Данте Алигьери (Dante Alighieri) 1265-1321

Божественная комедия (La Divina Commedia) - Поэма (1307-1321)

На полдороге жизни я - Данте - заблудился в дремучем лесу. Страшно, кругом дикие звери - аллегории пороков; деться некуда. И тут является призрак, оказавшийся тенью любимого мною древне-римского поэта Вергилия. Прошу его о помощи. Он обещает увести меня отсюда в странствия по загробному миру, с тем чтобы я увидел Ад, Чистилище и Рай. Я готов следовать за ним.

Да, но по силам ли мне такое путешествие? Я оробел и заколебался. Вергилий укорил меня, рассказав, что сама Беатриче (моя покойная возлюбленная) снизошла к нему из Рая в Ад и просила быть моим проводником в странствиях по загробью. Если так, то нельзя колебаться, нужна решимость. Веди меня, мой учитель и наставник!

Над входом в Ад надпись, отнимающая всякую надежду у входящих. Мы вошли. Здесь, прямо за входом, стонут жалкие души не творивших при жизни ни добра ни зла. Далее река Ахерон, Через нее свирепый Харон перевозит на лодке мертвецов. Нам - с ними. "Но ты же не мертвец!" - гневно кричит мне Харон. Вергилий усмирил его. Поплыли. Издали слышен грохот, дует ветер, сверкнуло пламя. Я лишился чувств...

Первый круг Ада - Лимб. Тут томятся души некрещеных младенцев и славных язычников - воителей, мудрецов, поэтов (в их числе и Вергилия). Они не мучаются, а лишь скорбят, что им как нехристианам нет места в Раю. Мы с Вергилием примкнули к великим поэтам древности, первый из которых Гомер. Степенно шли и говорили о неземном.

У спуска во второй круг подземного царства демон Минос определяет, какого грешника в какое место Ада надлежит низвергнуть. На меня он отреагировал так же, как Харон, и Вергилий так же его усмирил. Мы увидели уносимые адским вихрем души сладострастников (Клеопатра, Елена Прекрасная и др.). Среди них Франческа, и здесь неразлучная со своим любовником. Безмерная взаимная страсть привела их к трагической гибели. Глубоко сострадая им, я вновь лишился чувств.

В круге третьем свирепствует звероподобный пес Цербер. Залаял было на нас, но Вергилий усмирил и его. Здесь валяются в грязи, под тяжелым ливнем, души грешивших обжорством. Среди них мой земляк, флорентиец Чакко. Мы разговорились о судьбах родного города. Чакко попросил меня напомнить о нем живым людям, когда вернусь на землю.

Демон, охраняющий четвертый круг, где казнят расточителей и скупцов (среди последних много духовных лиц - папы, кардиналы), - Плутос. Вергилию тоже пришлось его осадить, чтобы отвязался. Из четвертого спустились в пятый круг, где мучаются гневные и ленивые, погрязшие в болотах Стигийской низины. Подошли к какой-то башне.

Это целая крепость, вокруг нее обширный водоем, в челне - гребец, демон Флегий. После очередной перебранки сели к нему, плывем. Какой-то грешник попытался уцепиться за борт, я его обругал, а Вергилий отпихнул. Перед нами адский город Дит. Всякая мертвая нечисть мешает нам в него войти. Вергилий, оставив меня (ох, страшно одному!), пошел узнать, в чем дело, вернулся озабоченный, но обнадеженный.

Смотрите также

А тут еще и адские фурии перед нами предстали, угрожая. Выручил внезапно явившийся небесный посланник, обуздавший их злобу. Мы вошли в Дит. Всюду объятые пламенем гробницы, из которых доносятся стоны еретиков. По узкой дороге пробираемся между гробницами.

Из одной гробницы вдруг выросла могучая фигура. Это Фарината, мои предки были его политическими противниками. Во мне, услышав мою беседу с Вергилием, он угадал по говору земляка. Гордец, казалось, он презирает всю бездну Ада, Мы заспорили с ним, а тут из соседней гробницы высунулась еще одна голова: да это же отец моего друга Гвидо! Ему померещилось, что я мертвец и что сын его тоже умер, и он в отчаянии упал ниц. Фарината, успокой его; жив Гвидо!

Близ спуска из шестого круга в седьмой, над могилой паны-еретика Анастасия, Вергилий объяснил мне устройство оставшихся трех кругов Ада, сужающихся книзу (к центру земли), и какие грехи в каком поясе какого круга караются.

Седьмой круг сжат горами и охраняем демоном-полубыком Минотавром, грозно заревевшим на нас. Вергилий прикрикнул на него, и мы поспешили отойти подальше. Увидели кипящий кровью поток, в котором варятся тираны и разбойники, а с берега в них кентавры стреляют из луков. Кентавр Несс стал нашим провожатым, рассказал о казнимых насильниках и помог перейти кипящую реку вброд.

Кругом колючие заросли без зелени. Я сломал какую-то ветку, а из нее заструилась черная кровь, и ствол застонал. Оказывается, эти кусты - души самоубийц (насильников над собственной плотью). Их клюют адские птицы Гарпии, топчут мимо бегущие мертвецы, причиняя им невыносимую боль. Один растоптанный куст попросил меня собрать сломанные сучья и вернуть их ему. Выяснилось, что несчастный - мой земляк. Я выполнил его просьбу, и мы пошли дальше. Видим - песок, на него сверху слетают хлопья огня, опаляя грешников, которые кричат и стонут - все, кроме одного: тот лежит молча. Кто это? Царь Капаней, гордый и мрачный безбожник, сраженный богами за свою строптивость. Он и сейчас верен себе: либо молчит, либо громогласно клянет богов. "Ты сам себе мучитель!" - перекричал его Вергилий...

А вот навстречу нам, мучимые огнем, движутся души новых грешников. Среди них я с трудом узнал моего высокочтимого учителя Брунетто Латини. Он среди тех, кто повинен в склонности к однополой любви. Мы разговорились. Брунетто предсказал, что в мире живых ждет меня слава, но будут и многие тяготы, перед которыми нужно устоять. Учитель завещал мне беречь его главное сочинение, в котором он жив, - "Клад".

И еще трое грешников (грех - тот же) пляшут в огне. Все флорентийцы, бывшие уважаемые граждане. Я поговорил с ними о злосчастиях нашего родного города. Они просили передать живым землякам, что я видел их. Затем Вергилий повел меня к глубокому провалу в восьмой круг. Нас спустит туда адский зверь. Он уже лезет к нам оттуда.

Это пестрый хвостатый Герион. Пока он готовится к спуску, есть еще время посмотреть на последних мучеников седьмого круга - ростовщиков, мающихся в вихре пылающей пыли. С их шей свисают разноцветные кошельки с разными гербами. Разговаривать я с ними не стал. В путь! Усаживаемся с Вергилием верхом на Гериона и - о ужас! - плавно летим в провал, к новым мукам. Спустились. Герион тотчас же улетел.

Восьмой круг разделен на десять рвов, называемых Злопазухами. В первом рву казнятся сводники и соблазнители женщин, во втором - льстецы. Сводников зверски бичуют рогатые бесы, льстецы сидят в жидкой массе смрадного кала - вонь нестерпимая. Кстати, одна шлюха наказана здесь не за то, что блудила, а за то, что льстила любовнику, говоря, что ей хорошо с ним.

Следующий ров (третья пазуха) выложен камнем, пестреющим круглыми дырами, из которых торчат горящие ноги высокопоставленных духовных лиц, торговавших церковными должностями. Головы же и туловища их зажаты скважинами каменной стены. Их преемники, когда умрут, будут так же на их месте дрыгать пылающими ногами, полностью втеснив в камень своих предшественников. Так объяснил мне папа Орсини, поначалу приняв меня за своего преемника.

В четвертой пазухе мучаются прорицатели, звездочеты, колдуньи. У них скручены шеи так, что, рыдая, они орошают себе слезами не грудь, а зад. Я и сам зарыдал, увидев такое издевательство над людьми, а Вергилий пристыдил меня; грех жалеть грешников! Но и он с сочувствием рассказал мне о своей землячке, прорицательнице Манто, именем которой была названа Мантуя - родина моего славного наставника.

