Юрий Маркович НАГИБИН
(1920-1994)
Русский писатель и сценарист.
Родился 3 апреля 1920 в Москве. Еще накануне его появления на свет отец, Кирилл Александрович, был расстрелян как участник белогвардейского восстания в Курской губернии. Он успел «завещать» беременную жену Ксению Алексеевну другу Марку Левенталю, который усыновил Юрия. Лишь в зрелые годы тот узнал, кто его настоящий отец. Марк Левенталь вскоре был тоже репрессирован (сослан). Вторым отчимом стал Яков Рыкачев, оказавшийся первым литературным учителем, сумевшим пробудить вкус к словесному творчеству.
В 1938 Нагибин окончил школу с отличием и поступил в Московский медицинский институт. Интереса к врачебному делу у него не возникает, и он переходит учиться на сценарный факультет ВГИКа. Окончить институт не удалось. В начале войны институт эвакуировали в Алма-Ату, а Нагибин был призван в армию и осенью 1941 отправлен на Волховский фронт в отдел политуправления. Незадолго до войны успел опубликовать в журнале свои первые рассказы Двойная ошибка («Огонек», 1940, № 11) и Кнут («Московский альманах», 1941, № 2).
В 1942 Нагибин – в должности «инструктора-литератора» на Воронежском фронте. В том же году вступил в Союз писателей СССР. В его фронтовые обязанности входит разбор вражеских документов, выпуск пропагандистских листовок, ведение радиопередач. На фронте был дважды контужен, по выздоровлению комиссован по состоянию здоровья. Работал военным корреспондентом газеты «Труд». Фронтовой опыт воплощен в рассказах, собранных в сборники Человек с фронта (1943), Большое сердце, Две силы (оба – 1944), Зерно жизни (1948).
В конце 1940-х – начале 1950-х подружился с Андреем Платоновым (1899–1951). В результате, как он позже вспоминал вАвтобиографии, «целый период моей литературной учебы состоял в том, что отчим вытравлял Платонова из моих фраз».
Авторская известность приходит к Нагибину в начале 1950-х. Рассказы Трубка (1952), Зимний дуб и Комаров (1953), Четунов (1954), Ночной гость (1955) оказались «добро замеченными читателями». Рассказы Хазарский орнамент и Свет в окне, опубликованные в рожденном «оттепелью» альманахе «Литературная Москва» (1956, № 2), вызвали гневный окрик в партийной печати (наряду с Рычагами Александра Яшина). Однако буквально год спустя в «Библиотечке „Огонька"» появились рассказы, препарированные по законам соцреализма, и Нагибина «реабилитировали». Как отмечает Юрий Кувалдин, «ему постоянно приходилось балансировать на грани диссидентства и правоверности».
Большинство рассказов Нагибина, объединенные общей темой, «сквозными» героями и образом повествующего, складываются в циклы – военный, «охотничий», историко-биографический, цикл путевых рассказов. Долгие годы автор рассматривался преимущественно как новеллист, стремящийся «сказать в малом о большом».
Для военных рассказов характерен поиск собственной индивидуальной авторской манеры. Среди лучших из них, включенных писателем в свое последнее, оплаченное им самим 11-томное собрание сочинений, – На Хортице, Связист Васильев (под названием Линия впервые был напечатан в газете «Красная Звезда» в 1942), Переводчик (1945), Ваганов (1946). Военный материал был также использован в повестях Путь на передний край (1957), Павлик (1959), Далеко от войны (1964). Раскрытие военных будней и героизма простого солдата становится все более психологически углубленным и драматичным, появляется тонкость и рельефность в контурах характеров. Особенно выделяется среди произведений этой тематики повесть Павлик, герой которой преодолевает в себе страх смерти с помощью разума.
За десятилетие с 1954 по 1964 сложился «Охотничий» цикл боле чем из 20 рассказов. Своим рождением они обязаны пейзажам Мещеры и окрестностей Плещеева озера. В них заметно влияние классической литературной традиции, восходящей к тургеневским Запискам охотника. Повествование здесь ведется от первого лица: Ночной гость, Погоня (1962), Мещерская сторона, Молодожен (1964). Нагибин здесь – тонкий художник природного мира и испытатель человеческих характеров в природной среде. При этом во взаимоотношениях человека и природы рассматривается как социально-нравственная, так и экологическая стороны.
«Охотничьи» рассказы подготовили почву для деревенской темы. В дело пошли материалы и наблюдения послевоенных журналистских лет, когда писались очерки о колхозной жизни для «Правды», «Труда», «Социалистического земледелия», «Смены». В итоге родилась повесть Страницы жизни Трубникова (1962), ставшая исторически самым «звездным» часом Нагибина. Именно эта повесть послужила сценарной основой для поставленного режиссером Алексеем Салтыковым фильма Председатель (1964). Этот фильм стал событием, вызвавшим прорыв в общественном сознании тех лет. За столкновениями Егора Трубникова, образ которого ярко воплощен впервые столь масштабно раскрывшимся актерским мастерством Михаила Ульянова, и Семена Силуянова, людей страстных и одержимых своими идеями, зрители прочитывали столкновение противоположных жизненных принципов, двух систем взглядов – общественной и индивидуалистической.
Творчество Нагибина органично вписывалось в набиравшие в 1950–1960-е силу тенденции «деревенской» прозы. Однако сам писатель попытался сразу же повторить кинематографический успех, предложив проект нового фильма Директор. В заявке автор прямо сообщал, что в свое время волею судьбы он вошел в семью одного из основоположников отечественного автомобилестроения, бывшего революционного матроса и чекиста, партийного выдвиженца Ивана Лихачева, женившись на его дочери. Сюжетной основой, таким образом, стала насыщенная биография тестя (бурный роман с женой которого, то есть с собственной тещей, будет откровенно описан позже).
Драматизм процесса съемок не был оправдан художественным результатом. Во время работы над первым варианта фильма Директор погиб известный актер Евгений Урбанский. Отснятый после большого перерыва второй вариант фильма запомнился разве что тем, что дал путевку в творческую жизнь актеру Николаю Губенко. Однако Нагибин продолжал писать доходные в то время сценарии. По его сценарной обработке повести Владимира Арсеньева, в частности, японский режиссер Акира Куросава снял фильм Дерсу Узала, отмеченный «Оскаром» (к огорчению сценариста, только за режиссуру). Всего в его сценарном активе более 30 фильмов – Бабье царство, Девочка и эхо, Самый медленный поезд, Чайковский, Красная палатка (где пришлось в последний момент оперативно вводить «лирическую» линию для Клаудио Кардинале, бывшей в то время близкой подругой итальянского спонсора фильма), Загадка Кальмана, знаменитая трилогия о гардемаринах и др.
Писатель Нагибин не ограничился «деревенской» и «производственной» темами. Появляются вполне «городские» автобиографические циклы, составившие книги Чистые пруды (1962), Книгу детства (1968–1975) и Переулки моего детства (1971). Он обращается здесь к истокам формирования духовного облика своего лирического героя Сережи Ракитина и его поколения. Не только фоном, но и своеобразным «героем» цикла становится образ самой Москвы с ее городским бытом и нравами. Тема Москвы развивалась в многочисленных последующих публицистических статьях, собранных в книге Москва… как много в этом звуке (1987). Успех же книг Нагибина в целом в эти годы объясняется волнующей лирической исповедальностью, естественной искренностью интонаций, легкостью и ясностью слога, богатой метафоричностью, оригинальной ритмической структурой повествования с обязательным финальным аккордом, в котором давалась морально-этическая оценка рассказанной истории.
В 1970-е его привлекает тема творчества как такового на современном и историко-культурном материале в цикле Вечные спутники (1972–1979). «Героями» таких художественных «микроэпопей» стали протопоп Аввакум, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Чайковский, Рахманинов, И.Анненский и другие великие личности. Особой оригинальностью эти произведения не отличаются. Как признавался сам писатель, полное знание материала не приближало, а отталкивало его от намеченной задачи. Творческий полет возникал лишь когда память отряхивала груз сковывающих воображение фактов. Для воссоздания «духовного пейзажа» требовалась прежде всего опора на «первовидения», «память зрения и чувства». Отсюда обвинения в субъективизме и авторском произволе.
Среди устойчивых тем Нагибина, по разному варьировавшихся на протяжении всего его творческого пути, – яркая и разнообразная любовь, а также драматизм несостоявшегося или упущенного счастья. Писал ли он реалистическую вещь или сказку, но в отношениях мужчины и женщины у Нагибина сложилась устойчивая расстановка характеров: он всегда раним и беззащитен, до самоубийства включительно, она всегда сильнее и устойчивей в этом мире. Светлую, с легкими ностальгическими мотивами прозу Нагибина в начале 1980-х сменила трагическая напряженность, большая злободневность и острота, склонность к социально-философским отступлениям. Неожиданностью стали его сатира с фарсом и пародией, а также эротика. Рассказы синего лягушонка – это исповедь «лягушки с человеческой памятью и тоской», которая осталась у него от былой человеческой жизни (тогда как любимая превратилась в постчеловеческом бытии в грациозную косулю). Критика осудила новую прозу писателя за «отсутствие нравственной определенности». Вадим Кардин обнаружил у него «беспомощность перед иронически посмеивающимся словом, которое вырвалось из-под его власти».
В последние годы жизни «синий лягушонок» не то чтобы в очередной раз сменил шкуру, но полностью вывернул себя наизнанку. Он с демонстративным, не свободным от шутовского самолюбования самообнажением показал самые «потаенные» страницы своей биографии. Он воссоздал историю жизни отца и своего отношения к нему – Встань и иди (1987), вспомнил первую любовь – Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя (1994), описал роман с тещей – Моя золотая теща (1994), оставил крайне пессимистическую повесть-завещание Тьма в конце туннеля. Посмертно опубликованный Дневник (1995) полон крайней откровенностью и однозначно нелицеприятными оценками своего окружения.
Умер Ю.Нагибин в Москве 17 июня 1994.
Именно последние произведения продолжают вызывать интерес у современного читателя, а критики порой продолжают ломать копья вокруг Нагибина. В «нагибиноборчестве» замечены Виктор Топоров и Александр Солженицын, тогда как Юрий Кувалдин пытается осуществить своеобразную приватизацию на право объективных оценок его творчества.
Сочинения: Сочинения: В 11-ти томах /Сост. Ю.Нагибин. М., 1989–1993; Тьма в конце туннеля. Моя золотая теща. М., 1994; Нагибин Ю.М. Дневник. М., 1995.
Александр Люсый
(Из энциклопедии "Кругосвет")

