Александр Сергеевич Грибоедов уже в юные годы был сторонником романтизма, рамки классицизма ему мешали. Почему же в своей комедии «Горе от ума» он сохранил эти рамки? Сохранил старое завещание классицизма - единство времени и места, герои его также как будто отвечают традиционному распределению ролей в комедии.

А. С. Грибоедов. Портрет работы И. Крамского.

Иллюстрация Д. Кардовского к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

Иллюстрация Н. Кузьмина к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

Рама, солидная, тяжелая, может подчеркивать статичность картины, застывшую торжественность самого изображения. Но рама может быть использована и по‑другому: своей статикой, своей массивной неподвижностью она по контрасту позволяет острее воспринять движение, динамическое напряжение картины. Именно такую роль играют классицистские традиции у Грибоедова. Читатель и зритель видят живое и динамичное преобразование классицистской схемы в романтически-напряженное, жизненно-полнокровное действие.

Чацкий - резонер? Он - передатчик мнений автора? Так многие и поняли этот образ. Тогда он должен свои умные идеи высказывать умному собеседнику. Так, Стародум заветные мысли Фонвизина высказывает Правдину. Было бы издевательством над этими мыслями, их профанацией, если бы он раскрывал их перед Митрофаном и Простаковой. Но именно так делает Чацкий, он мечет бисер перед обществом Фамусовых! Многие современники не поняли образа Чацкого, меряя его меркой резонера, «идеального героя». Но Чацкий - не резонер. Он - живой человек, влюбленный, переживающий муки ревности, негодующий, мучительно страдающий.

Чацкий ослеплен любовью - и не видит, как изменилась Софья. В сопоставлении этих двух характеров - Чацкого и Софьи - раскрыта важная тема. Чацкий и Софья провели детство и отрочество в одном мире. Чацкий вырвался из этого мира, нашел в себе силы отторгнуть от себя этот мир, Софья же была вовлечена в него, она усвоила его взгляды и привычки.

Становится ясным единство всего замысла комедии: это комедия об омертвляющих рамках, готовых сковать честную и горячую молодость, и о героизме тех, кто вырывается из этих рамок.

Для воплощения замысла найден достойный способ изображения: на глазах читателя классицистская основа преодолевается, «рама» традиционной комедии разрушается всем действием пьесы. В преодолении классицистской схемы огромную роль играет язык «Горя от ума».

В комедию Грибоедова врывается самая живая, предельно динамичная, реальная речь. Полная чувства и таящая в себе драматическое напряжение, она - прямой разрыв с классицистской скованностью; такой речью говорят все персонажи пьесы: «Молчалин на лошадь садился, ногу в стремя, / А лошадь на дыбы, / Он об землю н прямо в темя…»; «…Послушайте, не вам - чему же удивляться?»; «…Вот рыскают по свету, бьют баклуши, / Воротятся, от них порядка жди…»; «Не спи, покудова не свалишься со стула…»

Речь воспроизводится в той беглой фонетической форме, которая как раз и делает её реальной, действительной речью: «Куда? - К парикмахеру…»; «Да в полмя из огня…»; «Сергей Сергеич, к нам сюда-с…»; «Пожалоста, сударь, при нем остерегись…»

Этот живой язык создавал возможности гораздо более тонкого психологического рисунка, чем искусственная речь классицистов.

Образы «Горя от ума», которые, казалось бы, отвечают привычному распределению персонажей в комедии XVIII - начала XIX в., на самом деле выходят за пределы схемы, и средство преодоления её - язык.

Фамусов наставителен, ироничен, заботлив, когда говорит с дочерью, он добродушно приветлив, и резок, и груб, когда говорит с Чацким. Властно и строго, бесцеремонно отчитывает слуг; игриво, тайком любезничает с Лизой… И вдруг - новая языковая краска - Фамусов, оказывается, умеет согнуться вперегиб перед значительным лицом, на которое имеет виды. Например, перед Скалозубом: «Прозябли вы, согреем вас, / От душничек отвернем поскорее…»

Все время меняется речь Чацкого - и все время остается верной самой сути этого характера. Вот он вспоминает, полон нежности и любви: «Ах! Боже мой! ужли я здесь опять, / В Москве! у вас! да как же вас узнать?! / Где время то! где возраст тот невинный, / Когда, бывало, в вечер длинный / Мы с вами явимся, исчезнем тут и там, / Играем и шумим по стульям и столам…»

А вот он в исступлении любви, ревности, надежды: «Пускай в Молчалине - ум бойкий, гений смелый, / Но есть ли в нем та страсть, то чувство, пылкость та, / Чтоб, кроме вас, / ему мир целый / Казался прах н суета? / Чтоб сердца каждое биенье / Любовью ускорялось к вам? / Чтоб мыслям были всем и всем его делам / Душою вы - вам угожденье?»

Иного тона, иного стиля его гневные обличения: «Теперь пускай из нас один / Из молодых людей найдется враг исканий, / Не требуя ни мест, ни повышенья в чин, / В науки он вперит ум, алчущий познаний - / Или в душе его сам бог возбудит жар / К искусствам творческим, высоким и прекрасным, / Они тотчас, разбой! пожар! / И прослывешь у них мечтателем! опасным"»

Комедия «Горе от ума» написана вольным ямбом: свободно чередуются двух-, трех-, четырех-, пяти- и шестистопные строки. Стиховые строки, границы между которыми резко обозначены рифмой, постоянно разбиваются, разделяются между разными персонажами, и наоборот, синтаксически целостные единицы прерываются стиховыми переносами, «раздвинуты» рифмами. Все это осложняет и обогащает стиховую организацию текста, преодолевает инерционность привычной ямбической строки.

Современники удивлялись живости, естественности, богатству языка грибоедовской комедии. Удивляемся и мы, через много лет после её создания «Мы во всяком случае можем утверждать,- писал выдающийся советский языковед Г. О. Винокур,- что рукой Грибоедова как автора «Горя от ума» в известном смысле водил сам русский язык в его скрытых в нем бесконечных возможностях».

А. С. Грибоедов родился в дворянской семье. Его жизнь (1794-1829) и деятельность проходили в период героической борьбы русского народа против Наполеона, во время революционного движения декабристов. Грибоедов восхищался отвагой и талантами русского народа. Высокообразованный и интеллигентный человек, он владел многими иностранными языками, писал музыку, был офицером, талантливым государственным деятелем, одним из лучших дипломатов своего времени. Грибоедов тонко понимал русский характер, душевную красоту и живой ум русского человека. Писатель очень любил Россию, и эта любовь вызывала в его душе ненависть к рабству и угнетению. Он презирал пошлый и варварский мир крепостников-помещиков, чиновников, взяточников.

Личность и мировоззрение Грибоедова отразились в комедии «Горе от ума». В ней автор выступает против самодержавно-крепостнического строя. В образе Александра Андреевича Чацкого Грибоедов показал революционера, презирающего реакционное общество, защищающего свободу, гуманность, культуру, имеющего свой взгляд на мир и человеческие отношения.

Чацкий - молодой, высокообразованный человек, недавно вернувшийся из заграничного путешествия. Он выходец из небогатой дворянской семьи. Детство Чацкого прошло в Москве, затем он служил в Петербурге, был «с министром знаком», но бросил службу, не желая «прислуживаться». Он гневно протестует против крепостного права. Но таких людей, как Чацкий, в то время было еще немного. В комедии «Горе от ума» он показан во враждебном окружении. Вокруг царит мир Фамусовых, Скалозубов, Молчалиных и Загорецких, с их мелкими целями и низкими стремлениями.

Во взаимоотношениях Чацкого и Фамусова раскрываются и высмеиваются фамусовские взгляды на карьеру, службу. Сам Фамусов - богатый крепостник, защитник самодержавно-крепостнического строя, типичный представитель барской Москвы. Своих слуг он не считает за людей, обращается с ними грубо, может продать, сослать на каторгу. Ругает их ослами, чурбанами, зовет Петрушками, Фильками, Фомками. Иначе говоря, презирает их. Чацкого возмущает барская Москва, которая ценит в людях лишь чины и богатство. «Ах! Матушка, не довершай удара! Кто беден, тот тебе не пара», - говорит Фамусов. И далее» добавляет:

Вот, например, у нас уж исстари ведется,

Что по отцу и сыну честь:

Будь плохонький, да если наберется

Душ тысячи две родовых,

Тот и жених.

К себе на службу Фамусов берет только родных и близких. Уважает лесть и низкопоклонство. Он хочет убедить Чацкого служить, «на старших глядя», «подставить стул, поднять платок». На что Чацкий возражает: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Он считает, что нужно служить «делу, а не лицам».

Чацкий ценит таких людей, которые «не торопятся записаться в полки шутов». Ярким примером такого «шута» является подхалим Молчалин, который в комедии показан низким и пошлым, привыкшим угождать «всем людям без изъятья». Еще отец учил его этому: Хозяину, где доведется жить, Начальнику, с кем буду я служить, Слуге его, который чистит платья, Швейцару, дворнику, для избежанья зла, Собаке дворника, чтоб ласкова была! Все в Молчалине: поведение, слова - подчеркивают малодушие человека, стремящегося сделать карьеру, «не разбираясь в средствах». Он неискренен в отношениях с Софьей, которую любит «по должности». Чацкий с горечью говорит: «Молчалины блаженствуют на свете!». Он выступает против тех, кто к службе относится формально, бюрократически. Если Фамусов считает: «подписано, так с плеч долой», то Чацкий говорит: «Когда в делах - я от веселий прячусь, когда дурачиться - дурачусь, а смешивать два эти ремесла есть тьма искусников, я не из их числа».

Грибоедов смело выступает против палочной муштры, аракчеевщины в армии. При встрече со Скалозубом, полковникам царской армии, Чацкий видит, насколько тот глуп. Скалозуба интересуют только чины и награды. Он мечтает о чине генерала, радуется, читая о том, что его товарищи погибли:

Довольно счастлив и в товарищах моих,

Вакансии как раз открыты;

То старших выключат иных,

Другие, смотришь, перебиты.

Скалозуб - носитель типичных черт реакционера аракчеевского времени. «Хрипун, удавленник, фагот, созвездие маневров и мазурки!» - так характеризует его Чацкий. Скалозуб - враг просвещения и науки. «Ученостью меня не обморочишь», - говорит он, приветствуя проект, по которому в школе будут учить только шагистике, «а книги сохранят так: для больших оказий».

Но не только один Скалозуб выступает против просвещения, знаний, науки. Все фамусовское общество не любит просвещенных людей. «Ученье - вот чума, ученость - вот причина, что нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений», - говорит Фамусов. А богатая старуха Хлестова, рассуждая об образовании, заявляет:

И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних

От пансионов, школ, лицеев...

Образы комедии глубоко реалистичны. Фамусов, Скалозуб, Молчалин, Хлестова, плут Загорецкий и прочие - типичные представители московского общества тех лет. Эти люди, глупые и корыстные, боящиеся просвещения и прогресса, мысли которых устремлены лишь на приобретение почестей и титулов, богатства и нарядов, составляют единый лагерь реакции, попирающей все живое,

Мы видим, как это общество преклоняется перед иностранным. Чацкий осуждает это «пустое, рабское, слепое подражанье». Его возмущает, когда какой-то французик из Бордо, приехав в Россию, чувствует себя как дома. Чацкий обращается к обществу с призывом:

Воскреснем ли когда от чужевластъя мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев!

В этих словах призыв к борьбе за национальное достоинство.

Грибоедов показывает, как искалечило фамусовское общество Софью - умную, красивую и чистую девушку. Воспитание француженок-гувернанток привило ей ложные идеалы, сделало ее представительницей общепринятых в барской Москве взглядов, приучило ко лжи и лицемерию. Все ее природные качества не могли получить в фамусовском обществе развития. Она полюбила проходимца Молчалина и жестоко обманута в своих чувствах. Чацкий же по-настоящему любит Софью: «Чуть свет - уж на ногах! и я у ваших ног». Но Софья отталкивает его, и тогда Чацкий с болью в сердце произносит: Другой найдется, благонравный, Низкопоклонник и делец, Достоинствами, наконец, Он будущему тестю равный.

В том, что Софья стала типичной барышней фамусовского общества, она не виновата. Виновато общество, в котором она родилась и жила, «она загублена в духоте, куда не проникал ни один луч света, ни одна струя свежего воздуха» (Гончаров. «Мильон терзаний»). Софье, по заключению Гончарова, «тяжелее даже Чацкого».

Главный герой комедии противостоит обществу невежд и крепостников. Он борется против знатных негодяев и подхалимов, мошенников, плутов и доносчиков. В своем знаменитом монологе «А судьи кто?» он сорвал маску с подлого и пошлого фамусовского мира, в котором русский народ превратился в предмет купли и продажи, где помещики меняли людей-крепостных, спасавших «и честь и жизнь... не раз» на «борзые три собаки». Чацкий защищает настоящего человека, гуманность и честность, ум и культуру. Он мечтает избавить русский народ, свою Россию от всего косного и отсталого. Он призывает бороться с насилием, произволом, невежеством. Чацкий хочет видеть Россию просвещенной. Он отстаивает свои взгляды в спорах, разговорах со всеми действующими лицами комедии.

Резкая, обличительная сатира Грибоедова попала в цель и вызвала бурю протеста в дворянской среде. Передовые люди того времени, наоборот, горячо приветствовали появление комедии «Горе от ума». В. Г. Белинский писал: «Какая убийственная сила сарказма, какая едкость иронии, какой пафос в лирических излияниях раздраженного чувства... Какие типические характеры; какой язык, какой стих - энергический, сжатый, молниеносный, чисто русский! Удивительно ли, что стихи Грибоедова обратились в поговорки и пословицы и разносились между образованными людьми по всем концам земли русской!».

Комедия «Горе от ума» и сейчас сохраняет свое значение. Ее показывают на сценах театров. Вместе с Грибоедовым мы смеемся и негодуем. Автор выступил против всего косного и ничтожного, отстаивая передовое и благородное. Нам ценна горячая вера Грибоедова в Россию, в свою Родину, и хочется, чтобы барская Москва Грибоедова навсегда осталась в прошлом.

Луначарский Анатолий Васильевич

Несмотря на то что прошел целый век, комедия Грибоедова «Горе от ума» и сейчас числится лучшей комедией в нашей литературе, наряду с гоголевским «Ревизором». Не знаю, можно ли поставить рядом с этими двумя жемчужинами первейшего калибра хотя бы одну какую–нибудь другую комедию, не исключая комедий Щедрина, Островского, Сухово–Кобылина и Чехова.