Пятый ров залит кипящей смолой, в которую черти Злохваты, черные, крылатые, бросают взяточников и следят, чтобы те не высовывались, а не то подденут грешника крючьями и отделают самым жестоким образом. У чертей клички: Злохвост, Косокрылый и пр. Часть дальнейшего пути нам придется пройти в их жуткой компании. Они кривляются, показывают языки, их шеф произвел задом оглушительный непристойный звук. Такого я еще не слыхивал! Мы идем с ними вдоль канавы, грешники ныряют в смолу - прячутся, а один замешкался, и его тут же вытащили крючьями, собираясь терзать, но позволили прежде нам побеседовать с ним. Бедняга хитростью усыпил бдительность Злохватов и нырнул обратно - поймать его не успели. Раздраженные черти подрались между собой, двое свалились в смолу. В суматохе мы поспешили удалиться, но не тут-то было! Они летят за нами. Вергилий, подхватив меня, еле-еле успел перебежать в шестую пазуху, где они не хозяева. Здесь лицемеры изнывают под тяжестью свинцовых позолоченных одежд. А вот распятый (прибитый к земле колами) иудейский первосвященник, настаивавший на казни Христа. Его топчут ногами отяжеленные свинцом лицемеры.

Труден был переход: скалистым путем - в седьмую пазуху. Тут обитают воры, кусаемые чудовищными ядовитыми змеями. От этих укусов они рассыпаются в прах, но тут же восстанавливаются в своем обличье. Среди них Ванни Фуччи, обокравший ризницу и сваливший вину на другого. Человек грубый и богохульствующий: Бога послал "на фиг", воздев кверху два кукиша. Тут же на него набросились змеи (люблю их за это). Потом я наблюдал, как некий змей сливался воедино с одним из воров, после чего принял его облик и встал на ноги, а вор уполз, став пресмыкающимся гадом. Чудеса! Таких метаморфоз не отыщете и у Овидия,

Ликуй, Флоренция: эти воры - твое отродье! Стыдно... А в восьмом рву обитают коварные советчики. Среди них УЛИСС (Одиссей), его душа заточена в пламя, способное говорить! Так, мы услышали рассказ Улисса о его гибели: жаждущий познать неведомое, он уплыл с горсткой смельчаков на другой конец света, потерпел кораблекрушение и вместе с друзьями утонул вдали от обитаемого людьми мира,

Другой говорящий пламень, в котором скрыта душа не назвавшего себя по имени лукавого советчика, рассказал мне о своем грехе: этот советчик помог римскому папе в одном неправедном деле - рассчитывая на то, что папа отпустит ему его прегрешение. К простодушному грешнику небеса терпимее, чем к тем, кто надеется спастись покаянием. Мы перешли в девятый ров, где казнят сеятелей смуты.

Вот они, зачинщики кровавых раздоров и религиозных смут. Дьявол увечит их тяжелым мечом, отсекает носы и уши, дробит черепа. Тут и Магомет, и побуждавший Цезаря к гражданской войне Курион, и обезглавленный воин-трубадур Бертран де Борн (голову в руке несет, как фонарь, а та восклицает: "Горе!").

Далее я встретил моего родича, сердитого на меня за то, что его насильственная смерть осталась неотомщенной. Затем мы перешли в десятый ров, где алхимики маятся вечным зудом. Один из них был сожжен за то, что шутя хвастался, будто умеет летать, - стал жертвой доноса. В Ад же попал не за это, а как алхимик. Здесь же казнятся те, кто выдавал себя за других людей, фальшивомонетчики и вообще лгуны. Двое из них подрались между собой и потом долго бранились (мастер Адам, подмешивавший медь в золотые монеты, и древний грек Синон, обманувший троянцев). Вергилий упрекнул меня за любопытство, с которым я слушал их.

Наше путешествие по Злопазухам заканчивается. Мы подошли к колодцу, ведущему из восьмого круга Ада в девятый. Там стоят древние гиганты, титаны. В их числе Немврод, злобно крикнувший нам что-то на непонятном языке, и Антей, который по просьбе Вергилия спустил на своей огромной ладони нас на дно колодца, а сам тут же распрямился.

Итак, мы на дне вселенной, близ центра земного шара. Перед нами ледяное озеро, в него вмерзли предавшие своих родных. Одного я случайно задел ногою по голове, тот заорал, а себя назвать отказался. Тогда я вцепился ему в волосы, а тут кто-то окликнул его по имени. Негодяй, теперь я знаю, кто ты, и расскажу о тебе людям! А он: "Ври, что хочешь, про меня и про других!" А вот ледяная яма, в ней один мертвец грызет череп другому. Спрашиваю: за что? Оторвавшись от своей жертвы, он ответил мне. Он, граф Уголино, мстит предавшему его былому единомышленнику, архиепископу Руджьери, который уморил его и его детей голодом, заточив их в Пизанскую башню. Нестерпимы были их страдания, дети умирали на глазах отца, он умер последним. Позор Пизе! Идем далее. А это кто перед нами? Альбериго? Но он же, насколько я знаю, не умирал, так как же оказался в Аду? Бывает и такое: тело злодея еще живет, а душа уже в преисподней.

В центре земли вмерзший в лед властитель Ада Люцифер, низверженный с небес и продолбивший в падении бездну преисподней, обезображенный, трехликий. Из первой его пасти торчит Иуда, из второй Брут, из третьей Кассий, Он жует их и терзает когтями. Хуже всех приходится самому гнусному предателю - Иуде. От Люцифера тянется скважина, ведущая к поверхности противоположного земного полушария. Мы протиснулись в нее, поднялись на поверхность и увидели звезды.

ЧИСТИЛИЩЕ

Да помогут мне Музы воспеть второе царство! Его страж старец Катон встретил нас неприветливо: кто такие? как смели явиться сюда? Вергилий объяснил и, желая умилостивить Катона, тепло отозвался о его жене Марции. При чем здесь Марция? Пройдите к берегу моря, умыться надо! Мы пошли. Вот она, морская даль. А в прибрежных травах - обильная роса. Ею Вергилий смыл с моего лица копоть покинутого Ада.

Из морской дали к нам плывет управляемый ангелом челн. В нем души усопших, которым посчастливилось не попасть в Ад. Причалили, сошли на берег, и ангел уплыл. Тени прибывших столпились вкруг нас, и в одной я узнал своего друга, певца Козеллу. Хотел обнять его, но ведь тень бесплотна - обнял самого себя. Козелла по моей просьбе запел про любовь, все заслушались, но тут появился Катон, на всех накричал (не делом занялись!), и мы заспешили к горе Чистилища.

Вергилий был недоволен собою: дал повод накричать на себя... Теперь нам нужно разведать предстоящую дорогу. Посмотрим, куда двинутся прибывшие тени. А они сами только что заметили, что я-то не тень: не пропускаю сквозь себя свет. Удивились. Вергилий все им объяснил. "Идите с нами", - пригласили они.

Итак, спешим к подножию чистилищной горы. Но все ли спешат, всем ли так уж не терпится? Вон близ большого камня расположилась группа не очень торопящихся к восхождению наверх: мол, успеется; лезь тот, кому неймется. Среди этих ленивцев я узнал своего приятеля Белакву. Приятно видеть, что он, и при жизни враг всякой спешки, верен себе.

В предгорьях Чистилища мне довелось общаться с тенями жертв насильственной смерти. Многие из них были изрядными грешниками, но, прощаясь с жизнью, успели искренне покаяться и потому не попали в Ад. То-то досада для дьявола, лишившегося добычи! Он, впрочем, нашел как отыграться: не обретя власти над душою раскаявшегося погибшего грешника, надругался над его убитым телом.

Неподалеку от всего этого мы увидели царственно-величественную тень Сорделло. Он и Вергилий, узнав друг в друге поэтов-земляков (мантуанцев), братски обнялись. Вот пример тебе, Италия, грязный бордель, где напрочь порваны узы братства! Особенно ты, моя Флоренция, хороша, ничего не скажешь... Очнись, посмотри на себя...

Сорделло согласен быть нашим проводником к Чистилищу. Это для него большая честь - помочь высокочтимому Вергилию. Степенно беседуя, мы подошли к цветущей ароматной долине, где, готовясь к ночлегу, расположились тени высокопоставленных особ - европейских государей. Мы издали наблюдали за ними, слушая их согласное пение.

Настал вечерний час, когда желанья влекут отплывших обратно, к любимым, и вспоминаешь горький миг прощанья; когда владеет печаль пилигримом и слышит он, как перезвон далекий плачет навзрыд о дне невозвратимом... В долину отдыха земных властителей заполз было коварный змей соблазна, но прилетевшие ангелы изгнали его.