Нагибин Юрий Маркович, биография которого очень многообразна и местами даже таинственна, - это известный советский писатель, журналист, сценарист, автор множества разнообразных произведений.

Детство

Родился Юрий Нагибин в 1920 году, после страшной трагедии, произошедшей в его семье. Его отца - дворянина Кирилла Александровича Нагибина - расстреляли как сторонника белогвардейского движения. Перед арестом отец попросил своего друга - адвоката Марка Левенталя - позаботиться о своей беременной жене и будущем ребенке.

Левенталь оказался преданным товарищем. Он женился на Ксении Алексеевне и усыновил новорожденного мальчика, подарив ему свое отчество. Это дало возможность ребенку избавиться от ярлыка “сына предателя” и вести обычную жизнь в советском обществе.

К сожалению, 1927 году правительство сослало московского адвоката в Республику Коми. Об отчиме у мальчика остались приятные воспоминания. Став взрослым, он даже тайно ездил к нему в ссылку, стараясь помочь и поддержать.

Следующий отчим маленького Юрия - Яков Рыкачев, за которого мать вышла замуж спустя год после высылки второго мужа, - оказался писателем. Он раскрыл литературный талант своего пасынка и поощрял его в этом.

Мать будущего писателя была красивой неординарной женщиной. Она оказывала большое влияние на развитие своего сына и на становление его как личности. Это же признает и Юрий Нагибин, дневник которого открывает нам многие тайны о его происхождении, юности, личной жизни.

Первые начинания

Свой путь по литературной стезе молодой человек нашел не сразу. Он профессионально занимался футболом, многие даже заверяли парня, что в этом его ожидает великое будущее.

Видя, что Юрий умеет передавать свои мысли и чувства насыщенными меткими словами, отчим посоветовал ему написать рассказ. Произведение получилось неудачным, но сам процесс творения очень понравился юноше.

1938 году, по убеждению матери, Юрий Нагибин поступает в мединститут. Но понимая, что ошибся с выбором профессии, переводится во ВГИК, на факультет сценарного искусства. Этот решительный поступок круто меняет судьбу молодого человека. Теперь он - будущий писатель Юрий Нагибин, биография которого неразрывно связана с творческими стараниями и трудами.

Посещая лекции, парень интенсивно занимается литературной деятельностью - пишет рассказы, статьи, рецензии и очерки. Начинает печататься с 1940 года. При поддержке В. Катаева и Ю. Олеша становится членом Союза писателей.

Закончить вуз Юрию не удалось - началась война.

Военное творчество

На фронте пригодились знание немецкого языка и врожденная сноровка. Нагибин работает старшим инструктором политотдела, с оружием в руках участвует в боевых действиях. Все свои фронтовые впечатления и приключения он описывает в рассказах, которые пишет наспех между напряженной работой и ответственными заданиями.

В ноябре 1942 года Юрий получил тяжелую контузию, после которой пришлось вернуться в Москву и начать осваивать новый вид деятельности - работу военным корреспондентом газеты “Труд”. Благодаря своей должности у молодого человека была возможность побывать в важных горячих точках - под Ленинградом, во время освобождения Минска и Вильнюса, а также параллельно заниматься личной литературной деятельностью. В 1943 году издается его первый сборник рассказов “Человек с фронта”. Корреспондентские заметки и очерки вошли в другие собрания сочинений - “Две силы”, “Большое сердце” и др.

