующих класса и указал неимущим, на имущих, объявив их виновниками их бед и как только эта идея проникла в сознание малообразованного и бедного народа, остановить запущенный молох было уже невозможно. Отголоски марксизма до сих пор бродят в головах наших людей.

Следующим, кто использовал эту идею в России, был Сталин. Объявив, что «классовая борьба по мере продвижения к социализму только обостряется», он запустил механизм террора, подозрительности и доносительства, тем самым разделил людей, на врагов и друзей, заставил их бояться друг друга и безмерно укрепил свою власть, положив для этого головы миллионов безвинных.

Гитлер использовал ту же идею, проведя черту, правда не внутри своего народа, а снаружи его, объявив немцев исключительной нацией, при этом немецкие евреи, как впрочем, и не немецкие, оказались за этой чертой.

Суть всех этих систем состоит в том, что неприязнь людей к какой-либо идее переносится на ненависть непосредственно к людям.

Маркс, обличая капитализм, с легкостью перенес вину с системы общественных отношений, на людей, объявив капиталистов враждебным классом, эксплуататором трудящихся и призвал пролетариат силой отбирать у них капиталы и средства производства, а по сути, к их физическому уничтожению.

Сталин, эту вложенную в голову масс классовую идею, довел до совершенства, объявив врагами народа, уже всех тех, кто не согласен с линией партии, которую он определял самолично.

Гитлер также особо не церемонился с идеологией, объявил немцев высшей расой и призвал к физическому уничтожению всех остальных неполноценных народов.

Все это очень похожие по своему проявлению вещи, которые основаны на объединяющей ненависти и приводящие к взаимному уничтожению одних людей другими.

Сегодня в России в поисках объединяющей идеи мы используем те же приемы.

Враги, объявленные в России:

Либералы.

Демократы

Однозначно интеллигенция

Запад и в особенности США

Немного Украина

Совсем чуть-чуть ИГИЛ и террористы

Была также попытка объявить врагами гомосексуалистов.

Указывая на эти, враждебные народу элементы, наша власть объединяет народ. И народ объединяется. Ничего нового по идее, но весьма эффективно по существу.

На кого она воздействует? На всех потихоньку, но в первую очередь на слабых: женщин, детей, стариков, людей с низким уровнем образования, на всех тех, кто ничего кроме телевизора не может смотреть. Но и на сильных тоже- тех, кому милее кого-то ненавидеть, чем кого-то любить.

В общем, легко наберется не менее 50% населения, объединенного идеей ненависти, если не все 60%. Еще 3% тех, кого эта система власти обслуживает и еще 5-7% тех, кто обслуживает эту систему власти. В общем, группа поддержки более чем достаточная, чтобы считать, что власть пользуется полной поддержкой народа.

Кто остальные, тоже известно: это те самые либералы, демократы, интеллигенция, люди, не считающие Запад врагом, -«несистемная оппозиция», как ее у нас называют. Они сегодня –враги. Враги такого государства, в чем действительно нет сомнения, и «враги народа» в чем это государство пытается убедить народ.

Да, эти люди не соответствуют объявленным стандартам, они плохо поддаются программированию, и они на все имеют свое мнение, а это плохо. И не то чтобы они не любили лично Путина, как некоторым кажется, нет, они не любят не Путина, а систему, власти которую он создал, систему, объединяющую народ на почве ненависти.

На эту систему сегодня работают сотни тысяч, если не миллионы людей. Государство тратит на это огромные деньги. Эти люди, задействованы в гигантской машине пропаганды, они объяснят, как именно нужно понимать политические события, что все здесь решает единолично Путин, что фашизм и нацизм –это разные вещи, что Сталин великий организатор, а жертвы сталинизма преувеличены многократно. Вы найдете тысячи сайтов в Рунете, оправдывающих сталинизм и легализующих фашизм, как некую форму правления объединяющую народ.

Понятие фашизм в сознании русских имеет свою очень скверную репутацию, но даже если его очистить от тех зверств, которые за ним числятся, то все равно остается неприемлемое.

Фашизм, это: культ лидера, однопартийная система, доминирующее политическое влияние спецслужб, поощрение властями антисемитизма и ксенофобии, СМИ подчиненные государству и сильная государственная пропагандистская машина, внешняя агрессия и территориальные претензии к соседям.

Собственно фашизм, в первую очередь ищет врагов, используя то самое биологическое свойство людей, объединяться на почве ненависти.

Как видим в таком прочтении он мало чем отличается от сталинизма, режима в Северной Корее, и того к чему мы сегодня пришли в России.

А коли так, то и исход тоже предрешен. Как показывает история, ни одна подобная система, объединившая народы на почве ненависти, не существовала долго. Ее рождение было неожиданностью, ее претензии были вселенскими, ее деяния были ужасными, но и ее крах был стремительным.

Ненависть объединяет людей значительно лучше, чем любовь. Это было известно давно. Правители с древнейших времен использовали это свойство для своих целей. Но научная теория воздействия ненависти на массовое сознание была разработана только в 20-ом веке.

Ненависть, биологическая, защитная особенность сознания человека, она объединяет людей в критических ситуациях, позволяет сплотиться на борьбу с врагом, спасти отечество.