Я прилег на траву, заснул и во сне был перенесен к вратам Чистилища. Охранявший их ангел семь раз начертал на моем лбу одну и ту же букву - первую в слове "грех" (семь смертных грехов; эти буквы будут поочередно стерты с моего лба по мере восхождения на чистилищную гору). Мы вошли во второе царство загробья, ворота закрылись за нами.

Началось восхождение. Мы в первом круге Чистилища, где искупают свой грех гордецы. В посрамление гордыни здесь воздвигнуты изваяния, воплощающие идею высокого подвига - смирения. А вот и тени очищающихся гордецов: при жизни несгибаемые, здесь они в наказание за свой грех гнутся под тяжестью наваленных на них каменных глыб.

"Отче наш..." - эту молитву пели согбенные гордецы. Среди них - художник-миниатюрист Одериз, при жизни кичившийся своей громкой славой. Теперь, говорит, осознал, что кичиться нечем: все равны перед лицом смерти - и ветхий старец, и пролепетавший "ням-ням" младенец, а слава приходит и уходит. Чем раньше это поймешь и найдешь в себе силы обуздать свою гордыню, смириться, - тем лучше.

Под ногами у нас барельефы с запечатленными сюжетами наказанной гордыни: низверженные с небес Люцифер и Бриарей, царь Саул, Олоферн и другие. Заканчивается наше пребывание в первом круге. Явившийся ангел стер с моего лба одну из семи букв - в знак того, что грех гордыни мною преодолен. Вергилий улыбнулся мне,

Поднялись во второй круг. Здесь завистники, они временно ослеплены, их бывшие "завидущими" глаза ничего не видят. Вот женщина, из зависти желавшая зла своим землякам и радовавшаяся их неудачам... В этом круге я после смерти буду очищаться недолго, ибо редко и мало кому завидовал. Зато в пройденном круге гордецов - наверное, долго.

Вот они, ослепленные грешники, чью кровь когда-то сжигала зависть. В тишине громоподобно прозвучали слова первого завистника - Каина: "Меня убьет тот, кто встретит!" В страхе я приник к Вергилию, и мудрый вождь сказал мне горькие слова о том, что высший вечный свет недоступен завистникам, увлеченным земными приманками.

Миновали второй круг. Снова нам явился ангел, и вот на моем лбу остались лишь пять букв, от которых предстоит избавиться в дальнейшем. Мы в третьем круге. Перед нашими взорами пронеслось жестокое видение человеческой ярости (толпа забила каменьями кроткого юношу). В этом круге очищаются одержимые гневом.

Даже в потемках Ада не было такой черной мглы, как в этом круге, где смиряется ярость гневных. Один из них, ломбардец Марко, разговорился со мной и высказал мысль о том, что нельзя все происходящее на свете понимать как следствие деятельности высших небесных сил: это значило бы отрицать свободу человеческой воли и снимать с человека ответственность за содеянное им.

Читатель, тебе случалось бродить в горах туманным вечером, когда и солнца почти не видно? Вот так и мы... Я почувствовал прикосновение ангельского крыла к моему лбу - стерта еще одна буква. Мы поднялись в круг четвертый, освещаемые последним лучом заката. Здесь очищаются ленивые, чья любовь к благу была медлительной.

Ленивцы здесь должны стремительно бегать, не допуская никакого потворства своему прижизненному греху. Пусть вдохновляются примерами пресвятой девы Марии, которой приходилось, как известно, спешить, или Цезаря с его поразительной расторопностью. Пробежали мимо нас, скрылись. Спать хочется. Сплю и вижу сон...

Приснилась омерзительная баба, на моих глазах превратившаяся в красавицу, которая тут же была посрамлена и превращена в еще худшую уродину (вот она, мнимая привлекательность порока!). Исчезла еще одна буква с моего лба: я, значит, победил такой порок, как лень. Поднимаемся в круг пятый - к скупцам и расточителям.

Скупость, алчность, жадность к золоту - отвратительные пороки. Расплавленное золото когда-то влили в глотку одному одержимому жадностью: пей на здоровье! Мне неуютно в окружении скупцов, а тут еще случилось землетрясение. Отчего? По своему невежеству не знаю...

Оказалось, трясение горы вызвано ликованием по поводу того, что одна из душ очистилась и готова к восхождению: это римский поэт Стаций, поклонник Вергилия, обрадовавшийся тому, что отныне будет сопровождать нас в пути к чистилищной вершине.

С моего лба стерта еще одна буква, обозначавшая грех скупости. Кстати, разве Стаций, томившийся в пятом круге, был скуп? Напротив, расточителен, но эти две крайности караются совокупно. Теперь мы в круге шестом, где очищаются чревоугодники. Здесь нехудо бы помнить о том, что христианским подвижникам не было свойственно обжорство.

Бывшим чревоугодникам суждены муки голода: отощали, кожа да кости. Среди них я обнаружил своего покойного друга и земляка Форезе. Поговорили о своем, поругали Флоренцию, Форезе осуждающе отозвался о распутных дамах этого города. Я рассказал приятелю о Вергилии и о своих надеждах увидеть в загробном мире любимую мою Беатриче.

С одним из чревоугодников, бывшим поэтом старой школы, у меня произошел разговор о литературе. Он признал, что мои единомышленники, сторонники "нового сладостного стиля", достигли в любовной поэзии гораздо большего, нежели сам он и близкие к нему мастера. Между тем стерта предпоследняя литера с моего лба, и мне открыт путь в высший, седьмой круг Чистилища.

А я все вспоминаю худых, голодных чревоугодников: как это они так отощали? Ведь это тени, а не тела, им и голодать-то не пристало бы. Вергилии пояснил: тени, хоть и бесплотны, точь-в-точь повторяют очертания подразумеваемых тел (которые исхудали бы без пищи). Здесь же, в седьмом круге, очищаются палимые огнем сладострастники. Они горят, поют и восславляют примеры воздержания и целомудрия.

Охваченные пламенем сладострастники разделились на две группы: предававшиеся однополой любви и не знавшие меры в двуполых соитиях. Среди последних - поэты Гвидо Гвиницелли и провансалец Арнальд, изысканно приветствовавший нас на своем наречии.

А теперь нам самим надо пройти сквозь стену огня. Я испугался, но мой наставник сказал, что это путь к Беатриче (к Земному Раю, расположенному на вершине чистилищной горы). И вот мы втроем (Стаций с нами) идем, палимые пламенем. Прошли, идем дальше, вечереет, остановились на отдых, я поспал; а когда проснулся, Вергилии обратился ко мне с последним словом напутствия и одобрения, Все, отныне он замолчит...

Мы в Земном Раю, в цветущей, оглашаемой щебетом птиц роще. Я увидел прекрасную донну, поющую и собирающую цветы. Она рассказала, что здесь был золотой век, блюлась невинность, но потом, среди этих цветов и плодов, было погублено в грехе счастье первых людей. Услышав такое, я посмотрел на Вергилия и Стация: оба блаженно улыбались.

О Ева! Тут было так хорошо, ты ж все погубила своим дерзаньем! Мимо нас плывут живые огни, под ними шествуют праведные старцы в белоснежных одеждах, увенчанные розами и лилиями, танцуют чудесные красавицы. Я не мог наглядеться на эту изумительную картину. И вдруг я увидел ее - ту, которую люблю. Потрясенный, я сделал невольное движение, как бы стремясь прижаться к Вергилию. Но он исчез, мой отец и спаситель! Я зарыдал. "Данте, Вергилий не вернется. Но плакать тебе придется не по нему. Вглядись в меня, это я, Беатриче! А ты как попал сюда?" - гневно спросила она. Тут некий голос спросил ее, почему она так строга ко мне. Ответила, что я, прельщенный приманкой наслаждений, был неверен ей после ее смерти. Признаю ли я свою вину? О да, меня душат слезы стыда и раскаяния, я опустил голову. "Подними бороду!" - резко сказала она, не веля отводить от нее глаза. Я лишился чувств, а очнулся погруженным в Лету - реку, дарующую забвение совершенных грехов. Беатриче, взгляни же теперь на того, кто так предан тебе и так стремился к тебе. После десятилетней разлуки я глядел ей в очи, и зрение мое на время померкло от их ослепительного блеска. Прозрев, я увидел много прекрасного в Земном Раю, но вдруг на смену всему этому пришли жестокие видения: чудовища, поругание святыни, распутство.

Беатриче глубоко скорбела, понимая, сколько дурного кроется -в этих явленных нам видениях, но выразила уверенность в том, что силы добра в конечном счете победят зло. Мы подошли к реке Эвное, попив из которой укрепляешь память о совершенном тобою добре. Я и Стаций омылись в этой реке. Глоток ее сладчайшей воды влил в меня новые силы. Теперь я чист и достоин подняться на звезды.