Расцвет литературной деятельности

После войны Юрий Нагибин много ездил по стране как корреспондент, свои наблюдения и размышления он воплощал в ярких живых заметках, напечатанных в разных периодических изданиях, а также в собственных произведениях.

Теперь он - не просто журналист, а самодостаточный известный писатель Юрий Нагибин, рассказы которого прагматично поэтичны и чарующе реалистичны, ими зачитывается весь Советский Союз. Среди его знаменитых творений невозможно не упомянуть такие произведения, как:

• "Ценою жизни" (1944 год);
• "Зерно жизни" (1948 год);
• "Государственное дело" (1950 год);
• "Трубка" (1953 год);
• "Рассказы о войне" (1954 год);
• "Ночной гость. Бой за высоту. Трудное счастье." (1958 года);
• "Последний штурм" (1959 год);
• "Павлик" (1960 год);
• "Погоня" (1963 год);
• "Чужое сердце" (1969 год);
• "Моя Африка" (1973 год);
• "Ты будешь жить" (1974 год);
• "Пик удачи" (1975 год);
• "Остров любви" (1977 год);
• "Заброшенная дорога" (1979 год);
• "Музыкант" (1986 год);
• "В дождь" (1988 год);
• "Пророк будет сожжен" (1990 год).

Помимо военной и патриотической тематики, Юрий Нагибин пишет красивые лирические истории, заставляющие задуматься и по-новому осмыслить свою жизнь. Его рассказы о детстве и юности поражают трогательными описаниями первой любви и мальчишечьей дружбы, недетских проблем и бурных подростковых радостей.

Юрий Нагибин, рассказы которого актуальны до сих пор, талантливо и тонко изображал в своих произведениях человеческие связи и отношения, порывы души и прозаичность будней, пылкость сердца и холодность рассудка. Он пишет о разных людях, разных по социальному и культурному положению, по возрасту и образованию. Он описывает не судьбы и эпопеи, а короткие эпизоды и случаи, происходящие ежедневно и ежеминутно. Ведь то, что окружает человека повсюду, - и есть красота бытия, поэзия действительности.

Описания природы, встречаемые в произведениях Нагибина, красочны и колоритны, они психологически точно переплетаются с чувствами и эмоциями героев и происходящих событий.

"Чистые пруды"

Одно из таких нежных приятных произведений - рассказ “Чистые пруды”. Юрий Нагибин описывает в нем дружбу четырех ребят, их первые мелкие радости и горести, их взросление и становление в жизни. Война разбросала друзей по разным дорогам, она истерзала их и некоторых убила, но не смогла заглушить в них ни любовь к родине, ни преданность товарищам, ни жизнерадостность молодости, ни ощущение счастья.

"Дафнис и Хлоя..."

Еще одно потрясающее произведение, которое написал Юрий Нагибин, - “Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя”, оно до сих пор будоражит воображение и возбуждает интерес к эротической литературе у современного читателя. История взята из греческой литературы, но модернизирована и улучшена самим Нагибиным. Эта история не только о трагической страсти и обжигающей близости, но и о нежной привязанности и ласковой любви, выдерживающей все трудности, не подвластной даже смерти. Повесть была издана посмертно, в 1995 году. Она произвела небывалый фурор в литературных кругах и представила автора совсем с другой стороны, непривычной для многих его почитателей.

Дело в том, что долги годы выдающийся писатель и журналист жил, приспосабливаясь под режим и окружающих его людей. Он публиковал то, что хотели опубликовать власти, он издавал то, что разрешала издавать строгая цензура, он писал то, о чем не думал и чего не хотел. Патриотические восхваления и воспевания вождя народа как в художественных произведениях, так и в публицистике нелегко давались писателю. Уже тогда в своем “Дневнике”, изданном лишь в 1994 году, Нагибин откровенно изобличал фальшь и самообман общественного строя того времени, людей, с которыми он сталкивался как на родине, так и за границей, и даже самого себя.

Писатель объяснял, почему притворялся: он мог зарабатывать только литераторством, поэтому приходилось писать то, за что платили, на заказ.

Общественная жизнь

Юрий Нагибин, произведения которого в СССР считались эталоном социализма, занимал ответственные высокие посты в государственном аппарате того времени. В течении десяти лет, начиная с 1955 года, он работал в редакционной коллегии журнала “Знамя”, а с 1966 года, на протяжении 15 лет, - в журнале "Наш современник”. С 1975 входил в состав правления СП РСФСР, а с 1981 - правления СП СССР. Нагибину было присвоено звание Заслуженного работника культуры ПНР.

Путешествия

В связи со своими общественными назначениями и творческой деятельностью, а также в соответствии с личными желаниями знаменитый писатель много путешествовал. С 1955 года он побывал в таких странах, как Турция, Греция, Египет (1962 год), Италия, Австрия, Люксембург (1965 год), Япония, Гонконг (1966 год), США, Нигерия (1969 год), Венгрия, Франция (1971 год), Сингапур, Болгария, Австралия, (1974 год), Югославия, Индия (1977 год) и другие, посещая некоторые государства не один раз и совершая зарубежные поездки вплоть до 1985 года. Такие турне предоставляли писателю небывалую пищу для размышления и давали возможность отобразить свои наблюдения в последующих произведениях.

Кинематография

Начиная с 1955 года талантливый прозаик пробует свои силы на новом поприще - ему предлагают писать сценарии к кинофильмам. Живой литературный язык, яркие красочные описания и реалистичные колоритные персонажи находят теперь отображение не только на листе бумаги, но и на съемочной площадке. Фильмы, снятые по сценарию Нагибина, интересны и по-своему неповторимы. Их смотрят, ими наслаждаются до сих пор.

Вот некоторые из них:

• "Гость с Кубани" (1955 год);
• "Ночной гость", "Трудное счастье" (оба - 1958 год);
• "Братья Комаровы" (1961 год);
• "Председатель" (1964 год);
• "Бабье царство" (1967 год);
• "Директор", "Чайковский" (оба - 1969 год);
• "Дерсу Узала", "Ярослав Домбровский" (оба - 1975 год);
• "Поздняя встреча" (1978 год);
• "Детство Бемби", "Юность Бемби" (1985 и 1986 года);
• "Гардемарины, вперед"! (1987, 1991, 1992 года).

Нагибин как сценарист очень одарен и многогранен. Ему удалось создать множество любимых прекрасных героев, таких непохожих по характеру и мировоззрению, но слова и поступки его персонажей заставляют зрителя переживать весь спектр чувств и эмоций одновременно: плакать и смеяться, волноваться и радоваться. В своих кинолентах Юрий Нагибин талантливо изображает разные исторические эпохи и различные судьбы людей. Его сюжеты никогда не нагоняют скуку, а, наоборот, заставляют задуматься, представить себя на месте героев, попереживать и помечтать.

