Два появления этого человека вызвало за последний год большой резонанс. Первый раз - недавно, во время Пасхального богослужения, которое он вел. Второй раз - в 2002 году, во время "молитвы о мире" в итальянском городе Ассизи, проведенной по инициативе Папы Римского
Митрополит Питирим, один из старейших иерархов Русской Православной Церкви. В последние годы жизни патриарха Пимена он являлся, пожалуй, наиболее влиятельным иерархом и представлял РПЦ практически на всех официальных мероприятиях. И повернись жизнь иначе, он бы стал новым первосвятителем.
В годы горбачевской "перестройки" митрополит Питирим являлся непременным гостем разнообразных общественных собраний, постоянно выступал на радио и телевидении, комментировал для прессы многие вопросы христианства и церковной жизни. Вместе с академиком Д. С. Лихачевым и Р. М. Горбачевой он активно участвовал в деятельности Советского Фонда культуры. В 1989-1991 годах был народным депутатом СССР.
"В то время сам облик митрополита Питирима, библейского благообразного старца, производил ошеломляющее впечатление на полностью расцерковленное общество, - очень точно подметил автор статьи в газете Страна.ru. - А когда оказалось, что этот человек, будто сошедший со страниц священной истории, еще и в курсе всех современных событий, обладает уникальным даром проповедника, знает, как кажется, все на свете, видевшие и слышавшие митрополита Питирима невольно начинали внимательнее приглядываться к тому, что он представлял - к православной церковной традиции".
Владыка Питирим родился 8 января 1926 года в семье священника. В 1945 году Константин Нечаев, в то время студент Московского института инженеров транспорта (МИИТ), стал старшим иподьяконом Патриарха Алексия I. Это было время огромного религиозного подъема, вызванного войной и массовым обращением людей к Богу. Еще гремела на Западном фронте канонада, еще советские войска не форсировали Одер, но по всему чувствовалось, что войне приходит конец. Прошло Рождество, приближался Великий Пост, а за ним и светлый праздник Пасхи.
4 февраля 1945 года в стенах Богоявленского собора проходила торжественная интронизация нового первосвятителя. Дважды в тот день лучшие протодьяконы возглашали многолетия, с амвона и после молебна - всем Патриархам.
Спустя многие годы владыка Питирим вспоминал: "Нашему Патриарху возглашал многолетие престарелый и немощный старейший московский протодиакон Михаил Кузьмич Холмогоров. Это был один из замечательнейших русских протодиаконов, редкого музыкального дарования, неповторимой красоты голоса и беспорочной жизни. После прозрачных верхов Георгия Карповича Антоненко, "тигровых" низов Сергея Павловича Турикова и еще каких-то незнакомых мне громовержцев собор затих. А затем вдруг наполнила его мягкая сила. Именно сила. Казалось, что-то мягкое, звучное, глубокое, плотное, обильное непреодолимо заливает собор доверху. От купола до дальнего угла ризницы. Это был осязаемый звук. Он лился, переполняя собой все, звучал в каждой частице пространства, это было более чем орган или оркестр, потому что этот звук был живым и органичным. Казалось, он шел ниоткуда, но был во всем и все наполнял собой. Это был "Михаил Кузьмич". Это была его лебединая песнь, последний и полный дар его старческих сил новому Патриарху Московскому и Всея Руси. Минутой позже он опустился в изнеможении на скамью в уголке ризницы".
Поставленный перед выбором - профессия железнодорожника или церковная стезя, Константин выбрал второе. Через 60 лет он вернется в alma mater в качестве заведующего кафедрой теологии. В стенах института будет восстановлен храм, начнутся регулярные богослужения.
В 1951 году Нечаев с отличием (первым по списку) завершил полный курс Московской духовной академии, тема кандидатской диссертации: "Значение божественной любви в аскетических воззрениях преподобного Симеона Нового Богослова". Его оставляют преподавателем в Академии, - и вот уже более 50 лет он читает лекции по Священному Писанию Нового Завета и истории западных вероисповеданий.
В 1954 году Константин Нечаев был рукоположен в сан священника, а в 1959-ом, приняв монашеский постриг, назначается инспектором духовных школ. В 1963 году архимандрит Питирим становится епископом Волоколамским.
Чтобы понять, в какой период протекала его пастырское служение, необходимо бросить беглый взгляд на тогдашнее положение Церкви. Это было время ожесточенных "хрущевских" гонений на Православие. По всей стране закрывались храмы, а наиболее активные священники отстранялись от служения. В 1960 году был арестован и осужден на 3 года архиепископ Казанский Иов. Его обвинили в неуплате налогов с расходов на представительство, которые ранее налогом не облагались. В 1961 году арестовали архиепископа Иркутского Вениамина, - через два года владыка скончался в заключении.
При весьма странных обстоятельствах в больнице скончался ("от перемены климата") митрополит Крутицкий и Коломенский Николай; уволенный по настоянию идеологического отдела ЦК на покой, он занимал жесткую позицию по отношению к гонителям Церкви.
Во многих городах власти препятствовали проведению крестных ходов даже в церковной ограде. Духовенство не имело права говорить проповеди без предварительного просмотра текста уполномоченными Совета по делам религии.
Сильный удар был нанесен по духовным учебным заведениям. Дошло до того, что встал вопрос о существовании ленинградской духовной Академии и семинарии - это, по определению газеты "Смена", "гнезда контрреволюции" в городе трех революций.
16 апреля 1961 года власти заставили Священный Синод принять постановление "О мерах по улучшению существующего строя приходской жизни". Утвердить его должен был намеченный на 18 июля Архиерейский Собор. Трех иерархов, которые были известны своей твердой, непреклонной позицией, не пригласили на его заседания, а архиепископа Ермогена, явившегося без приглашения, не допустили к заседанию.
Особенно сильный удар был нанесен по Церкви к лету 1962 года - власти, запугивая людей, ввели контроль над совершением треб: крещений, венчаний и отпеваний. Все они заносились в специальные книги с указанием фамилий, паспортных данных и адресов. Так, например, для крещения младенца требовалось обязательное присутствие обоих родителей.
Шла ликвидация монастырей. В 1961-1962 года настоящие сражения развернулись за Почаевскую лавру. Монахов запугивали, лишали прописки и угрожали отдать под суд за "нарушение паспортного режима". Каждый верующий житель этих мест состоял в государственных органах на специальном учете. Но обитель не сдавалась. Чернецов и мирян разгоняли водой, сажали в тюрьму, принудительно вывозили за пределы области. Оборона монастыря приобрела международную известность.
Лавра выстояла. Несмотря на административный нажим, запугивания и репрессии, гонителям пришлось отступить. Православным удалось сохранить также и намеченные было к закрытию Псково-Печерский и Пюхтицкий женский монастырь.
Фронтальное наступление на Церковь породило массовое возмущение и сопротивление по всей стране. "Штурм небес" вызвал неодобрение даже в некоторых государственных организациях. Одним из первых дал негативный анализ этой кампании в своей докладной записке начальник 5-го управления КГБ полковник Ф. Д. Бобков.
как музейную редкость, "последнего советского попа", оказалось явно невыполнимо.
Л. И. Брежнев и советское руководство постарались публично продемонстрировать смену курса религиозной политики. 19 октября 1964 года два митрополита были приглашены на правительственный прием в честь космического полета корабля-спутника "Восток".