Из Земного Рая мы с Беатриче вдвоем полетим в Небесный, в недоступные уразумению смертных высоты. Я и не заметил, как взлетели, воззрившись на солнце. Неужели я, оставаясь живым, способен на это? Впрочем, Беатриче этому не удивилась: очистившийся человек духовен, а не отягощенный грехами дух легче эфира.

Друзья, давайте здесь расстанемся - не читайте дальше: пропадете в бескрайности непостижимого! Но если вы неутолимо алчете духовной пищи - тогда вперед, за мной! Мы в первом небе Рая - в небе Луны, которую Беатриче назвала первою звездою; погрузились в ее недра, хотя и трудно представить себе силу, способную вместить одно замкнутое тело (каковым я являюсь) в другое замкнутое тело (в Луну),

В недрах Луны нам встретились души монахинь, похищенных из монастырей и насильно выданных замуж. Не по своей вине, но они не сдержали данного при пострижении обета девственности, и поэтому им недоступны более высокие небеса. Жалеют ли об этом? О нет! Жалеть значило бы не соглашаться с высшей праведной волей.

А все-таки недоумеваю: чем же они виноваты, покорясь насилию? Почему им не подняться выше сферы Луны? Винить надо не жертву, а насильника! Но Беатриче пояснила, что и жертва несет известную ответственность за учиненное над нею насилие, если, сопротивляясь, не проявила героической стойкости.

Неисполнение обета, утверждает Беатриче, практически невозместимо добрыми делами (слишком уж много надо их сделать, искупая вину). Мы полетели на второе небо Рая - к Меркурию. Здесь обитают души честолюбивых праведников. Это уже не тени в отличие от предшествующих обитателей загробного мира, а светы: сияют и лучатся. Один из них вспыхнул особенно ярко, радуясь общению со мною. Оказалось, это римский император, законодатель Юстиниан. Он сознает, что пребывание в сфере Меркурия (и не выше) - предел для него, ибо честолюбцы, делая добрые дела ради собственной славы (то есть любя прежде всего себя), упускали луч истинной любви к божеству.

Свет Юстиниана слился с хороводом огней - других праведных душ, Я задумался, и ход моих мыслей привел меня к вопросу: зачем Богу-Отцу было жертвовать сыном? Можно же было просто так, верховною волей, простить людям грех Адама! Беатриче пояснила: высшая справедливость требовала, чтобы человечество само искупило свою вину. Оно на это неспособно, и пришлось оплодотворить земную женщину, чтобы сын (Христос), совместив в себе человеческое с божеским, смог это сделать.

Мы перелетели на третье небо - к Венере, где блаженствуют души любвеобильных, сияющие в огненных недрах этой звезды. Один из этих духов-светов - венгерский король Карл Мартелл, который, заговорив со мной, высказал мысль, что человек может реализовать свои способности, лишь действуя на поприще, отвечающем потребностям его натуры: плохо, если прирожденный воин станет священником...

Сладостно сияние других любвеобильных душ. Сколько здесь блаженного света, небесного смеха! А внизу (в Аду) безотрадно и угрюмо густели тени... Один из светов заговорил со мной (трубадур Фолько) - осудил церковные власти, своекорыстных пап и кардиналов. Флоренция - город дьявола. Но ничего, верит он, скоро станет лучше.

Четвертая звезда - Солнце, обиталище мудрецов. Вот сияет дух великого богослова Фомы Аквинского. Он радостно приветствовал меня, показал мне других мудрецов. Их согласное пение напомнило мне церковный благовест.

Фома рассказал мне о Франциске Ассизском - втором (после Христа) супруге Нищеты. Это по его примеру монахи, в том числе его ближайшие ученики, стали ходить босыми. Он прожил святую жизнь и умер - голый человек на голой земле - в лоне Нищеты.

Не только я, но и светы - духи мудрецов - слушали речь Фомы, прекратив петь и кружиться в танце. Затем слово взял францисканец Бонавентура. В ответ на хвалу своему учителю, возданную доминиканцем Фомой, он восславил учителя Фомы - Доминика, земледельца и слугу Христова. Кто теперь продолжил его дело? Достойных нет.

И опять слово взял Фома. Он рассуждает о великих достоинствах царя Соломона: тот попросил себе у Бога ума, мудрости - не для решения богословских вопросов, а чтобы разумно править народом, то есть царской мудрости, каковая и была ему дарована. Люди, не судите друг о друге поспешно! Этот занят добрым делом, тот - злым, но вдруг первый падет, а второй восстанет?

Что будет с обитателями Солнца в судный день, когда духи обретут плоть? Они настолько ярки и духовны, что трудно представить их материализованными. Закончено наше пребывание здесь, мы прилетели к пятому небу - на Марс, где сверкающие духи воителей за веру расположились в форме креста и звучит сладостный гимн.

Один из светочей, образующих этот дивный крест, не выходя за его пределы, подвигся книзу, ближе ко мне. Это дух моего доблестного прапрадеда, воина Каччагвиды. Приветствовал меня и восхвалил то славное время, в которое он жил на земле и которое - увы! - миновало, сменившись худшим временем.

Я горжусь своим предком, своим происхождением (оказывается, не только на суетной земле можно испытывать такое чувство, но и в Раю!). Каччагвида рассказал мне о себе и о своих предках, родившихся во Флоренции, чей герб - белая лилия - ныне окрашен кровью.

Я хочу узнать у него, ясновидца, о своей дальнейшей судьбе. Что меня ждет впереди? Он ответил, что я буду изгнан из Флоренции, в безотрадных скитаниях познаю горечь чужого хлеба и крутизну чужих лестниц. К моей чести, я не буду якшаться с нечистыми политическими группировками, но сам себе стану партией. В конце же концов противники мои будут посрамлены, а меня ждет триумф.

Каччагвида и Беатриче ободрили меня. Закончено пребывание на Марсе. Теперь - с пятого неба на шестое, с красного Марса на белый Юпитер, где витают души справедливых. Их светы складываются в буквы, в буквы - сначала в призыв к справедливости, а затем в фигуру орла, символ правосудной имперской власти, неведомой, грешной, исстрадавшейся земле, но утвержденной на небесах.

Этот величественный орел вступил со мной в разговор. Он называет себя "я", а мне слышится "мы" (справедливая власть коллегиальна!). Ему понятно то, что сам я никак не могу понять: почему Рай открыт только для христиан? Чем же плох добродетельный индус, вовсе не знающий Христа? Так и не пойму. А и то правда, - признает орел, - что дурной христианин хуже славного перса или эфиопа,

Орел олицетворяет идею справедливости, и у него не когти и не клюв главное, а всезрящее око, составленное из самых достойных светов-духов. Зрачок - душа царя и псалмопевца Давида, в ресницах сияют души дохристианских праведников (а ведь я только что оплошно рассуждал о Рае "только для христиан"? Вот так-то давать волю сомнениям!).

Мы вознеслись к седьмому небу - на Сатурн. Это обитель созерцателей. Беатриче стала еще красивее и ярче. Она не улыбалась мне - иначе бы вообще испепелила меня и ослепила. Блаженные духи созерцателей безмолвствовали, не пели - иначе бы оглушили меня. Об этом мне сказал священный светоч - богослов Пьетро Дамьяно.

Дух Бенедикта, по имени которого назван один из монашеских орденов, гневно осудил современных своекорыстных монахов. Выслушав его, мы устремились к восьмому небу, к созвездию Близнецов, под которым я родился, впервые увидел солнце и вдохнул воздух Тосканы. С его высоты я взглянул вниз, и взор мой, пройдя сквозь семь посещенных нами райских сфер, упал на смехотворно маленький земной шарик, эту горстку праха со всеми ее реками и горными кручами.

В восьмом небе пылают тысячи огней - это торжествующие духи великих праведников. Упоенное ими, зрение мое усилилось, и теперь даже улыбка Беатриче не ослепит меня. Она дивно улыбнулась мне и вновь побудила меня обратить взоры к светозарным духам, запевшим гимн царице небес - святой деве Марии.

Беатриче попросила апостолов побеседовать со мной. Насколько я проник в таинства священных истин? Апостол Петр спросил меня о сущности веры. Мой ответ: вера - довод в пользу незримого; смертные не могут своими глазами увидеть то, что открывается здесь, в Раю, - но да уверуют они в чудо, не имея наглядных доказательств его истинности. Петр остался доволен моим ответом.

