Их тоже много.
Мы с Зоберном пытались найти в Тбилиси гениального русскоязычногл прозаика, чтобы его в нашу серию УРОКИ РУССКОГО включить.
Когда распалась Австро-Венгерская Империя на территории ее осколков продолжала существовать очень высого уровня немецкая литература.
Один Кафка чего стоит
Не говоря о Майринке, Верфеле, Целане и так дален.
После распада Русско-советской. империи все скромнее.
Может просто всемирное обмельчение и крах литературоцентризма произошел.
Но пока не нашли.
Хотя интересные есть.
И заслуживают того, чтобы его больше издавали в России.
В толстых журналах.
И не только.
Русскоязычным писателям Грузии нелегко.

Сфера влияния русского языка сильно сузилась в Грузии.
И грузинским писателям живется нелегко.
А русскоязычные оказались в гетто.
Вот список русскоязычных писателей Грузии из моей книжки(основным источником явлились Анна Шахназарова и Михаил Ляшенко, издатели русскоязычного альманаха "АБГ" . А также
прозаик, сценарист и переводчик Мария Эксер, поэт и переводчик Анна Григ):

1) Владимир Головин - главный редактор популярной русскоязычной газеты "Головинский проспект". Автор в том числе интересной краеведческой книги про Тбилиси.
Там много про всяких знаменитых. " тбилисских типов".
Например, про городского сумасшедшего Кику.
Когда Хрущов посетил в начале 60-х годов Тбилиси, то местные фрондеры возили Кику по Тбилиси на открытой "чайке".
Кика был похож на Хрущева.

2) Поэтесса и прозаик Сусанна Арменян

3) Поэт и прозаик Гагик Теймуразян.
Видел его один раз и недолго.
Жаль что не удалось с ним поближе пообщаться.
Автор необычной минималисткой прозы, которая, кажется, есть на сайте " Вавилонв".
По последним сведениям, переехал жить в Ереван.

4) Елена Черняева

5) Покойный прозаик Карэн Абгаров.
Его романы печатались в Москве.

6) Прозаик Наталья Гвелесиани
Печатается в Нью-Йорском " Новом журнале".
Получила премию за лучшую повесть этого журнала.
Одна из повестей называется "Уходящие тихо".
Другая - " Дорога цвета собаки".

7) Прозаик Гурам Сванидзе

8) Прозаик Михо Мосулишвили(указала Мария Эксер)

9) Георгий Береджани (познакомился с ним через галеристку Русико Оат)
Человек с очень интересной биографией и экстравагантной прозой.
В 90-е годы жил в России.

11) Михо Суманишвили(сообщено Марией Эксер)

12) Мераб Ломия (сообщено Марией Эксер)

13) Покойный поэт-билингва Нико Гомилаури

14) Поэт и прозаик Владимир Меладзе.

Про Баадура Чхатарашвили я уже писал.
Также про поэтов Анну Григ и Инну Кулишову.
Есть и совсем молодые русскоязычные авторы.
В студии АБГ я слушал остроумный и смешной рассказ прозаика Сергея Горлякова
Многие русскоязычные писатели Грузии попали в справочник Чупринина " Русское литературное зарубежье".
Но не все.
Я позже размещу у себя в жж и некоторые тексты русскоязычных писателей Грузии.

С Грузии Тбилиси связаны многие великие имена мировой литературы. «Через Грузию неизбежно проходят в сердечном плане русские поэты», - сказал Н. Тихонов. Этот город был всегда притягателен для русских поэтов, писателей и художников; они связывали с ним свою судьбу, а покидая Тбилиси, мысленно всегда возвращались к нему. «Волшебным краем» называл этот город А.С. Пушкин, который был до глубины души взволнован приемом, который оказали ему в Тбилиси. «Я не помню дня, - писал поэт, - в который бы я был веселее нынешнего; я вижу, как меня любят, понимают и ценят, и как это делает меня счастливым».

В Тбилиси и Грузии жили писатели-декабристы В. Кюхельбекер, А. Бестужев-Марлинский, А. Одоевский, поэты пушкинской плеяды - Д. Давыдов, А. Шишков, В. Тепляков. В Тбилиси служил корнет Нижегородского драгунского полка М. Лермонтов, сосланный на Кавказ за стихотворение «На смерть поэта» и посвятивший Грузии своих «Демона», «Мцыри», «Дары Терека» и другие произведения. Из Тбилиси поэт писал: «Если бы не бабушка, то, по совести говоря, я бы охотно остался здесь».

Через 14 лет после отъезда М. Лермонтова сюда приехал Л. Толстой. Готовясь вступить в Кавказскую армию, он поселился в доме немецкого колониста и вел дневники о своем пребывании в Грузии. Здесь Л. Толстой написал свое первое произведение «Детство», а десятилетия спустя - повесть «Хаджи-Мурат», в которой отразились многие из его тбилисских впечатлений.

Не один раз бывал в Тбилиси русский драматург А. Островский.

Свой первый рассказ «Макар Чудра» молодой Алексей Пешков опубликовал в тбилисской газете «Кавказ» и впервые подписал его именем «Максим Горький». Поэма «Девушка и смерть», наброски к легенде «Данко», несколько рассказов - все это тбилисский период творчества М. Горького.

В разное время через Тбилиси пролегали литературные пути Г. Успенского, А. Белого, В Тбилиси находили добрых друзей В Маяковский, С Есенин, Б. Пастернак, О. Мандельштам, К. Паустовский здесь бывал А Чехов

Друзей у русских писателей и других выдающихся деятелей русского искусства в «теплом» городе Тбилиси было немало. Многие останавливались в гостеприимном доме князя Александра Чавчавадзе - поэта-романтика и образованнейшего человека своего времени. Современники говорили о нем: «Все, что приезжало из Петербурга порядочного и сановитого, молодого и старого, составляло принадлежность гостиной князя Прелестное семейство его.. было в Тбилиси единственным, в котором заезжие гости с Севера и Запада находили начало святого грузинского гостеприимства в полном согласии с условиями образованного европейского общества».

С Тбилиси и семейством князя А Чавчавадзе была тесно связана судьба А. Грибоедова, который, по словам одного из современников, «любил Грузию так пламенно, так чисто, как редкие любят даже родину свою». Еще до того, как комедия «Горе от ума» была выпущена в свет, ее ставили на тбилисской сцене любители. Неоконченную трагедию А. Грибоедова «Грузинская ночь» современники признавали достойной «украсить не только русскую, но и всю европейскую литературу». А.С Грибоедов был женат на Нине - дочери князя А Чавчавадце.

На полпути к святой горе Мтацминда, нависающей с запада над Тбилиси щетинистым гребнем Возле церкви на двух разновысотных террасах и расположился Пантеон грузинских писателей и общественных деятелей,

В скале на нижней террасе, в маленьком гроте с каменной аркой, видны две могилы. На арке высечена надпись на грузинском языке: «Здесь покоится прах Грибоедова. Воздвигла памятник этот супруга его Нина, дочь поэта Александра Чавчавадзе, в году 1832».

На холмах Грузии

Александр Пушкин

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.

Сны о Грузии

Белла Ахмадулина
Сны о Грузии — вот радость!
И под утро так чиста
виноградовая сладость,
осенившая уста.

Из стихотворения «Владикавказ — Тифлис»

Владимир Маяковский

…Я знаю:
глупость – эдемы и рай!
Но если
пелось про это,
должно быть,
Грузию,
радостный край,
подразумевали поэты…

Поэтам Грузии

Сергей Есенин
Земля далёкая!
Чужая сторона!
Грузинские кремнистые дороги.
Вино янтарное
В глаза струит луна,
В глаза глубокие,
Как голубые роги.

Мне Тифлис горбатый снится

Осип Мандельштам
Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарей стон звенит,
На мосту народ толпится,
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит.

Земля грузин

Евгений Евтушенко

О Грузия — нам слезы вытирая,
ты — русской музы колыбель вторая.

О Грузии забыв неосторожно,
в России быть поэтом невозможно.

— — —
Земля грузин

Земля грузин, ты так мала!
Не тыщеверстным протяженьем
могуча ты, — а притяженьем
и человека, и орла.

Фрагмент стихотворения «Волны»

Борис Пастернак

…Мы были в Грузии. Помножим
Нужду на нежность, ад на рай,
Теплицу льдам возьмем подножьем,
И мы получим этот край.

Эрлом Ахвледиани

"Вано, Нико и охота"

Однажды Hико казалось, что Вано птица, а сам он охотник.

Вано волновался и думал: «Что делать, я не птица, я Вано». Hо Hико не верил, он купил двуствольное ружье и стал поглядывать на небо. Он ждал, когда Вано взлетит, чтобы убить его. Hо небо было пустым.

Вано и впрямь боялся превратиться в птицу и взлететь; он таскал камни в кармане, чтобы не взлететь; много ел, чтобы не взлететь; не смотрел на ласточек, чтобы не научиться летать; на небо не смотрел, чтобы не захотелось летать.

Hико, - говорил Вано Hико, - брось ты это ружье и не гляди на небо. Я не птица, я Вано… Какая же я птица?

Ты птица, и кончено! Взлетай поскорее, я выстрелю. Я охотник.

Hико, - говорил Вано Hико, - ну какая же я птица, когда я Вано.

Hе надоедай, - разошелся Hико, - не надоедай, а то выстрелю. Hа земле будешь - все равно выстрелю, как будто ты только что приземлился.

Вано замолчал и ушел.

Придя домой, Вано плотно пообедал, нашил на рубашку много карманов, набил их камнями и задумался.

«Hаверно, Hико не знает, что такое птица, а то не превратил бы меня в птицу.

Нодар Думбадзе

"Собака"

История эта началась в августе сорок первого и закончилась ровно два года спустя.

Суровое дыхание войны наше село почувствовало уже через месяц. Привыкший к зажиточной жизни колхозник не смог сразу осмыслить всего ужаса происшедшего, не рассчитал своих возможностей, и случилось так, что амбары и лари во многих домах опустели уже в августе, а в нашем доме и того раньше...

Измученный водянкой дед Спиридон дни и ночи просиживал у камина, и все заботы по хозяйству легли на мои плечи. Да что хозяйство! У меня и сейчас начинает ломить спина, как вспомню, сколько я тогда натаскал из лесу дров и хвороста: пропал бы бедный старик без тепла.