С 1963 по 1994 год владыка Питирим был председателем Издательского отдела, главным редактором "Журнала Московской Патриархии" и председателем редакционной коллегии сборника "Богословские труды" (оба издания в советские годы были единственными легальными органами церковной мысли). На страницах этих изданий ему удалось опубликовать писания отцов Церкви, богословские сочинения протоиерея Сергия Булгакова, священника Павла Флоренского и некоторых других авторов.
В 1971 году владыка Питирим был возведен в сан архиепископа. В этом же году он принимал участие в деяниях Поместного Собора, который признал церковную реформу XVII века "трагической ошибкой" и официально отменил все проклятия и анафемы по отношению к старому русскому обряду.
Мы храним традицию, потому что она - это овеществленная, генетическая память нашего народа, - говорит митрополит Питирим. - Да, у нас было двоеперстие, мы приняли троеперстие. Но в 1971 году на Соборе Русской Православной Церкви молодая часть наших богословов провела постановление о равной возможности употребления и того, и другого.
А вот недавнее свидетельство епископа Древлеправославной (старообрядческой) Церкви Антония Богородского: митрополит Питирим "в одной из первых речей перед студентами у нас семинарии (по благословению владыка Антоний получил образование в семинарии и академии Московской Патриархии - Авт.), говорил о своих теплых чувствах к старообрядцам. О том, как после решения Собора 1971 года о снятии клятв он отслужил старообрядческую литургию. Владыка тогда произнес интересную мысль, что не было настоящего раскола, а был только переходящий временами в потасовку спор о том, что такое Православие".
Большое значение владыка придавал возрождению и популяризации русского православного пения. По его инициативе было создано несколько церковных хоров, выступавших с концертными программами в России и за рубежом.
30 декабря 1986 года владыка Питирим был возведен в сан митрополита Волоколамского и Юрьевского. А в конце 80-х стал, помимо своих прежних обязанностей, еще и настоятелем возвращенного Церкви Иосифо-Волоцкого монастыря, где до сегодняшнего для он часто служит по воскресным и праздничным дням.
В Москве резиденция владыки Питирима разместилась в живописном храме Воскресения Словущего на Успенском вражке (Брюсов переулок), - в храме, традиционно привлекавшем людей искусства, писателей, художников и общественных деятелей.
После провала ГКЧП в столичной прессе появилось несколько публикаций народного депутата России священника Глеба Якунина (впоследствии лишенного сана и отлученного от Церкви). В них один из лидеров "Демократической России" утверждал: ему стали известны документы, дающие основания полагать, что митрополит Питирим сотрудничал с КГБ.
"Глубокую обеспокоенность, - писал он, - вызывает визит митрополита Питирима (Нечаева) к объявленному президентом России вне закона государственному преступнику Б. К. Пуго 21 августа 1991 года. На дипломатическом языке - это признание "де-факто". Питательной средой для такого визита явилось то обстоятельство, что Издательский отдел Московской Патриархии контролировался агентурой КГБ. В отчетах 5-го управления КГБ СССР по линии издательского отдела постоянно упоминаются агенты "Аббат" (из иерархов) и "Григорьев", часто ездившие за рубеж и, очевидно, занимавшие (занимающие) высокие посты в этом учреждении".
Любопытно, что ныне г-н Якунин входит в состав клира т. н. "Киевского патриархата", руководимого "патриархом" Филаретом (Денисенко), которого сам же Глеб Павлович в 1991 году наиболее яростно обличал в принадлежности к КГБ.
Имя владыки Питирима склоняли на всех либеральных перекрестках. Журналисты (в том числе Татьяна Миткова и Андрей Караулов) охотно разоблачали "митрополита в погонах". Вскоре пришла и опала церковная: в ноябре-декабре 1994 года на Архиерейском Соборе РПЦ, а затем и на заседании Священного Синода он был смещен со всех церковных должностей. В его ведении были оставлены только Воскресенский храм и Иосифо-Волоцкий монастырь.
В последние годы митрополит Питирим стал чаще появляться на церковных собраниях высокого уровня. По поручению Священного Синода он возглавлял представительные делегации, посещавшие Армению, Болгарию, Швейцарию в связи с разными событиями церковной жизни.
24 января 2002 года в итальянском городе Ассизи под руководством римского понтифика состоялось "совместное моление за мир", в котором участвовали 300 представителей 12 различных религий. Первоначально эту службу предполагалось провести в одном из католических соборов, но иудеи заявили, что не станут молиться с христианами в храме. Тогда действие было перенесено на открытый воздух - на городскую площадь.
От лица московской Патриархии и по поручению Патриарха Алексия II в этом ежегодном мероприятии принимала участие целая делегация из трех архиереев во главе с митрополитом Питиримом. Выступая по каналу РТР в программе "Вести", владыка заявил, что он глубоко удовлетворен тем "духом единства и братской любви", который ему удалось ощутить во время такой совместной молитвы.
На имя Алексия II полетели гневные телеграммы: "С ужасом и возмущением мы восприняли новость о том, что официальный представитель МП участвовал в шабаше под руководством папы римского. Митрополит Питирим не только не скрывает своего участия в этом беззаконии, но даже публично восхваляет совместную молитву с инославными и иноверцами."
Широкая православная общественность была возмущена. В результате подобного взаимодействия за счет мнимого "единства" размываются основы Веры. Не случайно, что по древним церковным канонам (45 правило Св. Апостол), "епископ, или пресвитер, или диакон, с еретиками молившийся токмо, да будет отлучен".
Владыка Питирим - носитель традиции. В том числе традиции советского периода, когда Церковь, чтобы выжить в условиях атеистического государства, вынуждена была идти на широкие контакты в рамках Всемирного Совета Церквей.
Эта охранительная традиция сохраняется в практике зарубежных контактов Московской Патриархии и до сих пор, вызывая критику со стороны православных как внутри страны, так и за ее рубежом.
Впрочем, кто знает - что ожидает Церковь впереди? И может быть, этот опыт, но уже в новых политических условиях, окажется востребованным?..
"Похоже, с течением времени, подлинный масштаб личности митрополита Питирима (Нечаева) как богослова, проповедника, церковного иерарха становится все более очевидным. Случайные черты забываются, все преходящее изглаживаются из памяти, а на первый план выходят опыт, спокойствие и мудрость иерарха, без деятельного и творческого участия которого не прошло ни одно значительное событие новейшей церковной истории второй половины века".
Митрополит Питирим родился в начале января 1926 года. Он был епископом в церкви русского народа. Его имя в миру - Нечаев Константин Владимирович. Известен не только в религиозном направлении, но и в научной сфере, в сфере литературы. Он является автором нескольких десятков публикаций на разных языках.
Краткая биография
Митрополит Питирим биографию имеет обычную, схожую почти с любым священником.
Он стал возглавлять дом издательства в московской патриархии с 1963 по 1994 годы. Так как Константин Владимирович Нечаев являлся председателем отделения, поэтому мог совершать постоянно различные поездки в страны зарубежья. Благодаря этому он овладел иностранным языком и мог свободно на нем общаться. Но чаще общался и выступал перед людьми с помощью переводчиков.
После священного крещения 1972 года и до смерти он регулярно служил в храме Воскресения Словущего. К концу 1080 годов стал знаменитостью среди интеллектуальных и музыкальных кругов в Москве. Он никогда не числился постоянным членом Синода, но многие его считали одним из влиятельных иерархов РПЦ.
Как проходили его детские годы?