Но комедия ли это? Сам Грибоедов, который, конечно, неоднократно слышал взрывы смеха, когда читал такие меткие строки, какие рассыпал своей гениальной рукой писателя перед слушателем или читателем, такие необыкновенно выпуклые уморительные фигуры, - сам Грибоедов с большой скорбью, с большой желчью отвергал звание веселого писателя, а тем более - звание веселого человека. «Я, - спрашивает он, - веселый писатель? Я создал веселую комедию?» 1 «Эти Фамусовы, Скалозубы…» - беспрестанно повторяет он. Это показывает, с какой гадливостью смотрел он на свой век, как страшно ему было жить в этой рабской среде. И когда жизнь бросала его по всему лицу обширного отечества, с каким непередаваемым ужасом он восклицал: «Какая страна! Кем она населена! Какая нелепая у нее история!» 2

Комедия названа «Горе от ума». Горе в комедии уму, - уму, который был провозглашен безумием; уму, от которого все отвернулись; уму, которому лучшая, красивейшая, наиболее умная, наиболее самостоятельная девушка из тех, которые

фигурируют на сцене, предпочла лакейскую натуру. Это все, конечно, не комическое впечатление создает. Правда, немножко в стиле тогдашней эпохи, немного по–помещичьи звучит: «Карету мне, карету!», но в этой карете Чацкий отправляется «искать по свету» какого–нибудь пристанища. И неизвестно, найдет ли он его. Если, паче чаяния, его выпустят за границу, то и тут надо подумать о том, насколько Чацкий привыкнет к новой среде, насколько эта среда сможет удовлетворить потребности его разума и совести.

Комедия «Горе от ума» - драма о крушении ума человека в России, о ненужности ума в России, о скорби, которую испытал представитель ума в России.

Разве Пушкин не восклицал: «Догадал меня черт родиться в России с умом и талантом!» 3 А Чаадаев, написавший самую умную книгу 4 в тогдашней литературе, разве не был провозглашен безумцем? Все высшее общество - высокопоставленные «престарелые Несторы», 5 выжившие из ума старухи - всем стадом твердило об этом безумии.

Комедия - точный, совершенно точный самоотчет о том, как живет, вернее, как гибнет, как умирает на Руси умный человек. Когда мы присматриваемся к биографии Грибоедова, мы прекрасно понимаем, почему он пришел к таким настроениям. Под всякой биографией имеется большая социальная подоплека. Откуда пришел в Россию этот ум, откуда он взялся, и что это за ум? Если Фамусов не очень умен, то ведь рядом с Фамусовым были такие вельможи, у которых черт ума не съел, были смышленые купцы, мужички, которые иной раз «выходили в люди». Во всяком случае, они могли очень неплохо рассудить всякое дело, потому что наш народ - не бездарный народ.

Но в чем же особенность человека, про которого говорят: это умный человек? Свойство такого человека в том, что он критикует, потому что он умнее своей среды, умнее окружающих его. Ум заметен именно потому, что он вносит нечто новое и что он не удовлетворяется тем, чем удовлетворяется заурядный человек.

Откуда такой ум взялся на Руси? Он - результат глубоких процессов врастания в Россию капитализма. Азиатские феодальные формы существования с сильно развитым торговым капиталом, которые имели место раньше, в начале XIX столетия стали уступать новым формам капитализма, частнопроизводственным, и, поскольку страна наша была страной земледельческой, - земледельческому капитализму. Главными земледельцами были, конечно, дворяне. Земледельческое дворянство было в большинстве своем представителем азиатского начала; оно стремилось по старинке наживаться на крепостном праве, но по существу по старинке разорялось. Крупнейшие вельможи этого типа могли существовать только дополнительным выколачиванием средств из того же крестьянства через государственную машину, получая их в виде того же жалованья. Вместе с тем развернувшаяся торговля хлебом с Европой, дававшая очень большие перспективы впереди, заставляла более крупную часть дворянства подумать о том, как бы начать подтягиваться к Западу, как это в своих собственных интересах - время от времени - делало самодержавие не только при Петре, но и в начале царствования Екатерины и в начале царствования Александра I. Само правительство поддавалось иногда тому умному течению, которое говорило: «И в военном отношении будем биты, потому что мы - глиняный горшок рядом с чугуном и разобьемся об него в дальнейшей тряске по исторической дороге. Надо обновиться, надо европеизироваться». Но европеизироваться - значит внести некоторые новые черты государственности, значит уничтожить или, по крайней мере, в известной степени ослабить крепостное право, дать известный простор человеческой инициативе.

Вот это было то западническое движение, заносное по своим принципам, но чрезвычайно важное в развитии нашей культуры, которое приводило к тогдашнему движению умов и воль и вылилось в восстание декабристов. И самый декабризм представлял собой громадную радугу - от консерватизма через либерализм к якобинству. Круг декабристов, понятно, не охватывал собой всех либерально и прогрессивно мыслящих русских людей, за его пределами оставались крупные фигуры, только до известной степени затронутые движением, как Пушкин, Грибоедов. Нас не должны обманывать проявляющиеся у Грибоедова черты раннего славянофильства. Это было у него потому, что часты были потуги самодержавия европеизироваться и часты были полосы, когда наступала дикая реакция, когда самодержавие пугалось собственной смелости, всякие серьезные реформы тушились и начинался в том или другом виде период аракчеевщины. Но от внешней западной позолоты, как французский язык, гувернеры, парики, духи, различные вещи парижского происхождения, - от этого не отказывались; наоборот, все в этом видели решительный признак хорошего тона, признак принадлежности к высшему классу, способ установить правильное и настоящее расстояние между простонародьем и верхушками. Вот эта обстановка так называемой аристократии, модничающей западничеством верхушки, была ненавистна настоящим прогрессивным людям, в них просыпалась национальная гордость, потому что они чувствовали, что их стремления более близки к основной массе народа. Они отмежевывались от верхушек, которые искусственно создавали свою культуру и, обезьянничая в отношении Запада, на деле оставались дикими и варварскими.

Ум, таким образом, выражал собой появление первых авангардов, скажем, той просвещенной буржуазии, хотя бы и дворянского происхождения, которая стала предъявлять серьезные требования к европеизации всей русской жизни. Носители ума натыкались на ту самую русскую жизнь, которая европеизироваться дальше верхушек не желала, которая желала оставаться в удобном азиатском болоте. Отсюда происходило два основных чувства: кипучее негодование против свиных рыл, 6 окружавших русских передовых писателей от Грибоедова до Гоголя, а, с другой стороны, рядом с этим негодованием, - глубочайшая скорбь. Эта скорбь ослаблялась у тех, кто мог верить в революцию, кто мог верить в то, что этот переворот сразу все изменит. Был период увлечения, когда декабристы видели какой–то свет; Грибоедов этого света не мог видеть.

Белинский не верил в возможность крестьянской революции, не видел никакого исхода, и самое большое обещание, которое он давал себе и другим, заключалось в том, что, может быть, придет буржуазия и создаст некоторые предпосылки для дальнейшей прогрессивной установки капитализма в России. Если взять наиболее зрелые слои, которые были последователями Белинского, например Чернышевского, то на всей его жизни лежит печать трагизма - не только тогда, когда он был сослан, но и тогда, когда он занимался революцией, когда в своем знаменитом произведении «Пролог пролога» он тысячу раз повторяет: Да можно ли что–нибудь сделать? Ничего не изменишь, остается только протестовать!

Грибоедов - человек громаднейшего ума и ослепительных способностей. Грибоедов - музыкант, математик, дипломат, писатель–стилист, психолог. Он представляет собой единственное явление. Может быть, рядом с ним нельзя никого поставить. По разнообразию своих задатков он гениален. Грибоедов - колоссальная, ослепляющая фигура. Будучи таким, он испытывал две страсти. Неумолчный голос гения говорил в нем об обличении, и вместе с тем мы видим в нем глубочайшую скорбь о невозможности вырваться из этого ада, о необходимости искать какую–то тропу примирения с ним. В области своих жизненных путей Грибоедов пошел на такое примирение. Чацкий говорит о том, что «служить бы рад, прислуживаться тошно». Ему страшно войти в этот ужасный чиновничий мир. То, что этот чиновничий мир ужасен, Грибоедов прекрасно знал. Он из Персии пишет: «Дезертируют туда и обратно. Бегут персы в Россию. Бегут русские в Персию. И там и здесь чиновники одинаково гадки». 7 Под чиновниками он имел в виду режим. Один и тот же режим и в России и в Персии. Но этому режиму он служил, и служил блестяще. Он дошел быстро до высоких чинов, внутренне, как гений, сознавая свою трагическую вину.

Вести, во имя торгового капитала, колониальную политику; заставить разгромленных персов подписывать унизительнейший колониальный мир; 8 оставаться в Персии, чтобы прессом полицейской милитаристской России выжимать последние соки из этой страны, чтобы для уплаты контрибуции спарывать пуговицы с платья жен шаха, сдирать позолоту с трона шаха, - конечно, всего этого такой человек, как Грибоедов, делать не мог, и рядом с карьерой растет его тоска. Так, в последний раз уезжая в Персию, он прекрасно знал, куда он едет, что его ожидает. Он говорил о том, что там его могила. 9 Будет ли это удар тайного убийцы из–за угла или ярость народной толпы, специально подстрекаемой на антирусский погром, - это не так важно. Это Немезида. Взявший меч от меча и погибнет. Кто является насильником в соседней стране, тот должен знать, что он пользуется всеобщей ненавистью. Грибоедов знал это. И здесь двойное его поражение - не только тем ятаганом, который сорвал его гениальную голову с плеч, но и моральное, поскольку он понимал, как один из первых талантливейших, в достаточной степени энергичных колонизаторов, сущность своего «сардыря»: 10 о нем он обыкновенно отзывался с подозрительной сдержанностью, за которой скрывается немалое количество негодования, ненависти.

Я думаю, несколько неправильно говорить, что на поэтическом своем пути Грибоедов был чем–то вроде неудачника, что он, создавши такую изумительную в истории мировой, а тем более русской литературы вещь, как «Горе от ума», иссяк после этого совершенно, отчего очень сильно страдал. 11 После «Горя от ума» трудно ему было написать что–нибудь другое, и естественно, что попытки его создать новое произведение сопровождались неудачей. Но Грибоедов умер тридцати четырех лет. Разве можно на человеке, который создал «Горе от ума», поставить крест? Мы не можем сказать, что дал бы Грибоедов миру, если бы его жизнь в тридцать четыре года не была рассечена кривым ятаганом. Но не будем говорить о том, что было бы; посмотрим, как все же шла его поэтическая жизнь и не знал ли он здесь реванша по отношению к глубоким физическим и моральным катастрофам в своей реальной жизни.

Грибоедов неоднократно указывал на то, что он был призван к другому поприщу, что он должен был бы говорить иным языком, что самая его пьеса задумана была в порядке чего–то гораздо более величественного, что он в известной степени низвел ее с этой высоты, до того уровня, на котором мы ее знаем, из–за желания заставить ее заблестеть при огнях рампы. Мы знаем один план грибоедовской пьесы, которая предварительно была названа «Двенадцатый год». Мы знаем, какой сюжет должен был быть там доминирующим: в дворянской среде, где крестьянина брали всегда только как объект, в лучшем случае как деталь, основным героем должен был быть крепостной человек. Не в дворянстве, чтобы прямо объявить ему в известной степени классовую борьбу, стал он искать больших героев типа Чацкого, а в крестьянстве. Талантливый крестьянин, разбуженный к политической жизни бурями 12-го года, вкладывающий всю свою душу в то, чтобы отстоять свою родину, совершающий истинные подвиги, награждается за это дворянством, как подлинный борец за Россию. И рядом с этим картина лжепатриотизма помещиков, «ура–патриотизм», всевозможная репетиловская трескотня, желание погреть руки, нажиться на народном бедствии.

Вот такие типы должны были быть и в такой плоскости должен был быть изображен правящий класс. Война прошла. Элементы мыслящие, с героической волей, как герой–крестьянин, больше не нужны; он возвращается в нормальные крепостные условия и кончает жизнь самоубийством, чтобы не умереть под палками своего дикого барина.

Я должен сказать, что если бы кто–нибудь из наших нынешних писателей 1928–29 года взялся написать такую пьесу, то написал бы очень современную вещь, современную не в смысле критики теперешнего состояния России, но в смысле великолепной критики того, что было. Если нам еще нужно время от времени вбивать лишний осиновый кол в могилу погребенного нами колдуна, который тысячи лет держал Россию в своих когтях, то такой кол был бы крепким.

А ведь задумано это было дворянином Грибоедовым, выросло из прогрессивного буржуазного протеста, который образовался на экономических корнях из требования европеизировать страну и дорос, развернулся великолепным цветком в мозгу писателя как требование человечности, подобно тому как Шиллер и Гёте требовали очистки жизни от той старой пакости, которая ее загрязнила.

Что же такое «Горе от ума»? Грибоедов не мог больше носить в себе своей ненависти, своего отвращения, ему хотелось публично, перед всеми, громко высказать, выкрикнуть свое негодование. Это то самое чувство, о котором Горький писал когда–то, когда он впервые ознакомился с развратной, эксплуататорской гнилью Франции: «Хочу в твое прекрасное лицо харкнуть желчью и кровью». 12 «Харкнуть желчью и кровью» хотел Грибоедов в лицо тогдашней официальной России, в лицо тогдашних правящих классов, правящей бюрократии. Но для этого нужно было придумать форму. Это не так легко. Ну–ка харкни, не только желчью и кровью, а просто хорошим плевком! Мы знаем, что так плюнул Чаадаев и погиб, если не физически, то политически и граждански. Значит, нужно было взять такой тон, найти такую манеру, в которой можно было и царям и подцаренкам говорить правду. Давно известна для этого шутовская форма; в этой форме можно было кое–что про–тащить, поэтому, оставив за Чацким - своим прокурором - всю полноту серьезности (я потом еще скажу, какой трюк был применен к Чацкому), Грибоедов в остальном старался сделать веселую комедию. Он заимствует для этого и новые западноевропейские формы, - в Лизе, например, особенно широко чувствуется европеец. Его интрига не бог весть как построена и не бог весть как интересна сама по себе; можно очень сильно критиковать произведение с этой точки зрения, и его критиковали, но, критикуй, воздавали хвалу и славу. Ибо зачем Грибоедову было строить доскональную комедию, которая бы оттеняла каждое событие, где конструкция бы выпирала на первый план? Это ему не было нужно. Он не комедиограф, но он великий пророк типа Иеремии, 13 который выходит на площадь, чтобы сказать страшную правду о своей горячей любви и о ненависти ко всему тому, что являлось позором для его родины. Поэтому комедия как форма для Грибоедова была совершенно второстепенна, об этом он и сам говорил, когда утверждал, что тогдашние условия заставили принизить его первоначальный замысел.