История говорит о том, что и внутри одного народа легко могут возникать явления взаимной ненависти, приводящие то к гражданской войне, то к резне на религиозной почве.

Русская революция очень наглядно продемонстрировала как сильно, рожденные в одной стране люди, говорящие на одном языке, могут ненавидеть друг друга.

Общественные идеологии, возникшие в середине 19 века, и отчасти заменившую людям веру, опирались в поисках объединяющей идеи именно на это чувство.

Марксизм разделил людей на два враждующих класса и указал неимущим, на имущих, объявив их виновниками их бед и как только эта идея проникла в сознание малообразованного и бедного народа, остановить запущенный молох было уже невозможно. Отголоски марксизма до сих пор бродят в головах наших людей.

Следующим, кто использовал эту идею в России, был Сталин. Объявив, что «классовая борьба по мере продвижения к социализму только обостряется», он запустил механизм террора, подозрительности и доносительства, тем самым разделил людей, на врагов и друзей, заставил их бояться друг друга и безмерно укрепил свою власть, положив для этого головы миллионов безвинных.

Гитлер использовал ту же идею, проведя черту, правда не внутри своего народа, а снаружи его, объявив немцев исключительной нацией, при этом немецкие евреи, как впрочем, и не немецкие, оказались за этой чертой.

Суть всех этих систем состоит в том, что неприязнь людей к какой-либо идее переносится на ненависть непосредственно к людям.

Маркс, обличая капитализм, с легкостью перенес вину с системы общественных отношений, на людей, объявив капиталистов враждебным классом, эксплуататором трудящихся и призвал пролетариат силой отбирать у них капиталы и средства производства, а по сути, к их физическому уничтожению.

Сталин, эту вложенную в голову масс классовую идею, довел до совершенства, объявив врагами народа, уже всех тех, кто не согласен с линией партии, которую он определял самолично.

Гитлер также особо не церемонился с идеологией, объявил немцев высшей расой и призвал к физическому уничтожению всех остальных неполноценных народов.

Все это очень похожие по своему проявлению вещи, которые основаны на объединяющей ненависти и приводящие к взаимному уничтожению одних людей другими.

Сегодня в России в поисках объединяющей идеи мы используем те же приемы.

Враги, объявленные в России:

Либералы.

Демократы

Однозначно интеллигенция

Запад и в особенности США

Немного Украина

Совсем чуть-чуть ИГИЛ и террористы

Была также попытка объявить врагами гомосексуалистов.

Указывая на эти, враждебные народу элементы, наша власть объединяет народ. И народ объединяется. Ничего нового по идее, но весьма эффективно по существу.

На кого она воздействует? На всех потихоньку, но в первую очередь на слабых: женщин, детей, стариков, людей с низким уровнем образования, на всех тех, кто ничего кроме телевизора не может смотреть. Но и на сильных тоже- тех, кому милее кого-то ненавидеть, чем кого-то любить.

В общем, легко наберется не менее 50% населения, объединенного идеей ненависти, если не все 60%. Еще 3% тех, кого эта система власти обслуживает и еще 5-7% тех, кто обслуживает эту систему власти. В общем, группа поддержки более чем достаточная, чтобы считать, что власть пользуется полной поддержкой народа.

Кто остальные, тоже известно: это те самые либералы, демократы, интеллигенция, люди, не считающие Запад врагом, -«несистемная оппозиция», как ее у нас называют. Они сегодня –враги. Враги такого государства, в чем действительно нет сомнения, и «враги народа» в чем это государство пытается убедить народ.

Да, эти люди не соответствуют объявленным стандартам, они плохо поддаются программированию, и они на все имеют свое мнение, а это плохо. И не то чтобы они не любили лично Путина, как некоторым кажется, нет, они не любят не Путина, а систему, власти которую он создал, систему, объединяющую народ на почве ненависти.

На эту систему сегодня работают сотни тысяч, если не миллионы людей. Государство тратит на это огромные деньги. Эти люди, задействованы в гигантской машине пропаганды, они объяснят, как именно нужно понимать политические события, что все здесь решает единолично Путин, что фашизм и нацизм –это разные вещи, что Сталин великий организатор, а жертвы сталинизма преувеличены многократно. Вы найдете тысячи сайтов в Рунете, оправдывающих сталинизм и легализующих фашизм, как некую форму правления объединяющую народ.

Понятие фашизм в сознании русских имеет свою очень скверную репутацию, но даже если его очистить от тех зверств, которые за ним числятся, то все равно остается неприемлемое.

Фашизм, это: культ лидера, однопартийная система, доминирующее политическое влияние спецслужб, поощрение властями антисемитизма и ксенофобии, СМИ подчиненные государству и сильная государственная пропагандистская машина, внешняя агрессия и территориальные претензии к соседям.

Собственно фашизм, в первую очередь ищет врагов, используя то самое биологическое свойство людей, объединяться на почве ненависти.

Как видим в таком прочтении он мало чем отличается от сталинизма, режима в Северной Корее, и того к чему мы сегодня пришли в России.

А коли так, то и исход тоже предрешен. Как показывает история, ни одна подобная система, объединившая народы на почве ненависти, не существовала долго. Ее рождение было неожиданностью, ее претензии были вселенскими, ее деяния были ужасными, но и ее крах был стремительным.