Семья митрополита Питирима была глубоковерующей. Родители были священниками. Еще в детском возрасте они прививали Питириму любовь к вере. Его воспитание и быт семьи оказали очень сильный положительный отпечаток на всю его жизнь. Родители не ставили ему условий, где он будет учиться после того, как окончит школу. Поэтому после того, как он окончил школу, решил поступать в университет Москвы в отделение инженеров автотранспорта.
Но он в результате пошел служить духовенству, как и его родственники.
В 1944 году он стал первым из студентов монастыря Новодевичьего Богословского университета, который открыли 14 июня. Позже его переименовали в Духовную семинарию или академию.
В 1945 году его увидел и взял к себе иподиаконом.
В 1951 году митрополит Питирим окончил семинарию и получил степень кандидата богословия. Он остался на кафедре патристики. В 1951 году решил стать преподавателем по истории вероисповедания стран запада.
В 1952 году Алексий произвел его в диакона.
В 1953 году стал иметь звание доцента, а уже в 1954 стал священником. После чего стал служить в патриаршем храме.
В 1957 году стал преподавать писание нового завета.
С 1989 года стал игуменом наместником в одной из древних русских обителей мужского монастыря.
Митрополит Питирим монашество
В 1959 году его постригли в Троице Сергиевом лавре именем Питирим. Чуть позже его назначили инспектором в духовном семинарии в Москве.
В 1962 году стал главным редактором в журнале патриархии Москвы, который являлся официальным органом РПЦ.
В 1963 году стал епископом Волоколамским, назначен председателем в издательстве отдела патриархии в Москве. А немного позже его назначили епископом в Смоленской епархии.
Он считался сыном духовенства, как исповедник схиархимандрит Севастиан Карагандинский.
Архиерейство
В 1963 году в Вознесении хиротонисан в епископа.
Также в это время его назначили председателем в издательстве патриарха Москвы. На этом же месте он и оставался работать в течение 30 лет. После преобразования в издательский совет его освободили от занимаемой должности. За это время значительно увеличилось численность сотрудников.
С 1964 по 1965 годы стал временно управлять Смоленской епархией.
В 71 году образовали английскую редакцию журнала патриархии в Москве, которая имела подписчиков во многих странах. Насчитывалось их около 50 стран.
В 71 году возвели в сан архиепископа.
Его заботой стало издательский совет, который в одно время ютился в одном здании с трапезной храма Успенского Новодевичьего монастыря. Также это здание ему дали в аренду с последующей реконструкцией. Окончательно переехал он в конце 81 года. Несмотря на то, что в здании у него была издательская деятельность, он открыл еще много различных отделений. Например, фотовыставку, киносъемочную группу, отдел по работе со слайдфильмами, видеофильмами, звукозаписями, справочный отдел по биографиям, отдел переводческой службы и др.
Смерть и похороны
Последнее публичное появление Питирима Нечаева было в ночь пасхи 2003 года, когда после болезни Алексия II он дал богослужение в храме Спасителя Христа. В это же время он принял участие в схождении благодатного огня в городе Иерусалиме, который впоследствии и доставил к началу богослужения в Москву.
В июне ему сделали сложную операцию. Но, несмотря на болезнь, он смог принять участие в торжестве, которое посвящено столетию канонизации Саровского. Оно проходило в городах Саров и Дивеево этого же года. После возвращения Питирим Нечаев снова сильно заболел, был вынужден госпитализироваться на несколько недель.
После сложной болезни в 2003 году митрополит Питирим умер.
Несколько дней тело лежало в храме. В это время проходили заупокойные богослужения, и люди могли прийти и проститься с покойным.
7 ноября - свершение литургии в Богоявленском за упокой чистой души его во служении Евгения Верейского. Были Савва Красногорский, епископ Алексий Орехово-Зуевский, Александр Дмитровский. После окончания отпевания Патриарх Алексий II со своими членами Синода и собора архиереев сделали чин для отправления души в мир иной, произнесли последние прощальные слова, где были отмечены все великие труды покоевшегося. На отпевание великого митрополита приехал полномочный представитель президента Российской Федерации Полтавченко, мэр города Москвы Лужков, также было много известных личностей.
Где находится могила
Могила его находится в городе Москве на Даниловском кладбище, здесь же покоятся его близкие родственники. В 2004 году ректор МИИТ Левин выразил инициативу открыть специальный фонд с названием Наследие митрополита Питирима. Уже в 2005 году с московским метрополитеном торжественно открыли памятник посвященный Питириму. Расположили его на могиле.
Какие награды получил
При жизни митрополит Питирим был награжден орденами Священного дома: Святого благоверного князя Даниила Московского второй степени, Преподобного Сергия Радонежского Чудотворца первой степени, Святого равноапостольного великого князя Владимира первой и второй степени.
Какие он написал труды?
Он выпустил труды на нескольких языках и по различным темам. Всего насчитывается более ста изданий. Среди его духовных стараний, запечатленных на бумаге, были и те, которые связаны с его научной деятельностью. Большая часть работ, конечно, посвящена главному призванию своей жизни и связана с его духовным просвещением.
К основным работам митрополита следует отнести:
- Кандидатское сочинение на тему окончания учебного года в духовной школе Москвы.
- "Какое значение имеет любовь в аскетическом мировоззрении." Выпустили труд в 1960 годах.
- "Во имя мира и единства" - выпустили в 1962 году.
- "Какие имеются праздники в Троице-Сергиевом лавре в духовной школе Москвы" - выпущен в 1962 году.
- "Слово в день памяти Чудотворца Алексия" - 1963 .
- "Пара дней паломничества" - 1962.
Питирим был наречен митрополитом Волоколамским и Юрьевскийм в 1963.
Научная работа
Занимаясь научной и практической деятельностью, Питирим стал выдвигать все задачи духовного и патриотического мира в отечественной истории при осознании роли православной церкви в России во всех проявлениях жизни человека, включая все особенности от экологии до межличностных взаимоотношений. Главная схема представляется как понимание мира в качестве единой системы осуществления всего творчества Создателя, который позволяет направить свободную волю человека в мировой процесс. Питирим считал, что нельзя рассматривать мир изолировано с различных точек зрения. Все законы Божьи понимаются свободной волей людей и способны осуществиться в процессе жизнедеятельности отдельного человека. Но, к сожалению, каждый человек индивидуален, способен нанести небольшое отклонение в мире духовенства и нанести ощутимый вред. Вся эта позиция отражена в декларации ООН, носит название Декларация прав Земли. В ней рассказывается о взаимоотношениях человека с Землей, как она реагирует на все негативные человеческие факторы.
4 ноября 2003 – годовщина со дня преставления митрополита Питирима Нечаева.
Какой все-таки был матерый человечище,
не чета нынешним деспота-халдеям.
Мини-цикл, собранный дедулькой см. .
И самый первый скрипт из сей саги:
Жалкие мысли
2 февраля, 2006
Митрополит Питирим (Нечаев)
при жизни производил своей
длинной бородой,
двуперстием,
служением по дониконианским книгам,
возгласами "во веки векомъ"
неотразимое впечатление на старообрядцев,
в перестроечных диалогах по телевизору
до беснования доводил профессоров от атеизма,
"срубая" их сленгом спекулятивного богословия
(через каждое нормальное слово –
"parussia",
"sinergia",
"satisfactio", а то и целые цитаты:
"Feci,quod potui, faciant meliora potentes",
"Neque sensus est ejus, neque phantasia,
neque opinio, nec ratio, nec stientia",
причем на память и все – скороговоркой),
умел очаровывать женщин, начиная от Раисы Максимовны
(которая все добивалась для него места патриарха),
обвораживать генералов от КГБ и
просто генералов и
вообще всех, кто был ему нужен в эту минуту и важен.