25 августа был съеден последний кусок мчади. Дед извлек из стенного шкафа закупоренную кочерыжкой десятилитровую бутыль с водкой и сказал:

Положи в корзину, ступай в Чохатаури и обменяй на пуд кукурузы. Того, кто предложит меньше, облей этой самой водкой, разбей бутыль и возвращайся домой... Водка тутовая, и в ней восемьдесят градусов, надо ж понимать!.. Вот так.

Михо Мосулишвили

"Танец со скалой"

"Если в вечный снег навеки ты

Ляжешь - над тобою, как над близким,

Наклонятся горные хребты

Самым прочным в мире обелиском".

Владимир Высоцкий, "К вершине" (Памяти Михаила Хергиани).

Однажды, осенью 1968 года дядя взял меня, - мальчика шести лет от роду - посмотреть на тренировку скалолазов в тбилисском ботаническом саду.

И тогда я, сидя на исключительно элитарном месте, в "ложе Бенуара", то есть на дядиной шее, увидел потрясающее зрелище.

Нет, это нельзя было назвать скалолазанием.

Это было танец на скале! Или со скалой! Ой, как филигранно, по-кошачьи, особенно двигался один из них. И правда - будто танцевал, ловко поднимаясь вверх по скале. Одним только пальцем зацеплялся за выступы, которых не замечали другие.

А кто он? -- спросил у дяди.

Который? -- щуря слезящиеся на солнце глаза, посмотрел на меня.

Вон тот, который на скале танцует.

И тебе понравилось? -- обрадовался дядя. -- Он -- Тигр Скал!

А почему Тигр?

В газетах писали, что за своё умение с невероятной быстротой проходить сложные скальные маршруты он получил от английских альпинистов прозвище "Тигр скал".

А кто он по-правде?

Миша Хергиани!

Правда? А я ведь тоже Миша! -- обрадовался я.

Да, вы тезки! -- засмеялся дядя. -- А еще говорят, что если он одним только пальцем зацепится за голый выступ скалы, целую неделю провисит над пропастью и не издаст стона...

Акакий Церетели

"Баши-Ачук"
(историческая повесть)

Глава первая

Откуда-то из необозримой дали мчится, извиваясь змеей, бурливая Арагва и, пробивая себе путь, яростно, с размаху налетает на отвесную скалу! Отброшенная несокрушимой твердыней, оглушенная, ошалевшая, она останавливает здесь свой бег, как бы для того, чтоб перевести дух, и, покружившись на месте, снова устремляется вперед, но течет уже медленнее, осмотрительнее, со стоном и рокотом унося свои воды в долину.

На вершине этой отвесной скалы, разрезая облака, высится огромный неприступный замок, словно надежный часовой, озирающий с высоты окрестности. Замок обнесен высокой крепкой оградой, и только с востока виден протянувшийся вдоль всей стены балкон.

В замке уже отполдничали. Эристав Заал, почтенный старик, сидел, поджав ноги, на тахте, стоявшей в углу балкона, и перебирал четки.

Тут же рядом, придвинув стул к самым перилам, супруга Заала читала «Канон страстей». Псалтырь лежала у нее на коленях; прочитав псалом, - а повторить его ей предстояло, по обегу, сорок раз, - княгиня крестилась и передвигала очередной узелок на шнурке, заменявшем ей четки.

Александр Казбеги

"Элеонора"

Юная и шаловливая, изнеженная и лукавая, своенравная и прекрасная Элеонора, дочь богатого феодала Вахтанга Хелтубнели, была предметом мечтаний тогдашней молодежи.

Все, кто были достаточно знатны, богаты и блестящи, неотступно искали ее руки, каждый мечтал о чести стать ее супругом, измышляя тысячи способов понравиться ей. Но Элеонора, надменная в своей красоте и гордая тем, что отец ее был правителем всего края, происходил из самого знатного рода в стране и обладал несметным богатством, смеялась над своими поклонниками, в то же время притягивая их к себе, разжигала в них огонь любви, никому не покоряясь сама. Множество молодых людей окружало прекрасную девушку, они вздыхали, томились по ней, лишенные сна и покоя, но все было тщетно. Их пламенные слова, порывисто-самоотверженные поступки и огненно-сверкающие взгляды не в силах были смягчить сердца Элеоноры, не могли растопить вокруг нее ледяную броню.

Анна Антоновская

"Великий Моурави"
(роман-эпопея в 6-ти книгах)

Книга первая "Пробуждение барса"

Часть первая

Над пропастью навис угрюмый утес с замшелыми боками. Внезапно с его чуть пригнутого плеча сорвался беркут. Распластав будто выкованные из черного

железа крылья и гневно приоткрыв изогнутый, как погнувшийся наконечник копья, клюв, хищник ринулся к солнцу. Пошатнулось ошеломленное солнце и упало, и вмиг разлетелось на куски, роняя красно-зелено-оранжевые брызги на

побагровевшие высоты Дидгори.

"Ох!.. хо!.." - проскрипела вынырнувшая из зарослей орешника арба. Теребя морщинистыми шеями ярмо, два буйвола, чуть скосив выпуклые глаза, равнодушно зашагали к горному лесу. Папуна Чивадзе, приподнявшись, хотел было высказать свое мнение о невежливом поведении беркута, но... что это распласталось на крутом выступе?

Не то барс, не то другой неведомый солнечный зверь с расплавленными пятнами

на словно дымящейся шкуре. Решил Папуна Чивадзе посоветовать солнцу, чтобы,

уходя, оно подбирало свои одежды, но что-то свалилось с арбы и ударилось о

придорожный камень. Подхватив бурдючок и швырнув его на место, Папуна Чивадзе собирался поразмыслить о правилах общения путников земных с надземными и небесными, но внезапно в ветвях пораженного молнией дуба взволнованно чирикнула розовая птичка и мысли Папуна перенеслись к маленькому домику, где "птичка", похожая на розовую, ждет обещанные бусы. Он хотел было хворостиной поторопить буйволов, но раздумал и предался созерцанию притихшего леса.

Скатилось за вершины солнце, исчез беркут, померк барс. Легкой поступью

на землю спускалась ночь, волоча за собой плащ, усыпанный не то мерцающими

светляками, не то звездами.

Константин Гамсахурдиа

"Десница великого мастера"

Пролог

Военно- Грузинская дорога -красивейшая в мире, Дардиманди - замечательный конь, а верховая езда - лучший отдых для меня. Когда остромордый, широкогрудый, крепконогий копь, насторожив уши, смотрит на меня, во мне просыпается неиссякаемая энергия, и кажется, что я вновь родился на свет и еще не успел вкусить на этой прекрасной земле восторга от быстрого конского бега и радости движения.

Я глажу маленькие, как листья бука, уши Дардиманди, смотрю в его черные глаза и заражаюсь той неуемной силой, которой природа-мать так щедро наградила его…

Случилось однажды, что мой благонравный конь внезапно разгорячился и пришел в такую ярость, что хоть до самых Кара-Кумов скачи на нем карьером.

Широко раскрыв свои прекрасные большие глаза на блестящие авто, чумазые грузовики, он, поглощая пространство, понес меня вдаль. Я не склонен порицать Дардиманди за то, что в нем закипела горячая кровь неутомимого скакуна…

Тбилиси у нас на глазах разросся в большой город. Огни электрических ламп сверкают на горе святого Давида, в парке имени Сталина. Электрические шары, отраженные в волнах Куры, покачиваются около моста Героев и вдоль широкой набережной Сталина. И вот, когда авто со слепящими фарами ревели прямо в уши, убегая по гудронированному шоссе, выли заводские сирены, тарахтели тракторы, идущие в колхозы, и весело позванивали велосипедисты, степенный Дардиманди стал поминутно вздрагивать, беспокойно фыркать и грызть удила. Ни удилами, ни мундштуком не удержать его. Вытянув изогнутую, как у лебедя, шею, он рвался вперед. Я старался обуздать его порыв, прибрать к рукам, но он, занесши вперед круп, неожиданно пошел боком.

Гурам Дочанашвили

"Тысяча мелких забот"

Они никак не могли договориться.

Приходи, когда хочешь, - снова и снова повторял бухгалтер.

А когда все-таки, вы же не сидите тут с утра до вечера!

Вот человек! Раз говорю, значит, буду.

Неужели не можете сказать точно?

Когда угодно... Ну и человек! Когда надума­ешь, тогда и приходи...

А если не застану вас? - раздраженно прервал бухгалтера Сандро. - У меня времени в обрез.

Не беспокойся, застанешь. Сигарета найдется?

Оба закурили и как будто успокоились; бухгалтер даже откинулся на стуле, с наслаждением пуская дым к потолку, но Сандро опять засомневался и спросил как бы между прочим:

А вообще-то вы в первой половине дня бываете или во второй?

Слушай, друг... - Бухгалтер явно обиделся. - Говорю тебе, приходи в любое время. Не буду на месте, обождешь, что ты заладил...

Так я и знал, - разнервничался Сандро, - весь день потеряю тут завтра! Поймите, нам выезжать по­слезавтра утром.

Утром? А Марго сказала - вечером.

Это они вечером, а мне с машиной ехать ут­ром...

Ладно, ладно, успокойся. Приедешь завтра и получишь - деньги будут выписаны.

Пожалуйста, не забудьте про деньги для топо­графа.

Не забуду, как я могу забыть! Не волнуйся!

Гурам Мегрелишвили

"Писатель"

I этап. Как все начиналось

Как и большинство молодых представителей моего поколения, в результате ничегонеделанья, игры в карты, домино и нарды, курения травки и безоглядных пьянок, я впал в глубочайшую депрессию. В моем словарном запасе с возрастающей частотой стали появляться такие фразы, как: - все, я завис… весь кончился… ничего не колышет… я уже летаю… все до фени… и т. д. К тому же из на удивление покладистого мальчика я превратился в конфликтную, злоязычную и безжалостную особу.

Проблемы возникли у меня и во взаимоотношениях с родителями (ненавижу: - пап, дай два лари), я стал на дух не переносить родственников (пошли они… какой от них прок?!), возненавидел соседей (и у этого лоха такая машина?!) и едва не стал полицейским.