"Гардемарины"

Мало кто знает, что Нагибин является сценаристом всей трилогии в соавторстве с Н. Соротокиной и С. Дружининой. "Гардемарины-3" являются самой последней работой писателя в кинематографии (1992 год). В них Юрий Маркович воплотил многие мечы своей молодости - юный задор и безмерную отвагу, смекалку и удаль, страстную любовь и нежную привязанность, понятия о чести, дружбе и любви к родине... Прекрасный сценарий гармонично переплетается с музыкальной оранжировкой, живописными пейзажами, качественной съемкой трюков и спецэффектов, отличным актерским составом.

Личная жизнь

Любой писатель - это творец интимной жизни, поэтому Юрий Нагибин, личная жизнь которого была яркой и динамичной, находился в постоянном процессе созидания своего индивидуального счастья.

Юрий Маркович был страстной и пылкой натурой, он много раз пленялся роковыми красавицами и, в свою очередь, вскружил голову не одному десятку прекрасных женщин.

В официальном браке писатель состоял шесть раз. Женившись в двадцать лет на Марии Арнус и прожив с ней всего два года, сразу же вступил в брак с Валентиной - дочерью директора автозавода. После пяти лет совместной жизни супруги расстались. Следующими женами знаменитого писателя были Елена Черноусова, эстрадная артистка Ада Паратова, известная поэтесса Белла Ахмадулина. Многие ссоры и раздоры в семейной жизни прозаика имели довольно обширную огласку. Его разводами были недовольны в верхах, иногда из-за этого Нагибин считался невыездным.

Последней женой Юрия Марковича была простая переводчица Алла, с которой он прожил достаточно долго - с 1968 года до конца своей жизни в 1994 году.

Ни одна из женщин Нагибина не подарила ему ребенка, что всю жизнь доставляло ему некоторую боль и переживания.

Источник-Википедия

Нагибин, Юрий Маркович (3 апреля 1920, Москва - 17 июня 1994, Москва) - русский писатель-прозаик, журналист и сценарист.

Настоящий отец Нагибина - Кирилл Александрович Нагибин - погиб в 1920 году. Он был дворянином, и его расстреляли как участника белогвардейского восстания в Курской губернии (по словам самого писателя был расстрелян на реке Красивая Меча в 1920 г. "за сочувствие мужикам"). Кирилл Александрович оставил беременную жену Ксению Алексеевну своему другу адвокату Марку Левенталю , который усыновил Юрия. Лишь в зрелые годы Юрию Марковичу рассказали, кто его настоящий отец. Мать Юрия Нагибина дала ему отчество Маркович, чтобы никто не узнал о его дворянском происхождении. Это позволило Юрию с отличием окончить школу и беспрепятственно поступить на сценарный факультет ВГИКа.
О Ксении Алексеевне, матери Нагибина рассказывает в своих воспоминаниях «Четыре друга на фоне столетия», записанных писателем и журналистом Игорем Оболенским, близкий друг Юрия Марковича - Вера Прохорова:

Я хорошо знала его мать. Ксения Алексеевна красавица была невероятная - тонкие черты лица, золотые волосы. Она была жестким человеком, довольно острым на язык. Юрку обожала. Хотя когда я спросила ее, хотела ли она ребенка, Ксения Алексеевна ответила: «Вы с ума сошли, Вера, я со всех шкафов прыгала, чтобы случился выкидыш. Но сын все равно родился. Лишь когда мне его принесли покормить, я почувствовала к нему нежность».