Его прием, совершенно законный и глубоко художественный и разящий, как раз сродни шутовству, но сродни и негодованию. А ведь за негодованием идет отвращение. Конечно, можно негодовать, но и чувствовать уважение к тому, против чего негодуешь, а можно от всего этого отвернуться и забыть. Но если забыть и отвернуться не способен, то за отвращением, за внутренне негодующим осуждением дальнейшей ступенью является презрение, в нем уже есть стремление посмеяться над тем, что презираешь, ибо смех - это и есть реакция разрешения некоторых внутренних противоречий. Ты страшилище, но я не вижу в тебе ничего ни страшного, ни ужасного, ты только смешная личина, ты давно морально и умственно побежден, и ты заслуживаешь только смеха. Когда человек чувствует полную победу воли, тогда появляется легкий юмор, чувство трепещущей иронии, что–то даже вроде ласкающего смеха над чудаком–обывателем чеховского типа, который, конечно, гадок, но можно ли брать его всерьез? Он заслуживает только того, чтобы его посыпать далматским порошком, так как это, в конце концов, - клоп.

Но когда до этой победы дело еще не дошло, когда Фамусовы и Скалозубы являются правителями страны, когда их режим - длящееся преступление, на борьбу не пойдешь со свободным легким смехом. И Грибоедов, по–видимому, немного переборщил, немного чересчур взял en comique; * надо было взять серьезнее. Но другого выхода не было, и тот выход, который был найден, оказался великолепен. Это был разительный смех, а ничто так не убивает, как смех, ибо когда вы сердитесь, еще неизвестно, кто прав, неизвестно, кто победит. Но когда разит стрела смеха, подобная стреле пушкинского Аполлона, 14 когда эта светящаяся стрела пронзает тьму, то мы здесь видим уже другое. Этим оружием было легче сражаться с уродствами.

* с комической стороны (франц.). - Ред.

В конце концов эта пьеса все–таки была издана, увидела сцену и сделалась непревзойденным классическим шедевром нашей литературы. Пьеса приобрела чрезвычайно большое не только литературное, но и моральное значение. Если перечислить, сколько раз в морально–политическом смысле, для морально–политических целей, применяются имена героев различных комедий, то, конечно, мы будем иметь первенство за героями комедии «Горе от ума». Мы до сих пор, иногда почти не сознавая, говорим «фамусовщина» или «молчалинщина», как будто эти названия являются коренными терминами нашего русского языка. В этом смысле Грибоедов добился полного успеха. После колебаний, после заминок он провез под видом комедии корабль, наполненный взрывчатыми веществами, и передал его народу. Пьеса стала действующим орудием, хотя не всеми понимаемым. Комедия приобретает особенно серьезное значение потому, что, кроме восхитительных масок, созданных Грибоедовым, в ней дана фигура, представляющая самого Грибоедова. Чацкий - это порт–пароль Грибоедова. Пушкин чувствовал фальшь в Чацком. Грибоедов умен, - утверждал Пушкин, - а Чацкий неумен: можно ли метать бисер перед свиньями, которые все равно его растопчут! Чацкий, по мнению Пушкина, выступает как одиночка–застрельщик, пользующийся тирадами осуждения, которые в конце концов приводят его к светскому скандальчику. Но что мог сделать этот мальчишка с этой громадиной скалозубовщины и фамусовщины? Пушкин, несмотря на всю свою гениальную зоркость как критика, не усмотрел (виновато тут, может быть, то близкое расстояние, с которого он смотрел), что иного выхода не было.

Правда глаголет устами безумцев, начиная от Василия Блаженного и кончая Любимом Торцовым 15 и более близкими нам типами. В пьяном виде человек делается порой смельчаком. Он говорит то, чего бы не сказал, будучи трезвым. Безумие, опьянение Чацкого - в его молодости. Он еще слишком молод, он еще не созрел. Его ум - ум блестящего мальчишки. Его несдержанность оттого, что у него еще нет седых волос, что он еще не примирился с подлостью, не пережил тех щелчков, которые пережили и сам Грибоедов и Пушкин. Ему поэтому незачем говорить вполголоса. Он не дойдет до политических тирад декабристов, это ему не нужно. В то время Грибоедов сам не верил в декабризм. Но Грибоедов давал авангардный бой, чтобы при помощи художественного, морального оружия сразить нечисть. А для этого ему было достаточно очень молодого несдержанного человека со студенческим темпераментом, который по молодости лет увлекается, да еще вдобавок влюблен. А любовь ведь опьяняет почище всякого вина, тем более несчастная любовь. Опьяненный несчастной любовью, Чацкий совершенно забывает всякую осторожность. Но, несмотря на то что Чацкий молод да еще пьян несчастной влюбленностью, он не говорит глупостей; он говорит умно, потому что он умен и волею Грибоедова и вообще умен, как мальчишки часто бывают умнее своих дедов и отцов. И ситуация создается глубочайшим образом правдивая, приемлемая. Может быть, кроме Пушкина, никто особенно над этим и не задумывался, особенно после того, как цензура пьесу пропустила. Проглядели даже вопрос, как же это Чацкий решается на борьбу.

Я надеюсь, что если впредь мы будем давать «Горе от ума», то для роли Чацкого мы будем выбирать таких артистов, которые могли бы передать эту молодость, это превосходное, светлое озорство раздраженного человека, который «выскочил из себя» по своей молодости.

Мне незачем вдаваться в специальный анализ великих фигур, выведенных в «Горе от ума». Я остановлюсь только на том, почему вообще возможно такое явление, как «Горе от ума» или «Ревизор», то есть явление бытовой комедии, разящей чиновничество, большой свет своего времени, комедии - талантливой агитки, которая потом оказывается настолько высокохудожественным произведением для своего времени, что переживает его.

Вы знаете, что Аристофан писал агитки. Ни в малейшей степени Аристофану не казалось, что он должен писать крупные художественные комедии, претендующие на вечность. Он писал нечто вроде нынешних «ревю», вроде тех «Леди и белые медведи», 16 которые, вероятно, многие из вас видели. Это были остроумные ревю, ряд сцен, унизанных остротами и с указанием иногда в зрительный зал пальцем: вот там сидит такой–то. Все было рассчитано на злободневность. Но Аристофан живет и еще, вероятно, долго проживет, хотя от души желаю всем Аристофанам и Грибоедовым наконец умереть. Я от души желаю, чтобы эти великие тени, которые до сих пор еще жаждут живой крови и ею питаются, в один прекрасный день сказали: «Ныне отпущаеши», улеглись бы в заранее заготовленные золотые гробницы - и после этого использовались бы нашим поколением только в историческом разрезе.

Но, к сожалению, этого еще нет, к сожалению, они еще наши сограждане, к сожалению, они живут среди нас, потому что живет то, против чего они негодовали. Живет то, к чему чувствуешь отвращение, живет то, что надо презирать. Надо над этим посмеяться. Как это случается? Если человек заранее обдумывает художественное произведение, которое должно жить века, мудро думает над тем, кто будет читать, какой будет зритель через сто - пятьсот лет, какие тогда будут вкусы, как бы тогда не показаться скучным, то такой автор обычно творит в духе Амура и Психеи: вечные герои, вечное небо, вечная женщина, и все применяет к своему сюжету, а на самом деле такое произведение скоро увядает. В мумифицированном виде, положенные в историческую банку с формалином, они иногда сохраняются, но они годны только для музея. Исходи из действительности: где твоя рука легла, тут ответь на большую жизненную проблему, и тогда ты будешь настоящим современником. И если ты будешь настоящим современником, то будешь жить и в веках. Всякая великая комедия, которую мы знаем, есть агитка. Она агитка потому, что она высмеяла зло своего времени и ударила по нему со всей силой. А если не ударишь со всей силой, если не высмеешь современное зло, то как бы курьезно или живо по форме ни была написана комедия, - это пустое времяпровождение. Даже оперетка только тогда живет долго, если в ней есть известный уксус, если в ней захвачены отрицательные стороны своего времени. Как будто весело и сладко, а пей - и скривишься. Агитки такого рода в некоторых случаях оказываются великими произведениями, но, понятно, тогда, когда это есть удар исполинского размаха.

Время имеет различные цели, и эти цели зависят от разных условий. Когда вы едете в поезде по железной дороге, перед вами, если вы взглянете в окно, мечутся телеграфные столбы и мелькают шпалы. Если вы перенесете взгляд на более далекий план, то можете увидеть гору, которая вам надоест, пока вы проедете: она как будто стоит, не движется. Так происходит и в истории: изменяются отношения, проходят события, уходят цари, целые династии, но под этими преходящими пластами есть подпочва, есть основной тяжелый грунт, который тянется на чрезвычайно далекие исторические перспективы. Например, взять ту же культуру, те безобразия и безобразные извращения в жизни человека, которые были сопряжены с определенными фазами, из которых нельзя выскочить. Несомненно, «райское существование человека» до происхождения частной собственности было полуголодным обезьяньим существованием. Это было неизбежно, как неизбежны все последующие эпохи - капитализм, империализм и эпоха борьбы, в которой мы живем.

Мы только сейчас доехали до того места, где катастрофически в обрывах, в вулканических недрах меняется огромная тысячелетняя формация на новую. И когда по старому культурному слою своей критической киркой ударит исполин, то он пробивает ею почву до чрезвычайных глубин. Грибоедов бьет сквозь чиновника николаевского в чиновника вообще. Он бьет дальше - он бьет в эгоиста–человека вообще. И тогда оказывается, что удар его, кровоточащий, болезненный, бьет по отживающему, но еще живому. Удар остается целительным, пока не проходит огромное количество времени вообще, пока не уходит с нашего горизонта исторический поезд на самый, самый дальний план.

Октябрьская революция нанесла такой разгромляющий удар старому миру, что от него полетели во все стороны черепки. Ни одна революция, когда–либо происходившая на свете, не может, хотя бы отдаленно, сравняться по радикализму, по своим разрушениям и пожару, который был зажжен на земле, с Октябрьской революцией. Этот пожар еще горит, и при свете его мы начинаем строить новое величественное здание, новый град, о котором человечество стенало столько времени. Он постепенно начинает сейчас возвышаться. Но смотришь кругом и видишь, как из разных нор и щелей выползают знакомые гады. Эти гады начинают строить свои норы, ткать свою паутину. До каких пор они будут ползать? Где граница? Можно ли начертать магический круг и сказать, что за ним, вон там - обывательская нечисть, нэпманы и кулаки, старая и новая буржуазия, мещанство, а здесь - все честное, все те, которые перешли на эту сторону баррикад, весь героический пролетариат, сделанный из одного куска стали, весь его коммунистический авангард? Когда остро присмотришься, то увидишь, что нет круга, дальше которого не должны пролезать эти гады, что они влезают во все щели временных построек, которые сейчас создаются, норовят пролезть и между каменными глыбами вновь строящегося социалистического града. Влезая во все отверстия, они всюду сеют тонкую пыль, заразу. Мы ее вдыхаем в себя, и в нас самих заводится иногда омерзительная пакость. Сама партия, которая является оплотом наших надежд, иногда не свободна от заразы.

Периодические чистки, производимые партией, показывают, в какой зараженной среде приходится жить. Что верно для партии, верно для всякого умного, честного человека, для всякого прогрессиста, для всех, кто строит положительную жизнь и кто должен жить рядом с носителями той заразы, которая когда–то считалась здоровьем. Но радость наша в том, что теперь все здоровое идет под красным знаменем и задушит эту болезнь. И в этом смысле на своем поэтическом поприще Грибоедов оказался великим победителем. Он пережил свое время, а доживет, вероятно, еще до большей старости, чем та, которой он достиг сегодня, ибо борьба, в которой он так блистательно выступил, продолжается даже после того решительного поражения, которое нанесено в нашей стране всей мерзости житейской оружием Ленина и компартии.

Сегодня в одной из газет я видел карикатуру, подписанную «Совчиновник»: 17 человек в халате спит на софе. Его обстреливают шрапнелью, он храпит и ничего не слышит. Слово «халатность» неразрывно связано с фигурой Фамусова. Это его дух. Он живет еще сейчас и храпом отвечает на требования жизни. Жизнь посадила человека на высокое кресло, а он нашел кресло удобным и начал там дремать. Вот картина, которая часто встречается в разных кабинетах, и подчас в кабинетах, от которых многое зависит. И чем больше двигаться от наиболее ярко сияющих центров к сумраку, тем больше найдем такого рода вещей.

Во вчерашней газете я читал, что один мировой судья, фамилия которого не была Скалозуб, а нечто вроде Скалозубенко, имел основание не любить члена горсовета, и когда ему удалось к нему придраться, хотя, как потом оказалось, поводов для этого не было и его пришлось оправдать, то он захотел осрамить его перед всем городом. Он не остановился перед тем, что враг его был болен, велел его связать и больного, несмотря на 40° температуры, привести и посадить на скамью подсудимых. 18 Это было у нас в Советской России, это сделал советский судья в отношении к члену городского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

Вы скажете: ну, какой же это судья Скалозуб, у него нет никаких погон, никаких знаков отличия, выпушек, петличек 19 и нет у него никакого оружия. Но судья ведь не сам приволок этого члена горсовета, а через советскую милицию, которая в данном случае сыграла ту роль, которую играл Скалозуб.

Скалозуб - это воплощение той военной власти, которая является отличительной чертой всякого государства. Энгельс говорил: государство есть организация, опирающаяся на группу вооруженных людей, при помощи которой управляют в своих интересах господствующие классы. 20 И мы опираемся на группы вооруженных людей - на Красную Армию, на милицию, чтобы управлять при помощи их, в интересах нашего пролетарского класса. Несомненно, что каждый человек из нашего военного или милицейского аппарата является трижды преступным Скалозубом, если он извращает характер нашего государства во имя приказа того или иного мнимого сановника.

Нам пришлось взять на службу старых бюрократов. Среди этих бюрократов есть и Фамусовы и Скалозубы, о которых мы слышим, читаем в газетах. Наша задача в том, чтобы эти язвы и изъяны излечить, причем часто излечивать приходится хирургическим путем.