Нервы у меня разошлись вовсю. Ни работы, ни перспективы найти работу, ни перспективы появления перспективы найти работу. Короче, единственная мечта, что у меня осталась - поскорей бы состариться и умереть. И тут мне в руки попала американская книга мудрых мыслей. В ней было написано:

II этап. Что было написано в американской книге

мудрых мыслей: «Если не знаешь, что делать - женись!»

Лео Киачели

"Алмасгир Кибулан"

На Ленхерских лесозаготовках, там, где Хуберчала впадает в Ингури, работали сваны. Собралось их человек десять. Был здесь и Алмасгир Кибулан, житель отдаленного селения Халде. Алмасгир резко выделялся среди земляков своим богатырским сложением - так старинная башня возвышается над обычными сванскими домами.

С Кибуланом пришел его сын Гивергил. Односельчане прозвали юношу «Дали гезал», что значит «Сын Дали» - такой он был удачливый охотник!

Гивергилу едва исполнилось пятнадцать лет, и отец впервые взял его на лесозаготовки.

Алмасгира вызвал из деревни его родственник Бимурзола Маргвелани. Он тоже был родом из Халде, но жил теперь постоянно в Ленхери.

Еще год назад Бимурзола договорился со старым подрядчиком Каузой Пипия о том, что к началу будущего лета сдаст ему в селении Джвари сотню отборных сосновых бревен определенного размера. Подписав соглашение, Бимурзола получил от подрядчика задаток и разрешение на заготовку леса. Кроме Алмасгира Кибулана и Гивергила, Бимурзола привлек к работе еще нескольких своих бывших соседей - опытных лесорубов.

Гурам Петриашвили

"Малыш-динозавр"

В давние-давние времена на бескрайней равнине паслись динозавры.

Огромные-преогромные были динозавры, каждый - раз в десять больше слона.

Неуклюжие, неповоротливые, они лишний шаг ленились делать. Вытянув свою длинную шею, день-деньской водили головой из стороны в сторону. Только выщипав всю траву перед собой, нехотя ступали дальше.

Паслись так динозавры.

Медленно, неторопливо двигали и двигали челюстями.

А чего им было спешить?

Травы - сколько хочешь, равнине конца-краю не видно.

Незаметно однообразно тянулось время.

Появлялись динозавры-малыши, учились щипать траву, росли, становились большими динозаврами, и, как все другие, с утра до вечера ели траву, жевали и жевали.

Но вот однажды какой-то малыш поднял глаза от травы. Потом вытянул шею и ещё выше вскинул голову.

О, как чудесно, оказывается, глядеть вверх.

Нико Ломоури

"Русалка"

Помню, когда я был еще совсем маленьким и не мог уверенно держать в руке не то что пастушеский бич, но даже прут, которым погоняют волов; в пору, когда мне не доверили бы не только стадо, но даже поросенка в поле, - у меня было одно заветное желание: мне хотелось побывать в лесу. Все, кому я решался высказать свое желание, неизменно подымали меня на смех.

Экая подумаешь невидаль - лес! Ты что же, малыш, клад там зарыл или зерна жемчужные посеял?

Клад! Жемчужные зерна! В ту пору я даже не понимал значения этих слов. Мои желания не простирались тогда так далеко.

Обычно мой отец и три моих дяди привозили мне из лесу то голубиные яйца, то зайчонка, то маленьких пискливых перепелят; они дарили мне пригоршни лесных орешков с плотными сочными ядрышками - мое любимое лакомство; привозили они мне и пучки красноватых гибких ивовых прутьев, из которых я плел потом маленькие запруды для рыб, водившихся в нашей речушке. Каждую весну я получал в подарок маленькую звонкую дудочку, искусно вырезанную из тростника.

Я чувствовал себя в ту пору безгранично счастливым.

Эгнате Ниношвили

"Гогия Уйшвили"

Опять к нам в деревню поставили «экуцию». Сегодня староста обегал всех и объявил: мы должны внести на содержание этой «экуции» по десять рублей с дома, да еще дрова, сено, кукурузу и прочее! - с болью и безнадежностью в голосе говорила Марине своему мужу Гогии вечером, когда тот вернулся с работы.

Как! Опять «экуция»!.. С ума ты что ли сошла, баба! Если опять они поставят к нам «экуцию», остынет наш очаг!.. - сказал Гогия, и лицо его нахмурилось.

Ты что на меня-то сердишься, точно я в этом виновата! - упрекнула мужа Марине.

Заладила! Сержусь на тебя! Пойми, о чем я говорю! Ты должна была сказать этому анафеме: выкуп, мол, за барщину плати, да церковный налог на содержание попа плати, да почтовый налог плати, да дорожный налог плати, и не перечислить еще, какую пропасть налогов мы должны поставлять нашим горбом. Мало им этого показалось, у вас, говорят, разбойники скрываются, взяли и поставили к нам прошлый год «экуцию», разорили нашу деревню. Вот что ты должна была сказать ему! - так говорил Гогия, подсаживаясь к очагу.

Отар Чиладзе

"Железный театр"

1
Землю возили на арбах. В ямках пузырилась мутная вода. Между ямок были разбросаны саженцы с укутанными в тряпки корнями: какой-то чудак-немец задумал разбить сад на песке. В порту несколько полусгнивших барок терлись бортами друг о друга. Искривленное отражение мачты покачивалось на зеленоватой морской глади. Чайки кричали, заливались хохотом. На берегу валялась мертвая лошадь. Из ее распоротого брюха внезапно выскакивала крыса, рассекала воздух, как снаряд, и плюхалась в мире. «Прямиком в Турцию», - говорил папа. Но всего удивительнее был молочник. Бидон молочника дразнил его, высовывая белый, дымящийся язык. У самого же молочника голова была обвязана башлыком, а изо рта торчала длинная пестрая трубка, которую он непрестанно со свистом посасывал. «Посажу тебя в эту посудину - родной отец вовек не отыщет!» - говорил он с улыбкой. Вместе с пустым бидоном он уносил остатки яств со вчерашнего стола. После него оставался на балконе сдобный запах, теплый и влажный. Так начиналось утро.

Сулхан-Саба Орбелиани

"О мудрости вымысла"

Жил некогда царь, деяний которого никто не в силах себе представить; он скопил в своем сердце добротой и благотворением столько милосердия, что и сам не мог его измерить. Пылкость и жестокость своего гневливого сердца он побеждал благостным дуновением богобоязненности, щедростью утолил жар больше, чем облака, несущие влагу; обильнее дождя, падающего с небес, были дары, которыми он награждал людей.
Страх и трепет перед ним охватили всю землю; люди боялись его больше грома, по его милость и ласка были пленительнее и сладостнее, чем сосцы матери для младенца.
Имя этого великого и прославленного царя было Финез.
У него был везир, мудрость его достигала небес. Умом своим он измерил вдоль и поперек земную твердь, ученостью проник в морские бездны, воздушные явления и звездные пути он начертал на скрижалях своего сердца. Кротостью своих речей он укрощал диких зверей, уподобляя их людям. По слову его скалы таяли, как воск, птицы говорили человечьими голосами.
Имя этому везиру было Седрак.

Чабуа Амирэджиби

"Сорока-сплетница"

Лиса, осёл и кукушка привели на суд ко льву сороку.
Лев зевнул, надел очки и сказал:
- В чём провинилась сорока?
Лиса сказала:
- Сорока распустила про меня слух, что я бесхвостая. Я подумала: задеру-ка хвост повыше, все увидят, что хвост у меня есть, и не станут больше надо мной смеяться. С тех пор я так и привыкла ходить. Охотники меня издалека видят. И каково мне теперь, уважаемый судья, без хвоста жить, посудите сами!..
Лиса положила на стол перед львом хвост, весь подпалённый и пробитый дробью. Лев поправил очки, внимательно осмотрел его, вздохнул и сказал:
- Какой был пышный хвост! Такого, как у лисы, хвоста ни у одного зверя не было!
Лев повернулся к сороке и спросил:
- Ты зачем лгала?
- Откуда я знала, что у неё такой пышный хвост? Ошиблась я, простите меня! - ответила сорока.

Даниел Чонкадзе

"Сурамская крепость"

Прошлым летом, когда, истомленные нестерпимой жарой, жители Тбилиси искали прохлады за городом, несколько молодых людей, а среди них и ваш покорный слуга, уговорились собираться каждый вечер на Песках, за рекою, против анчисхатской церкви, и весело проводить там время до поздней ночи. В уговоре нашем имелось такое условие: каждый должен был рассказать какое нибудь предание, притчу или повесть из грузинской жизни.
Был один из тех прекрасных вечеров, которыми столь часто в нашей стране сменяются знойные дни. Молодые люди только что искупались в реке; одни пили чай, другие еще одевались, остальные же окружили Д. Б. , - он, положив на колено тари, что-то наигрывал и напевал вполголоса. Спустя некоторое время, когда все напились чаю и слуги принялись за приготовления к ужину, молодые люди вспомнили, что в этот вечер еще не слышали очередного рассказа. Стали выяснять, чья сегодня очередь; оказалось, что каждый уже рассказал что-нибудь. Попросили одного, попросили другого - однако охотников не находилось. Пришлось кинуть жребий. Один из нас, поднявшись с места, стал считать: «Ицило, бицило, шрошано…» и т. д. Считалка закончилась на Нико Д.
- Поздравляем, Нико! Поздравляем! - закричали все наперебой.
- Нет, друзья, избавьте меня сегодня. Право, не знаю что рассказывать, не готовился.
- Эх, друг Нико! Помяни бога и начни: «Жили-были…», а дальше само пойдет, уверяю тебя! - сказал наставительным тоном Сико.
- Ладно… Так слушайте же! - И Нико начал.

Михаил Лохвицкий

"Поиски богов"

Лета 1867-го, марта месяца, седьмого дня от Рождества Христова, по григорианскому календарю, или первого числа месяца зуль каада, 1233 года, по мусульманскому, или за две недели до головного дня первого месяца Нового, несчетного года от порождения адыгов Солнцем, по летосчислению адыгскому, над горами Кавказа голубело небо, пропитанное жарким сиянием низко и медленно плывущего дневного светила.
Горячие лучи оплавили лед на повернутой к солнцу вершине горы, струйки воды змеями заползли под толщу слежалого снега, размыли его связи с промерзшей землей, и громадная, как нартский конь-альп, лавина, еле слышно вздохнув, устремилась во все ускоряющийся бег по крутому склону, уплотняя воздух. Твердь снега и воздуха срывала с основания нагромождения скал, срезала, словно травинки, кривые дубки, ели, пихты, и ущелье огласилось тихим стоном ужаса.