Увижу ли я, автор священной поэмы, родину? Увенчаюсь ли лаврами там, где меня крестили? Апостол Иаков задал мне вопрос о сущности надежды. Мой ответ: надежда - ожидание будущей заслуженной и дарованной Богом славы. Обрадованный Иаков озарился.

На очереди вопрос о любви. Его мне задал апостол Иоанн. Отвечая, я не забыл сказать и о том, что любовь обращает нас к Богу, к слову правды. Все возликовали. Экзамен (что такое Вера, Надежда, Любовь?) успешно завершился. Я увидел лучащуюся душу праотца нашего Адама, недолго жившего в Земном Раю, изгнанного оттуда на землю; после смерти долго томившегося в Лимбе; затем перемещенного сюда.

Четыре света пылают передо мной: три апостола и Адам. Вдруг Петр побагровел и воскликнул: "Земной захвачен трон мой, трон мой, трон мой!" Петру ненавистен его преемник - римский папа. А нам пора уже расставаться с восьмым небом и возноситься в девятое, верховное и кристальное. С неземной радостью, смеясь, Беатриче метнула меня в стремительно вращающуюся сферу и вознеслась сама.

Первое, что я увидел в сфере девятого неба, - это ослепительная точка, символ божества. Вокруг нее вращаются огни - девять концентрических ангельских кругов. Ближайшие к божеству и потому меньшие - серафимы и херувимы, наиболее отдаленные и обширные - архангелы и просто ангелы. На земле привыкли думать, что великое больше малого, но здесь, как видно, все наоборот.

Ангелы, рассказала мне Беатриче, ровесники мироздания. Их стремительное вращение - источник всего того движения, которое совершается во Вселенной. Поторопившиеся отпасть от их сонма были низвержены в Ад, а оставшиеся до сих пор упоенно кружатся в Раю, и не нужно им мыслить, хотеть, помнить: они вполне удовлетворены!

Вознесение в Эмпирей - высшую область Вселенной - последнее. Я опять воззрился на ту, чья возрастающая в Раю красота поднимала меня от высей к высям. Нас окружает чистый свет. Повсюду искры и цветы - это ангелы и блаженные души. Они сливаются в некую сияющую реку, а потом обретают форму огромной райской розы.

Созерцая розу и постигая общий план Рая, я о чем-то хотел спросить Беатриче, но увидел не ее, а ясноокого старца в белом. Он указал наверх. Гляжу - в недосягаемой вышине светится она, и я воззвал к ней: "О донна, оставившая след в Аду, даруя мне помощь! Во всем, что вижу, сознаю твое благо. За тобой я шел от рабства к свободе. Храни меня и впредь, чтобы дух мой достойным тебя освободился от плоти!" Взглянула на меня с улыбкой и повернулась к вечной святыне. Всё.

Старец в белом - святой Бернард. Отныне он мой наставник. Мы продолжаем с ним созерцать розу Эмпирея. В ней сияют и души непорочных младенцев. Это понятно, но почему и в Аду были кое-где души младенцев - не могут же они быть порочными в отличие от этих? Богу виднее, какие потенции - добрые или дурные - в какой младенческой душе заложены. Так пояснил Бернард и начал молиться.

Бернард молился деве Марии за меня - чтобы помогла мне. Потом дал мне знак, чтобы я посмотрел наверх. Всмотревшись, вижу верховный и ярчайший свет. При этом не ослеп, но обрел высшую истину. Созерцаю божество в его светозарном триединстве. И влечет меня к нему Любовь, что движет и солнце и звезды.

Трагедией он не мог назвать свое произведение лишь потому, что те, как и все жанры «высокой литературы», писались на латинском языке. Данте же написал её на родном итальянском языке. «Божественная комедия» - плод всей второй половины жизни и творчества Данте. В этом произведении с наибольшей полнотой отразилось мировоззрение поэта. Данте выступает здесь как последний великий поэт средних веков, поэт, продолжающий линию развития феодальной литературы.

Издания

Переводы на русский язык

• А. С. Норова, «Отрывок из 3-й песни поэмы Ад» («Сын Отечества», 1823, № 30);
• Ф. Фан-Дим , «Ад», перевод с итальянского (Санкт-Петербург, 1842-48; прозой);
• Д. Е. Мин «Ад», перевод размером подлинника (Москва, 1856);
• Д. Е. Мин, «Первая песнь Чистилища» («Русск. вест.», 1865, 9);
• В. А. Петрова, «Божественная комедия» (пер. с итал. терцинами, Санкт-Петербург, 1871, 3-е издание 1872; перев. только «Ад»);
• Д. Минаев , «Божественная комедия» (Лпц. и СПб. 1874, 1875, 1876, 1879, перев. не с подлинника, терцинами);
• П. И. Вейнберг , «Ад», песнь 3-я, «Вестн. Евр.», 1875, № 5);
• Голованов Н. Н., «Божественная Комедия» (1899-1902);
• М. Л. Лозинский , «Божественная комедия» ( , Сталинская премия);
• А. А. Илюшин (создавался в 1980-е, первая частичная публикация в 1988, полное издание в 1995);
• В. С. Лемпорт , «Божественная комедия» (1996-1997);
• В. Г. Маранцман , (Санкт-Петербург, 2006).

Структура

«Божественная комедия» построена чрезвычайно симметрично. Она распадается на три части: первая часть («Ад») состоит из 34 песен, вторая («Чистилище») и третья («Рай») - по 33 песни. Первая часть состоит из двух вступительных песен и 32, описывающих ад, так как в нём не может быть гармонии. Поэма написана терцинами - строфами, состоящими из трёх строк. Эта склонность к определённым числам объясняется тем, что Данте придавал им мистическое толкование, - так число 3 связано с христианской идеей о Троице , число 33 должно напоминать о годах земной жизни Иисуса Христа и пр. Всего в «Божественной комедии» 100 песен (число 100 - символ совершенства).

Сюжет

Встреча Данте с Вергилием и начало их странствия по загробному миру (средневековая миниатюра)

Согласно католической традиции, загробный мир состоит из ада , куда попадают навеки осуждённые грешники, чистилища - местопребывания искупающих свои грехи грешников, и рая - обители блаженных.

Данте детализирует это представление и описывает устройство загробного мира, с графической определённостью фиксируя все детали его архитектоники. В вводной песне Данте рассказывает, как он, достигнув середины жизненного пути, заблудился однажды в дремучем лесу и как поэт Вергилий , избавив его от трёх диких зверей, загораживавших ему путь, предложил Данте совершить странствие по загробному миру. Узнав, что Вергилий послан Беатриче, умершей возлюбленной Данте, он без трепета отдается руководству поэта.

Ад

Ад имеет вид колоссальной воронки, состоящей из концентрических кругов, узкий конец которой упирается в центр земли. Пройдя преддверие ада, населённое душами ничтожных, нерешительных людей, они вступают в первый круг ада, так называемый лимб (А., IV, 25-151), где пребывают души добродетельных язычников , не познавших истинного Бога, однако приблизившихся к этому познанию и за то избавленных от адских мук. Здесь Данте видит выдающихся представителей античной культуры - Аристотеля , Эврипида , Гомера и др. Следующий круг заполнен душами людей, некогда предававшихся необузданной страсти. Среди носимых диким вихрем Данте видит Франческу да Римини и её возлюбленного Паоло, павших жертвой запретной любви друг к другу. По мере того как Данте, сопутствуемый Вергилием, спускается всё ниже и ниже, он становится свидетелем мучений чревоугодников , принужденных страдать от дождя и града, скупцов и расточителей, без устали катящих огромные камни, гневливых, увязающих в болоте. За ними следуют объятые вечным пламенем еретики и ересиархи (среди них император Фридрих II , папа Анастасий II), тираны и убийцы, плавающие в потоках кипящей крови, самоубийцы , превращённые в растения, богохульники и насильники, сжигаемые падающим пламенем, обманщики всех родов, муки которых весьма разнообразны. Наконец Данте проникает в последний, 9-й круг ада, предназначенный для самых ужасных преступников. Здесь обитель предателей и изменников, из них величайшие - Иуда Искариот , Брут и Кассий , - их грызёт своими тремя пастями Люцифер , восставший некогда на Бога ангел , царь зла, обречённый на заключение в центре земли. Описанием страшного вида Люцифера заканчивается последняя песнь первой части поэмы.