Вот что пишет Ю. М. Нагибин о своем происхождении в дневнике: «Мое анкетное существование весьма резко отличается от подлинного. Один из двух виновников моего появления на свет так основательно растворился среди всевозможных мифических отчимов, что можно подумать, будто я возник только из яйцеклетки. Но вытравить отца мне удалось лишь из анкетного бытия. В другом, в плоти и крови, существовании моем он непрестанно напоминает о себе».
Впрочем, и отчима Нагибина - Марка Левенталя, который работал в Москве адвокатом, в 1927 году сослали в республику Коми (там он и умер в 1952). Нагибин ездил к отчиму втайне от своих знакомых и друзей. Вот что он пишет в своем дневнике по этому поводу в 1952 году: «Я должен быть ему (Марку Левенталю) благодарен больше, чем любой другой сын - своему отцу, кормившему, поившему, одевавшему его. Я его кормил, поил, одевал. В этом отношении мое чувство совершенно свободно. Но благодаря ему я узнал столько боли всех оттенков и родов, сколько мне не причинили все остальные люди, вместе взятые. Это единственная основа моего душевного опыта. Всё остальное во мне - дрянь, мелочь».
В 1928 году мать Нагибина вышла замуж за писателя Якова Рыкачёва, который поощрял первые литературные опыты Юрия.
В 1938 Юрий поступил в Первый московский медицинский институт, но вскоре перевёлся во ВГИК , который не окончил из-за войны. В 1940 году опубликовал первый рассказ. Его дебют поддержали Ю. Олеша и В. Катаев. В 1940 принят в Союз писателей.
С января 1942 года инструктор 7-го отдела Политуправления Волховского фронта, с июля 1942 года старший инструктор 7-го отделения политотдела 60-й армии Воронежского фронта. После тяжёлой контузии в бою работал до конца войны специальным военным корреспондентом газеты «Труд». В 1943 году вышел первый сборник рассказов.
Работал в малой форме (рассказы, изредка повести), писал киносценарии, по которым снято более 40 фильмов. Член редколлегии журналов «Знамя» (1955-1965), «Наш современник» (1966-1981). Член правления СП РСФСР с 1975 года, правления СП СССР с 1981 года. Заслуженный работник культуры ПНР.
В 1966 году поставил свою подпись под письмом в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля. В 1993 году подписал «Письмо сорока двух».
Юрий Нагибин был женат шесть раз. Первой его женой была Мария Асмус (с 1940 по 1942). Вторично писатель женился на дочери директора автозавода им. Лихачёва , этот брак продолжался с 1943 по 1948. Третьей женой стала Елена Черноусова, четвёртой - артистка эстрады Ада Паратова . В пятый раз женился на Белле Ахмадулиной , с которой, по свидетельствам самого писателя в его опубликованном «Дневнике», мемуаров Василия Аксёнова «Таинственная страсть», Нагибин расстался из-за смелых сексуальных экспериментов поэтессы. Последней и единственной ныне здравствующей женой писателя была ленинградская переводчица Алла Григорьевна , с которой он жил с 1968 года до конца жизни.
Нагибин часто переживал о том, что ему приходится писать не то, что он думает на самом деле. Но писатель оправдывает себя тем, что «я мог зарабатывать только пером. И на мне было ещё три человека. Берут - хорошо, дают деньги. Я приезжаю домой - там радовались».
Временами Юрию Марковичу приходилось выдумывать статьи и выдавать их за реальную жизнь для того, чтобы хоть как-то выжить: «один раз продержался на том, что писал месяц для газеты о Сталинском избирательном округе. (Это было в 1950 году). А там у меня какие-то цыгане табором приходят голосовать за Сталина с песнями-плясками, а их не пускают. Они кричат, что хотят отдать свои голоса за любимого вождя… Грузинский лётчик-инвалид, сбитый в бою, приползает на обрубках… Редактор спрашивает: „Скажите, что-нибудь из этого все-таки было?“. Я говорю: „Как вы считаете, могло быть?“. Он: „Но мы же могли сесть!“. Но не только не сели, а еще и премиальные получили!»
Нагибин делит литературу на халтуру и искусство. Причем, халтуру в своём опубликованном «Дневнике» сравнивает с водкой: «Халтура заменила для меня водку. Она почти столь же успешно хотя и с большим вредом позволяет отделаться от себя. Если бы родные это поняли, они должны были бы повести такую же самоотверженную борьбу с моим пребыванием за письменным столом, как прежде с моим пребыванием за бутылкой. Ведь и то, и другое - разрушение личности. Только халтура - более убийственное».
Халтурой Нагибин называет литературную подёнщину советских писателей, сочинение газетных статей, - сначала посвящённых вождю, а позже восхваляющих социалистический строй, - и сценариев к советским кинофильмам. Но в то же время писатель осознаёт другую сторону своей деятельности: «стоит подумать, что бездарно, холодно, дрянно исписанные листки могут превратиться в чудесный кусок кожи на каучуке, так красиво облегающий ногу, или в кусок отличнейшей шерсти, в котором невольно начинаешь себя уважать, или в какую-нибудь другую вещь из мягкой, теплой, матовой, блестящей, хрусткой, нежной или грубой материи, тогда перестают быть противными измаранные чернилами листки, хочется марать много, много».
Не менее важным источником вдохновения для писателя были путешествия за границу, доступные в то время далеко не всем. Нагибин за свою жизнь посетил более 30 стран. Творческие командировки для писателя как «глоток чистого воздуха», впрочем, как он сам в дневнике отмечал, дело даже не в самих поездках, а «в тоске по поездке, тоске по Ленинграду, Парижу и невиданной сроду Ниагаре». Из этого душевного состояния (а не из туристско-гостиничного мыкания) могут возникнуть «дивные звуки» (да и возникли - «Моя Венеция»).
Нагибин, по оценке Андрона Кончаловского , был талантливейшим писателем, журналистом и сценаристом, но ему дорого пришлось заплатить за тёплое место под солнцем в советской системе. Большую часть своего таланта он потратил на «халтуру», вымышленную ложь, прославляющую советский строй. Такова была плата за беспартийность и материальное благополучие. Единственной отдушиной для Нагибина стал его «Дневник», который впоследствии оказался самым лучшим и самым откровенным произведением писателя.
Нагибин очень ответственно относился к писательскому творчеству, он до конца продумывал свои рассказы и фиксировал их в планах, прежде чем написать. Затем они претерпевали лишь стилистическую правку. Он пишет эпизоды, не судьбы, выявляя существенное в незначительном и повседневном. Благодаря этому, а также любви писателя к среднерусским лесам и болотам Мещерского края его проза обнаруживает родство с прозой К. Паустовского. Но тот воспринимал природу как любитель пеших прогулок, а Нагибин - как охотник (напр., «Когда утки в поре», 1963). По содержанию рассказы Нагибина очень разнообразны, хотя преобладают у него темы войны, природы, любви; он показывал людей всех слоёв общества, занятий и возрастных групп, часто и детей. Объединяет все его произведения то, что центральное место в них занимают человеческие отношения, вера в доброе в человеке, удачные психологические мотивировки и безупречность писателя в вопросах совести, чести, долга. Основной темой своего творчества Нагибин назвал однажды «пробуждение человека», а значит, узнавание заново своего окружения, более осознанное, положительное отношение к другому, а через это - к самому себе.
Вольфганг Казак

Вечные спутники. (1972-79) Цикл
Огненный протопоп.
Остров любви.
Царскосельское утро.
Заступница.
Сон о Тютчеве.
Злая квинта.
Как был куплен лес.
Смерть на вокзале.
И кошка его бабушки по имени Крыса
Сирень
Разное
А льва жалко.
Бабье царство. Киносценарий
Безлюбый.
Берендеев лес (1977) - по мотивам рассказа снят фильм «Портрет жены художника» (1981)
Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана. Повесть
Богояр.
Большое сердце. (1944) Сборник рассказов
Бунташный остров. (1994) Повесть
Ваганов. (1946) Рассказ
В апрельском лесу. Рассказ
Веймар и его окрестности. Рассказ
Война с черного хода.
Встань и иди. (1987) Сборник. рассказов
В те юные годы.
Гардемарины, вперёд!(1987). Сценарий
Гардемарины - III (1992). Сценарий
Где-то возле консерватории. (1973)
Гибель пилота. (1965) Рассказ
Гимн дворняжке.
Далеко от войны. (1964) Повесть (по мотивам повести снят фильм «Жди меня, Анна»)
Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя. (опубл. в 1995) Роман
Две силы. (1944) Сб. рассказов
Двойная ошибка. (1940) Рассказ
Девочка и эхо. Киносценарий
Дерсу Узала. Киносценарий
Директор. Киносценарий
Дневник. (опубл. в 1995) Книга Первое издание Юрия Кувалдина. 1995.
Загадка Кальмана. Киносценарий
Дом № 7
Зерно жизни. (1948) Сб. рассказов
Зимний дуб. (1953) Рассказ
Как скажешь, Аурелио. (1966, опуб. в сборнике «На тихом озере», из-во «Советская Россия») Рассказ
Квасник и Буженинова. (1986) Повесть
Книга детства. (1968-1975)
Кнут. (1941) Рассказ
Комаров. (1953) Рассказ
Красная палатка. Роман
Красная палатка. Первые версии киносценария (финальный сценарий создавал итальянский сценарист Эннио де Кончини при участии английского писателя Роберта Болта)
Любовь вождей (1991) Сборник рассказов
Машинистка живет на шестом этаже. (1971)
Мещерская сторона. Рассказ
Мой первый друг, мой друг бесценный. Рассказ
Молодожён. (1964) Рассказ
Молодожён. (1964) Киносценарий
Москва… как много в этом звуке… (1987) Сборник статей
Моя золотая тёща. (1994) Автобиографическая повесть
Мягкая посадка. (1980) Повесть
На Хортице. Рассказ
Недоделанный
Олежка женился (1964) Рассказ
Ночной гость. (1955) Рассказ - снят одноименный кинофильм (1958)
Павлик. (1959) Повесть
Переводчик. (1945) Рассказ
Перед праздником. (1960) Сборник рассказов
Переулки моего детства. (1971) Сборник рассказов
Пик удачи. (1970) Повесть
Писатель щедрый и радостный… Вступительная статья
Погоня. (1962) Рассказ - снят одноименный кинофильм (1965)
Последняя охота. (1957) Рассказ
Председатель. (1964) Киносценарий
Прекрасная лошадь.
Путь на передний край. (1957) Повесть
Разговор. Рассказ
Ранней весной. (1957) Рассказ
Рассказы синего лягушонка. (1991) Сб. рассказов
Река Гераклита. (1984) Сборник рассказов
Самый медленный поезд. Киносценарий
Свет в окне. (1956) Рассказ
Связист Васильев. [Линия, 1942] Рассказ
Сильнее всех иных велений. [Князь Юрка Голицын]. Повесть
Скалистый порог. (1955) Рассказ
Слезай, приехали. Рассказ
Срочная командировка, или Дорогая Маргарет Тэтчер… (1989) Повесть
Срочно требуются седые человеческие волосы. (1968) - по мотивам рассказа снят фильм «Поздняя встреча» (1979)
Старая черепаха. снят фильм «Братья Комаровы»
Страницы жизни Трубникова. (1962) Повесть
Телефонный разговор.
Терпение - по мотивам рассказа снят фильм «Время отдыха с субботы до понедельника» (1984)
Трубка. (1952) Рассказ
Трое и одна и еще один.
Тьма в конце туннеля. (1994) Автобиографическая повесть
Ты будешь жить. (1972)
Хазарский орнамент. (1956) Рассказ
Чайковский. Киносценарий
Человек с фронта. (1943) Сборник рассказов
Четунов, сын Четунова. (1954) Рассказ
Перекур (1969) повесть
Чистые пруды. (1962) Книга
Чужое сердце. (1968) Повесть
Школьный альбом.
Итальянская тетрадь.(2011) серия эссе, рассказов
Ярослав Домбровский. Киносценарий
Критика
Штут С. Рассказ в строю. (1952)
Тарасенков А. Мнимые конфликты и правда жизни. (1953)
Атаров Н. Человек из глубины пейзажа. (1972)
Фоменко Л. Побеждает художник. (1973)
Герасимова Л. Сегодняшнее и вечное. (1978)
Богатко И. А. Ю. Нагибин: Литературный портрет. (1980)
Сахаров В. Мелодия прозы. (1980)
Кардин В. «По существу ли эти споры?» (1983)
Золотусский И. Возвышающее слово. (1988)
Иванова Т. Практик литературы. (1988)
Холопова В. Ф. Парадокс Любви: Новелистика Ю. Нагибина. (1990)
Лавров В. «С отвращением читая жизнь мою…» (1995)