Ладо Мрелашвили

"Мальчишки из Икалто"

В грозу
Гром грохотал с такой силой, что заглушал треск и скрип деревьев, сгибающихся под порывами ветра. Ливень хлестал как из ведра. Шумные ручьи сломя голову неслись по скатам и низвергались в овраг Икалто, где пенился и рычал, ворочая камни, вздувшийся поток. Вокруг не было ни души. На балконах домов и под балконами, уткнув носы в тёплые пушистые хвосты, лежали лохматые псы. И только за околицей, возле леса, в старом, заброшенном сарае молния высвечивала два мальчишеских лица, Судя по их выражениям, мальчишкам были нипочём гроза и ветер, бушующие за стенами.
- Ну и ночка! - проговорил один из них и опустился на солому, устилавшую весь сарай.
- Да, вовремя мы сюда добрались, не то не просохнуть нам до утра.
- Ха-ха-ха! Дома-то сейчас уверены, что я у тебя. А твои старики думают, что ты у нас…
- Потише, Гоги, не смейся так громко!
- Ничего, Сандро, в таком шуме всё равно никто не услышит.

Гурам Панджикидзе

"Седьмое небо"

1
Раннее июльское утро.
Воздух над аэродромом прозрачен и чист.
У трапа ТУ-104 толпятся и громко переговариваются пассажиры. Стюардесса, понимая всю безнадежность своих усилий, пытается их утихомирить.
- Товарищи! Товарищи, не торопитесь. Все успеете.
Леван Хидашели стоит поодаль и молча смотрит на своих беспокойных попутчиков. Он не любит суеты.
С жужжанием, как пчелы, пассажиры исчезают один за другим в темном отверстии входа.
Вот уже скрылся последний, а Леван все еще не двигался с места. Стюардесса вздохнула с облегчением и только сейчас заметила его. Леван почувствовал на себе взгляд. Машинально потянулся к карману, хотел вытащить коробку папирос, но вдруг вспомнил, что курить у самолета нельзя. С досадой махнул рукой и поднял свою спортивную сумку.
- Вы в Тбилиси? - спросила стюардесса, взглянув на билет.
Леван ничего не ответил.

Нико Лордкипанидзе

"Богатырь"

Прангулашвили издавна славились по всей Нижней Имеретии своей богатырской силой. Недаром их часто называли Вешапидзе. И в самом деле они обладали столь же чудовищной силой, сколь и чудовищной прожорливостью. В боях Вешапидзе никогда не притязали на первенство, но кинжалом, величиною с буйволиное ярмо, орудовали так, словно то был легкий прутик.
И применяли они это оружие своеобразно. Если вражеский отряд приближался гуськом, Прангулашвили разили противника прямо в грудь или живот, не разбирая, в кость или мякоть, одним ударом насаживали на острие кинжала по два-три человека и потрошили их, точно поросят. Если же враг наступал развернутым строем, они били наотмашь от правого уха к левому бедру, сокрушали одним ударом двоих противников, а третий сам валился на землю, то ли от ужаса перед сверкающим лезвием, то ли опрокинутый воздушной волной.
На войну Прангулашвили обычно посылали только одного воина, ни больше, ни меньше, поскольку весь их род состоял из одной семьи.

Григол Абашидзе

"Долгая ночь"

Грузинская хроника XIII века

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Дети играли у ручья, текущего по каменному желобу. Среди них был юноша, вероятно, не старше шестнадцати лет, хотя на вид, и ростом, и шириной плеч, да и серьезной задумчивостью в лице, он выглядел намного старше своих лет. Юноша старательно прилаживал игрушечное мельничное колесо. Он воткнул по обе стороны ручья тонкие развилки, положил на них ось колеса и теперь постепенно опускал его, чтобы светлая, летящая по ровному желобу струя задела за легкие деревянные лопасти. Внезапно он отнял руки, распрямился. Колесо завертелось, разбрызгивая на траву мелкие прохладные капли. Дети столпились у чудесной мельницы, теснясь и мешая друг другу.
Распрямившись, юноша действительно оказался высоким, широкоплечим, стройным. Он стоял над ручьем, как великан над большой рекой, опираясь ногами на разные берега. И вода, и возня детей, их визг и веселый смех были где-то внизу, и юноша уж не видел ни летящей по желобу воды, ни веселого колесика, ни детских лиц. За близким шумом и смехом он различил вдалеке что-то такое, что заставило его насторожиться и вслушаться. Потом он метнулся к широким воротам, выходящим как раз на проезжую дорогу.
По дороге трусил лопоухий ослик. На нем сидел не старый еще, но, как видно, рано отяжелевший, рыхлый мужчина. Он был бледен той болезненной бледностью, которая появляется, если человек мало двигается, мало видит солнца и свежего воздуха.

Многие грузинские писатели хорошо известны не только в своей стране, но и далеко за ее пределами, особенно в России. В этой статье мы представим несколько самых видных литераторов, которые оставили наиболее заметный след в культуре своей страны.

Классик литературы

Один из самых известных писателей XX века - автор романов и эпопей Чабуа Амирэджиби. Он родился в 1921 году в Тифлисе. В 1944-м был арестован за участие в политической группе "Белый Георгий", приговорен к 25 годам заключения.

Ему удалось трижды бежать, причем в последний раз его поддельные документы оказались настолько хороши, что Чабуа стал директором завода в Белоруссии. Однако в результате его вновь арестовали и отправили в лагерь.

В 1953 году Чабуа Амирэджиби — один из активных участников восстания заключенных в Норильске, освободился только в 1959-м. В 90-е был депутатом в 2010-м открыто обвинял режим президента Михаила Саакашвили. В этом же году он постригся в монахи. Умер в 2013-м. Писателю было 92 года.

Главный роман Чабуа Амирэджиби - "Дата Туташхиа", который он писал с 1973 по 1975 годы. Это эпическое произведение, в котором автор нарисовал достоверную панораму дореволюционного грузинского общества. Дата Туташхиа - главный герой, которого зовут так же, как персонажа грузинской мифологии, ставит перед собой цель искоренить все зло в мире, но это приводит его к конфликту с государством и законом. Дата становится изгнанником.

В 1977 году по мотивам этого романа был снят многосерийный фильм "Берега".

Луки Разикашвили

Еще один известный грузинский писатель и поэт - Лука Разикашвили. Он родился в 1861 году, писал поэмы, пьесы и стихи. В литературе больше известен под своим псевдонимом - Важа Пшавела.

Важа начал писать в 1881 году, высшее образование хотел получить в Петербурге, но смог стать только вольнослушателем на юридическом факультете.

Основная тема его творчества - социально-этнографическая. Важа Пшавела подробно рассказывает о жизни и традициях горцев, их обычаях и быте.

При этом ему удается наметить назревающий конфликт между старым и новым укладом жизни, который поэтому удалось рассмотреть одному из первых. Всего он написал 36 поэм и около 400 стихотворений.

В России его творчество хорошо известно по переводам Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой.

Предводитель национально-освободительного движения

Грузинский поэт и писатель Акакий Церетели - видный мыслитель, национальная и общественная фигура. Он родился в 1840 году, всю свою жизнь посвятил борьбе против царизма и крепостного права.

Большинство его художественных произведений стали классическими образцами народности и идейности. Самые известные из них - это "Имеретинская колыбельная", "Песня рабочих", "Желание", "Чонгури", "Рассвет", "Маленький Кахи", "Баграт Великий", "Натэла". На них воспитывались многие патриотические идеалы в грузинском народе.

Акакий Церетели скончался в 1915 году в возрасте 74 лет.

"Я, бабушка, Илико и Илларион"

Большой популярностью в Грузии пользуется автор романа "Я, бабушка, Илико и Илларион" Нодар Думбадзе. Он появился на свет в Тифлисе в 1928 году. Работал в журналах "Рассвет" и "Крокодил", был сценаристом на киностудии "Грузия-фильм".

Свой самый известный роман он написал в 1960 году. Роман посвящен грузинскому мальчику по имени Зурико, который живет в небольшом селе. Действие разворачивается в довоенной Грузии. Главный герой - школьник, который сталкивается с первой любовью, затем провожает взрослых односельчан на Великую Отечественную войну, с теми из них, кто остается в живых, радуется победе над фашизмом.

После школы Зурико поступает в университет в Тбилиси, но, получив высшее образование, все-таки возвращается в родное село, чтобы остаться до конца жизни с самыми верными и любящими друзьями. В 1963 году роман был экранизирован, под одноименным названием он вышел на студии "Грузия-фильм".

Нодар Думбадзе скончался в 1984 году в Тбилиси, ему было 56 лет.

"Каналья"

В 1880 году в Тифлисской губернии родился будущий классик грузинской литературы Михаил Адамашвили. Свой первый рассказ опубликовал в 1903 году, тогда и придумал себе псевдоним. С тех пор все его знают под именем Михаил Джавахишвили.

После Октябрьской революции находился в оппозиции к советскому правительству, был членом Национально-демократической партии Грузии. В 1923 году большевики его арестовали и приговорили к смертной казни. Оправдать Михаила Саввича удалось только при поручительстве грузинского Союза писателей. Внешне он примирился с советской властью, но в действительности отношения оставались непростыми до самой смерти.

В 1930 году его обвиняли в троцкизме, только с приходом к власти Берии новый приговор был отменен. Джавахишвили даже стали печатать, а его роман "Арсен из Марабды" экранизировали.

Его роман 1936 года "Женская ноша" советские идеологи осудили, заявив, что большевики в нем представлены настоящими террористами. После этого писатель отказал Берии описать работу большевиков в дореволюционной Грузии. В 1936 году он поддержал Андре Жида, и его объявили врагом народа.

В 1937 году Михаила арестовали за антисоветскую провокацию и расстреляли. До конца 50-х годов его произведения оставались под запретом, только после развенчания культа личности Сталина грузинского писателя реабилитировали, а романы стали переиздавать.