Чистилище

Чистилище

Миновав узкий коридор, соединяющий центр земли со вторым полушарием, Данте и Вергилий выходят на поверхность земли. Там, на середине окружённого океаном острова, высится в виде усечённого конуса гора - чистилище, подобно аду состоящее из ряда кругов, которые сужаются по мере приближения к вершине горы. Охраняющий вход в чистилище ангел впускает Данте в первый круг чистилища, начертав предварительно у него на лбу мечом семь P (Peccatum - грех), то есть символ семи смертных грехов . По мере того как Данте поднимается всё выше, минуя один круг за другим, эти буквы исчезают, так что когда Данте, достигнув вершины горы, вступает в расположенный на вершине последней «земной рай», он уже свободен от знаков, начертанных стражем чистилища. Круги последнего населены душами грешников, искупающих свои прегрешения. Здесь очищаются гордецы , принуждённые сгибаться под бременем давящих их спину тяжестей, завистники , гневливые , нерадивые, алчные и пр. Вергилий доводит Данте до врат рая, куда ему, как не знавшему крещения, нет доступа.

Рай

В земном раю Вергилия сменяет Беатриче, восседающая на влекомой грифом колеснице (аллегория торжествующей церкви); она побуждает Данте к покаянию, а затем возносит его, просветлённого, на небо. Заключительная часть поэмы посвящена странствованиям Данте по небесному раю. Последний состоит из семи сфер, опоясывающих землю и соответствующих семи планетам (согласно распространённой тогда Птолемеевой системе): сферы Луны , Меркурия , Венеры и т. д., за ними следуют сферы неподвижных звёзд и хрустальная, - за хрустальной сферой расположен Эмпирей , - бесконечная область, населённая блаженными, созерцающими Бога, - последняя сфера, дающая жизнь всему сущему. Пролетая по сферам, ведомый Бернардом , Данте видит императора Юстиниана , знакомящего его с историей Римской империи , учителей веры, мучеников за веру, чьи сияющие души образуют сверкающий крест; возносясь всё выше и выше, Данте видит Христа и деву Марию , ангелов и, наконец, перед ним раскрывается «небесная Роза» - местопребывание блаженных. Здесь Данте приобщается высшей благодати, достигая общения с Создателем.

«Комедия» - последнее и самое зрелое произведение Данте.

Анализ произведения

По форме поэма - загробное видение, каких было много в средневековой литературе. Как и у средневековых поэтов, она держится на аллегорическом стержне. Так дремучий лес, в котором поэт заблудился на полпути земного бытия, - символ жизненных осложнений. Три зверя, которые там на него нападают: рысь , лев и волчица - три самые сильные страсти: чувственность, властолюбие, жадность . Этим аллегориям даётся также политическое истолкование: рысь - Флоренция , пятна на шкуре которой должны обозначать вражду партий гвельфов и гибеллинов . Лев - символ грубой физической силы - Франция ; волчица, алчная и похотливая - папская курия . Эти звери угрожают национальному единству Италии , о котором мечтал Данте, единству, скреплённому господством феодальной монархии (некоторые историки литературы дают всей поэме Данте политическое толкование). От зверей спасает поэта Вергилий - разум, посланный к поэту Беатриче (богословием - верой). Вергилий ведёт Данте через ад в чистилище и на пороге рая уступает место Беатриче. Смысл этой аллегории тот, что человека от страстей спасает разум, а знание божественной науки доставляет вечное блаженство.

«Божественная комедия» проникнута политическими тенденциями автора. Данте никогда не упускает случая посчитаться со своими идейными, даже и личными врагами; он ненавидит ростовщиков, осуждает кредит как «лихву», осуждает свой век как век наживы и сребролюбия . По его мнению, деньги - источник всяческих зол. Тёмному настоящему он противопоставляет светлое прошлое Флоренции буржуазной - Флоренцию феодальную, когда господствовала простота нравов, умеренность, рыцарское «вежество» («Рай», рассказ Каччагвиды), феодальную империю (ср. трактат Данте «О монархии»). Терцины «Чистилища», сопровождающие появление Сорделло (Ahi serva Italia), звучат, как настоящая осанна гибеллинизма. К папству как к принципу Данте относится с величайшим почтением, хотя отдельных представителей его, особенно тех, которые способствовали упрочению в Италии буржуазного строя, ненавидит; некоторых пап Данте встречает в аду. Его религия - католичество , хотя в неё вплетается уже личный элемент, чуждый старой ортодоксии, хотя мистика и францисканская пантеистическая религия любви, которые принимаются со всей страстью, тоже являются резким отклонением от классического католицизма. Его философия - богословие, его наука - схоластика , его поэзия - аллегория. Аскетические идеалы в Данте ещё не умерли, и тяжким грехом почитает он свободную любовь (Ад, 2-й круг, знаменитый эпизод с Франческой да Римини и Паоло). Но не грех для него любовь, которая влечёт к предмету поклонения чистым платоническим порывом (ср. «Новую жизнь», любовь Данте к Беатриче). Это - великая мировая сила, которая «движет солнце и другие светила». И смирение уже не есть безусловная добродетель. «Кто в славе сил не обновит победой, не вкусит плод, добытый им в борьбе». И дух пытливости, стремление раздвинуть круг знаний и знакомство с миром, соединяемое с «добродетелью» (virtute е conoscenza), побуждающее к героическим дерзаниям, - провозглашается идеалом.

Своё видение Данте строил из кусков реальной жизни. На конструкцию загробного мира пошли отдельные уголки Италии, которые размещены в нём чёткими графическими контурами. И в поэме разбросано столько живых человеческих образов, столько типичных фигур, столько ярких психологических ситуаций, что литература ещё и сейчас продолжает черпать оттуда. Люди, которые мучаются в аду, несут покаяние в чистилище (причём объёму и характеру греха соответствует объём и характер наказания), пребывают в блаженстве в раю, - все живые люди. В этих сотнях фигур нет и двух одинаковых. В этой огромной галерее исторических деятелей нет ни одного образа, который не был бы огранён безошибочной пластической интуицией поэта. Недаром Флоренция переживала полосу такого напряжённого экономического и культурного подъёма. То острое ощущение пейзажа и человека, которое показано в «Комедии» и которому мир учился у Данте, - было возможно только в социальной обстановке Флоренции, далеко опередившей остальную Европу. Отдельные эпизоды поэмы, такие, как Франческа и Паоло, Фарината в своей раскалённой могиле, Уголино с детьми, Капаней и Улисс , ни в чём не похожие на античные образы, Чёрный Херувим с тонкой дьявольской логикой, Сорделло на своём камне, по сей день производят сильное впечатление.

Концепция Ада в «Божественной комедии»

Данте и Вергилий в аду

Перед входом - жалкие души, не творившие при жизни ни добра, ни зла, в том числе «ангелов дурная стая», которые были и не с дьяволом, и не с Богом.

• 1-й круг (Лимб). Некрещёные младенцы и добродетельные нехристиане .
• 2-й круг. Сладострастники (блудники и прелюбодеи).
• 3-й круг. Чревоугодники , обжоры .
• 4-й круг. Скупцы и расточители (любовь к чрезмерным тратам).
• 5-й круг (Стигийское болото). Гневные и ленивые .
• 6-й круг (город Дит). Еретики и лжеучители.
• 7-й круг.
  • 1-й пояс. Насильники над ближним и над его достоянием (тираны и разбойники).
  • 2-й пояс. Насильники над собой (самоубийцы) и над своим достоянием (игроки и моты, то есть бессмысленные истребители своего имущества).
  • 3-й пояс. Насильники над божеством (богохульники), против естества (содомиты) и искусства (лихоимство).
• 8-й круг. Обманувшие недоверившихся. Состоит из десяти рвов (Злопазухи, или Злые Щели), которые отделены друг от друга валами (перекатами). По направлению к центру область Злых Щелей поката, так что каждый следующий ров и каждый следующий вал расположены несколько ниже предыдущих, и внешний, вогнутый откос каждого рва выше внутреннего, выгнутого откоса (Ад , XXIV, 37-40). Первый по счёту вал примыкает к круговой стене. В центре зияет глубина широкого и тёмного колодца, на дне которого лежит последний, девятый, круг Ада. От подножья каменных высот (ст. 16), то есть от круговой стены, к этому колодцу идут радиусами, подобно спицам колеса, каменные гребни, пересекая рвы и валы, причём над рвами они изгибаются в виде мостов, или сводов. В Злых Щелях караются обманщики, которые обманывали людей, не связанных с ними особыми узами доверия.
  • 1-й ров. Сводники и обольстители .
  • 2-й ров. Льстецы.
  • 3-й ров. Святокупцы, высокопоставленные духовные лица, торговавшие церковными должностями.
  • 4-й ров. Прорицатели , гадатели , звездочёты , колдуньи .
  • 5-й ров. Мздоимцы, взяточники .
  • 6-й ров. Лицемеры .
  • 7-й ров. Воры .
  • 8-й ров. Лукавые советчики.
  • 9-й ров. Зачинщики раздора (Магомет , Али , Дольчино и другие).
  • 10-й ров. Алхимики , лжесвидетели, фальшивомонетчики .
• 9-й круг. Обманувшие доверившихся. Ледяное озеро Коцит.
  • Пояс Каина . Предатели родных.
  • Пояс Антенора . Предатели родины и единомышленников.
  • Пояс Толомея. Предатели друзей и сотрапезников.
  • Пояс Джудекка . Предатели благодетелей, величества божеского и человеческого.
  • Посередине, в центре вселенной, вмёрзший в льдину (Люцифер) терзает в трёх своих пастях предателей величества земного и небесного (Иуду , Брута и Кассия).