(74 года)

Ю́рий Ма́ркович Наги́бин (3 апреля , Москва - 17 июня , Москва) - русский писатель -прозаик, журналист и сценарист.

Биография [ | ]

Юрий Маркович Нагибин родился 3 апреля 1920 года в Москве . Настоящий отец Нагибина - Кирилл Александрович Нагибин - погиб в 1920 году. Он был дворянином, и его расстреляли как участника белогвардейского восстания в Курской губернии (по словам самого писателя, был расстрелян на реке Красивая Меча в 1920 году «за сочувствие мужикам» ). Кирилл Александрович оставил беременную жену Ксению Алексеевну своему другу адвокату Марку Яковлевичу Левенталю [ ] , который усыновил Юрия. Лишь в зрелые годы Юрию Марковичу рассказали, кто его настоящий отец. Мать Юрия Нагибина дала ему отчество Маркович, чтобы никто не узнал о его дворянском происхождении. Это позволило Юрию с отличием окончить школу и беспрепятственно поступить на сценарный факультет ВГИКа .

О Ксении Алексеевне, матери Нагибина рассказывает в своих воспоминаниях «Четыре друга на фоне столетия», записанных писателем и журналистом Игорем Оболенским , близкий друг Юрия Марковича - Вера Прохорова:

Я хорошо знала его мать. Ксения Алексеевна красавица была невероятная - тонкие черты лица, золотые волосы. Она была жёстким человеком, довольно острым на язык. Юрку обожала. Хотя когда я спросила её, хотела ли она ребенка, Ксения Алексеевна ответила: «Вы с ума сошли, Вера, я со всех шкафов прыгала, чтобы случился выкидыш. Но сын все равно родился. Лишь когда мне его принесли покормить, я почувствовала к нему нежность».

Вот что пишет Ю. М. Нагибин о своем происхождении в дневнике: «Моё анкетное существование весьма резко отличается от подлинного. Один из двух виновников моего появления на свет так основательно растворился среди всевозможных мифических отчимов, что можно подумать, будто я возник только из яйцеклетки. Но вытравить отца мне удалось лишь из анкетного бытия. В другом, в плоти и крови, существовании моем он непрестанно напоминает о себе».

Отчима Нагибина - Марка Левенталя, который работал в Москве адвокатом - в 1927 году сослали в Кохму Ивановской области , где он и умер в 1952 году.

В 1928 году мать Нагибина вышла замуж за писателя Якова Рыкачёва , который поощрял первые литературные опыты Юрия. В 1937 году Якова Семёновича тоже посадили.

В 1938 Юрий окончил школу с отличием и поступил в , но вскоре перевёлся на сценарный факультет ВГИКа , который не окончил из-за войны.

В 1940 году опубликовал первый рассказ. Его дебют поддержали Юрий Олеша и Валентин Катаев . В 1940 году [ ] принят в Союз писателей .

В начале войны институт эвакуировали в Алма-Ату , а Нагибин был призван в армию и осенью 1941 года отправлен на Волховский фронт в отдел политуправления. С января 1942 года - инструктор 7-го отдела Политуправления Волховского фронта, с июля 1942 года - старший инструктор 7-го отделения политотдела 60-й армии Воронежского фронта . В его фронтовые обязанности входит разбор вражеских документов, выпуск пропагандистских листовок, ведение радиопередач. После тяжёлой контузии в бою работал до конца войны специальным военным корреспондентом газеты «Труд ». В 1943 году вышел первый сборник рассказов.

Работал в малой форме (рассказы, изредка повести), писал киносценарии, по которым снято более 40 фильмов.

В начале 1963 года перенёс первый инфаркт после проблем со сценарием фильма «Председатель » .

Член редколлегии журналов «Знамя » (1955-1965), «Наш современник » (1966-1981). Член правления СП РСФСР с 1975 года, правления СП СССР с 1981 года. Заслуженный работник культуры ПНР.

В 1966 году поставил свою подпись под письмом в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля . В 1993 году подписал «Письмо сорока двух ».

В США читал лекции в 25 университетах. Последние годы Нагибин с женой жили в Италии .

Личная жизнь [ | ]

Юрий Нагибин был женат шесть раз (в «Дневнике» сам Нагибин называет свой последний брак «пятым»). Первой его женой была Мария Асмус (с 1940 по 1942 год). Вторично писатель женился на Валентине, дочери И. А. Лихачёва , директора автозавода им. Сталина , этот брак продолжался с 1943 по 1948. Третьей женой стала Елена Черноусова, четвёртой - артистка эстрады Ада Паратова. В пятый раз женился на Белле Ахмадулиной , с которой, по свидетельствам самого писателя в его опубликованном «Дневнике» и мемуарах Василия Аксёнова «Таинственная страсть», Нагибин расстался из-за смелых сексуальных экспериментов поэтессы . Последней женой писателя была ленинградская переводчица Алла Григорьевна, с которой он жил с 1968 года до конца своей жизни.