Более мелкие гномы и демонята у Грибоедова, пожалуй, не заслуживают и упоминания, однако Молчалины, Загорецкие, Репетиловы, конечно, живы и сейчас. Это те, о ком говорят: он подловат, неразборчив в принципах, но его все же можно пустить в ход, потому что он покорен, послушен, делает все, что прикажут, исполнительный человек. Такие речи приходится слышать. А в это время тень Грибоедова шепчет: вспомни Молчалина. И рядом с Молчалиным идут люди, ловкие на все руки, мастера находить всевозможные выходы. Опять тень Грибоедова подсказывает: вспомни Загорецкого. Встречается и некий синтетический тип, в котором и не различишь, чего в нем больше - Молчалина, Загорецкого или Репетилова: трещит, предлагает проекты, низкопоклонен, с языка мед течет, а в то же время это малюсенький Мефистофель или передоновского типа бесенок. 21

Грибоедов еще жив. Но радостен будет тот час, когда Грибоедов–сатирик уже не сможет работать вместе с нами, потому что эта работа будет уже кончена.

Но Грибоедов еще работает и как великий учитель драмографии. Мы не можем давать только одного Грибоедова. Надо уметь работать на современный лад, в других условиях. Кое–кто из массы грибоедовских типов побледнел, не имеет прежнего значения, но зато выросли другие типы; некоторые же остались прежними. Нам нужна новая советская сатирическая комедия. Она не будет напоминать собой мощный удар чело–века о железную скалу, - она будет напоминать человека, который взял железную метлу и выметает сор во имя будущего. Во времена Грибоедова мал был человек–борец по сравнению с черной силой, с которой боролся. А теперь борец - громадная сила, борющаяся за будущее. Сатирическая комедия - это сила, озонирующая воздух, это смех, который в высокой степени нужен. Русская драматургия является отсталым крылом в русской литературе, а комедиография есть наиболее отсталая часть этого крыла. Великих комедий у нас не так много, но они существуют. И Фонвизин не совсем успокоился в своей могиле, а тем более Грибоедов, Щедрин и более близкие к нам писатели. Нельзя пройти мимо уроков, которые дают Островский, Сухово–Кобылин. Надо у всех их учиться, а у Грибоедова больше, чем у кого бы то ни было. У Грибоедова надо учиться конструкции отдельных фигур. В одном из своих писем он пишет: «У меня все портреты, я не унижаюсь до карикатур». 22 Но это вовсе не значит, что действующие лица списаны точно с действительно существующих людей. Вряд ли это смог бы сказать исследователь Фамусова, Молчалина, Скалозуба. Эти люди взяты синтетически. У Грибоедова все соответствует действительности, все чистый художественный реализм, товар дан без подмеси. Настоящий подлинный портрет начинается только там, где он синтетирует целого человека в характернейших его особенностях и в широкие типы. Правдивый тип в литературе - это и есть портрет, и чем он шире захватывает, тем более он приобретает художественности и общественной значимости.

В таком виде давал портреты Грибоедов, и притом в речи и в действии, а к этому комедиограф и призван. Синтетически, не окарикатуривая, взять сквозь смех самую необходимую сущность фигур, типизирующих целую полосу, целую породу в современном обществе, - этому нужно учиться, и этому, пожалуй, ни у кого нельзя так научиться, как у Грибоедова. Я затрудняюсь сказать, можем ли мы у кого бы то ни было, не исключая даже Гоголя, - пожалуй, только выведя за пределы самую фигуру Хлестакова, - найти фигуры такой же синтетической силы.

Затем - изумительнейший язык Грибоедова. Пусть говорят, что наш язык находится в творческом процессе и нам трудно, невозможно писать грибоедовским языком. Грибоедов писал в то время, когда язык формировался: он сформировался в подлинном смысле слова только после Пушкина. Грибоедов же создавал в самом горниле речи, он был огромным экспериментатором, накопителем богатств, и мы в наше время должны так делать. Классический язык - это язык, который отражает свое время с наибольшей полнотой. В критическую эпоху, в которую создавалась великая комедия, Грибоедов из изумительного языкового материала, который он с таким социально–музыкальным слухом подметил, сумел создать вещь, полную жизни, то есть подлинный драматический диалог, который живее еще, чем разговор, который течет между живыми лицами, который весь динамичен в каждом отдельном моменте существования человечества, в котором постоянно выявляются социальные классы людей, участвующих в этом диалоге. Самый монолог является здесь только содроганием души, в данный момент одинокой. Но вследствие страстных соприкосновений с социальной средой, в которой эта душа недавно находилась, почти каждая отдельная фраза грибоедовского диалога представляет собой кристалл такой правильности, такой чистой воды, что мы взяли все полностью и украсили наш язык на сто лет и, вероятно, еще дольше.

Я не могу в моей сегодняшней речи, которая отнюдь не есть лекция о Грибоедове, говорить о каждом образе Грибоедова, и должен остановиться на этих небольших замечаниях.

Я очень рад, что Мейерхольд - живой талант нашего времени - попытался и в «Ревизоре» и в «Горе от ума» начать работу, вскрывающую за смехом ужас и гнев, вскрывающую за мишенями, в которые они целились, - николаевским чиновничеством, - тысячелетние человеческие пороки. 23 Маркс сказал, что идиотом будет тот, кто не понимает, какое колоссальное значение имеет классическая литература (а следовательно, и Грибоедов) для пролетариата, 24 потому что если человек описывает свою губернию или уезд за сто лет до нас, то это значит, что он уловил исторические причины событий и ему удалось найти там кое–что, что набрасывает свою страшную тень на всю жизнь человека, взять хотя бы период собственничества, который надо было реформировать. И мы должны подходить к Грибоедову не с точки зрения преклонения перед великим мертвецом, не с точки зрения воздания по заслугам, которые должна признать наша революция, вообще не с точки зрения какого–то церемониала; если мы должны заниматься раскапыванием всего, что относится к произведениям Грибоедова и его личности, если мы должны вспоминать Грибоедова, то это потому, что нам нужно лучше понять корни его настроения и тех выводов, которые жизненны и до нашего времени.

И к его произведению мы должны отнестись не как к отжившей и ненужной вещи, а должны подумать, каким мелом почистить, на какой пьедестал поставить, каким прожектором осветить так, чтобы и в наши дни оно горело наиболее ослепительными лучами, как имеющее необычайную силу. Это та задача, которая стоит перед нами. Еще полностью жив Грибоедов, и лучшее почитание для Грибоедова будет именно то, если мы, не отказываясь от задачи восстановить «Горе от ума», как оно шло впервые (плохо, говорят, шло, не соответствовало замыслам Грибоедова), идя дорогой Мейерхольда, - а она имеет много троп, - попытаемся дать Грибоедова так, чтобы мощь его гения с помощью всей техники нашей эпохи сделалась еще более явной и интересной.

Давайте говорить, что Грибоедов жив и мы должны сделать его еще лучше, еще более живым. Давайте воспользуемся тем несчастным обстоятельством, что его работа еще не доделана, и включим его в наш механизм, в наш человеческий аппарат, с которым эту работу доделаем. Мы протягиваем через смерть Грибоедову нашу пролетарскую руку и говорим ему: «Здорово живешь, товарищ Грибоедов! Иди с нами работать. Ты очень хорошо начал чистить авгиевы конюшни. Мы еще не дочистили. Работа, правда, скорбная, но теперь уже гораздо более веселая. Время доканчивать ее. Александр Сергеевич, пожалуйте к нам!»

Примечания

1. Луначарский, по–видимому, по памяти цитирует письмо С. Н. Бегичеву от 9 сентября 1825 года. У Грибоедова:«Наехали путешественники, которые меня знают по журналам: сочинитель Фамусова и Скалозуба, следовательно, веселый человек. Тьфу, злодейство! да мне невесело, скучно, отвратительно, несносно!..»(Грибоедов, стр. 566).

2. Неточная цитата из письма Грибоедова С. Н. Бегичеву от 4 января 1825 года (ср.: Грибоедов, стр. 556).

3. Не совсем точная цитата из письма Пушкина к жене от 18 мая» 1836 года (ср.: Пушкин, т. X, стр. 583).

4. Речь идет о «Философических письмах», написанных в 1829–1831 годах. Первое письмо опубликовано в журнале «Телескоп», 1836, кн. XV.

5. См. монолог Чацкого («Горе от ума», действие II, явл. 5).

6. Выражение городничего из «Ревизора» Гоголя (действие V, явл. VIII).

7. Цитируется с некоторыми отклонениями от текста рапорт А. С. Грибоедова от 6 октября 1819 года поверенному в русских делах в Персии С. И. Мазаровичу. Рапорт был послан из Тифлиса (ср.: О. И. Попова, А. С. Грибоедов в Персии, 1818–1823 гг. (По новым документам), «Жизнь и знание», М. 1929, стр. 71–72).

8. Имеется в виду Туркманчайский мир (1828), завершивший русско–персидскую войну 1826–1828 годов. Согласно Туркманчайскому договору, к России отходили Эриванское и Нахичеванское ханства, Персия обязывалась уплатить большую контрибуцию.

9. Слова «Там моя могила! Чувствую, что не увижу больше России» сказаны Грибоедовым Ф. В. Булгарину. См. сб. «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников», «Федерация», М. 1929, стр. 34.

10. Подразумевается Николай I.

11. Луначарский имеет в виду взгляд на Грибоедова, сформулированный в работе Н. К. Пиксанова «А. С. Грибоедов. Биографический очерк» (в кн.: Полное собрание сочинений А. С. Грибоедова, т. I, СПб. 1911, стр. CXXVIII-CXXIX), а также в его статье «Душевная драма Грибоедова» («Современник», 1912, кн. И, стр. 223–243).

12. Неточная цитата из памфлета М. Горького «Прекрасная Франция» (1906).

13. Иеремия - иудейский пророк, деятельность которого относится примерно к 628–586 гг. до н. э.

14. Подразумевается «Эпиграмма (Из антологии)» А. С. Пушкина на А. Н. Муравьева, написанная в 1827 году.Лук звенит, стрела трепещет, И клубясь издох Пифон; И твой лик победой блещет, Бельведерский Аполлон!

15. Любим Торцов - персонаж из пьесы А. Н. Островского «Бедность не порок» (1854).

16. В 1929 году московский Мюзик–холл поставил обозрение С. Воскресенского и В. Я. Типота «Туда, где льды». Один из танцевальных номеров этого обозрения назывался «Леди и медведи» (постановка К. Я. Голейзовского).

17. Карикатура, о которой говорит Луначарский, была напечатана в газете «Вечерняя Москва», 1929, № 34, И февраля.

18. О подобном случае Луначарский мог прочесть в газете «Правда», 1929, № 33, 9 февраля, в рубрике «Суд» под заглавием «Исключительное дело».

19. Подразумевается реплика Скалозуба (ср.: «Горе от ума», действие III, явл. 12).

20. См. работу Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 21, стр. 170–171).

21. Передонов - ставший нарицательным персонаж из романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» (1892–1902, опубл. в 1905 г.) - тип обывателя, реакционера, доносчика и труса.

22. Грибоедов писал П. А. Катенину (первая половина января 1825 г.):«…портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них, однако, есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь»(Грибоедов, стр. 557–558).

23. Имеются в виду постановки «Ревизора» Гоголя (1926) и «Горя от ума» Грибоедова (1928) в театре им. Вс. Мейерхольда в Москве. В театре Мейерхольда комедия Грибоедова шла под названием «Горе уму».

24. Луначарский подразумевает высказывание Маркса в его неоконченном труде «Введение (Из экономических рукописей 1857–1858 годов)» о непреходящей эстетической ценности античного искусства (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 12, стр. 737–738).

Ключевые слова: Горе от ума, Александр Грибоедов, творчество Александра Грибоедова, а грибоедов, критика, жизнь и творчество, скачать реферат, скачать бесплатно, читать онлайн, русская литература 19 ст, горе от ума, характеристика, анализ, комедия, Луначарский

Как реалистическая басня Крылова явилась итогом длительного развития басенного жанра в нашей литературе XVIII-XIX веков, так и первая реалистическая комедия, созданная гением Грибоедова, была завершением целой полосы литературного развития, характеризуемой накоплением сатирических приемов и навыков изображения действительности и такими замечательными проявлениями живой и яркой сатиры, как комедии Фонвизина и басни Крылова. Комедия Грибоедова открывала перспективы, создавала основы для новых завоеваний реализма в русской литературе вообще, в драматургии - в особенности. Она воздействовала на всю русскую литературу XIX века как идейно, так и эстетически. "Комедия Грибоедова появилась под конец царствования Александра I,- говорит Герцен.- Своим смехом она связывала самую блестящую эпоху тогдашней России, эпоху надежд и возвышенной юности, с темными и безмолвными временами Николая" * .

* (А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. XVIII. М., Изд-во АН СССР, 1959, стр. 179. )

Раннее творчество Грибоедова

Склонности к литературному творчеству проявились у Грибоедова еще в студенческие годы. Он писал стихотворные сатиры и эпиграммы, а в l810 году, как сообщается в воспоминаниях о писателе, им была написана пародия на знаменитого "Дмитрия Донского" Озерова под названием "Дмитрий Дрянской" (из университетской жизни). В начале 1812 года у него были отрывки из комедии, содержание которой не дошло до нас даже в пересказах современников. Вообще ничего из самых ранних опытов писателя не сохранилось. Первая работа драматурга опубликована им в 1815 году (написана за год перед тем). Это комедия "Молодые супруги" - переделка комедии "Семейная тайна" (1809) французского драматурга Крезе де Лассера. За нею последовала "Притворная неверность" - вольный перевод одноактной французской комедии. Два явления в ней (XII и XIII) переведены другом Грибоедова А. А. Жандром. Обе пьесы шли и в Петербургском и в Московском театре.

Гораздо живее и эстетически значительнее сцены, написанные Грибоедовым для комедии А. А. Шаховского "Своя семья, или замужняя невеста" (1817). Они были отдельно напечатаны автором в журнале "Сын отечества" в конце 1817 года (1, 4 и 5 явления второго акта комедии Шаховского). В этих сценах Варвара Саввишна и Мавра Саввишна, тетки героя комедии, говорят на прекрасном русском, грубоватом и интонационно богатом языке. В том же 1817 году в соавторстве с П. А. Катениным Грибоедов написал сатирическую комедию в прозе "Студент".