У них складывалось впечатление,
что встречу с каждым из них
он ждал всю предыдущую жизнь:
лелеял ее,
чаял пришествия,
готовился к ней.
Принимая гостей, он
с неизменной грустью в усталых глазах с поволокой
доверительно и максимально задушевным тоном
человека, разбирающегося в подспудных этажах бытия,
сообщал всегда именно то, что от него хотели услышать,
даже если это было диаметрально противоположным тому,
что он говорил предыдущему посетителю,
а в конце проговаривал то сокровенное,
что человек носил в себе, и неважно, был
ли это индийский махараджа
или уполномоченный по делам религии,
или греческий черный полковник,
или инструктор из ЦК Комсомола,
или сирийский огнепоклонник,
или секретарь Комитета по защите матери и ребенка,
или католический монах,
или начальник исправительно-трудового лагеря, –
все они, прослезившись, ошеломленно догадывались:
"Да он же "наш" человек!"
Встреча, и особенно сам владыка,
запоминались на всю жизнь, как мистическая встреча с Другим.
После этого наступали годы "дружбы",
впрочем, прекращавшейся резко тогда,
когда человек переставал быть начальником.
Таких святителей в церковном мире осталось мало –
это последние из могикан,
и оставшихся я могу пересчитать уже на пальцах одной своей руки.
Как и любого из архиреев его эпохи,
Питирима всегда тянуло к партийной номенклатуре.
Духовенство владыка не жаловал,
никогда никого к себе он не приближал,
ни с кем не был никогда откровенным и
практически все свои умонастроения унес в мир иной.
Проект "Константин Владимирович Питирим"
был самым удачным для известных структур
именно потому, что сама личина здесь абсолютно достоверно
совпала с "легендой".
После владыки Питирима остались несколько стопок
редактировавшегося им в советское время
тощего церковного журнала,
где половину текста занимали официальные стенания
по поводу нарушений свободы совести в
Уганде,
Венесуэле,
Кампучии и
Филиппинах,
а другую половину – богословские статьи,
где черным по белому утверждалось,
что в стране Советов строится Царство Божие на земле.
Кроме журнала осталось колоссальное количество жен и домочадцев
партийных секретарей,
инструкторов и
председателей, которых Константин Владимирович "тайно"
крестил,
окормлял,
пастырствовал в стане "анонимных христиан",
хотя, естественно, никто из них
после этого в церковь не ходил и в Бога не веровал.
И самое важное, продолжил себя "в веце нынешним",
оставив генерацию своих клонов,
которые ныне являются духовниками
Путина,
Иванова,
Глебушки Павловского,
Лужкова,
Зюганова,
Гули Сотниковой,
Черномырдина,
крестят разведчиков,
контрразведчиков,
редактируют для вящей достоверности чужие "легенды",
шлифуют церковность "своих среди чужих",
выстраивают структуры "пятой колонны" из недавних экономических эмигрантов,
обаяют зарубежников,
соединяют Церкви.
Оставил после себя владыка и воспоминания,
наговоренные на магнитофон,
старательно выдержанные в одном стиле,
благодушные и велеречивые,
где, как и положено, говориться о собственном благочестии.
Однако там, где касается его честолюбия,
а оно у него всегда было "уязвленным",
его внезапно "прорывает"
и он сбивается на стиль "гопника",
именно потому что проговаривал, а не писал.
Митрополит Никодим,
точно выпоротый на барской конюшне, оказывается "Борькой",
митрополит Иоанн Снычев – "Ванькой-хлыстом",
архиепископ Василий Кривошеин - "брюссельской капустой":
"Не хочу примешивать своего раздражения, но меня он однажды зверски обидел.
В Швеции насели на меня журналисты, стали спрашивать
(тогда же, когда спрашивали и о Дудко),
что я думаю о преподавании Закона Божия в школах.
Я сказал, что мой отец был законоучителем и говорил,
что, когда Закон Божий стоит в обязательной программе,
он нивелируется в ряду других предметов.
Воспитание, прежде всего, должно быть в семье –
школа же должна воспитывать не столько уроками Закона Божия,
сколько общим духом.
А Василий после этого разразился статьей, что, "вот мол, такой-сякой
архиепископ Питирим считает, что учить вере не нужно".
Понятно, что Питирим Нечаев,
как и положено князю Церкви нашего времени,
никого,
никому и
ничего не прощал.
И за тщательно отрепетированной и уже, казалось, сросшейся маской,
как в академическом театре,
где "народные" играют уже только "на приёмах",
проступает другое лицо:
"Мне всегда было непонятно и неприятно другое.
Каким образом книги Меня издавались на Западе массовыми тиражами и
доставлялись к нам, в то время, когда даже Библию
почти невозможно было провезти через границу".
Сам Питирим, в конце "разнагишавшись",
балагурит уже как типичный "московский пустой бамбук", описывая,
что он сам вывозил и ввозил и чем приторговывал:
"В Англию нельзя было ввозить спиртное, но мы возили туда водку.
Однажды я вез целый чемодан водки.
Помню, иду храбро за тележкой,
в которой везут мой багаж,
и вдруг с ужасом замечаю, что одна из бутылок разбилась,
и за моим чемоданом тянется благоухающий след.
Служащий спрашивает: «Спиртное есть?»
Я показал на мокрый след:
«Видишь - уже нет!»
Пропустили. Не разрешалось также ввозить фотоаппараты, –
точнее, можно было иметь при себе фотоаппарат для съемок,
но привозить для продажи было нельзя.
А я как раз этим очень неплохо поддерживал наш приход:
покупал у нас старые фотоаппараты, возил их туда владыке Антонию,
а они их там очень выгодно продавали.
Возил я их в митрошницах, клобучницах.
Однажды я вез с собой три фотоаппарата.
На пропускном пункте служащий спросил меня:
«Ничего не декларированного нет?»
«Нет» - невозмутимо ответил я и тут только увидел,
что дно одной из коробок
отстало и в щель виден ремень от фотоаппарата..."
Самая теплая по интонации глава в воспоминаниях
отдана другу детства "Лене Остапову",
сыну секретаря патриарха Алексия Симанского.
"С Лёней Остаповым, будущим отцом Алексием,
у нас была хорошая юношеская,
а потом и взрослая дружба", – пишет Питирим,
точно тот еще жив до сих пор.
Данилу Остапова – отца Лени, боялись
и, заслышав в Чистом переулке скрип его ботинок,
трусливый Пимен, тогдашний митрополит Крутицкий и Коломенский
и "единодушно" потом избранный Патриарх,
несмотря на тучность,
проявлял достойную удивления прыть,
скрываясь "по нужде" в туалете.
Тот же Пимен, в "другом" переулке,
беспрестанно жаловался, что Остапов "мешает работать":
безраздельно управляя бесхарактерным Алексием Симанским,
подначивает того отстаивать церкви, закрывавшиеся в 60-х,
как известно, "по просьбе верующих".
Когда в Чистом переулке сменились хозяева,
то уже на третий день после смерти патриарха Алексия
расправились сразу
не только с отцом – Данилой Остаповым,
уголовно обвинив его в воровстве, махинациях и подлоге,
но и с сыном Леней, протоиереем Алексием Остаповым,
профессором археологии в Духовной академии:
обыски,
допросы с пристрастием,
церковное линчевание,
позорное изгнание,
причем светские и церковные сыскные органы
знали о протоиерее Алексии Остапове,
а еще больше о его отце,
столь же много, сколько мог знать о них только очень доверенный,
"родной" человек.