Свой самый известный роман "Каналья" он создал в 1924 году. В нем описывается, как известный проходимец по имени Квачи Квачантирадзе путешествует по Санкт-Петербургу, Грузии, Стокгольму и Парижу. Ему удается проникнуть в молельню к Григорию Распутину, в царский дворец, принять участие в Первой мировой и гражданской войнах. Свой путь к успеху и славе он прокладывает через спальни первых красавиц Российской империи и плутни.

Имя напористого пройдохи стало нарицательным, в Грузии его ставят в один ряд с Остапом Бендером, Фигаро и Казановой.

Грузинский фантаст

Яркий представитель грузинской фантастики - Гурам Дочанашвили. Он появился на свет в Тбилиси в 1939 году. Писал много романов, повестей, эссе. В России в первую очередь известен по таким произведениям, как "Песня без слов", "Там, за горой", "Одари меня трижды".

Основные темы, которые он исследует в своих книгах - это любовь, дружба, служение искусству.

Гамсахурдия - известный грузинский филолог и историк литературы, писатель, родившийся в 1891 году. Получив высшее образование в немецких университетах, он стал одним из самых влиятельных прозаиков XX столетия.

После обучения в Европе вернулся в Грузию в 1921 году, когда тут уже установилась власть большевиков. Поначалу он отнесся нейтрально к новым правителям, но с нарастанием советизации, притеснением свобод и развитием машины репрессий начал выступать с антибольшевистскими речами.

Создал "Академическую группу", которая призывала за искусство вне политики. В 1925 году был опубликован первый роман под названием "Улыбка Диониса", в котором максимально подробно представлены его эстетические и философские взгляды. Главный герой - интеллигент родом из Грузии, чем-то похожий на самого автора, который отправляется познавать жизнь в Париж. В незнакомом городе он остается чужаком, оторвавшимся от своих корней. Советские критики обвинили автора в декадентстве.

В 1924 году антисоветское восстание в Грузии потерпело поражение, Константина изгнали из Тбилисского университета, где он читал лекции по немецкой литературе. В 1926 году Гамсахурдию арестовали, он получил 10 лет за участие в антисоветском восстании. Срок отбывал в Соловецком лагере особого назначения, в заключении пробыл больше года и был освобожден досрочно.

Творчество Гамсахурдия

В годы сталинского террора работал над своим главным произведением - романом о судьбе художника при тоталитарном строе "Десница великого мастера". Он был написан в 1939 году.

События разворачиваются в XI веке, когда по заказу царя Георгия I и католикоса Мельхиседека грузинский зодчий Арсакидзе строит православный храм Светицховели. Судьбы главных персонажей романа сплетаются в настоящий трагический клубок, оба претендуют на любовь прекрасной дочери феодала Талаквы Колонкелидзе — Шорены. Они разрываются между чувством и долгом. Писатель приходит к трагическому выводу, что ни один человек не может быть счастлив в тоталитарном обществе. Оба героя приходят к разочарованию и смерти, они становятся жертвами тоталитарного режима, хоть по внешним признакам и находятся по разные стороны власти. В своем произведении Гамсахурдия в аллегорической форме описывает трагизм правления Сталина.

Похожим темам посвящена его тетралогия "Давид Строитель", которую он писал с 1946 по 1958 годы. Ее события разворачиваются в XII веке во время расцвета грузинского феодального государства.

В 1956 году в романе "Цветение лозы" Гамсахурдия описывает колхозное крестьянство, превращающие в виноградники когда-то бесплодные земли. В 1963 году заканчивает мемуары "Общение с призраками", которые было запрещено публиковать, а напечатали только после 1991 года.

Лаврентий Ардазиани

Основоположником реализма среди грузинских авторов считается Лаврентий Ардазиани. Именно он подготовил плодотворную почку для критического реализма в этой стране.

Он родился в Тифлисе в 1815 году, учился в приходской школе, поступил в духовную семинарию, так как его отец был священником.

После получения образования долго не мог устроиться на работу, пока не получил мелкую канцелярскую должность в Тифлисском окружном управлении. В те же годы начинает сотрудничать с литературными журналами, печатает публицистические статьи, переводит на грузинский язык трагедию Шекспира "Гамлет".

Его самый известный роман написан в 1861 году, он называется "Соломон Исакич Меджгануашвили". Он описывает купца-стяжателя и настоящего финансового хищника. В романе "Путешествие по тротуарам Тбилиси" реалистично рассказывает о жизни города, издевательствах чиновников над обычными людьми.

В своих полемических статьях отстаивал идеи "нового поколения", выступая за развитие реализма в литературе.

Карчхадзе исследователями литературы считается одним из самых значительных грузинских прозаиков в XX веке. Он родился в Ванском муниципалитете в 1936 году.

Свои лучшие произведения написал в в 80-е. В 1984-м вышел его роман "Караван", а в 1987-м - "Антонио и Давид".

Еще один грузинский писатель, о котором нужно упомянуть в этой статье — киносценарист Резо Чейшвили. Популярность ему принесли сценарии к кинофильмам, за которые он получил не только народную любовь и признание, но и государственные премии.

В 1977 году по его сценарию Эльдар Шенгелая снял трагикомедию "Мачеха Саманишвили" про дореволюционную Грузию, на следующий год вышла картина Деви Абашидзе "Кваркваре", в которой Чейшвили нарисовал яркую политическую сатиру на мелкобуржуазный дореволюционный мир.

Государственную премию он получил за сценарий к комедии Эльдара Шенгелии "Голубые горы, или Неправдоподобная история" про молодого автора, который относит свой рассказ в издательство, а его все не печатают. Происходит это из-за того, что каждый там занят чем угодно, но только не работой. Директор целыми днями заседает в президиуме и проводит время на банкетах, сами редактора зачем-то учат французский язык, готовят обед или играют в шахматы. Рукопись молодого писателя прочитывает только случайно оказавшийся в редакции маляр.

Резо Чейшвили умер в Кутаиси в 2015 году.

Иван Толстой:

О, Грузия! Нам слезы вытирая,

Ты русской музы колыбель вторая,

О Грузии забыв неосторожно,

В России быть поэтом невозможно.

Евгений Евтушенко… Как красиво, с какой любовью сказано, с каким пониманием традиции! Евгений Александрович! Где Ваш голос сегодня?

О, как душа моя тоскует по свободе!

Придет ли ночь или настанет день -

Мысль о моем истерзанном народе

Преследует меня, как горестная тень.

Сижу ли я в семье моей любимой,

Молюсь ли в храме - всюду вслед за мной,

Она как спутник следует незримый,

Чтоб возмутить душевный мой покой.

Не устает мое сознанье жечь:

Пора, пора! Иди на бой опасный!

За родину свою вздыми кровавый меч!

К чему скрывать: безвременной могилой

Свой смелый подвиг увенчает тот,

Кто в яростной борьбе померяется силой

С безжалостным врагом, терзающим народ.

Но, боже мой! Хоть ты открой народу -

Кто до сих пор, когда, в какой стране

Без жертвы и без ран свою купил свободу

И от врагов своих избавился вполне?

И если я в расцвете юной жизни

Теперь стою на грани бытия, -

Клянусь моей возлюбленной отчизне:

Такую смерть благословляю я!

Григол Орбелиани. Перевод Николая Заболоцкого.

Грузия, грузинский дух, грузинские имена растворены в русской культуре и невычленимы из нее. Шота Руставели, Нина Чавчавазде, Нико Пиросмани, Ладо Гудиашвили, Булат Окуджава, Ираклий Андроников, Зураб Соткилава, Нани Брегвазде, Вахтанг Кикабидзе, Отар Иоселиани, Георгий Данелия, Софико Чиаурели, Николай Цискаридзе, Нина Ананиашвили, Тенгиз Абуладзе – это чья культура? Грузинская? Русская? Нет – всемирная. Но, конечно, рожденная во взаимном притяжении России и Грузии.

Прежде, чем углубиться в эту тему, мы попросили нашего корреспондента Юрия Вачнадзе рассказать, что происходит в Тбилиси сегодня.

Юрий Вачнадзе: На фоне обострившихся до предела взаимоотношений с Россией, панорама грузинской жизни последних дней являет собой некий аудио-визуальный контрапункт. На взрывные диссонансные аккорды теле- и радио новостей накладывается привычная картина будничной жизни. С одной стороны, как бы происходит нечто до сих пор не представимое, с другой же, вроде ничего не меняется. Для простого жителя Грузии, говорю об этом не понаслышке, тут нет противоречий. Все отлично понимают, что шпионская история стала как бы лакмусовой бумажкой. В России проявились и открыто заявили о себе те силы, которые и в советские, и в нынешние времена постоянно вынашивали в душе ненависть к так называемым «лицам кавказской национальности», в частности, а порой и особенно - к грузинам. До поры до времени это прикрывалось лицемерными словами о дружбе и любви. Что же касается привычного течения жизни, не вводить же нам на самом деле в обиход термин «лица славянской национальности» и, тем более, не устраивать на них облавы. В Грузии этого не было никогда просто потому, что и не может быть никогда. Кстати, давая интервью в тбилисском аэропорту перед отлетом в Москву, сотрудники российского посольства единодушно сожалели о временном, по их мнению, отъезде, надеялись на быстрейшее возращение и сдавали в багаж ящики с грузинским вином и боржоми. Несмотря на все мои, я бы сказал, отчаянные попытки усечь хотя бы один случай публичного проявления неприязни к единоверному русскому народу, сделать этого не удалось. Малочисленная получасовая демонстрация против действия российских властей у здания посольства России, естественно, не в счет. После долгих поисков, в одной из грузинских газет мне удалось обнаружить заметку о том, что в Бахтрионском супермаркете Тбилиси один из постоянных покупателей Очаковского пива сказал в сердцах продавщице: «Дайте любое грузинское пиво. Только не российское!». Вот, пожалуй, и весь сказ.

Иван Толстой: Наша программа сегодня все же посвящена тому, что объединяет народы, что дает пример прекрасного взаимного оплодотворения культур – русско-грузинским творческим связям. Юрий Вачнадзе представит своего собеседника Нодара Андгуладзе.