Литературная позиция Грибоедова

В комедии "Студент" Грибоедов и Катенин осмеяли Литературная драматурга М. Н. Загоскина и пассивно-элегический романтизм Жуковского с последователями. Бездарный, смешной поэт Беневольский без ума от романтических элегий и дружеских посланий, в то время как те, кому он их читает, относятся к ним пренебрежительно, вроде гусарского ротмистра Саблина, либо ничего в них не понимают, как "человек" Беневольского, Федька. Издевательски звучат слова Беневольского: "У нас столько своих пленительных мелодий певцов своей печали". Речь этого бесталанного существа, свихнувшегося на чтении "певцов своей печали", нашпигована цитатами из Жуковского. Злое пародирование первого в те годы поэта едва ли вызвано лишь неприятием стиля романтических элегий и посланий. Превращение Жуковского в придворного поэта, очевидно, сыграло здесь важнейшую роль, если учесть политическую позицию П. А. Катенина, в то время активного деятеля Союза Спасения и Военного общества.

И есть тонкий смысл в тех словах, которые говорит подражающий Жуковскому Беневольский о возможных благах, ожидаемых им от своей музы: "Вельможи, цари будут внимать строю моей лиры, и золото и почести рекою польются на певца" * .

* (А. С. Грибоедов. Сочинения. Л., Гослитиздат, 1945, стр. 211. )

Литературная позиция Грибоедова и Катенина в комедии "Студент" связана с их идейно-политической позицией, с их ненавистью ко всему, что льнет ко двору, к деспотизму и противоречит революционному молодому поколению.

Высмеивание Жуковского и его подражателей в комедии - продолжение борьбы, которую несколько раньше начали Катенин и Грибоедов против господства романтики привидений, туманных мечтаний и полного отрыва от национальной жизни. Катенин своими балладами "Убийца", "Ольга", "Леший" стремился подорвать исключительное влияние Жуковского на современную литературу. Переделывая, подобно Жуковскому, сюжеты немецких писателей, он стремился трактовать их в духе русских народных поверий и обычаев; вместе с тем он вводил в поэтическую ткань своих баллад много выражений, оборотов и слов, свойственных коренной русской народной речи и устной поэзии народа. В балладе "Ольга" есть, например, такие стихи, которые могли бы вызвать зависть даже у поэтов послепушкинской поры:

Так весь день она рыдала, Божий промысел кляла, Руки белые ломала, Черны волосы рвала...

В творческих опытах Катенина продолжены плодотворные поиски просветителей "Вольного общества", особенно Востокова, поиски путей слияния поэтического творчества современной России с творчеством самого народа. Прогрессивное значение баллад Катенина понято было очень немногими. Большинство читателей того времени стремление поэта ввести "в круг возвышенной поэзии язык и предметы простонародные" (Пушкин) оценило как вызов просвещенному вкусу. Даже Н. И. Гнедич резко и придирчиво раскритиковал балладу Катенина "Ольга", увлеченный противопоставлением ей "Людмилы" с ее "волшебной сладостью языка". Он проглядел самое важное в поэтическом опыте Катенина, принял этот опыт за неудачное подражание надоевшим всем балладам. Он ошибался, принимая "Ольгу" за плод шишковствующей музы. Его воображение пленено было борьбой между "Арзамасом" и "Беседой".

Грибоедов исправил ошибку Гнедича. Статья Гнедича "О вольном переводе Бюргеровой баллады "Ленора" помещена в 27 номере "Сына отечества" за 1816 год. А в 30 номере появилась статья Грибоедова "О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады "Ленора". Как и следовало ожидать, он скрестил с анонимным автором нападок на Катенина шпаги в области филологии и указал на ряд ошибок Гнедича в трактовке немецкого текста "Леноры". Затем оправдал многие места в "Ольге", показав, что критика их несостоятельна (выражения: "под звон колоколов", "рано поутру" Гнедичем были приняты за ошибочные, либо прозаические). Потом обрушился на "Людмилу", выставленную Гнедичем в качестве непревзойденного образца русской поэзии. В ней Грибоедов не находил ни национальной специфики, ни правды человеческих чувств, ни логики во взаимоотношениях героев, ни живых красок в речах. Жених-мертвец, говорит Грибоедов, "слишком мил", а речи его слишком длинны по краткости его пребывания с невестой и слишком откровенно-загробны, чтоб можно было Людмиле следовать за ним.

Много лет спустя П. А. Катенин писал, что Н. И. Гнедич ошибся относительно его баллады "Ольга" и баллады Жуковского "Людмила", ибо Гнедич специально не занимался немецкой литературой: "Грибоедов почти шутя побеждает сего атлета, блуждающего на незнакомом поприще" * .

* (Московский телеграф, 1833, ч. LI, № 11, стр. 450-451. )

Критика Грибоедовым Жуковского велась не с позиций "архаизма", как писалось некогда в работах формалистов, не с позиций узкой группировки, которой никто не мог подобрать даже названия. Грибоедов подверг "Людмилу" Жуковского реалистической критике. Он требовал от поэзии "натуры", правды переживаний, отражения человеческих отношений, как они есть в действительности, независимо от того, что иные читатели стыдливо потупляют взоры и кричат о грубости. Жизни требовал он вместо туманных мечтаний, выводящих русскую поэзию далеко за пределы реального бытия. Мысль Грибоедова обгоняла практику поэтического творчества, впрочем так же, как и практику собственного творчества в сфере "светской" комедии. Эстетический характер и суть грибоедовских убеждений правильно понял и оценил Пушкин. Простота, даже грубость, "энергическая красота" и смелые выражения в "Ольге" "неприятно,- говорит Пушкин,- поразили непривычных читателей, и Гнедич взялся высказать их мнения в статье, коей несправедливость обличена была Грибоедовым" * . Основоположник реализма уловил главное в статье Грибоедова - ее справедливую, реалистическую установку. В этом и был ее глубоко новаторский характер. Реалистические убеждения прокладывали Грибоедову дорогу к "Горю от ума" не меньше, чем те проблески жизни и живой речи, которыми отличаются написанные им сцены в комедиях "Студент" и "Своя семья, или Замужняя невеста".

* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. VII. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 266-267. )

Как ни легко обнаружить в первых комедиях и сценах Грибоедова, хотя бы в самых удачных, зачатки будущей гениальной комедии, "Горе от ума" все-таки всегда останется приводящим в изумление "скачком" в поэтическом развитии одного из великих русских писателей.

"Горе от ума". Изображение общества в комедии

Созданием комедии "Горе от ума" Грибоедов отозвался на требования декабристов к русской литературе, чтобы она не собирала колосьев с чужого поля, а черпала вдохновение в событиях национальной жизни. Но он отозвался на эти требования по-своему, как реалист, впервые изобразивший русское общество в живых, типических образах. В неповторимых лицах, за многими из которых стоят прототипы (в Хлестовой отражены черты Н. Д. Офросимовой, в Фамусове - черты дяди писателя, А. Ф. Грибоедова, в Репетилове отражен характер Н. А. Шатилова, сослуживца Грибоедова и т. п.), писатель представил характернейшие типы своего времени, в которых, как в зеркале, видели себя современники писателя, угадывали своих знакомых, сослуживцев, начальников и подчиненных.

Грибоедовские люди живут в реальной конкретно-исторической обстановке: действие происходит в Москве, отстраивающейся после пожара 1812 года ("Пожар способствовал ей много к украшенью"). Время действия все более и более уточняется то упоминанием события, то указанием на учреждение административного органа или учебного заведения. Хлестова боится с ума сойти, между прочим, и от "ланкарточных взаимных обучений": "Общество училищ взаимного обучения" открыто в России в 1819 году. Княгиня Тугоуховская с трудом выговаривает: пе-да-го-ги-ческий институт - и возмущается тем, что в нем "упражняются в расколах и безверьи профессоры!!". Это отклик на скандальный процесс четырех профессоров Петербургского педагогического института, которым по обвинению реакционера Рунича в 1821 году правительство запретило преподавательскую деятельность.

Московское общество изображено Грибоедовым на фоне событий, совершавшихся накануне первого вооруженного восстания против царизма. Трепет современности ощущается в каждом слове, реплике, в спорах, в борьбе враждебных лагерей.

Отвечая Катенину на его замечания, Грибоедов писал: "Портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них однако есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Корикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь. Вот моя поэтика" * .

* (А. С. Грибоедов. Сочинения. Л., Гослитиздат, 1945, стр. 482. )

Это поэтика реализма, поэтика тщательного исследования действительности в ее наиболее значимых, характерных, типических проявлениях и отражения с возможной для искусства полнотой, правдивостью и силою непосредственного воздействия на читателя или зрителя. Картина, которая возникает из системы образов-типов, нарисованных в комедии, это картина барского, помещичьего крепостнического общества, строго подразделенного на сословия, осененного незыблемой петровской "табелью о рангах". Князь, граф, важный барин, полковничий мундир, владетель живых человеческих душ - вот господствующее сословие в государстве. Иные из этого сословия служат, как Фамусов, другие живут в полном безделье на правах верных сынов отечества и столпов его. На них работают крепостные крестьяне, которых баре продают, меняют на собак, ссылают без суда в Сибирь. Для личных услуг - служанки, "девки", "арапки", лакеи, мальчики на побегушках и т. п. Основные черты морали господствующего сословия: бесчеловечное отношение к тем, кто их кормит, поит, спасает в беде; отсутствие патриотического чувства, слепое преклонение перед всякой иностранной дрянью, несмотря на великую победу в только что минувшей войне.

Над миром Фамусовых, Молчалиных, Скалозубов, Хрюминых и Хлестовых парит ум эпохи, проницательный и дерзкий, заглядывающий в глубину помыслов, отношений, идеалов веками утверждавшегося общества и обнаруживающий везде смешное, низкое, недостойное настоящего человека. Комедия Грибоедова своей правдивой картиной московского общества, освещенного солнцем насмешливого ума, внушала отвращение к вековечной "мудрости" всех, кто стоял за этим обществом, был доволен им, оберегал его. Поэтому она служила революционным целям декабристов не меньше самых пылких романтических обличений зла и безобразия крепостнического уклада. Писатель и революционеры били в одну цель, с одной и той же позиции.

Чацкий

Верный исторической обстановке, в которой находилось фамусовское общество, Грибоедов отразил раскол в господствующем сословии, разделение общества на два лагеря. Он объективировал собственное сознание в лице Чацкого. Объективное изображение старой России, погрязшей в мерзости рабства, рабской психологии, в невежестве и дикой разнузданности нравов усиливается в комедии лирическим элементом - пылкими, протестующими монологами Чацкого, который вдвойне страдает: и как гражданин-патриот и как оскорбленный в своих интимно-человеческих привязанностях. В речах героя комедии выражены некоторые важнейшие мотивы декабристской лирики. Не изобразив отношений крепостников и крепостных в объективной картине, Грибоедов лирически выразил негодование против крепостного права, против идеологии, порожденной крепостничеством. В речах Чацкого, сквозь порывы протеста и возмущения виден страдальческий образ русского народа, попираемого диким барством.

Реакционеры от журналистики - М. Дмитриев и А. Писарев - были доведены до бешенства прежде всего образом Чацкого, его бурным революционным красноречием. "Чацкий как с цепи сорвался",- вопили они. Может быть, не столько умом, сколько классовым инстинктом поняли они сокровенную суть монологов этого обличителя. Зато Чацкий пришелся по душе декабристам. Они могли бы сказать о нем так, как сказал Рылеев о Грибоедове: "Он наш". Многие из них, пусть не в стихах, но в ярком ораторском слове говорили то же самое. А многие выразили мысли и эмоции Чацкого также и в стихах. Декабрист Беляев засвидетельствовал: "Наизусть повторялись его насмешки; слова Чацкого "все распроданы поодиночке" приводили в ярость".

Центральный образ комедии Грибоедова был таким же политическим романтиком, как и декабристы. Суд реалиста Пушкина над ним был очень остроумно обоснован; но он начисто вычеркивал из жизни определенный тип чувства, мысли и действия. Отказывать Чацкому в уме на том основании, что он рассыпается бисером перед Фамусовым и его достойным окружением так же несправедливо, как обвинять декабристов в том, что они каждую гостиную превращали в арену пропаганды и борьбы. Другой возможности у них не было, да и вся их тактика, обусловленная дворянской революционностью, вела их в гостиные, в дворянские клубы, в театр и дружеский кружок, и вся их революционная пропаганда по необходимости перемешана с вином, острословием, светскими развлечениями, стихами.

В Чацком есть однако не только типическое его времени. Он воплотил в себе важные общечеловеческие черты. На это обратил внимание И. А. Гончаров в статье "Мильон терзаний". "Чацкий,- писал Гончаров,- неизбежен при каждой смене одного века другим... Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого" * .

* (И. А. Гончаров. Собр. соч., т. 8. М., Гослитиздат, 1955, стр. 32. )

Но Гончаров считал Чацкого одиночкой, а источник его страстного отрицания фамусовщины видел в смене поколений, в естественном обновлении жизни. На самом деле Чацкий не одинок. У Грибоедова за каждым типом, показанным в действии, в наглядном столкновении, споре и борьбе, стоит среда, воссоздаваемая яркими, броскими, скупыми, но проникновенными красками. Среда Фамусова дорисована в филиппиках Чацкого. Среда самого Чацкого вырисовывается из обличений, злобных воспоминаний, насмешливых аттестаций, принадлежащих приверженцам старины. Это - сторонники "ланкарточных взаимных обучений", о которых раздраженно упоминает Хлестова; князь Федор, племянник княгини Тугоуховской, который в нарушение всех приличий и традиций засел за естественные науки; двоюродный брат Скалозуба, погрузившийся в книги в своем деревенском уединении, несомненный "вольтерьянец". Неспроста же Фамусов пускается в обобщения: "Вот то-то все вы гордецы!". Но обобщает и сам Чацкий: "Теперь пускай из нас один...". И ему придает смелости как раз то, что он говорит от имени целого поколения. "Это - декабрист",- сказано Герценом о Чацком.

Мысль Гончарова об общечеловеческом содержании этого образа справедлива, но в том смысле, что действительно смена социально-исторических эпох не обходилась и не обходится без того, чтобы на определенных этапах борьбы на первом плане не появлялись полные энтузиазма, непосредственности, горячности политические романтики, часто своей трагической гибелью указывающие более плодотворные пути победы нового строя над старым.