Тщетно затравленный и насмерть запуганный
протоиерей пытался найти в Москве владыку Питирима.
Тот, как и положено ему,
был именно в это время
в служебной командировке,
совершая турне по Европе,
и в Лондоне
совместно с Алексием Ридигером,
как живое олицетворение неподкупности
"ума, совести и чести" тогдашней эпохи,
объяснял западным носителям "второй древней профессии",
почему у нас нет (и "в принципе!" не может быть) гонений на Церковь.
Именно эта Церковь для отца Алексия
вдруг оказалась ледяной пустыней,
где "лихой" человек
как пахан на зоне сказал:
"Ату его!" -
и вся челядь мигом разбежалась.
Не докричался ни тогда, ни после ни до кого отец Алексий,
не было рядом и "друга детства" "Кости-рыболова".
В 75-м отца Алексия Остапова,
"страшно кричавшего",
привезли в больницу,
и по известному мне свидетельству
уже на операционном столе
его желудок расползался в руках хирурга, как туалетная бумага.
Патологоанатом сообщил тогда следующее:
"Нужно было выпить что-то вроде серной кислоты,
чтобы могло произойти подобное с сорокалетним человеком.
Спасти его не представлялось возможным".
Воспоминания. Святейший Патриарх Алексий и его окружение
С того момента, как я стал иподьяконом, до кончины Святейшего Патриарха Алексия прошло 25 лет моего почти неотлучного пребывания около него. Я его и облачал, и в гроб клал, и слово надгробное говорить поручено было мне.
Патриарх был удивительным человеком. До последних дней он сохранял ясный блеск глаз и твердость почерка. В богослужении — да и в жизни, — он был неподражаем; повторять его было невозможно. Интересная деталь: на службе его сразу было видно, оптически взгляд фокусировался на нем, хотя он был, я бы сказал, неполного среднего роста. С началом контактов с зарубежными Церквами к нам стали приезжать Патриархи с Востока, величественные, не знавшие, что такое репрессии, — но когда они стояли в одном ряду, наш Патриарх выделялся среди них своим духовным величием. Это внутреннее содержание выделяло его из ряда всех иерархов. А ведь это тоже были люди с богатым внутренним миром, прошли суровую школу самооценки, для них мишурность нашего повседневного бытия была странной. Я прекрасно помню архиепископа Луку (Войно-Ясенецкого), который был более, чем на голову выше Патриарха, архиепископа Филиппа Астраханского, величественного, высокого, красивого старца — но и среди них он сразу притягивал взгляд.
Однажды, еще в войну, в первую зиму, как мы вернулись из эвакуации, сестра Мария Владимировна встретила будущего Патриарха, тогда еще Местоблюстителя, на Тверской улице около телеграфа. На нем было теплое пальто и пыжиковая шапка, и он шел стремительной и решительной походкой. Марию Владимировну тогда поразило, что на него все оглядывались.
Патриарх происходил из дворянского рода Симанских, потомков псковских воевод, свято хранивших традиции древнего благочестия. Жили они в Москве и отношения их с петербургской аристократией были непростыми. Дореволюционное высшее сословие было, конечно, малорелигиозным. Патриарх рассказывал как анекдот, но весьма характерный. Одна барыня говорила (видимо, по-французски): «Службы такие долгие, утомительные! Я всегда приезжаю к "состраком"». Это значит, к возгласу: «Со страхом Божиим и верою приступите…» Еще один из его любимых рассказов: отпевают одного высокого чиновника. Диакон молится: «…об упокоении раба Божия…» — а кто-то в толпе говорит: «Какой же он "раб Божий", если он — действительный статский советник?»
Над семьей Симанских почивало благословение святителя Филарета (Дроздова), полученное некогда матерью будущего Патриарха, Ольгой Александровной. Когда она была ребенком, ее подвели к митрополиту Филарету под благословение, и он подарил ей маленькую иконочку. Эта иконочка хранилась в их семье как святыня, и Патриарх впоследствии вставил ее в панагию. Его академическое дипломное сочинение, так и не опубликованное, называлось «Нравственно-правовые понятия в учении митрополита Филарета». Он часто говорил, что два гения формировали нашу литературную и богословскую, церковную и светскую элиту: Пушкин в поэзии, в светском языке, и Филарет Московский в богословии. Кто-то, — кажется, Аксаков, — в надгробном слове святителю Филарету сказал: «Смолкло важное слово».
Действительно, стиль Филарета — особая эпоха богословского жанра. И собственный письменный стиль Патриарха был филаретовским — это чувствуется даже в частных письмах.
Ежегодно он отмечал дни памяти митрополита Филарета в Лавре, а вечером 14 декабря проводил филаретовские чтения в общем собрании профессоров и студентов Академии и семинарии. Он вспоминал рассказы современников, лично знавших Святителя, и его собственные мудрые поучения. Вообще Патриарх очень любил Лавру и обычно очень скромно, по-монашески, отмечал там свои дни рождения, скрываясь от торжественных официальных поздравлений.
В день кончины матери он поминал только ее, в день памяти отца — только его. Помню, как, оказавшись на могиле своего отца, он поцеловал подножие креста.
Образование он получил блестящее. По-французски говорил совершенно без акцента — так, что его можно было принять за француза, английским владел также вполне свободно, но все же избегал говорить на нем. По-русски он говорил с тем своеобразным выговором, который бывает у людей, с детства много занимавшихся иностранными языками. Возможно, сказывалось и старомосковское произношение. Слово «жара», к примеру, у него звучало как «жиры».
Дочь директора Лицея, Екатерина Петровна Матасова, рассказывала, что на балах, которые время от времени устраивались в Лицее, Сережа Симанский обычно подпирал стенку и отпускал едкие замечания в адрес танцующих. Тем не менее о нем существует романтическая легенда: что якобы у него была первая и единственная любовь, которой он всю жизнь в день ангела посылал фиалки — ее любимые цветы. Я тоже это историю слышал, но насколько она достоверна, судить не могу. Я спрашивал и у Лидии Константиновны Колчицкой, но она тоже ничего сказать не могла кроме того, что лично она цветов не возила.
После окончания лицея он учился на юридическом факультете, писал диплом у Сергея Николаевича Трубецкого на тему «Комбатанты и некомбатанты во время военных действий». Кто бы мог тогда подумать, что эта тема будет для него актуальной: в первую мировую войну он был архиепископом Новгородским, а во Вторую — провел в Ленинграде все 900 дней блокады. Он тогда жил в помещении под куполом Никольского собора — прямо над храмом. Храм пятикупольный и в нем наверху было довольно просторное помещение со сводчатым потолком. Однажды во время обстрела была пробита висевшая одежда, один осколок снаряда упал на стол прямо перед Патриархом. Он потом хранил этот осколок всю жизнь…
Когда он принимал постриг в Троице-Сергиевой лавре, один мудрый старец сказал ему: «Тебе сейчас вручается хрустальный сосуд, полный до краев. Пронеси его через всю жизнь, не расплескав!»
Его учителем — не духовником, а духовным наставником — был митрополит Арсений (Стадницкий), личность чрезвычайно интересная, настоящий самородок. Он был из молдаван и без всякого родства, без всяких связей стал тем, кем стал.