Юрий Вачнадзе: Нодар Давидович Андгуладзе - известный оперный певец, народный артист Грузии, заведующий кафедрой сольного пения Тбилисской консерватории - свыше 40 лет исполнял ведущие теноровые партии на сцене Тбилисского оперного театра и на мировых оперных сценах. Его отец, легендарный грузинский тенор, народный артист СССР, ученик Вронского и Станиславского Давид Ясонович Андгуладзе был основоположником грузинской вокальной оперной школы. Он воспитал целую плеяду замечательных певцов – Зураба Анджапаридзе, Зураба Саткилава и многих других. Сын и достойный ученик Давида Ясоновича Нодар Андгуладзе стал достойным продолжателем дела отца.

Нодар Андгуладзе: Такого положения, как сейчас создалось, никогда не было, в культурном отношении. Это всегда были отношения очень гармоничные, внутренне согретые, особенно согретые внутренним пониманием с обеих сторон. Если можно здесь говорить о сторонах. Поскольку какое-то единство духа здесь преобладало над какими-то противопоставляющими моментами. Скорее, такого формообразующего характера. По содержанию это всегда была какая-то одна культура. Может, она обусловлена православием и какими-то историческими судьбами Европы на Востоке.

И вот в контексте этих великих традиций культурных взаимоотношений вдруг наступает какой-то обвал. Конечно, мы думаем, что культуры это не коснется, мы как будто повисли в воздухе. Очень трудно добраться до Москвы или обратно из Москвы до Тбилиси, все как-то стало непреодолимым. А культурные связи это непрекращающийся диалог, актуальность проблем. Я только сегодня смотрел по Москве передачу об Окуджаве. Один этот образ достаточен. Это какой-то символ для меня всего того, что нас объединяет именно в культурном, творческом отношении, в смысле искусства, большого пласта искусства, поэзии, духа, понимания истории. У нас такие связи были в нашей семье. Это иногда игнорируется.

Юрий Вачнадзе: Кем игнорируется?

Нодар Андгуладзе: Какой-то официальной структурой. К этому никто не прислушивается. Станиславский был учителем моего отца. Вы видите, здесь автограф Константина Сергеевича, подаренный им в 34 году. Константин Сергеевич обдумал эту надпись. «Милому изменнику Датико Андгуладзе от любящего его Станиславского. 34-1 год». Дело в том, что отец, после возвращения в Москву, пошел в Большой театр.

Юрий Вачнадзе: Возвращения откуда?

Нодар Андгуладзе: Из Тбилиси. Он был с Константином Сергеевичем с 27-го по 29-й год, вернулся в Тбилиси, а потом Большой театр его пригласил. И вот под такими кавычками эта «измена» была здесь подчеркнута. Хотя связи они не потеряли до самой смерти Константина Сергеевича. Давид Андгуладзе был первым учеником Константина Сергеевича, который жил у него в швейцарской несколько месяцев по приезде в Москву первый раз, и первый человек, которому Константин Сергеевич прочел свою работу «Работа актера над собой». Андгуладзе был проводником идей Станиславского в оперном театре. И сам создал свою творческую биографию и личность на эстетике театра Станиславского и всем нам преподал ее.

Иван Толстой: Обратим свой взгляд в прошлое. Какую краску вносила Грузия в русскую жизнь 150-200 лет назад? У нашего микрофона главный редактор московского журнала «Дружба народов» Александр Эбаноидзе.

Александр Эбаноидзе: Если мы попытаемся прислушаться к атмосфере Москвы начала 19-го века, выражаясь литературно, фамусовской Москвы, мы отчетливо расслышим в ней грузинскую ноту. Ее привносят поселенцы Большой и Малой Грузинских улиц, свита и челядь грузинских царей с чадами и домочадцами. Не стану рассказывать о хрестоматийных персонажах этого времени – 13-ти генералах грузинах, защищавших Москву в Бородинском сражении, даже о самом знаменитом из них, национальном герое России Петре Багратионе. Попробую взглянуть на прошлое совсем под другим и не совсем обычным ракурсом. Из означенной московской среды вышла одна из знаменитейших женщин пушкинской эпохи Александра Осиповна Смирнова-Россет. «Черноглазая Россетти», как называли ее современники. Близкая приятельница Пушкина, Жуковского, Гоголя, Лермонтова, родоначальников лучшей литературы мира, сказал бы я, ценивших ее ум, обаяние и непосредственность в общении.

Однако мой рассказ не о ней, а о ее деде – князе Дмитрии Цицианове-Цицишвили. В воображаемом разговоре с Александром Первым Пушкин пишет: «Все сочинения противузаконные приписывают мне, так же, как все остроумные выходки князю Цицианову». Этот человек был действительно необыкновенно остроумен, и своеобразие его юмора попробую на некоторых примерах показать. Князь Дмитрий уверял московских приятелей, что у него на родине выгодно заводить мануфактурное производство потому, как нет надобности красить пряжу. Все овцы рождаются разноцветными, - говорил он. А пчеловода-помещика, какого-то подмосковного барина, хваставшего своими породистыми пчелами, озадачил небрежным: «Да что это за пчелы? Вот у нас пчелы – каждая с воробья!». Когда же помещик изумленно спросил, как же они в улей-то залезают, князь, поняв, что переборщил, с улыбкой разъяснил: «Ну, у нас не то, что у вас - у нас хоть тресни, а полезай!».

Склад ума этого первого на Руси абсурдиста, русского Мюнхгаузена удивлял современников, как, впрочем, и нас, и производил впечатление. Так, по мнению многих пушкинистов, одна из строф, не включенная в окончательный текст «Евгения Онегина» возводит к цициановской шутке. Князь Дмитрий рассказывал, что Светлейший, то есть Потемкин, послал его к государыне с чем-то чрезвычайно срочным, и он помчался так скоро, что шпага, торчащая из коляски, трещала по верстовым столбам, как по частоколу. Из этой выразительнейшей гиперболы родились пушкинские строки:

Автомедоны наши бойки,

Неудержимы наши тройки,

И версты, теша праздный взор,

Мелькают мимо, как забор.

Другим колоритным грузином фамусовской Москвы был князь Петр Шаликов, Шаликашвили, по-видимому, один из предков известного американского генерала Джона Шаликашвили. Некий московский бретер вызвал его на дуэль, сказав: «Стреляемся завтра же, в Кунцеве». Но каков ответ! «Что, - сказал князь Петр, - вы хотите, чтобы я не спал всю ночь и пришел туда на трясущихся ногах? Нет, если стреляться, то сейчас же и здесь». От такой решимости бретер слегка опешил и, смеясь, протянул руку в знак примирения. Несомненно, два воскрешенных персонажа и связанные с ними истории привносят в старую Москву грузинский колорит, грузинский привкус, я бы сказал, грузинский шарм. Конечно, я мог бы привести множество примеров более серьезного характера. С Грузией в разной степени связано творчество таких корифеев русской культуры как Пушкин, Лермонтов, Одоевский, Яков Полонский, Чайковский, здесь же начинался творческий путь Льва Толстого, Горького, здесь начиналось богословие Флоренского и философия Эрна. Не забудем и породнение национальных элит, в том числе царских фамилий вплоть до наших дней, славную деятельность на военном и научном поприще князей Грузинских, вклад в русскую культуру Цертелева, Южина, Грузинова и многих других. Вспомним, в конце концов, о грузинском происхождении композитора Бородина и грузинских корнях крупнейшего государственного деятеля Михаила Тореловича Лорис-Меликова, по завещанию канцлера похороненного в родном Тбилиси.

Мое сообщение не может быть названо очерком, разве что штрихами, которые я завершу словами прекрасного знатока Кавказа Василия Львовича Величко, вполне точно выражающими характер российских отношений к началу 20-го века.

«Пока мы дорожим своею верою, Грузия нам духовно близка. Эта связь запечатлена потоками рыцарской грузинской крови, пролитыми под русскими знаменами на ратном поле в борьбе за наше общее дело, дело православной культуры. Пока мы верим в эту задачу и придаем значение своим знаменам, мы должны смотреть на грузин, как на братьев. Неужели за какие-то 10-15 лет все могло так перемениться?».

Иван Толстой: Одним из самых известных в России переводчиков грузинской поэзии был Борис Пастернак. Что значила для него Грузия? Размышляет сын поэта Евгений Борисович.

Евгений Пастернак: Грузия значила для Пастернака очень много. Он познакомился с ней в критический момент своей жизни, в год, который он называл «последним годом поэта», потому что это был год самоубийства Маяковского, год раскулачивания, которое он видел и которое произвело на него чудовищное впечатление. Тогда его разыскал Паоло Яшвили и пригласил с его новой женой Зинаидой Николаевной в Тифлис. И страна, в которой еще не начинались трагические исторические перемены, страна, с историей, которая была нетронутой, знакомство с грузинской интеллигенцией, сохранившей черты тех людей, которые принимали в свое время Пушкина, Лермонтова, Грибоедова, во время кавказских войн, и были для них обществом, перед этим только что был там Андрей Белый и тоже дружил с грузинскими поэтами, - это все было для Пастернака новым источником вдохновения. И этот новый источник вдохновения позволил ему написать книжку «Второе рождение», в которой описание поездки в Грузию снабжено большими историческими экскурсами и выражением того восторга, который вызвала в нем тогда эта страна.

Его близкими друзьями стали Леонидзе, Паоло Яшвили, и, в первую очередь, Тициан Табидзе. По возвращении в Москву, осенью, наладилась переписка с Грузией, и Пастернак, Тихонов и еще несколько человек взялись за переводы новой грузинской поэзии и, собственно, создали лирическую поэзию Грузии на русском языке.

Эти книжки вышли, они были обсуждаемы, грузины ездили сюда на декаду, пользовались огромным успехом. Это был такой творческий восторг. Но творческий восторг скоро перешел в глубокую скорбь и тревогу. Потому что в Грузии начался 37-й год. Сталин и Берия расправились с грузинской интеллигенцией и историческим сознанием в значительной мере еще жестче, чем в России. Во всяком случае, если говорить о друзьях Пастернака, Табидзе и Яшвили погибли, Мицишвили, Шеншашвили и много других, а семьи из остались без поддержи. Пастернак взял на себя заботу о вдове Тициана Табидзе Нине Александровне и их дочери. И эта забота, беспокойство о судьбе Тициана, который, как считалось, сидел и, вроде бы, были надежды на его освобождение, окрашивала всю дальнейшую его жизнь вплоть до смерти Сталина, когда на процессе Берии и его сообщников было выяснено, что Тициан был убит почти в день своего ареста.