Конфликт в пьесе

Развитие событий в комедии "Горе от ума" обусловлено острейшим драматическим конфликтом представителя молодого, революционного поколения дворян, Чацкого, с закосневшим в диких понятиях барским обществом, в недрах которого взросло отрицающее поколение. Столкновение мировоззрений, нравственных принципов, идеалов происходит в пределах одной и той же классовой среды как следствие неизбежного раскола в господствующем сословии крепостнического общества. Драматический конфликт носит на себе все признаки социального конфликта определенного времени. Ничего подобного не было ни до, ни после этой эпохи. И специфичность конфликта настолько верно схвачена, настолько реалистически представлена, что сквозит в малейших деталях комедии и отражается в том, что вся острота столкновения враждебных сил выявляется в обстановке бала, а сам протестант, бунтарь-отрицатель является воспитанником семьи Фамусова и пламенным Ромео его дочери. Политические страсти разыгрываются в рельефной бытовой обстановке. На материале дворянского быта построено, говоря словами знаменитого историка В. О. Ключевского, "самое серьезное политическое произведение русской литературы XIX века" * .

* (В. О. Ключевский. Соч., М., Соцэкгиз, 1958, ч. V, стр. 248. )

Реализм комедии сказался также в том, что в социальном конфликте, противопоставившем Чацкого и его сторонников Фамусову и ему подобным, перевес сил на стороне старого общества. Правда, его сберегателям чудится везде призрак нового, общее "повреждение" умов, не желающих жить по старинке, бунт и возмущение. Но тем не менее пока они сильнее, и борцу против них в конце концов приходится "искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок". Морально победителем является Чацкий. Но фактический перевес сил на стороне Фамусова, Скалозуба, Молчалина, хотя в перспективе у них - неизбежная погибель. Этой перспективой комедия вселяла бодрость в умы и сердца людей.

Сюжет комедии

Конфликт воплощен в сюжете произведения. Из конфликта вырастает самодвижение комедийного содержания. Это самодвижение эстетически выражается в цепи событий и картин, с новой и новой силой раскрывающих характер действующих лиц, героев комедии. Завязка действия, нарастание противоречий, взрыв страстей и развязка стянуты узлом переживаний Чацкого. Чацкий приводит в движение все громадные силы ума и сердца, пускает в оборот послушную ему кавалерию острот, разит сарказмом все и всех, чтобы, с одной стороны, поразить неизвестные ему силы, которые оторвали от него Софью, а с другой стороны, чтобы продемонстрировать все свое человеческое достоинство перед всяким, возможным в данной среде соперником. Личность главного героя растет и развертывается во всей красе как типическое воплощение качеств положительного героя времени.

Сюжет представляет собою не интригу любви, как часто бывало в бесчисленных комедиях и в русской и в мировой литературе. Сюжет состоит в поисках героем причин, которые в течение трехлетней разлуки, когда как раз формировались убеждения и чувства возлюбленной, заглушили ее любовь. Поэтому герой Грибоедова, пламенный не меньше любого Ромео, самым серьезным образом отличается от влюбленного такого типа. Нет, он человек ума, ибо жизнь поставила перед ним загадку, ему нужно думать, наблюдать, сравнивать, исследовать, брать в соображение массу всевозможных фактов, поступков, слов, настроений и т. д. и т. п. Ни перед одним Ромео не стояли такие задачи. Там довольно было одного благородно-великого сердца. Грибоедовскому герою, помимо сердца, истерзанного муками и обидами, нужен был сосредоточенный, проницательный, светлый ум. Втянутый своим чувством в конфликт с непосредственной средой Софьи, Чацкий умом приходит в столкновение со всеми понятиями, нормами и правилами дворянского общества. Конфликт сердца углубляется конфликтом разума.

Поперек всех благороднейших чувств и стремлений его юности встали все вместе взятые типы фамусовского общества, вся совокупность понятий, нравов, идеологии и психологии русского барства. Поняв это умом, Чацкий порвал навсегда и бесповоротно свои сердечные привязанности, проклял фамусовский мир вместе с цветком этого мира, Софьей. Сердечная боль выросла в политическое отрицание, и разобравшийся в жизни проникновенный разум восторжествовал над интимнейшими движениями благородной души, страстного и пылкого человека:

Так! Отрезвился я сполна, Мечтанья с глаз долой, и спала пелена; Теперь не худо б было сряду На дочь и на отца, И на любовника глупца, И на весь мир излить всю желчь и всю досаду...

Никаких двух сюжетов или двух параллельных интриг в комедии нет. Есть один стройный сюжет, развивающийся от первой встречи Чацкого (вернувшегося из дальних странствий) с охладевшей красавицей, до гневного, полного досады, что мог на что-то надеяться в этом обществе, расчета с нею. Сюжет, естественно, вовлекает в свое движение социальные характеры и политические страсти, ибо поведение Софьи целиком объясняется не психологическими, а социальными мотивами.

Сюжет комедии таков, что он "осердечил" конфликт Чацкого с обществом. В силу этого все, что происходит в комедии, приобрело общечеловеческий интерес. В этом - одна из причин вечной молодости "Горя от ума". Метко и образно сказано М. В. Нечкиной: "Социальная коллизия охватывает любовную драму, несет ее в себе и вместе с тем движется в ее эпизодах, как кровь в сосудах организма" * .

* (М. В. Нечкина. А. С. Грибоедов и декабристы. М., Гослитиздат, 1947, стр. 220. )

Композиция комедии

Действие комедии совершается в барском доме Фамусова, управляющего в казенном месте в Москве, в течение одного дня. Чацкий приезжает сюда утром, а вечером назначен бал (впрочем, Софья говорит, что просто съедутся друзья потанцевать под фортепьяно). Гости разъезжаются под утро, и Чацкий произносит последние свои негодующие слова, решаясь покинуть Москву,- и навсегда. Действие сконцентрировано во времени до предела, и сжатость во времени подчеркнута единством места. С чисто формальной стороны эти два единства - пережитки классицизма в реалистической комедии Грибоедова. Но по существу ему не требовалось ни растягивать действие во времени, ни переносить его за пределы фамусовского дома. Так же не требовалось ему растягивать действие в пять актов. Отношения между Фамусовым и Чацким, между Чацким и Софьей, а также положение Молчалина, секретаря большого барина, проживающего в доме своего "благодетеля", подсказывали построение комедии при сохранении единства места и с таким стремительным развитием конфликта, что для полного развития сюжета не требовалось времени больше, чем с раннего утреннего часа до поздней ночи. Приметы классицистической формы Грибоедов подчинил реалистическим целям. Поэтому ни Пушкин, ни кто-либо другой из великих реалистов не упрекали автора "Горя от ума" в сохранении пережитков классицизма.

Герои комедии разделены на два лагеря, и типам отрицательным противопоставлен тип положительный. Внешне такое построение напоминает комедию Фонвизина. Но по существу это совсем иное. Во-первых, такое деление героев соответствовало реальному расколу дворянского общества периода 1812-1825 годов; во-вторых, положительный герой Грибоедова - это человек из живой плоти, страстный, энергичный, страдающий и борющийся, а не резонер, не бледный, безжизненный рупор авторских идей. Действие в комедии Фонвизина нисколько не зависит от участия резонеров; в "Горе от ума" оно представляет собой не что иное, как историю Чацкого. Чацкий - такой же тип эпохи, как и аракчеевец Скалозуб или низкопоклонник Молчалин; и наряду с тем он - выразитель отношения автора к современной действительности, выразитель его страстного и гневного протеста, делавшего его, Грибоедова, идейным соратником дворянских революционеров, независимо от того, был или не был он организационно связан с декабризмом.

Обдумывая и строя композицию своей комедии, Грибоедов не отворачивался от лучших достижений русской драматургии, прежде всего, Фонвизина, а перерабатывал уже накопленный опыт на реалистической основе, создавая невиданное еще художественное творение.

Принцип построения образа

В драматический конфликт и драматическое действие у Грибоедова втянуты не олицетворения отвлеченных человеческих пороков, не аллегорические лица или карикатуры, а живые люди. Это не такая комедия, писал Белинский, "где действующие лица нарицаются Добряковыми, Плутоватиными, Обираловыми и пр.; ее персонажи давно были вам известны в натуре, вы видели, знали их еще до прочтения "Горя от ума"... Лица, созданные Грибоедовым, не выдуманы, а сняты с натуры во весь рост, почерпнуты со дна действительной жизни" (I, 81). У каждого из этих лиц множество характерных и разнообразных качеств. Фамусов - и барин, и чиновник, и отец, и радушный хозяин, и даже добряк по отношению к "родному человечку", к Молчалину и т. п. Чацкий - страстный влюбленный, и человек политической страсти, и проницательный ум, острый на слово, отчаянно-решительный в поступках. Основные герои обрисованы в их монологах, в автохарактеристиках, в отзывах о них других, а также в отношениях с другими лицами. Грибоедов преодолел в комедии способ изображения на основе исключительного внимания к какой-нибудь одной характерной черте героя. Прав был Белинский, называя его "Шекспиром комедии".

Но рисуя образы, резко очерчивая характеры, Грибоедов не смог сдержаться в своем комическом воодушевлении и наградил чувством юмора и способностью к острому слову не только Фамусова, но даже тупоголового Скалозуба. Этот художественный недочет комедии отметили и Белинский и Чернышевский.

Стих и язык

Грибоедов отказался от "шестиногого", как презрительно выражался Белинский, александрийского стиха, с неизбежными "пиитическими вольностями", т. е. насилованием слов и выражений, и написал свою комедию вольным, разностопным ямбом, каким писались только басни. Весь опыт басенного творчества, но прежде всего и больше всех великие достижения Крылова, стали его опорой, арсеналом выразительных средств и замечательным примером. По опыту и примеру Крылова Грибоедов добился исключительной живости речи персонажей, яркой изобразительности и сжатости слова, превращающегося в поговорку. Он утвердил один из творческих принципов реализма - выявление характера изображаемого лица в неповторимом своеобразии его речи.

"Горе от ума" - это страстный протест против искажения русского языка невежественным дворянством, против смешенья французского с нижегородским, равно как и против безжизненного, приглаженно-салонного книжного языка, культивировавшегося Карамзиным и его последователями. Вслед за Крыловым и одновременно с ним Грибоедов смело вторгся в кладовые живой русской речи и на этой основе в корне преобразовал язык русской комедии. Правильно была отмечена А. Бестужевым "невиданная досель беглость и природа разговорного русского языка в стихах". Непринужденное, меткое и острое слово писателя то поражает живописной изобразительностью, то кипит политической страстью, то передает нежнейшее чувство, то сверкает остротами, как отточенный граненый штык. И полностью сбылось предсказание Пушкина: "О стихах я не говорю: половина - должна войти в пословицу" * .

* (А С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. VII. М.-Л., Изд-во АН СССР, стр. 122. )

Жанр "Гope от ума"

Белинский назвал "Горе от ума" "истинной divina comedia". Комедией названа она и самим автором. Однако "Гope от ума" настолько необыкновенное явление в истории не только русской, но и всей мировой драматургии, что вопрос об определении ее жанра не раз вставал перед исследователями и превращался в предмет спора. Эти споры продолжаются и в наши дни. * Комедия с подлинно живым типом положительного героя времени - это, конечно, небывалое явление в истории комедии как жанра. Преобладание сил старого общества над Чацким и вследствие этого "мильон терзаний", выпавший на его долю,- это совсем не комический оборот, а, напротив, черта подлинно трагическая. Но история русской классической литературы знает немало выдающихся произведений, жанровая характеристика которых вызывает большие затруднения. Остается одно: относить к тому или иному жанру по какому-то ведущему признаку. "Горе от ума" - это панорама общественной жизни периода 1812-1825 года, взятой в основном под углом зрения сатирического осмеяния. Поэтому трагическое положение Чацкого не вызывает сомнения в том, что данное общество, хотя оно и сломило одного из пионеров борьбы с ним,- обречено, ибо внутренне несостоятельно. Внутренняя несостоятельность мира Фамусовых, Скалозубов, Молчалиных и вскрыта в грибоедовском смехе, комизме, проникающем чуть ли не в каждое слово и выражение. К тому ж еще Пушкин в жанре комедии выделял высокую комедию и говорил: "...Высокая комедия не основана единственно на смехе, но на развитии характеров... она нередко близко подходит к трагедии" ** . Наиболее правильно с этой точки зрения называть "Горе от ума" высокой комедией, редкой в истории жанра.

* (Проф. Ревякин А. И. в статье "Жанровые особенности "Горе от ума" ставит под сомнение определение этого гениального произведения как комедии. Им предлагается термин "трагикомедия". (В журн.: "Русская литература", 1961, № 4, стр. 114-127). )

** (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. X. М.- Л., Изд-во АН СССР, 1949. стр. 213. )

"Горе от ума" разошлось в списках. При жизни автора опубликованы только отрывки в альманахе "Русская талия" в январе 1825 года.

Полемика вокруг "Горя от ума"

Комедия Грибоедова вызвала страстные споры. Первый спор пришлось вести самому автору с П. А. Катениным в письме, написанном 14 февраля 1825 года.

Первый печатный отклик на произведение появился в "Московском телеграфе". Во 2 номере за 1825 год журнал выступил с рецензией на альманах Булгарина "Русская талия". Рецензия принадлежала перу самого издателя - Николая Полевого. Обращаясь к опубликованным в альманахе отрывкам из "Горя от ума", Полевой писал: "Еще ни в одной русской комедии не находили мы таких острых, новых мыслей и таких живых картин общества, какие находим к комедии "Горе от ума". Очевидно, хорошо зная, почему появился только отрывок комедии, Полевой обратился к автору комедии от лица всех читателей с просьбой "издать всю комедию". Это была рука помощи гонимому автору с его гениальным произведением! Но Полевой оказался не на высоте в оценке как раз того, что заслужило такие похвалы и верные пророчества Пушкина,- в оценке стихов, языка комедии. Он пустился в отыскания неправильных и грубых выражений и, тут же, продолжая рецензировать альманах, в отзыве о комедиях Хмельницкого утверждал: "Никто не пишет у нас стихов в комедиях приятнее г. Хмельницкого" * .

* ("Московский телеграф", 1825, ч. I, № 2, стр. 145. )

В мартовском номере "Вестника Европы" появилась статья М. Дмитриева "Замечания на суждения Телеграфа", в которой, нагромождая одну нелепость на другую, критик доказывал, что комедия Грибоедова - плохое подражание "Абдеритам" Виланда и "Мизантропу" Мольера, что главное лицо комедии, задуманное как умнейшее, выглядит смешным, что в комедии есть лишь удачные некоторые портреты, но нет знания нравов общества, которое автор "вздумал описывать".