Время от времени к Патриарху приходили его старые знакомые, с которыми у него были давние, теплые отношения.
В послевоенные годы вернулся в Россию из эмиграции, из Вены, архиепископ Стефан. Бывая у Патриарха, он много и интересно рассказывал о странах, где побывал. Если чувствовал, что рассказ затянулся, в том же повествовательном тоне произносил: «А вот у финнов, например, есть такой обычай. Люди собираются в гости, сидят, сидят, -а потом расходятся».
Помню, частым гостем был старый генерал Алексей Алексеевич Игнатьев. Кстати, именно благодаря Игнатьеву, Сталин подарил Патриархии Переделкино. Игнатьев рассказывал, что Сталин однажды обратился к нему с вопросом: «У Патриарха скоро юбилей. Что бы подарить ему?» Игнатьев посоветовал: «Подарите Переделкино» .
После службы Патриарх и Игнатьев обычно пили чай и много вспоминали — друг для друга, — а мы благоговейно слушали. Бывало, Игнатьев, войдя в раж, восклицал: «Ну, помните, Ваше Святейшество, это было еще тогда… — ну, когда мы с вами живы были!» А сам Патриарх иногда о себе говорил: «Так долго жить просто неприлично». Конечно, эти люди сформировались еще до революции…
Говорят, что аристократизм — от воздержанности. Патриарх был аристократом в лучшем смысле этого слова. Режим его жизни, его распорядок дня всегда был для меня образцом. Он был очень воздержан в своем быту, питался по уставу, строго соблюдая все посты и постные дни. Вообще трапеза полагается дневная и вечерняя, а до 12 часов дня считается неуставной, и специальных молитв к ней нет. Когда она случалась, Патриарх, читал до начала «Пресвятая Троице», а по окончании — «Достойно есть».
Его день начинался с утренних процедур, в число которых входила даже небольшая гимнастика (не на стенке, не на кольцах, конечно, не с гантелями — просто несколько упражнений, чтобы размять свои старые мышцы и кости). Затем он молился — у него были и общие, и свои собственные молитвы, — а потом шел к своему рабочему столу. На пути стоял другой, круглый стол, на котором лежало Евангелие. Каждый раз, проходя, он прочитывал страницу или две, открывал страницу на завтра и на следующий день читал, начиная с того места, на котором кончил в прошлый раз.
Научиться у него можно было многому. У него был образцовый порядок в бумагах и на столе. Монахиня мать Анна этот стол каждый день тщательно протирала, тем не менее Патриарх всегда смотрел, не забилась ли пыль в щели резьбы. Как-то я подарил ему маленькую дорожную щетку. Он, разглядев ее, страшно обрадовался: «Так ею же можно пыль из щелей вычищать!» Непременным атрибутом его стола была вазочка с конфетами. Сам он ел конфеты редко — разве что в конце напряженного рабочего дня возьмет себе одну; в основном они предназначались для посетителей. Конфеты ему дарили часто, он откладывал несколько штук в вазочку, остальные обычно кому-то отдавал, но ленточки всегда оставлял себе и ими перевязывал аккуратные систематизированные стопки бумаг. Про Колчицкого говорил: «…ну вот, был у меня отец протопресвитер, вывалил на стол ворох бумаг, и все говорил, говорил… И что это? Принес! Ничего не систематизировано, ничего не понятно!» И начинал раскладывать их по кучкам…
Ему всегда на все хватало времени (а я, напротив, никак не могу овладеть этим искусством — мне времени вечно не хватает!), во всем ему были свойственны предельная аккуратность и точность. Помню, как однажды, приехав на две минуты раньше куда-то, где его ждали, он страшно извинялся. Одним из небольших «искушений» были церковные часы, которые в разных храмах, где ему приходилось служить, шли по-разному, неточно, и если мы, иподьяконы, выезжали, чтобы подготовить все к службе, то нам нужно было еще проверить, правильно ли идут часы. У самого Патриарха они были исключительно точные. Носил он их на цепочке — считал, что архиерею носить часы на руке неприлично. Если он видел такое у епископа, говорил:
«Преосвященнейший, вы что, носите часы на руке?» И в знак особого расположения мог достать из ящика часы на цепочке и подарить: «Вот вам, пожалуйста. Чтобы этого больше у вас на руке не было!» Когда меня рукоположили в епископы, он подарил такие часы и мне .
Во время службы бывало, что он хотел узнать время, но это было трудно: вынимать часы он позволял себе, только если сидел в алтаре и мог это сделать, не привлекая внимания. Достать часы на людях он не мог. Я однажды подарил ему посох, в верхушке которого было сделано углубление с крышкой, куда можно было спрятать часы. Крышка набалдашника открывалась от нажатия кнопки. Патриарх действительно некоторое время пользовался этим приспособлением, потом оно, возможно, попало в ЦАК.
Помню его благоговейное отношение к святыне, которое проявлялось даже в мелочах. Однажды я подал ему на подносе антидор и теплоту. Когда он взял антидор, у него упала маленькая крошка. Он с трудом, кряхтя, наклонился за ней, но достать не мог. Я, поскольку держал в руках поднос с ковшом, сначала боялся наклониться: вдруг пролью ему на рясу — но потом все же изловчился, поднял эту крошку и сунул себе в рот. Он посмотрел на меня с некоторым удивлением.
Характер у Патриарха был очень контрастный — я бы сказал, огненный. Когда он сердился, весь вспыхивал, приходил в страшный гнев, но потом всегда сам очень от этого расстраивался и жалел о случившемся. Кроме того, он обладал большим чувством юмора. Надо сказать, что настоящий русский юмор тонок, мягок и весьма саркастичен. Еще Гоголь сказал: «Горьким смехом моим посмеюся». Со свойственным ему тонким юмором Патриарх подчас выказывал и свое недовольство.
Однажды показывает он мне телеграмму от одного архиерея: «Поздравляю Ваше Святейшество Первым мая». Когда я прочитал текст телеграммы, он прокомментировал: «Какая сволочь!» Действительно, репутация у этого архиерея была весьма дурная. Он считался предателем Церкви, идущим на поводу у властей. Зачем он мог послать такую телеграмму? То ли переусердствовал, рассылая необходимые по протоколу поздравления, то ли хотел продемонстрировать свою лояльность по отношению к тем, кто держал под контролем переписку архиереев. Я тогда разделял общую точку зрения, однако потом, познакомившись с этим владыкой ближе, раскаялся в ней. Это был человек, окончательно запутавшийся, запуганный и потерянный. Однажды под давлением обстоятельств пойдя на недопустимый компромисс, он уже не мог выйти из порочного круга, и делал одну ошибку за другой. Скорее, он вызывал жалость, чем презрение.
Казалось бы, инцидент с телеграммой был исчерпан. Но через месяц подзывает меня Патриарх и говорит: «Костя, отправьте телеграмму». Подает деньги и текст. Телеграмма адресована тому самому архиерею: «Поздравляю Ваше Высокопреосвященство первым июня». Вообще он обычно отдавал мне свою корреспонденцию со словами: «Костя, пожалуйста, прочтите и отнесите на почту». — «Ваше Святейшество, мне ли Вас…» — «Нет-нет, второй глаз всегда нужен».
Иногда он давал мне тексты, которые надо было передать для печати машинистке. Это каждый раз давало ему повод испытать удовольствие, которое никогда не теряло своей новизны, тем более, что повторялось довольно редко, а состояло в том, что он всегда сопровождал текст запиской, адресованной одинаково: «Милостивой государыне Александре Федоровне».