Горе этой утраты выразилось в письме Пастернака к Нине Табидзе. Он понял преступность режима и власти, глубокую преступность и глубокую вину всех перед памятью ушедших, потому, что все это несправедливость и историческая бессмысленность. Вот эти письма составляют одни из самых ярких страниц жизни Пастернака.

В следующий раз Пастернак был в Грузии в 33-м году, написал в 36-м два длинных стихотворения из «Летних записок друзьям в Грузии», потом он перевел величайшего грузинского лирика Бараташвили, поэта сродни нашему Баратынскому и Лермонтову, целиком на русский язык. Поехал с этим в Тифлис и там увидел Нину Александровну Табидзе, которая не появлялась в обществе (ей это было запрещено), и работала на бойне веттехником, и потребовал, чтобы ее пустили в Большой оперный театр, где он читал свои переводы из Бараташвили, к ней обращаясь.

Нина Александровна приезжала к Пастернаку часто. Когда Пастернак в последний раз был в Грузии, за год до своей смерти, он останавливался у нее в доме и на вокзале крикнул ей, стоя уже на площадке вагона: «Нина, поищите меня у себя в доме. Я там остался».

Так Нина Александровна приехала, когда она узнала о последней смертельной болезни Пастернака, и была с ним, и заботилась о нем до последнего его дня. Пастернак пользовался в Грузии огромной любовью как поэт близкий, понимающий суть грузинского таланта, грузинской культуры. Это продолжалось на нашей памяти и продолжается сейчас. Его бумаги, которые оказались частично там, бережно хранятся, и письма его издал замечательный, ныне покойный литературовед Гия Маргвелашвили, в виде отдельного тома, который обошел все языки мира.

Я пользуюсь тем, что вы мне дали возможность говорить о Пастернаке и Грузии для того, чтобы передать привет тем в Грузии, кто помнит о нем, поймет, что отношение Пастернака к Грузии - это показатель отношения к Грузии лучшей части русской интеллигенции, русской творческой интеллигенции, русской поэзии, русской литературы, длящееся с великой нашей литературы 19-го века.

Иван Толстой:

Сны о Грузии - вот радость!

И под утро так чиста

виноградовая сладость,

осенявшая уста.

Ни о чем я не жалею,

ничего я не хочу -

в золотом Свети-Цховели

ставлю бедную свечу.

Малым камушкам во Мцхета

воздаю хвалу и честь.

Господи, пусть будет это

вечно так, как ныне есть.

Пусть всегда мне будут в новость

и колдуют надо мной

милой родины суровость,

нежность родины чужой.

Белла Ахмадулина.

Вахушти Котетишвили: То, что сейчас происходит, по-моему, это, во-первых, из-за недостатка культуры, из-за дефицита культуры и это долго не может продолжаться.

Иван Толстой: Поэта-переводчика Вахушти Котетишвили представляет Юрий Вачнадзе.

Юрий Вачнадзе: Голос Вахушти Котетишвили, глухое, надтреснутое его звучание – результат тяжелой болезни. Вахушти, в первую очередь, замечательный переводчик персидской, немецкой, русской поэзии на грузинский язык, но он и писатель, и собиратель, и пропагандист народного поэтического фольклора, и сам превосходный поэт. В Санкт-Петербурге недавно вышел в свет автобиографическая книга Котетишвили «Мой век минутный», а буквально на днях в Грузии издана книга его переводов русской поэзии на грузинский язык с параллельными текстами. В свое время, будучи в гостях у Вахушти, Андрей Вознесенский посвятил ему экспромт:

Не царевны повсюду,

А лягушки-квакушки,

Если хочется чуда –

Загляните к Вахушти.

Вахушти Котетишвили: Несмотря на то, что я пережил очень много трагических событий я, все-таки, оптимист и я верю в духовность, и я верю, что эта духовность победит. Что касается русско-грузинских культурных связей, об этом даже и не стоит говорить, потому что это ясно, какие у нас были культурные связи, какие у нас были каналы духовности, духовного общения, и что значит для грузин русская культура и, по-моему, и для русских тоже, потому что не зря же Пастернак, Мандельштам, Марина Цветаева и другие великие русские поэты переводили грузинскую поэзию на русский язык. Так что это ясно и всем известно.

Кроме того, я хочу отметить, что одна из моих специальностей - это переводческая деятельность. А переводчик - это посредник между народами, культурный посредник. Это очень кровно относится ко мне. Я очень переживаю каждый нюанс и очень сожалею, что сейчас такое тяжелое положение, такие фашистские замашки, к сожалению, со стороны России. Они никак не могут привыкнуть к мысли, что Грузия может и хочет стать свободной независимой страной, независимым государством. Знаете, культура не имеет границ, искусство не имеет границ. Для меня и русская поэзия, и русская культура, и французская культура, и итальянская культура - это моя культура. Данте - мой поэт, Гете – мой поэт, Пушкин - мой поэт. И никто не может отнять у меня этого. И, естественно, Руставели для них тоже близок. Так что никакая политика не может помешать этому.

Иван Толстой: Еще одним русским поэтом, чье творчество не представимо без переводов с грузинского, был Николай Заболоцкий. О его Грузии рассказывает сын – Никита Николаевич.

Никита Заболоцкий: Для Заболоцкого переводы были совершенно необходимы, потому что его собственные стихи печатали неохотно - только в конце жизни дело как-то улучшилось. Поэтому Николай Алексеевич искал переводы. Причем он не хотел переводить что-либо, что попадаться под руку. А поэзия Грузии его заинтересовала, он сразу понял, что это явление значительное в мировой литературе. Первое знакомство с грузинской поэзией произошло еще до 35-го года, когда Тынянов посоветовал Заболоцкому перевести поэму Григола Орбелиани «Заздравный тост». И вот он принялся за эту работу, а в 35-м году, в литературном клубе Союза писателей в Ленинграде был устроен вечер грузинской поэзии. Он познакомился с двумя лучшими, пожалуй, поэтами Грузии - с Симоном Чиковани и с Тицианом Табидзе. И собственно вот это знакомство и решило все дело. Важно то, что и Чиковани и Тициан Табидзе как-то сразу обратили внимание на Заблоцкого. Там читали стихи, Николай Алексеевич тоже читал свои стихи. Они-то знали хорошо русский язык, и друг другу взаимно понравились. Симон Чиковани стал близким другом Николая Алексеевича. До последних дней он был не только дружен, но и готов был оказать любую помощь.

С Тицианом Табизде было дело хуже, потому что в 37-м году его арестовали и расстреляли. Поэтому это знакомство было недолгим, хотя деятельным. Симон Чиковани пригласил Заболоцкого в Грузию. Осенью 36-го года Николай Алексеевич поехал в Грузию, и тут уже он познакомился с более широким кругом грузинских поэтов и с грузинской поэзией, вообще с Грузией. Его, как грузины умеют, встретили очень гостеприимно. Жене он писал в письме: «У меня здесь шумный успех, знаменитые писатели, орденоносцы, каждый день приглашают на пирушки, заставляют читать стихи и стонут от восторга. В газете будет мой портрет и беседа со мной, повезут по Грузии. С Иорданишвили заключил договор на подстрочник. Водят по театрам».

В общем, в 36-м году уже можно считать, что Заболоцкий познал Грузию, грузин и грузинских поэтов, и вернувшись в Ленинград, он сделал переводы нескольких стихотворений Чиковани и Табидзе. А главное, что он уже переговорил в Грузии о том, чтобы сделать переработку для юношества поэмы «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели.

Все казалось бы все хорошо. Но тут подошел март 38-го года, когда уже Заболоцкий был арестован и обвинен в различных фантастических грехах. Интересно, что в обвинительном заключении несколько пунктов было, и один пункт был такой: «Осуществлял организационно-политическую связь с грузинскими буржуазными националистами». Так что и дружбу с грузинами таким образом истолковали.

Иван Толстой: Продолжить обзор русско-грузинских культурных связей – теперь уже в ХХ веке – взялся Александр Эбаноидзе.

Александр Эбаноидзе: В советских условиях Грузии и грузинам не грозила русификация, к чему медленно, но шло дело в 19-м веке. Помню, как в популярной некогда телепередаче Генриха Боровика ведущий спрашивал девочку-грузинку: «В какой стране ты живешь?». По тому, как строился сюжет передачи, по ее пафосу, он ждал ответа - в Советском Союзе. Но девочка просто и совершенно бесхитростно отвечала: «В Грузии». Максимум, на что ее удалось уломать дополнительными вопросами это «В советской Грузии».

Краеугольным камнем в наших отношениях в 20 веке мне хочется назвать Маяковского. Не декларация интернационалиста, а глубокое и искреннее волнение слышится в его словах: «И только нога ступила в Кавказ, я вспомнил, что я грузин». Уроженец Багдади, перед которым поэт остался в поэтическом долгу, ученик кутаисской гимназии, он в совершенстве владел грузинским, то и дело высекая на грузинском каламбуры. Так, уговаривая поэта Надирадзе пойти с ним в кафе поэтов вместо концерта тенора Батистини (дело в было в предреволюционном Питере) он говорил: «У нас хоть послушаешь стихи, а твой Батистини просто батистрини» (по-грузински этой значит утиные мозги). А зайдя в тбилисский духан с двумя приятелями, он сказал официанту, поставившему на стол 4 стакана: «Или принеси одного человека, или унеси один стакан». Маяковский свой в Грузии. Там ежегодно отмечают дни Маяковского - любимого и родного поэта.

Близость русской и грузинской литератур, двух великих поэзий прекрасна и достаточно изучена историками литературы. Она не была плодом государственной политики, которая, впрочем, создавала условия для проявления. Она родилась из глубины той взаимной приязни, взаимного влечения, о которой, в частности, говорил Василий Величко. Но приязни и влечения в сфере духовной. Интеллектуальной, артистической.