В статье А. Бестужева "Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов" дала свою оценку грибоедовского шедевра "Полярная звезда". (Эта статья Бестужева очень высоко оценивалась Рылеевым). В ней говорилось, что комедия Грибоедова - "Феномен, какого не видали мы от времен Недоросля" и предсказывалось: "Будущее оценит достойно сию комедию, и поставит ее в число первых творений народных" * . Мимоходом критик-декабрист отозвался о нападках на комедию как "предрассудках", которые неизбежно рассеются. Альманах В. Одоевского и В. Кюхельбекера "Мнемозина" в задержавшейся с выходом IV части (она получила цензурное разрешение еще в октябре 1824 года, но не вышла в свет по "непредвиденным обстоятельствам") откликнулся на полемику вокруг комедии небольшим примечанием к статье "Несколько слов о Мнемозине самих Издателей". Здесь говорилось: "А что новость, какая бы она ни была, всегда находит порицателей, тому могут служить доказательством нелепые нападки на Горе от ума, комедию Грибоедова, на произведение, истинно делающее честь нашему времени"... **

* ("Полярная звезда, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым". М.- Л., Изд-во АН СССР, 1960, стр. 496. )

** ("Мнемозина, собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемая кн. В. Одоевским и В. Кюхельбекером". М., 1825, ч. IV, стр. 232. )

В майском номере журнала "Сын отечества" (1825) с отповедью М. Дмитриеву выступил близкий к декабристам, к Рылееву критик Орест Сомов. Его статья называлась: "Мои мысли о замечаниях г. Дмитриева на комедию Горе от ума и о характере Чацкого". Здесь суждения реакционного критикана названы "резкими и безотчетными". Как и Полевой, Сомов не допускает мысли о каком бы то ни было сходстве Чацкого с Демокритом в "Абдеритах" Виланда или с Мизантропом Мольера. И он доказал это сравнением указанных произведений. Очень высоко оценил Сомов и построение комедии, и язык ее, и характер Чацкого. И великолепно было им сказано: "У всякого есть свое стеклышко, сквозь которое он смотрит на так называемый свет. Не мудрено, что у г. Грибоедова и г-на М. Дмитриева сии стеклышки разного цвета. К этому надобно прибавить и разность высоты подзорного места, с которого каждый из них смотрел в свое стеклышко". Эти замечательные слова, возводившие спор вокруг комедии к расхождениям и столкновениям идейного, мировоззренческого порядка, наиболее верно и точно выразили декабристское понимание существа гениального произведения Грибоедова. Единодушный, дружный отпор реакционному "Вестнику Европы" (в нем, кроме статьи М. Дмитриева, были помещены две статьи А. И. Писарева, которыми журнал не столько кусал, сколько огрызался) со стороны передовых сил критики и журналистики - свидетельство того, что в этот период истории передовые люди России задавали тон, держали в своих руках общественное мнение. Под напором сформированного ими мнения о "Горе от ума" царскому правительству пришлось, в конце концов, разрешить к печати (конечно, в ослабленном цензурой виде) гениальное произведение.

Распространение "Горя от ума" в списках

Декабристы сделали все, что можно было сделать, чтобы и неизданная комедия Грибоедова стала широчайше известна просвещенным читательским кругам. А. И. Завалишин рассказал, что члены Северного общества весною 1825 года "захотели воспользоваться предстоящими отпусками офицеров для распространения в рукописи комедии Грибоедова... Несколько дней сряду собирались у Одоевского, у которого жил Грибоедов, чтоб в несколько рук списывать комедию под диктовку..." * . Такая же работа велась в Южном обществе. И произведение разошлось, действительно, по всей стране. До нашего времени открываются все новые и новые списки. Несколько лет назад найден один из первых списков комедии, сделанный в апреле 1825 года декабристом А. И. Черкасовым.

* ("А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников". М., "Федерация", 1929, стр. 159. )

Значение комедии

Гениальное произведение Грибоедова явилось одним из краеугольных камней в здании русского реализма. Оно продемонстрировало блистательный пример того, насколько искусство способно углубляться в сущность общественных отношений и как велика его сила в социальной борьбе. Реалистическое искусство Грибоедова показало свое бесспорное превосходство перед романтизмом в понимании человеческих характеров и в раскрытии социальной подоплеки человеческих переживаний, идеалов и стремлений. Комедия "Горе от ума" придала новую силу сатирическому направлению в литературе и показала образец проникновения сатиры духом глубочайшего познания действительности в ее самых решающих противоречиях и человеческих типах, воплощающих эти противоречия. Вместе с романом Пушкина "Евгений Онегин" комедия Грибоедова закладывала твердые и прочные творческие основы для гоголевского реализма, проникнутого идеей отрицания.

"Горе от ума" обогатило русский литературный язык несметными богатствами и развязывало руки писателям в их борьбе против условного, книжного, безжизненного языка за живое, полновесное, яркое слово. Грибоедов внес свой вклад в грандиозное дело Пушкина по созданию русского литературного языка, ставшего после Пушкина одним из самых могучих в семье языков мира.

Произведение Грибоедова показало, как тесно связан реализм с животрепещущими вопросами жизни страны и как органически вплетается он своими образами, пафосом, коллизиями в социально-политическую борьбу, преследуя цель - изменение социального бытия, условий развития человека, народа, человечества к лучшему.

"Горе от ума" стало оружием политической борьбы на всем протяжении XIX века, и это оружие испытали на своих врагах и революционные демократы, и революционные народники, и марксисты во главе с Лениным. "Горе от ума" - одно из наиболее щедро использованных Лениным произведений классики.

Неосуществленные замыслы

Комедия "Горе от ума" только начинала свой триумфальный марш бессмертия, а ее автор был уже полон новыми творческими замыслами.

В исторической трагедии "Родамист и Зенобия" должно было быть изображено, как потерпел поражение заговор против тирана из-за того, что народ не участвовал в деле заговорщиков. Трагедия "Грузинская ночь", говорят, была даже написана и, судя по пересказу сюжета, проникнута антикрепостническими настроениями. Согласно воспоминаниям С. Н. Бегичева и других современников, в замысле Грибоедова было еще несколько пьес из отечественной истории.

Значительнее всего был замысел трагедии "1812 год". Сохранился план-проект драмы и одна сцена. Главное в ней - идея величия русского народа, "славы и свободы отечества". Наполеон в занятой им Москве думает о своеобразии русского народа. Его думы принимают такой оборот: "Сам себе преданный,- что бы он мог произвести?". Главное лицо трагедии - М*. Он активнейший участник народной войны и, вероятно, один из вдохновителей "всеобщего ополчения без дворян". Наряду с этим в плане трагедии записано: "Трусость служителей правительства - выставлена или нет, как случится". Затем в "Эпилоге" читаем: "Отличия, искательства; вся поэзия великих подвигов исчезает. М* в пренебрежении у военачальников. Отпускается восвояси с отеческими наставлениями к покорности и послушанию". Это происходило в Вильно. Действие переносится в русское село или на развалины Москвы. Снова М* на сцене. В плане записано: "Прежние мерзости. М* возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние... самоубийство".

Грибоедов выяснял роль народа в истории России и раскрывал подлинно великую историческую трагедию, деятелем которой был народ-исполин, лишенный возможности проявить себя в историческом творчестве без указки и палки господина. Мысль писателя работала в том самом направлении, в котором пошло идейное развитие передовой реалистической русской литературы со времен Пушкина.

Источники и пособия

Первое полное издание комедии "Горе от ума" осуществлено только в 1862 году Н. Тибленом, в Петербурге. Но канонического текста комедии нет. Важнейшими "списками" комедии, по которым осуществляется ее издание, являются: "Булгаринский список". Относится к 1828 году, имеет надпись Грибоедова: "Горе мое поручаю Булгарину"; "Музейный автограф"-редакция 1823-1824 годов, на девять десятых написанная рукою самого Грибоедова. Подарена им. С. Н. Бегичеву; "Жандровская рукопись" - список, сделанный в 1824 году, принадлежавший А. А. Жандру, с поправками Грибоедова.

Первое научное издание сочинений А. С. Грибоедова вышло в 1889 году, в двух томах. Подготовил издание И. А. Шляпкин. Здесь впервые опубликована пьеса "Студент".

Академическое издание "Полного собрания сочинений" А. С. Грибоедова вышло в 1911 -1917 гг., в трех томах. Редакция И. А. Шляпкина и Н. К. Пиксанова. В этом издании "Горе от ума" представлено во всех вариантах, которые были в то время известны, и занимает весь второй том. Это лучшее издание Грибоедова до сих пор.

Новейшее издание: Грибоедов. Сочинения. Ред., вступ. статья и примечания Вл. Орлова (1940, 1945, 1959).

Впервые верная оценка комедии "Горе от ума" и ее места в истории русской литературы дана В. Г. Белинским, особенно в статье восьмой "Сочинений Александра Пушкина" и в специальной статье "Горе от ума". В последней допущены ошибки, исправленные впоследствии самим критиком.

Новейшие работы о Грибоедове: С. М. Петров. А. С. Грибоедов. Критико-биографический очерк. М., Гослитиздат, 1950; Вл. Орлов. Грибоедов. Краткий очерк жизни и творчества. М., "Искусство", 1952. Отношения Грибоедова с декабристами раскрыты с исключительной полнотой в книге М. В. Нечкиной "А. С. Грибоедов и декабристы" М., Изд-во АН СССР (1947, 1951) Удостоена Государственной премии при первом издании.

Новые материалы о Грибоедове и декабристах содержатся в публикации "Новое о Грибоедове и декабристах" в "Литературном наследстве", т. 60, кн. I. М., Изд-во АН СССР, стр. 475-506 (статьи и сообщения М. М. Медведева, В. А. Архипова и О. И. Поповой). Жанровой характеристике "Горя от ума" посвящена статья А. И. Ревякина "Жанровые особенности "Горя от ума" (журн. "Русская литература", 1961, № 4, стр. 114-127).

Идея написать нечто вроде текста о романе Юрия Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара» в рубрику «Папина библиотека» возникла с легкой руки Любови Аркус, которая носит в своем рюкзаке - среди многих других удивительных вещей - эту книжку. Потрепанную, сто раз перечитанную. Наверное, она и сейчас лежит у Любы в рюкзаке. Не имея подобной привычки - носить в рюкзаке «любимые книжки», и, в сущности, не имея даже «любимой книжки», написать о Вазир-Мухтаре, романом о котором некогда зачитывалась либеральная интеллигенция, показалось забавным приключением. В результате стройного текста не получилось, приключение вышло не очень веселым, но возникли вот эти заметки. Они не о Грибоедове, не о Тынянове, а о современности и ее героях.

Портрет А. С. Грибоедова кисти И. Крамского (1875 год)

«Какие старые счеты…»

Роман Юрия Тынянова о Грибоедове — очень современный роман.

«Роман, скорее, истерический, чем исторический». (Л. Я. Гинзбург)

Тыняновский Грибоедов удовлетворил бы потребность широких народных масс в дендизме, аристократизме, скептицизме и наивном историзме. Узнав в нем истинного дворянина, философа, ученого и поэта, читатель подумал бы, что приручил его. Но подумав так, обманулся.

Грибоедов получился у Тынянова холодным и язвительным светским человеком, не очень умным, и прямо скажем, не очень симпатичным. Известное высказывание Пушкина о Чацком в письме к Бестужеву («Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями») применительно к «Вазир-Мухтару» можно было бы перевернуть: Грибоедов Тынянова — это человек, который некоторое время поскучал в компании Чацкого.

Самое частое и искреннее состояние Грибоедова — это скука, тоска, уныние. «Нужно было хоть немного воображения, чтобы поскучать месяц, два или год в Персии». Ему скучно в путешествии, скучно в посольстве, скучно в любви, скучно за дружеским ужином.

Все поступки героя, вступившего на путь смерти, бессмысленны — в преддверии ее одной — смерти. Воспоминания о детстве, скорее, мучительны, любви так и не случилось: «Волоокая девочка, высокая, нерусская — была ли она любовью или расчетом? А Кавказская земля?»

Ни то, ни другое не приносит счастья, покоя.

«Любовь была зла, повторяема, механична, пока смех не раздул ноздри, и он засмеялся».

Мечты и надежды растряслись на перекладных.

Роман-тоска — без упоения тоской, роман-путешествие — без обаятельных впечатлений путешествующего, роман, состоящий из встреч — и все встречи — как будто и не происходили. Картины сменяются перед читателем как пейзажи за окном.

«Какая бедная жизнь, какие старые счеты. В месяце марте в Москве нельзя искать по улицам твердого решения или утерянной молодости. Все кажется неверным.

С одной стороны — едет по улице знаменитый человек, автор знаменитой комедии, восходящий дипломат, едет небрежно и независимо, везет знаменитый мир в Петербург, посетил Москву проездом, легко и свободно. С другой стороны — улица имеет свой вид и вещественное существование, не обращает внимания на знаменитого человека. Знаменитая комедия не поставлена на театре и не напечатана. Ему не рады друзья, он человек оторвавшийся. Старшие обваливаются, как дома. И у знаменитого человека нет крова, нет своего угла, и есть только сердце, которое ходит маятником: то молодо, то старо. Стыдно сознаться, он забыл имена московских любовниц; окна светились не для него, бордели его юности были закрыты. Где найдет он странноприимный дом для крова, для сердца? Все неверно, все в Риме неверно, и город скоро погибнет, если найдет покупателя. Сашка сидит неподвижно на козлах, с надменным видом. Взгляды, которые он обращает на прохожих, — туманны».

Улица Тегерана XIX-го века

Это один из прекрасных фрагментов романа; по-настоящему прекрасных — не так много. Действие происходит в 1828 году. Заключив Туркманчайский мир, Грибоедов заезжает на несколько дней в Москву, чтобы навестить генерала Ермолова и Чаадаева, проехаться по пыльным московским улицам. Двадцатые годы девятнадцатого века — но не вечность ли? Если исключить из текста единственную примету времени — «Сашку, который сидит неподвижно на козлах», перед нами вечный сюжет: одинокий усталый человек, гость в своей собственной стране и отчасти чужак в своей собственной жизни. И Сашка этот, если приглядеться, — лишь аллегорическая фигура «другого» — молчаливого слуги при господине, чью однообразную тоску он ритмизирует понуканиями лошади и ударами кнута.