Иногда он допускал парадоксальный образ мышления. Порой любил ставить в тупик впервые пришедшего к нему посетителя. Посмотрит на него и спросит: «Ну и как? Ничего?» Тот теряется, начинает улыбаться: «Да, ничего, ничего, Ваше Святейшество…». Как-то за столом речь зашла о евреях. «Да, — сказал Патриарх, — евреи — это, конечно, ужас! Сложная, тяжелая психологическая формация. Столько с ними проблем! Но подумайте: ведь это притом, что они — богоизбранные, — и до чего дошли! А если бы Бог их не избрал, да не смирял, — то что бы тогда было? Еще хуже!»
Митрополит Макарий (Оксиюк) был ученейший человек. Помню его уже в старости, серьезным, согбенным. О. Николай Колчицкий как-то сказал о нем Патриарху: «Ваше Святейшество! Митрополит Макарий — такой смиренный старец!». Патриарх медленно, задумчиво произнес: «Да… Смиренный… Согбенный… Лукавенный…»
Как-то, увидев в храме маленького сына преподавателя Академии Скурата, он спросил: «Это кто же? Малютка Скуратов?»
Очень не любил он нарочитого проявления внешнего благочестия. Когда мирские подходили к нему за благословением со слишком низким поклоном, он говорил: «Ну, ладно, монашествующие, у них хоть одежды длинные, но ты-то со стороны как выглядишь?» Когда одна сотрудница Патриархии стала ходить на работу, как на богослужение, в платке, он, увидев ее в очередной раз, показал на платок и с любопытством спросил: «Что это за гадость такая у тебя на голове?»"
Не любил он и когда мирские по духу люди искали пострига. По этому поводу у него был один любимый анекдот, который он удивительно изящно и смешно представлял в лицах (он обладал необыкновенным актерским даром, даже сам о себе говорил, что в студенческие годы собирался в артисты). Приходит одна дама к другой. Гостья взволнована, а хозяйка спокойно раскладывает пасьянс. Гостья говорит: «Ах, моя дорогая, у меня такая тайна, такая тайна, что я даже вам ее открыть не могу!» «Ну, полно, — отвечает хозяйка, не отрываясь от пасьянса, — Какая же такая тайна, чтобы даже и от меня?» Еще поупиравшись, гостья признается: «Я вчера приняла тайный постриг!» Хозяйка пренебрежительно пожимает плечами: «Нашли, чем удивить! Я уже десять лет в схиме!»
Когда дочь митрополита Серафима (Чичагова), Леонида Леонидовна (по мужу Резон) ушла в Пюхтицкий монастырь, на одном из ее прошений Патриарх написал: «Постригать Л.Л. Резон — не резон». До этого она работала фельдшерицей в Патриархии. Была она очень бойкой и активной, любила, чтобы на службе все было по уставу. Когда она однажды возмущалась, что пропели не тот светилен, Патриарх сказал ей: «Леонида Леонидовна, это к медицине не относится!» В конце концов, ее все-таки постригли с именем Серафима.
Из своей жизни Патриарх рассказывал и следующий эпизод, имевший место в бытность его епископом. Вернувшись после ссылки в Ленинград, он спросил у одного священника: «Отец протоиерей! Простите, а кто вам дал право носить палицу?» — «Вы, ваше Высокопреосвященство!». — «Когда?» — «А помните, когда вас увозили, вы повернулись на ступеньке вагона, и благословили нас всех, а я вам показал вот так» (Священник показал руками фигуру ромба). Патриарх не переносил, когда кто-то искал способа прикрыть свою волю священническим благословением: «Батюшка, благословите, я уже сделала!», — и называл таких «иноками Шаталовой пустыни».
Мне тоже однажды случилось пожать плоды этого «вынужденного благословения». Патриарх очень не любил, когда я уезжал и на поездки благословлял нехотя. Как-то собрался я поехать в Караганду на Рождество, отпросился, пообещав, что вернусь к Крещению. А когда
приехал, было холодно, я весь промерз и заболел. На Крещение меня не было. Потом выздоровел, прихожу, Патриарх говорит «Ну вот, не надо было ездить!» «Как же, Ваше Святейшество, Вы же сами разрешили!» — «Ну, как разрешил?…»
После войны он долго ездил на «Победе». Когда уже появилась «Волга», все равно предпочитал «Победу»: в нее можно было войти и только после этого сесть, а в «Волгу» надо было садиться и потом втаскивать ноги, а ему это было тяжело. Еще у него был ЗИС-110, который шел как корабль — плавно, мягко. Ездить на высокой скорости он не любил. Обычно ездили со скоростью 85—95 километров. Бывало, чуть шофер прибавит газ, так что зашкалит за сто, он стучит ему в стекло: «Георгий Харитонович, вам что, так велели?» Шофер извинялся, а Патриарх прибавлял: «Ну, а если бы мы, как до революции архиерею полагалось, ездили на шестерке лошадей, то неужели гоняли бы во весь опор как пожарные?»
Зимой, когда надо было идти на улицу, он всегда одевался заранее и, пока все собирались, сидел одетый, говоря, что надо аккумулировать тепло.
Однажды, еще в период местоблюстительства он служил на пригородном приходе и ночевать ездил на поезде в Лосинки. Служил же он с одним архимандритом. Уже собирались и Патриарх, подбирая под пальто полы рясы, обратился к нему: «Отец архимандрит, вы меня проводите? Мне надо помочь нести чемодан». Тот, конечно, согласился и Патриарх вынес ему дореволюционный маленький саквояж типа тех, какие назывались «акушерскими»: небольшой и пузатенький. Архимандрит, увидев его удивился, а взяв в руки, удивился еще сильнее: он-то думал, что это действительно чемодан — тяжелый, громоздкий, а оказалось — совсем легкий.
Этот саквояж был у нас притчей во языцех. Когда куда-то ехали или собирались со службы, Патриарх всегда говорил: «Лёнечка, где мой чемодан?» Носил же он в нем едва ли не один только чиновник.
— Примерно та же история была у меня в советские годы. Собираются отпевать Брежнева. Звонит мне некто из ЦК, спрашивает: «Константин Владимирович, как же так? Брежнева отпевать будут, а как же его называть? Неужели "рабом Божиим"?» — «Да нет, зачем же — говорю, — можно "воином", а хотите — "воеводой Леонидом"».
— Про Толстого рассказывали еще анекдот. Едет скорый поезд мимо Ясной Поляны. Пассажиры с любопытством толпятся у окон, а проводник говорит: «Успокойтесь, господа, их сиятельство пашет только перед курьерским!» Толстой, конечно, трагическая фигура. И трагизм его в том, что, порвав по совести с людьми своего круга, он так и остался барином. Под посконной рубахой носил голландское белье, воду пил только привозную. Но главное — Христос для него был словно бы партнером и соперником: как же — Христа каждый мужик знает, а его, графа Толстого — нет. Тем не менее я помню отношение к Толстому моих старших. Они были более склонны винить в его драме Черткова и прочих подобных ему людей из окружения. Говорили также, что его, конечно же, Синод «упустил»: надо было учитывать, что он человек очень русский, и впав в крайность, на попятную не пойдет.