Были и иные точки приложения и проявления ментальной общности. Это театр Немировича-Данченко, уроженца Тбилиси, Коте Мардженишвили и Георгия Товстоногова, Роберта Стуруа и Чхеидзе, обогативших своими постановками лучшие сцены Москвы и Питера, Резо Габриадзе, по-русски озвучивавший спектакли своего волшебного театра и покоивший русских зрителей своей «Сталинградской битвой, это актерские судьбы Южина и Кузьминой, Лебедева и Луспекаева. Это кинематограф Михаила Калатозова, Марлена Хуциева, Георгия Данелия, привнесших в русское кино то, что характеризуя черноглазую Россетти, ее друзья называли непосредственность в общении.

Это, наконец, грузинский кинематограф 70-80 годов, признанный самобытным и ярким явлением мирового киноискусства – Абуладзе, Чхеизде, Иоселиани, Шенгелая и другие. Ведь все они выпускники московского ВГИКа. Сколько великолепных грузинских певцов помнит Большой театр, так же как Тбилисская опера помнит начинавших на ее сцене Лемешева и Пирогова.

Большой русский композитор Стравинский как-то воскликнул: «Услышать грузинское пение и умереть». Вот, что значит тонкий музыкальный вкус. Гордостью же для каждого грузинского меломана (прирожденная музыкальность - это почти все население страны) остаются слова Шаляпина: «Я рожден дважды - для жизни в Казани, а для музыки - в Тифлисе». Специалисты знают, что именно там русский самородок получил первые уроки вокала и вышел на сцену.

И все-таки вернемся к литературе. Николай Тихонов писал: «Для русских поэтов Грузия были тем же, чем Италия для поэтов европейских. Следуя высокой традиции, по влечению сердца к ней тянулись все поколения советских поэтов от Есенина и Пастернака до Евтушенко и Вознесенского. А чего стоит такая русско-грузинская фигура как Булат Окуджава? Но я бы сказал, что особой нежностью исполнены отношения Грузии и Ахмадулиной. Ее знаменитая книга, изданная в 70-х годах в Тбилиси, любовно названа «Сны о Грузии». Также Белла Ахатовна назвала большой поэтический цикл, посвященный грузинским друзьям и опубликованный в журнале «Дружба народов».

Иван Толстой: В эти дни Юрий Вачнадзе встретился с режиссером Робертом Стуруа.

Юрий Вачнадзе: Знаменитый грузинский режиссер Роберт Стуруа не нуждается в особом представлении. Народный артист, лауреат многих театральных премий Грузии, государственных премий СССР и Грузии. Он поставил более 80-ти спектаклей. Из них свыше 20-ти на мировых театральных сценах. Плодотворно работает режиссер и в России. В театре «Сатирикон» Стуруа поставил Шекспировского «Гамлета» и «Сеньора Тодеро-хозяина» Гольдони, в театре « Et cetera » - «Венецианского купца» Шекспира и «Последнюю ленту Креппа» Беккета. Перечислять многочисленные постановки нет смысла.

Роберт Стуруа: Сейчас я был как раз в Москве, недели две назад, у меня был очень кратковременный визит, меня пригласил театр « Et cetera », под руководством Калягина, где нужно было восстановить спектакль «Шейлок», который я поставил по пьесе Шекспира «Венецианский купец».

За три дня я не успел его там восстановить, так как процесс превратился в нечто другое. И они меня еще раз пригласили, я должен был 7-го поехать после премьеры в Тбилиси. Но, к сожалению, самолеты уже не летят в Россию. Когда я был там второй раз, Александр Александрович Калягин пригласил меня на радио, где он ведет программу «Театральный перекресток», если я не ошибаюсь, и он неожиданно для меня достал выписку из Российской Энциклопедии, это как бы Большая Советская Энциклопедия, но уже не советская, а российская, которая выпущена недавно, и где была моя фамилия было написано – «русский грузинский режиссер». И были перечислены все мои титулы, все, что я делал. Я, конечно, несколько удивился. Хотя где-то в глубине души я на него оскорбился, но сейчас мне не хочется, чтобы было написано так. Я бы написал грузинский русский режиссер.

Иван Толстой: Vox populi , глас народа. Кто из грузинских актеров, певцов, писателей вам нравится. Такой вопрос на улицах Петербурга задавал наш корреспондент Александр Дядин.

Я очень люблю актрису Нани Брегвадзе. Очень мне она нравится. Женщина моего поколения. У меня, например, хорошие остались впечатления. Я туда ездила и там прекрасные люди, очень гостеприимные.

Шота Руставели. Из курса литературы. Остального не помню даже.

Кикабидзе первый приходи на ум. Была несколько раз в Тбилиси, в свое время. Прекрасный город, прекрасные люди. Просто жалко и обидно, что так все получается.

Сосо Пасеашвили. Да, Грузия это не плохо, Грузия - это хорошо, на самом деле. Это правители – у них все по-другому.

Шота Руставели бесподобный совершенно. Природа очень красивая. Вообще, мне кажется, что грузинские женщины очень красивые.

Маквала Катрашвили, великая певица Большого театра, Нани Георгиевна Брегвадзе, про Ваханга Кикабидзе я молчу, это народный человек. А если смотреть в корни, рядом Тбилиси, монастырь Джвари – место, которое взял Лермонтов, в котором живет его Мцыри. Грузины - это очень теплый, любвеобильный, гостеприимный народ. Они удивительные люди и очень жаль, что недальновидность верхушки не дает простым людям любить друг друга.

Так чтобы я сразу сказала... Кроме артиста, который в «Мимино» играл... Вахтанг Кикабидзе. Шота Руставели - это грузинский поэт? «Витязь в тигровой шкуре». Уже во взрослом возрасте с удовольствием читала. На самом деле жалко, что происходят такие разногласия. Но мне кажется, что это не на уровне простого народа, а именно на уровне правительства.

Только Кикабидзе. То, что он тогда и выступал еще, и первые мелодии были. С тех он так и остался. Больше никто.

Я как-то была на концерте, был какой-то грузинский ансамбль, и было очень красиво. Но, конечно, публика были только представители Грузии. Я не чувствовала себя своей. Потому что они так активно поддерживали, а мы так не умели.

Я бывал в Грузии на практике, когда закончил институт. Тбилиси мне очень понравился. Люди очень доброжелательные. Гостей встретить только грузины так могут. Вообще, я не плохо отношусь к грузинам.

Может быть, знаю каких-нибудь, но я не знаю, что они грузинские. С национальностями у меня не очень хорошо.

Вино я не пью грузинское, а культура… Софико Чаурели, Кикабадзе, «Мимино» - любимый фильм.

Кикабидзе, Нани Брегвадзе, Гварцители. И я очень часто бывала в Грузии. Они всегда был очень веселые, щедрые. В общем, у меня отношение к Грузии было хорошее. Поэтому сейчас я просто удивлена, что такое происходит. И считаю, что в этом виновато именно правительство Грузии, а не сами люди.

Я много общался с грузинскими учеными, Грузия - это страна с великой культурой, еще христианство было в Грузии начиная с 6-го века, а что касается сегодняшнего конфликта, то все люди играют в игры, иногда эти игры принимают причудливые формы. Кто-то кого-то арестовал, кто-то кого-то выслал, хотя ничего трагического, по-моему, не происходит, в общем, нормальные дипломатические и бюрократические игры.

Иван Толстой: Юрий Вачнадзе продолжает беседу с режиссером Робертом Стуруа.

Юрий Вачнадзе: Как-то я беседовал с Гией Канчели, моим другом, вашим - в первую очередь, и он мне сказал весьма знаменитую фразу, что его произведения играли всюду. Во всем мире, действительно, исполняется Гия Канчели. «Но такого слушателя, как в России, нигде нет. И такой тишины, во время исполнения моего произведения, я просто нигде не встречал». Вот как, по-вашему, каков российский зритель, и каков он, когда он смотрит поставленную вами пьесу?

Роберт Стуруа: Мы только что вернулись из Калининграда, где мы принимали участие в фестивале, мы повезли туда «Гамлета». Я знаю, что в этом городе не совсем хорошо знают наш театр - в виду определенных географических условий туда трудно было ехать в советские времена, сейчас стало уже легче. Я должен сказать, что был перевод с титрами, но никто не читал титры в виду того, что это очень неудобно. Я смотрел в зрительный зал и видел, что они прекратили смотреть на титры, я не убежден, что они все читали «Гамлета» до прихода на спектакль. Но я такого благородного и благодарного зрителя, как вы Калининграде, давно не видел.

И я должен сказать, что это как будто и радует, но, в то же время, я извиняюсь, но я считаю, что это к политикам не имеет никакого отношения. Это отдельная часть нации.

Когда я впервые был в Америке, и когда спросил, кто у вас там государственный министр у одного из просвещенных людей, он мне сказал: «Не помню, кажется, этот или, кажется, тот». И мне было очень странно, что этот интеллигентный человек не знает министра иностранных дел своего государства. И только сейчас я понимаю, что быть интеллигентом - это не обязательно знать, кто тобою руководит. Иногда бывают такие моменты в истории, когда власть и дух соединяются, потому что к власти приходят люди благородные, честные, и они стараются делать все, чего требуют традиции этого народа, дух этого народа. Но это бывает настолько редко, что в истории я могу привести только 6-7 примеров.

И поэтому мне бы хотелось, чтобы этот зритель, который сидел в Калининграде, или зритель, который в Самаре смотрел мой спектакль, который поставил Ростропович вместе со мною «Смерть Иоанна Грозного»... И когда в этом голодном городе я вышел с генеральной репетиции, на которую мы пустили публику, какая-то немолодая женщина в очень задрипанном пальто (была зима) преподнесла мне завядшие цветы, какие-то странные, я бы не мог их определить - ни полевые они были, с каким-то хорошим прошлым эти цветы, для меня это был самый большой подарок, который я получал от зрителя в России.

Иван Толстой: И в завершение нашей программы поэт-переводчик Вахушти Котетишвили прочтет стихи Марины Цветаевой в оригинале и в своем переводе.

Вахушти Котетишвили:

Я - страница твоему перу.

Вс e приму. Я белая страница.

Я - хранитель твоему добру:

Возращу и возвращу сторицей.

Я - деревня, черная земля.

Ты мне - луч и дождевая влага.

Ты - Господь и Господин, а я -

Чернозем - и белая бумага!