У него не было детей. Его жена Алла заявила в интервью: «Во всяком случае, я могла иметь от него детей. Но это случилось после вторжения советских войск в Чехословакию . И он мне сказал: „В этой стране я не хочу иметь детей“. Он очень серьёзно относился к продолжению рода. В этой стране он не видел будущего для детей» .

Творчество [ | ]

Нагибин часто переживал о том, что ему приходится писать не то, что он думает на самом деле. Но писатель оправдывает себя так: «я мог зарабатывать только пером. И на мне было ещё три человека. Берут - хорошо, дают деньги. Я приезжаю домой - там радовались».

Временами Юрию Марковичу приходилось выдумывать статьи и выдавать их за реальную жизнь для того, чтобы хоть как-то выжить: «один раз продержался на том, что писал месяц для газеты о Сталинском избирательном округе. (Это было в 1950 году). А там у меня какие-то цыгане табором приходят голосовать за Сталина с песнями-плясками, а их не пускают. Они кричат, что хотят отдать свои голоса за любимого вождя… Грузинский лётчик-инвалид, сбитый в бою, приползает на обрубках… Редактор спрашивает: „Скажите, что-нибудь из этого всё-таки было?“. Я говорю: „Как вы считаете, могло быть?“. Он: „Но мы же могли сесть!“. Но не только не сели, а ещё и премиальные получили!»

Нагибин делил литературу на халтуру и искусство. Причем, халтуру в своём опубликованном «Дневнике» сравнивал с водкой: «Халтура заменила для меня водку. Она почти столь же успешно хотя и с большим вредом позволяет отделаться от себя. Если бы родные это поняли, они должны были бы повести такую же самоотверженную борьбу с моим пребыванием за письменным столом, как прежде с моим пребыванием за бутылкой. Ведь и то, и другое - разрушение личности. Только халтура - более убийственное » .

Могила Нагибина на Новодевичьем кладбище Москвы.

Халтурой Нагибин называл литературную подёнщину советских писателей, сочинение газетных статей, - сначала посвящённых вождю, а позже восхваляющих социалистический строй , - и сценариев к советским кинофильмам. Но в то же время писатель осознавал другую сторону своей деятельности: «стоит подумать, что бездарно, холодно, дрянно исписанные листки могут превратиться в чудесный кусок кожи на каучуке, так красиво облегающий ногу, или в кусок отличнейшей шерсти, в котором невольно начинаешь себя уважать, или в какую-нибудь другую вещь из мягкой, теплой, матовой, блестящей, хрусткой, нежной или грубой материи, тогда перестают быть противными измаранные чернилами листки, хочется марать много, много ».

Много ездил за рубеж (Финляндия - 1955, ГДР - 1956, Венгрия - 1958, Греция, Турция, Египет - 1962, Югославия, Венгрия, Болгария - 1964, Норвегия, Швеция, Австрия, Италия, Бельгия, Люксембург - 1965, Польша, Чехословакия, Япония, Бирма, Гонконг - 1966, Румыния - 1967, Франция, Сирия, Ливан - 1968, США, Нигерия, Дагомея - 1969, Венгрия, Франция, Конго, Габон - 1971, Польша, Чехословакия, Норвегия - 1972, Италия, Чехословакия, Япония, Польша - 1973, Сингапур, Австралия, Чехословакия, Польша, Болгария - 1974, ГДР - 1975, Австрия - 1976, Дания, Югославия, Индия - 1977, Франция, Испания, Норвегия - 1978, США, Италия - 1979, Венгрия - 1982, Венгрия - 1983, Венгрия, Австрия - 1984, Италия - 1985 и др) [ ] .

Нагибин очень ответственно относился к писательскому творчеству, он до конца продумывал свои рассказы и фиксировал их в планах, прежде чем написать. Затем они претерпевали лишь стилистическую правку. Он пишет эпизоды, не судьбы, выявляя существенное в незначительном и повседневном. Благодаря этому, а также любви писателя к среднерусским лесам и болотам Мещерского края его проза обнаруживает родство с прозой К. Паустовского . Но тот воспринимал природу как любитель пеших прогулок, а Нагибин - как охотник (напр., «Когда утки в поре», 1963). По содержанию рассказы Нагибина очень разнообразны, хотя преобладают у него темы войны, природы, любви; он показывал людей всех слоёв общества, занятий и возрастных групп, часто и детей. Объединяет все его произведения то, что центральное место в них занимают человеческие отношения, вера в доброе в человеке, удачные психологические мотивировки и безупречность писателя в вопросах совести, чести, долга. Основной темой своего творчества Нагибин назвал однажды «пробуждение человека», а значит, узнавание заново своего окружения, более осознанное, положительное отношение к другому, а через это - к самому себе.

Библиография [ | ]

• Избранные произведения в 2-х томах. М.: Художественная литература, 1973
• Собрание сочинений в 4-х томах. М.: Художественная литература, 1980-1981
• Сочинения. Т. 1-11. М.: Мосгорпечать, 1989-1993
• Избранное. М.: Терра, 1994

Произведения [ | ]

Критика [ | ]

Киносценарии [ | ]

Образ в искусстве [ | ]

Юрий Нагибин выведен в телесериале "Таинственная страсть" (2016) под именем Марка Аврелова.

Примечания [ | ]

1. Нагибин Юрий Маркович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / под ред. А. М. Прохоров - 3-е изд. - М. : Советская энциклопедия , 1969.
2. идентификатор BNF : платформа открытых данных - 2011.
3. Печко Л. П.

). Кирилл Александрович оставил беременную жену Ксению Алексеевну своему другу адвокату Марку Яковлевичу Левенталю, который усыновил Юрия. Лишь в зрелые годы Юрию Марковичу рассказали, кто его настоящий отец. Мать Юрия Нагибина дала ему отчество Маркович, чтобы никто не узнал о его дворянском происхождении. Это позволило Юрию с отличием окончить школу и беспрепятственно поступить на сценарный факультет ВГИКа .

О Ксении Алексеевне, матери Нагибина рассказывает в своих воспоминаниях «Четыре друга на фоне столетия», записанных писателем и журналистом Игорем Оболенским , близкий друг Юрия Марковича - Вера Прохорова:

Я хорошо знала его мать. Ксения Алексеевна красавица была невероятная - тонкие черты лица, золотые волосы. Она была жестким человеком, довольно острым на язык. Юрку обожала. Хотя когда я спросила её, хотела ли она ребенка, Ксения Алексеевна ответила: «Вы с ума сошли, Вера, я со всех шкафов прыгала, чтобы случился выкидыш. Но сын все равно родился. Лишь когда мне его принесли покормить, я почувствовала к нему нежность».