Выстраивая модель Ада (Ад , XI, 16-66), Данте следует за Аристотелем , который в своей «Этике» (кн. VII, гл. I) относит к 1-у разряду грехи невоздержанности (incontinenza), ко 2-у - грехи насилия («буйное скотство» или matta bestialitade), к 3-у - грехи обмана («злоба» или malizia). У Данте 2-5-е круги для невоздержанных, 7-й круг для насильников, 8-9-е - для обманщиков (8-й - просто для обманщиков, 9-й - для предателей). Таким образом, чем грех материальнее, тем он простительнее.

Еретики - отступники от веры и отрицатели Бога - выделены особо из сонма грешников, заполняющих верхние и нижние круги, в шестой круг. В пропасти нижнего Ада (А., VIII, 75), тремя уступами, как три ступени, расположены три круга - с седьмого по девятый. В этих кругах карается злоба, орудующая либо силой (насилием), либо обманом.

Концепция Чистилища в «Божественной комедии»

Три святые добродетели - так называемые «богословские» - вера, надежда и любовь. Остальные - это четыре «основные» или «естественные» (см. прим. Ч., I, 23-27).

Данте изображает его в виде огромной горы, возвышающейся в южном полушарии посреди Океана. Она имеет вид усеченного конуса. Береговая полоса и нижняя часть горы образуют Предчистилище, а верхняя опоясана семью уступами (семью кругами собственно Чистилища). На плоской вершине горы Данте помещает пустынный лес Земного Рая.

Вергилий излагает учение о любви как об источнике всякого добра и зла и поясняет градацию кругов Чистилища: круги I, II, III - любовь к «чужому злу», то есть зложелательство (гордость, зависть, гнев); круг IV - недостаточная любовь к истинному благу (уныние); круги V, VI, VII - чрезмерная любовь к ложным благам (корыстолюбие, чревоугодие, сладострастие). Круги соответствуют библейским смертным грехам .

• Предчистилище
  • Подножие горы Чистилище. Здесь новоприбывшие души умерших ждут доступа в Чистилище. Умершие под церковным отлучением, но раскаявшихся перед смертью в своих грехах, ждут в течение срока, в тридцать раз превышающего то время, которое они пробыли в «распре с церковью».
  • Первый уступ. Нерадивые, до смертного часа медлившие с покаянием.
  • Второй уступ. Нерадивые, умершие насильственною смертью.
• Долина земных властителей (не относится к Чистилищу)
• 1-й круг. Гордецы.
• 2-й круг. Завистники.
• 3-й круг. Гневные.
• 4-й круг. Унылые.
• 5-й круг. Скупцы и расточители.
• 6-й круг. Чревоугодники.
• 7-й круг. Сладострастники.
• Земной рай.

Концепция Рая в «Божественной комедии»

(в скобках - примеры личностей, приведённые Данте)

• 1 небо (Луна) - обитель соблюдающих долг (Иеффай , Агамемнон , Констанция Норманнская).
• 2 небо (Меркурий) - обитель реформаторов (Юстиниан) и невинно пострадавших (Ифигения).
• 3 небо (Венера) - обитель влюблённых (Карл Мартелл , Куницца , Фолько Марсельский , Дидона , «родопеянка» , Раава).
• 4 небо (Солнце) - обитель мудрецов и великих учёных. Они образуют два круга («хоровода»).
  • 1-й круг: Фома Аквинский , Альберт фон Больштедт , Франческо Грациано , Пётр Ломбардский , Дионисий Ареопагит , Павел Орозий , Боэций , Исидор Севильский , Беда Достопочтенный , Рикард, Сигер Брабантский .
  • 2-й круг: Бонавентура , францисканцы Августин и Иллюминат, Гугон , Пётр Едок , Пётр Испанский , Иоанн Златоуст , Ансельм , Элий Донат , Рабан Мавр , Иоахим .
• 5 небо (Марс) - обитель воителей за веру (Иисус Навин , Иуда Маккавей , Роланд , Готфрид Бульонский , Роберт Гвискар).
• 6 небо (Юпитер) - обитель справедливых правителей (библейские цари Давид и Езекия , император Траян , король Гульельмо II Добрый и герой «Энеиды» Рифей).
• 7 небо (Сатурн) - обитель богословов и монахов (Бенедикт Нурсийский , Пётр Дамиани).
• 8 небо (сфера звёзд).
• 9 небо (Перводвигатель, кристальное небо). Данте описывает структуру небесных жителей (см. Чины ангелов).
• 10 небо (Эмпирей) - Пламенеющая Роза и Лучезарная Река (сердцевина розы и арена небесного амфитеатра) - обитель Божества. На берегах реки (ступенях амфитеатра, который делится ещё на 2 полукружия - ветхозаветное и новозаветное) восседают блаженные души. Мария (Богоматерь) - во главе, под ней - Адам и Пётр , Моисей , Рахиль и Беатриче, Сарра, Ревекка, Юдифь, Руфь и др. Напротив сидят Иоанн , под ним - Лючия, Франциск , Бенедикт , Августин и др.