Загадка в деталях

Тынянов размахивает «загадкой» Грибоедова перед носом читателя как красной тряпкой. Эта загадка не имеет контуров и внутренней формы, она аморфна и — свободна. Природа гениальности Грибоедова подвижна, неопределенна, неустойчива. Герой — гений, но гений незавершенный, все еще становящийся. Гений очень решительный и нерешительный одновременно, испытывающий отвращение к творчеству и не видящий более достойного пути кроме творчества. Невозможность придать внутренней загадке, т.е. свободе — ту форму, в которой она чувствовала бы себя наиболее привольно, наиболее удобно. Во фраке тесно, в литературе тесно.

Почему это так легко получилось в «Горе от ума»? Потому что сама форма комедии была свободной, разомкнутой. Пушкин прежде всех назвал комедию «сатирической картиной нравов». При переходе к более строгим жанровым образцам Грибоедов терпит неудачи.

Грибоедов у Тынянова — это человек двадцатых годов. Следовательно, «человек с прыгающей походкой». Но представить себе тыняновского героя «подпрыгивающим» очень трудно. В главе о посещении Большого театра про него говорится: «Его черный фрак прорезал толпу, как лодка воду». В отличие от Пушкина, безмятежно порхающего между креслами партера, Грибоедов шагает на всю стопу. Значит, не человек двадцатых годов? И Молчалин все-таки победил Чацкого, а дипломат — поэта?

Иранские аристократы первой четверти XIX-го века

«Старый азиатский уксус лежит в моих венах, и кровь пробирается медленно, как бы сквозь пустоты разоренных империй». Так заканчивается пролог, посвященный восстанию декабристов, и начинается роман.

Грибоедов — это человек двадцатых годов «вообще», и двадцатого века — в большей степени.

Что это за «азиатский уксус»? Древность, которая течет в жилах Грибоедова (и если уж говорить правду, то в жилах первого встречного), и цветет пышным цветом на каждой персидской плошке, занимает Тынянова больше, чем конкретный исторический дух и колорит. Традиционная коллизия романтического героя, совершающего обязательное путешествие в далекие края (как мы помним, Печорин умирает по дороге в Персию), в «Смерти Вазир-Мухтара» претерпевает изменения. Новое пространство, которое должно изменить героя внутренне, изначально растворено в русской жизни — вместе с поэтической условностью. Границы между Персией и Россией пролегают не в географическом пространстве, а в ментальном. Но как любые ментальные границы, они очень подвижны.

«Человек небольшого роста, желтый и чопорный, занимает мое воображение». Шафранный оттенок далеких краев — в лице Грибоедова, в русской равнине, везде. «Ярославна плачет в городе Тебризе на английской кровати. Она беременна, и беременность ее мучительная».

Писатели двадцатых годов научились видеть деталь. Деталь «делала» образ человека, а зачастую — и целые художественные миры. Деталь как вид остранения превращалась в повтор и при этом теряла оттенок неожиданности, свежести — автоматизировалась. На «выпячивании» деталей строится карикатура. Грибоедов у Тынянова ничуть не менее карикатурен, чем окружающие его подхалимы, государственные чинуши, актрисульки и прочие картонные монстры. «И, верно, счастлив там, где люди посмешнее».

Все, кто попадает в его поле зрения, кажутся ему некрасивыми, отталкивающими, смешными: «Усатая Нессельродиха. Раскоряка-грек сидит скромный, его не видно. Французская дама рядом с ним скучает. Лысины внушали ему страх. В оголенных человеческих головах были беспомощность и бесстыдство. Он ненавидел лысых и курносых».

Чуковский писал о Тынянове: «Все писатели были для него Николаи Филиппычи, Василии Степанычи, Алексеи Феофилактычи, Кондратии Федоровичи. Они-то и составляли то обширное общество, в котором он постоянно вращался. Ему не нужно было напрягать воображение, чтобы воскресить, например, баснописца Измайлова, — тот и так стоял перед ним во весь рост — талантливый нетрезвый забулдыга, — и Тынянову были ясно видны даже синие жилки у него на носу».

Сам Грибоедов условность, и в других он видит одни условности: Булгарин — дурак, Пушкин — «человек другой породы» (какой, интересно?), Николай — восковая фигура. Очень рациональная картина мира.

Природа тоже рассыпается на глазах, гармония разъята алгеброй, ее скальпель — метафора: «Обломок луны, кривой, как ятаган, висел в черном небе».

Мощный, острый, и, прежде всего, комический гений, обречен на скитания в построенных для него автором трех декорациях. Никто и не спорит — декорации действительно были скучны, скучны они и сейчас, но поэзия ведь часто идет против правды.

Трагедия Грибоедова в «Вазир-Мухтаре» — это невозможность преодолеть разлуку между правдой и поэзией.

Сверхусилие и Восток

Грибоедов — автор одного, к тому же, скандального и полузапрещенного шедевра. По меркам современности он в самом интересном и опасном возрасте для автора одного произведения — ему 34 года. Он находится на пике жизненных сил и возможностей, но терзаем с каждым мгновением все сильнее изнуряющими душу сомнениями. Ему не под силу трагедия, а трагедия — это ведь такая мера всех вещей в культуре. Комедия — хорошо, но недостаточно. Замах на трагедию и невозможность ее осуществить, а тут еще в ресторане плохая осетрина.

Остается один, вынужденный, но эффектный выход:

«Должно было выйти за литературу, за столичную жизнь, размахнуться Кавказом и Персией, до конца износить легкое, детское сердце, чтобы люди почувствовали острый запах судьбы вокруг человека. Только когда становится слышен этот запах, люди, не зная почему, бегут на этого человека, как тот мотылек Саади, которому лестно было мчаться на огонь».

Реза Шах Пахлави на военном плацу в Тегеране

Грибоедов — человек искусства и человек дела. Он дипломат, чиновник, хитрец, умница. «Вундеркинд», ученый. Он, что называется, «знает жизнь» — светскую жизнь столицы и двора, и таинственную персидскую жизнь. Умеет писать бумаги, знает редкий язык. Карьерист с сердцем лирика.

Коллизию «политик — художник» Грибоедов решает романтически: политику стремится превратить в искусство. Ведь что такое его план Закавказского торгового союза? — po?sie masqu?e.

Главный герой «Горя от ума» уже много лет — не Чацкий, а Молчалин. Оппозиция «художник — политик (делец)» больше не воспринимается как непримиримое противоречие. Современный герой без каких-либо усилий совмещает в себе и то, и другое. Больше того, если он не способен на это, то автоматически отодвигается на периферию культурного поля — становится отшельником, изгоем, клоуном. Конечно, на самом деле оппозиция «художник — делец» никуда не исчезла, а перешла из сферы общественной репрезентации в личное пространство художника, в его психологию, поэтому сам образ Грибоедова с его тоской по искусству, замещенной политическими амбициями, актуален как никогда. Конфликт показного и истинного переживается исключительно внутренне, не выносится на суд зрителя, тщательно скрывается и обставляется «театральными эффектами» — потому что это то, чего надо стыдиться. Грибоедов Тынянова — это подсознание сегодняшней эпохи цинизма и культа действия. Помимо политики в область интересов Грибоедова — и человека, разочаровавшегося в искусстве как в замкнутой системе, входят специальные знания . Восток как источник подобных знаний неисчерпаем. И сейчас все едут в Турцию, на Кавказ, в Индию, на Ближний Восток в поисках новых ощущений, духовных практик, и, конечно, экстрима. «В век Людовика XIV мы были эллинистами, теперь мы ориенталисты». (В. Гюго) Восток — тяга к духовному, к загробному, к смерти, в конечном счете. К одурманиванию. К изысканному. К сну, который тоже есть смерть. К странному, которое тоже есть смерть. Восток интересует современность как возможность философского диалога и примирения между духовным и плотским. Но мечта об этой возможности — всего лишь иллюзия «русского европейца». Тегеран в «Смерти Вазир-Мухтара» — это туристическая открытка, рахат-лукум, гарем, евнухи; реклама экстрима, обязательной частью которой становится чудовищная, тошнотворная гибель Грибоедова. Западная цивилизация добровольно едет погибать под кинжалами местных убийц. Смерть вазир-мухтара удовлетворяет всем запросам массовой культуры, в современном ее обличье отчасти возникшей как реакция на бессилие культуры классической. Грибоедов у Тынянова — это бессильная классическая (читай — модернистская — вспомним про параллель с двадцатыми и тридцатыми годами XX века) конструкция, размятая молохом наступающего масскульта и тоталитарного авангарда. Невозможность обрести форму иллюстрируется смертью Грибоедова — расчленением его тела на куски. Загадка внутреннего мира переходит в плоскость детективной истории — опознавания трупа.

«Правую руку с круглым перстнем тащил, крепко и дружески пожимая ее единственною левою рукою, лот — вор. Он поднимал ее изредка и сожалел, что рука была голая и не сохранилось хоть лоскута золотой одежды на ней. Треуголку напялил на себя подмастерье челонгера, она была слишком велика и опускалась до ушей. Сам же Вазир-Мухтар, в тройке с белокурым его слугою и каким-то еще кяфиром, привязанный к стае дохлых кошек и собак, мел улицы Тегерана. Их тащили, сменяясь, на палке четыре худых, как щепки, персиянина. У белокурого была обрублена одна нога, но голова была совершенно целая».

Личность европейского масштаба, аристократ, стройный и замкнутый во фрак — и безобразная гибель, когда Восток смалывает в кровь, в кости, в мясо.

Фотография Ширин Нешат

Грибоедов как прием

Всплеск биографизма в советской литературе пришелся на 1920 — 1940-е. В 1927 году вышла монография Г. О. Винокура «Биография и культура». В 1933 году была основана серия «Жизнь замечательных людей», в 1939 — 1940 годах на страницах «Литературной газеты» прошла дискуссия «О биографическом жанре».

В основе романа Тынянова лежат скрупулезные биографические исследования, огромная архивная работа. Итогом ее стало то, что Тынянов сознательно отказывается от документальной достоверности и предпочитает художественную фальсификацию фактов: так, оборотной стороной тщательной документальности стала беллетризация — реакция на широко распространенные в начале века традиционные исследования биографического типа, против которых изначально были направлены теоретические работы формалистов. Попытка написать роман о современности, прибегнув к биографии Грибоедова — это остранение жанра классического жизнеописания. Попытка написать роман о Грибоедове, спроецировав его судьбу на опыт революционного времени, — это остранение всей современной Тынянову литературы, сосредоточенной на настоящем, и заодно -традиционной биографики. Грибоедов интересует Тынянова не как объект, а как прием. Объект описания и размышления раздваивается, уходит в подводное плавание. Роман Тынянова находится между двумя типами беллетристической биографии: «biografie romancee» и историко-биографическим романом. В первом случае творческий путь является продолжением жизнеописания, он неотделим от него. В беллетризованной биографии было бы незаметно противоречие между внешней и внутренней жизнью, все излагалось бы свободным потоком. В такой биографии нет тайн — они раскрываются по ходу рассказа. От беллетризованной биографии роман Тынянова отличается тем, что автор очень мало говорит о творчестве Грибоедова, практически не анализирует его духовную жизнь, а дает лишь какие-то таинственные намеки на нее. Все, что осталось от этой духовной жизни в последний год — это обмелевший ручеек тоски.

«Бродил, бродил, была и любовь, и слава, и словесность русская, и государство, а остался беглый вахмистр».

Ю. Н. Тынянов

В историко-биографическом романе мотивировка для разрыва между человеческой судьбой и творчеством должна быть точно найдена, иначе роман перестанет быть историческим. Необходимость мотивировки отпала бы в том случае, если бы сама жизнь Грибоедова носила характер жизнетворчества.

Вульгарная ветвь биографизма породила тот вид популярной биографии, когда личная жизнь автора и художника берется за основу его творчества. Благодаря психоанализу этот вид литературоведения получил добротную научную основу. Письма писателя, его дневники, записки, в том числе, горничным и мимолетным любовницам обрели самостоятельное научное значение. Важно все: что автор ел на завтрак, сколько средств растратил впустую, кого за глаза поругивал. Любой жизненный факт может интерпретироваться как подспорье для понимания произведения.

Жизнь, в отличие от искусства, не имеет отчетливых формальных законов. Лучшее, что мы можем узнать об авторе, мы узнаем из его лучшего произведения. Знать всю прочую информацию, конечно, лестно, но обязательно ли? Грибоедов Тынянова больше спит, ест, пьет и совершает механических движений, чем думает, пишет и чувствует. Установка на документальность демонстрирует исчерпанность понимания внутри авторского произведения.

В романе Тынянова нет Грибоедова — автора, писателя, но есть образ художника, чья внутренняя жизнь как будто фиксируется на моментальный фотоаппарат. Это ежеминутное фиксирование малейших движений души и тела призвано запечатлеть природу гениальности, которая может проступать в спонтанном течении жизни. Но не проступает. Жизнь Грибоедова в романе — это тоскливая ловушка, в которую попал гений. Ее рамки малы ему, она больше не дает ему того жизненного материала, который можно было бы переплавить в гениальное произведение. Она не нуждается в воссоздании и самодостаточна в своей алогичности, скудости и жестокости.

В предсмертном монологе «Грибоедов» — это тема для разговора героя с самим собой. Герой не равен этому «Грибоедову»: он больше своей судьбы политика, больше своей судьбы поэта, больше судьбы семьянина, героя-любовника и философа. Он шире двадцатых годов девятнадцатого века, вываливается и за рамки двадцатых двадцатого века. Он — пустая форма, принимающая различные обличия и кочующая из века в век — время, отданное каждому для самоопределения:

«— Ты сегодня пнул ногой собаку на улице, вспомни.

— Неприятно, но, вероятно, она привыкла.

— Ну что ж, жизнь не удалась, не вышла.

— Зачем ты бросил свое детство, что вышло из твоей науки, из твоей деятельности?

— Ничего, я устал за день, не мешайте мне.

— Может быть, ты ошибся в чем-нибудь?

— Зачем же ты женился на девочке, на дитяти, и бросил ее. Она мучается теперь беременностью и ждет тебя.

— Не нужно было тягаться с Нессельродом, торговаться с Аббасом-Мирзой, это не твое дело. Нужно больше добродушия, милый, даже в чиновничьем положении.

— Но ведь у меня в словесности большой неуспех, все-таки Восток…

— Может быть, нужна была русская одежда, кусок земли. Ты не любишь людей, стало быть, приносишь им вред. Подумай.

— Ты что-то позабыл с самого детства. Может быть, ты не автор и не политик?

— Что же я такое?…»

«Мальчик с соколом», Иран, конец XVIII-го века