Вот что пишет Ю. М. Нагибин о своем происхождении в дневнике: «Мое анкетное существование весьма резко отличается от подлинного. Один из двух виновников моего появления на свет так основательно растворился среди всевозможных мифических отчимов, что можно подумать, будто я возник только из яйцеклетки. Но вытравить отца мне удалось лишь из анкетного бытия. В другом, в плоти и крови, существовании моем он непрестанно напоминает о себе».

Впрочем, и отчима Нагибина - Марка Левенталя, который работал в Москве адвокатом, в 1927 году сослали в республику Коми (там он и умер в 1952). Нагибин ездил к отчиму втайне от своих знакомых и друзей. Вот что он пишет в своем дневнике по этому поводу в 1952 году: «Я должен быть ему (Марку Левенталю) благодарен больше, чем любой другой сын - своему отцу, кормившему, поившему, одевавшему его. Я его кормил, поил, одевал. В этом отношении мое чувство совершенно свободно. Но благодаря ему я узнал столько боли всех оттенков и родов, сколько мне не причинили все остальные люди, вместе взятые. Это единственная основа моего душевного опыта. Всё остальное во мне - дрянь, мелочь».

В 1928 году мать Нагибина вышла замуж за писателя Якова Рыкачёва , который поощрял первые литературные опыты Юрия.

С января 1942 года инструктор 7-го отдела Политуправления Волховского фронта , с июля 1942 года старший инструктор 7-го отделения политотдела 60-й армии Воронежского фронта . После тяжёлой контузии в бою работал до конца войны специальным военным корреспондентом газеты «Труд ». В 1943 году вышел первый сборник рассказов.

Работал в малой форме (рассказы, изредка повести), писал киносценарии, по которым снято более 40 фильмов. Член редколлегии журналов «Знамя » (1955-1965), «Наш современник » (1966-1981). Член правления СП РСФСР с 1975 года, правления СП СССР с 1981 года. Заслуженный работник культуры ПНР.

В 1966 году поставил свою подпись под пись­мом в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля . В 1993 году подписал «Письмо сорока двух ».

Личная жизнь

Юрий Нагибин был женат шесть раз. Первой его женой была Мария Асмус (с 1940 по 1942 год). Вторично писатель женился на Валентине, дочери И. А. Лихачёва, директора автозавода им. Сталина , этот брак продолжался с 1943 по 1948. Третьей женой стала Елена Черноусова, четвёртой - артистка эстрады Ада Паратова. В пятый раз женился на Белле Ахмадулиной . Последней женой писателя была ленинградская переводчица Алла Григорьевна, с которой он жил с 1968 года до конца своей жизни.

Все браки Нагибина были бездетными.

Творчество

Нагибин часто переживал о том, что ему приходится писать не то, что он думает на самом деле. Но писатель оправдывает себя тем, что «я мог зарабатывать только пером. И на мне было ещё три человека. Берут - хорошо, дают деньги. Я приезжаю домой - там радовались».

Временами Юрию Марковичу приходилось выдумывать статьи и выдавать их за реальную жизнь для того, чтобы хоть как-то выжить: «один раз продержался на том, что писал месяц для газеты о Сталинском избирательном округе. (Это было в 1950 году). А там у меня какие-то цыгане табором приходят голосовать за Сталина с песнями-плясками, а их не пускают. Они кричат, что хотят отдать свои голоса за любимого вождя… Грузинский лётчик-инвалид, сбитый в бою, приползает на обрубках… Редактор спрашивает: „Скажите, что-нибудь из этого всё-таки было?“. Я говорю: „Как вы считаете, могло быть?“. Он: „Но мы же могли сесть!“. Но не только не сели, а ещё и премиальные получили!»

Нагибин делит литературу на халтуру и искусство. Причем, халтуру в своём опубликованном «Дневнике» сравнивает с водкой: «Халтура заменила для меня водку. Она почти столь же успешно хотя и с большим вредом позволяет отделаться от себя. Если бы родные это поняли, они должны были бы повести такую же самоотверженную борьбу с моим пребыванием за письменным столом, как прежде с моим пребыванием за бутылкой. Ведь и то, и другое - разрушение личности. Только халтура - более убийственное » .

Халтурой Нагибин называет литературную подёнщину советских писателей, сочинение газетных статей, - сначала посвящённых вождю, а позже восхваляющих социалистический строй , - и сценариев к советским кинофильмам. Но в то же время писатель осознаёт другую сторону своей деятельности: «стоит подумать, что бездарно, холодно, дрянно исписанные листки могут превратиться в чудесный кусок кожи на каучуке, так красиво облегающий ногу, или в кусок отличнейшей шерсти, в котором невольно начинаешь себя уважать, или в какую-нибудь другую вещь из мягкой, теплой, матовой, блестящей, хрусткой, нежной или грубой материи, тогда перестают быть противными измаранные чернилами листки, хочется марать много, много ».

Нагибин очень ответ­ственно относился к писательскому творче­ству, он до конца продумывал свои рассказы и фиксировал их в планах, прежде чем на­писать. Затем они претерпевали лишь стили­стическую правку. Он пишет эпизоды, не судьбы, выявляя существенное в незначи­тельном и повседневном. Благодаря этому, а также любви писателя к среднерусским лесам и болотам Мещерского края его проза обна­руживает родство с прозой К. Паустовского . Но тот воспринимал природу как любитель пеших прогулок, а Нагибин - как охотник (напр., «Когда утки в поре», 1963). По содержанию рассказы Нагибина очень разнообразны, хотя пре­обладают у него темы войны, природы, люб­ви; он показывал людей всех слоёв общества, занятий и возрастных групп, часто и детей. Объединяет все его произведения то, что централь­ное место в них занимают человеческие от­ношения, вера в доброе в человеке, удачные психологические мотивировки и безупреч­ность писателя в вопросах совести, чести, долга. Основной темой своего творчества Нагибин на­звал однажды «пробуждение человека», а значит, узнавание заново своего окружения, более осознанное, положительное отношение к другому, а через это - к самому себе.

Библиография

• Собрание сочинений в 4-х томах. М., Художественная литература, 1980-1981
• Сочинения. Т. 1-11. М., Мосгорпечать, 1989-1993
• Избранное. М. Терра, 1994
• Избранные произведения в 2-х томах. М., Художественная литература, 1973

Произведения

Критика

Киносценарии

Напишите отзыв о статье "Нагибин, Юрий Маркович"

Примечания

Литература

• Вера Прохорова. Литературная запись и оригинальный текст Игоря Оболенского . Четыре друга на фоне столетия: Рихтер, Пастернак, Булгаков, Нагибин и их жены. - Москва, Астрель, 2012, ISBN 978-5-271-40033-9

Ссылки

• Дневник Юрия Марковича Нагибина Первое издание Юрия Кувалдина Издательство «Книжный сад» 1995.
• Кувалдин Ю.

Отрывок, характеризующий Нагибин, Юрий Маркович

Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l"etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.

На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l"Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь. – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов, – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ, молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C"est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.