— В Переделкине, — точнее, в селе Лукине, находилась родовая усадьба бояр Колычевых. Этот род, в истории Церкви запечатлевшийся тем, что к нему принадлежал московский митрополит, святитель Филипп, был почти полностью вырезан Иваном Грозным, — во всяком случае, погибли почти все его мужчины. Митрополиту Филиппу была прислана отрубленная голова его племянника. В память об этом геноциде уцелевшие потомки рода Колычевых в своей усадьбе крышу красили в черный цвет, а в фамильной их церкви фрески окружены широкой черной каймой — хотя вообще черный цвет в русской иконописи не принят.
— Тогда коробки конфет продавались не запаянными в целлофан, а перевязанные разноцветными атласными ленточками и продавщицы в кондитерских очень ловко умели завязывать огромные пышные банты — «шу».
— А патриарх Пимен уже смотрел на это по-другому. Как-то я спросил его: «Ваше Святейшество! А вы как относитесь к часам на руке?» — «Очень хорошо, — ответил он, — Я сам ношу. Вот, у меня "Победа". Прекрасно ходят!» Так вслед за, ним и мы все стали носить часы наИмя митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима неразрывно связано с Иосифо-Волоцким монастырем, и здесь всегда будет жить память о нём. Благодаря Владыке православное свидетельство на Волоколамской земле с новой силой воссияло в переломные для нашего Отечества годы – во время краха атеистического режима и начала перестройки. Владыка был выдающимся учёным-богословом, профессором Московской Духовной академии, председателем Издательского отдела Московской Патриархии, постоянным членом Священного Синода. Благодаря ему в мае 1989 года обитель в числе первых в Советском Союзе была возвращена Церкви. Сам жизненный путь митрополита – это неотъемлемая часть новейшей истории Русской Православной Церкви.
Будущий митрополит Питирим (в миру Константин Нечаев) родился 8 января 1926 года. Он был одиннадцатым ребенком в семье протоиерея Владимира Нечаева, настоятеля Ильинского храма в городе Козлове (с 1932 года Мичуринск) Тамбовской области. Его деды и прадеды с XVII века были священ¬никами в Тамбовской епархии. Епископ Вассиан (Пятницкий; скончался в 1940 году в заключении), когда-то сказал отцу будущего митрополита протоиерею Владимиру Нечаеву знаменательные слова. Отец Владимир пошел с семилетним сыном Костей в храм к Владыке Вассиану. Владыка стоял в алтаре, и Костя устремился к нему прямо мимо престола. Отца, конечно, это смутило, так как проходить в алтаре перед престолом не положено. Епископ Вассиан успокоил отца Владимира с присущим ему добродушием: «Значит, будет священнослужителем».
По окончании средней школы в 1943 году Константин был принят в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ), а в 1945 году поступил в только что открывшийся в Москве Православный Богословский институт, позже преобразованный в Московскую Духовную Академию. Тогда же он стал старшим иподиаконом Святейшего Патриарха Алексия I (+1970) и хранителем патриаршей ризницы.
В Троице-Сергиевой лавре Константин Нечаев принял монашество с именем Питирим, в честь святителя Тамбовского Питирима – небесного покровителя его древнего священнического рода. По окончании Духовной академии он был оставлен здесь профессорским стипендиатом, а в 1956 году утверждён профессором кафедры Священного Писания Нового Завета. В Московской Духовной академии иеромонах Питирим нёс послушания преподавателя, инспектора и заведующего кафедрой Священного Писания Нового Завета.
В январе 1962 года архимандрит Питирим назначен главным редактором «Журнала Московской Патриархии», чуть позже – председателем Издательского отдела Русской Церкви, и служение в этой должности стало одним из самых плодотворных в жизни Владыки. Благодаря его разностороннему образованию и высокой культуре, ответственному подходу к делам и профессионализму ему удалось в сложнейшие советские годы поставить церковный издательский отдел в один ряд с наиболее авторитетными издательствами православного мира.
Назначение митрополита Питирима в Издательский отдел пришлось на годы решительного изменения церковной жизни после Архиерей¬ского Собора 1961 года, когда по решению Совета Министров власти стали закрывать храмы, семинарии, монастыри. В новых условиях работа издательства, выпуск журнала о церковной жизни требовали большого напряжения духовных сил и такта во взаимоотноше¬ниях с руководящими инстанциями. Тем не менее годы Издательский отдел смог получить признание как необходимая область церковнообщественной деятельности. Одним из главных направлений работы был выпуск богослужебных книг, вместе с тем велись кропотливые исследования древних рукописей, изучение материалов не только церковно-богослужебного характера, но и по истории богословской мысли.
23 мая 1963 года, в праздник Вознесения Господня, в Богоявленском патриаршем соборе в Москве состоялась епископская хиротония архимандрита Питирима. Святейший Патриарх Алексий I при вручении жезла новохиротонисанному епископу произнес слова, ставшие для него путеводными: «Да сотворит тебя Господь пастыря доброго, пастыря любящего, пастыря попечительного и мудрого, пастыря, за овцы своя душу положить готового».
30 декабря 1986 года Владыку возвели в сан митрополита Волоколамского и Юрьевского.
15 мая 1989 года по личному ходатайству митрополита Питирима Русской Православной Церкви возвратили Иосифо-Волоколамский монастырь. Вновь забилось духовное сердце нашего края, вновь в древних стенах зазвучали колокола и слова молитв, затеплились лампады. Поднимались из руин монастырские храмы.
В 1989 году митрополит Питирим избирается от Советского Фонда культуры народным депутатом СССР, в 1990 - народным депутатом Московского областного Совета от Волоколамска. Это новое служение расширило возможности более полного участия в общественной жизни через благотворительность. Монастырь с участием благотворительных фондов оказывал помощь больницам, малоимущим, престарелым и ветеранам, домам-интернатам и школьному образованию. Начали работу воскресные школы в городских и сельских приходах.
Одним из главных направлений общественного служения Владыки Питирима была работа с молодежью. Московский институт инженеров транспорта, где Владыка когда-то учился, откликнулся на предложение о сотрудничестве. Каждое лето стали приезжать в монастырь будущие железнодорожники, чтобы помогать в ремонтных и хозяйственных работах. В связи с большим интересом к Православию, вопросам религии, в МИИТе была организована кафедра теологии, возглавил которую сам Владыка. Для него это не была формально-почетная должность, он сам разрабатывал учебные планы и читал лекции.
С 1998 года при монастыре стал действовать летний трудовой лагерь для подростков из неблагополучных семей, а затем и патриотический лагерь «Славяне» для детей военнослужащих.
Большое место в жизни митрополита занимала международная деятельность. Он возглавлял делегации, участвовавшие в мероприятиях, проводимых международными религиозными организациями. Обширные связи с зарубежной общественностью были у Издательского отдела: устраивались выставки, концерты, приемы иностранных делегаций.
Как викарий Московской епархии митрополит Питирим выполнял различные церковно-общественные поручения, последними из которых стали поездка за Благодатным огнем в Иерусалим накануне Пасхи 2003 года и затем Пасхальная служба в храме Христа Спасителя, которую митрополит возглавил по благословению Святейшего Патриарха Алексия II. Несмотря на тяжелую болезнь, митрополит Питирим до последних дней не оставлял своего служения Церкви.
Скончался Владыка 4 ноября 2003 года, в день, когда совершается празднование в честь Казанской иконы Божией Матери.
В Новом Братском корпусе, где жил Владыка, сохранены его кабинет и келья, здесь всё остаётся так, как было при жизни Владыки. Некоторые предметы из ризницы митрополита были переданы Волоколамскому краеведческому музею, который организовал экспозицию, посвящённую его памяти.