Научные моменты, заблуждения и комментарии

• Ад , XI, 113-114. Созвездие Рыб взошло над горизонтом, а Воз (созвездие Большой Медведицы) склонился к северо-западу (Кавр; лат. Caurus - название северо-западного ветра). Это значит, что до восхода солнца осталось два часа.
• Ад , XXIX, 9. Что путь их - в двадцать две окружных мили. (про обитателей десятого рва восьмого круга) - судя по средневековому приближению числа Пи , диаметр последнего круга Ада составляет 7 миль.
• Ад , XXX, 74. Крестителем запечатленный сплав - золотая флорентийская монета, флорин (fiormo). На лицевой её стороне был изображён покровитель города - Иоанн Креститель , а на оборотной - флорентийский герб, лилия (fiore - цветок, откуда и название монеты).
• Ад , XXXIV, 139. Словом «светила» (stelle - звёзды) заканчивается каждая из трех кантик «Божественной Комедии».
• Чистилище , I, 19-21. Маяк любви, прекрасная планета - то есть Венера , затмевающая своей яркостью созвездие Рыб , в котором она находилась.
• Чистилище , I, 22. К остью - то есть к небесному полюсу, в данном случае южному.
• Чистилище , I, 30. Колесница - Большая Медведица , скрытая за горизонтом.
• Чистилище , II, 1-3. По Данте, гора Чистилища и Иерусалим расположены на противоположных концах земного диаметра, поэтому у них общий горизонт. В северном полушарии вершина небесного меридиана («полдневного круга»), пересекающего этот горизонт, приходится над Иерусалимом. В описываемый час солнце, видимое в Иерусалиме, клонилось к закату, чтобы вскоре появиться на небе Чистилища.
• Чистилище , II, 4-6. А ночь… - Согласно средневековой географии, Иерусалим лежит в самой середине суши, расположенной в северном полушарии между Полярным кругом и экватором и простирающейся с запада на восток всего лишь на долготы. Остальные три четверти земного шара покрыты водами Океана. В равном отдалении от Иерусалима находятся: на крайнем востоке - устье Ганга , на крайнем западе - Геркулесовы столбы, Испания и Марокко . Когда в Иерусалиме заходит солнце, то со стороны Ганга надвигается ночь. В описываемое время года, то есть в пору весеннего равноденствия, ночь держит в руках весы, то есть находится в созвездии Весов , противостоя Солнцу, находящемуся в созвездии Овна . Осенью, когда она «одолеет» день и станет продолжительнее, чем он, она выйдет из созвездия Весов, то есть «выронит» их.
• Чистилище , III, 37. Quia - латинское слово, означающее «потому что», а в средние века применявшееся также в смысле quod («что»). Схоластическая наука, следуя Аристотелю , различала двоякого рода знание: scire quia - знание существующего - и scire propter quid - знание причин существующего. Вергилий советует людям довольствоваться первого рода знанием, не вникая в причины того, что есть.
• Чистилище , IV, 71-72. Дорога, где несчастливый правил Фаэтон - зодиак .
• Чистилище , XXIII, 32-33. Кто ищет «omo»… - считалось, что в чертах человеческого лица можно прочесть «Homo Dei» («Человек божий»), причем глаза изображают два «О», а брови и нос - букву М.
• Чистилище , XXVIII, 97-108. Согласно с Аристотелевой физикой, «влажными парами» порождаются атмосферические осадки, а «сухими парами» - ветер. Мательда поясняет, что только ниже уровня ворот Чистилища наблюдаются такого рода смуты, порождаемые паром, который «вслед за жаром», то есть под воздействием солнечного тепла поднимается от воды и от земли; на высоте Земного Рая остаётся только равномерный ветер, вызываемый вращением первой тверди.
• Чистилище , XXVIII, 82-83. Двенадцать чет маститых старцев - двадцать четыре книги Ветхого Завета .
• Чистилище , XXXIII, 43. Пятьсот Пятнадцать - загадочное обозначение грядущего избавителя церкви и восстановителя империи, который истребит «воровку» (блудницу песни XXXII, занявшую чужое место) и «гиганта» (французского короля). Цифры DXV образуют, при перестановке знаков - слово DVX (вождь), и старейшие комментаторы так её и толкуют.
• Чистилище , XXXIII, 139. Счет положен изначала - В построении «Божественной Комедии» Данте соблюдает строгую симметрию. В каждой из трёх её частей (кантик) - по 33 песни; «Ад» содержит, кроме того, ещё одну песнь, служащую вступлением ко всей поэме. Объём каждой из ста песен приблизительно одинаков.
• Рай , XIII, 51. И средоточья в круге нет другого - не может быть двух мнений, подобно тому как в круге возможен только один центр.
• Рай , XIV, 102. Из двух лучей слагался знак священный, который в рубежах квадрантов скрыт - отрезки соприкасающихся квадрантов (четвертей) круга образуют знак креста.
• Рай , XVIII, 113. В лилее М - Готическое М напоминает геральдическую лилию.
• Рай , XXV, 101-102: Будь у Рака сходный перл… - С

«Божественная комедия» - пьеса, созданная Данте Алигьери в 14 веке, представляющая собой средневековую энциклопедию знаний в науке, политике, философии и богословии. Произведение считается памятником литературы Италии и мировой литературы.

Главным героем произведения является сам Данте, повествование ведется от первого лица. Когда автору исполнилось 35 лет, ночью, он потерялся в лесу и сильно испугался этого. Вдалеке он замечает горы, добирается до них, стараясь подняться, но на своем пути встречает волка и волчицу, которые не позволяют ему двигаться вперед. Герою не остается ничего более, нежели возвратиться в лес. Здесь он встретился с духом писателя Вергилия, пообещавшего показать ему круги ада и чистилище и провести его в рай. Алигьери решается на путешествие.

Ад. Вместе с Вергилием они подходят к врагам ада. Раздаются стоны. Это мучаются души тех, кто не совершал ни добра, ни зла. После они видят реку, по которой на лодке Харон провозит мертвых до первого круга ада.

Они видят Лимб. Тут в томлении живут души поэтов и некрещенных детей. Рядом со следующим кругом Минос решает, куда определить каждого из грешников. Путники заметили сладострастные души, которые уносит ветром. Тут летала и душа Клеопатры. У входа в третий круг ада героев встретил пес Цербер. Рядом с ним в грязи под проливным дождем валялись обжоры. Есть здесь и приятель Данте Чакко. Тот просит Данте напомнить его знакомым о нем в мире. Четвертый круг уготован расточителям и скупым. Пятый круг ада ждет ленивых и не умевших усмирять свой гнев. Они затянуты в болото, откуда не могут выбраться. Странники добрались до неизвестной башни, окруженной водой. Через нее проводником на лодке служит демон Флегий.

И вот пред героями раскинулся город мертвых. Духи, живущие здесь, не позволяют путникам ступить в город. Но, откуда ни возьмись, возникает посланник неба, который усмиряет их дает путникам возможность войти. В городе странствующие увидели горящие гробы, из которых доносились стоны не верующих.

Седьмой круг гораздо меньше остальных, он оказался между гор. Вход в него стережет Минотавр. Здесь путникам встретилась кипящая река, полная крови. В ней варятся разбойники и тираны, а в них стреляют из лука кентавры. Один из стрелков провожает путешественников и помогает им пробраться вброд.

Всюду кусты, что колются до крови. Это самоубийцы, которых бесконечно клюют Гарпии. Навстречу Данте идут новые грешники. Среди них поэт признал собственного учителя, виновного в расположенности к однополой любви.

Восьмой круг составлен из 10 рвов. В первом из них сидят соблазнители женщин, которых бичом бьют со всей силы бесы. В следующем в смердящей массе кала находятся льстецы. Из последующего рва видны только ноги духовников, которые приторговывали своей должностью. Голов их не видно, они под камнями. В пятом в кипящую смолу кидают бравших взятки. Пройдя через скалы, путники встречают воров, которых кусают змеи, казненных советчиков, создателей смуты.

На огромной ладони Антей через колодец доставляет героев к центру земли. Перед героями - замерзшее озеро, в котором застряли души людей, что предали своих родных. В самом центре озера обитает глава ада Люцифер. У него три лица: Кассия, Брута и Иуды. От Люцифера тянется узкая траншея, по которой путники с трудом проходят на поверхность и видят небо.

Чистилище. Вдруг по морю приплыл челн, чтобы доставить их до берега. Добравшись до суши, путники идут к горе Чистилища. Здесь они разговаривают с грешниками, что покаялись в грехе и не попали в ад. Данте устал и лег отдохнуть на траву. Он засыпает и переносится к вратам Чистилища. Здесь ангел начертил ему на лбу семь букв «Г». Символы по одному будут исчезать по мере его продвижения вверх.

Всего семь кругов. Здесь обитают, например, завистники и чревоугодники. Каждый из них очищаются в соответствии со своим грехом. Так завистникам выкололи глаза, а чревоугодники голодают.

Рай. Посмотрев на все это, путники прошли огненную стену, чтобы пройти в рай. Все цветет, вокруг стоит потрясающий аромат, рядом ходят старики в светлых одеждах. И вот Данте заметил свою любовь - Беатриче. От волнения поэт теряет сознание и приходит в себя в Лете, реке забвения. Выйдя из воды, герой доходит до реки, воды которой делают мысли о содеянном благе крепче. Теперь Данте готов подняться выше. И он вместе с Беатриче возносится к небесам. Они пролетели четыре неба, добрались до Марса и Юпитера, где живут справедливые души.

Свет планет падает и сливается воедино в фигуру орла - символ власти, что сложилась здесь. Птица разговаривает с Данте, он безгранично справедлив. Далее герои пролетают седьмое и восьмое небо, где Данте разговаривает с праведниками. В девятом небе Данте приметил блестящую точку - символ чистоты. Потом Данте возносится к эмпирею - высшему небу, где он познакомился со старцем Бернардом, своим наставником. Вдвоем они смотрят на свет, идущий от душ младенцев. После знака, поданного Бернардом, Данте смотрит на верх и лицезреет бога в триединстве.

«Божественная комедия», вершинное творение Данте, начала рождаться тогда, когда великий поэт только что пережил своё изгнание из Флоренции. «Ад» был задуман около 1307 года и создавался в течение трёх лет скитаний. Затем последовало сочинение «Чистилища», в котором особое место заняла Беатриче (ей посвящено и всё творение поэта).

А в последние годы жизни творца, когда Данте жил в Вероне и Равенне, был написан «Рай». Сюжетной основой поэмы-видения стало загробное странствие — излюбленный мотив средневековой литературы, под пером Данте получивший своё художественное преображение.

Когда-то древнеримский поэт Вергилий изобразил сошествие мифологического 3нея в подземное царство, и вот теперь Данте берёт автора прославленной «Энеиды» в свои проводники по аду И чистилищу. Поэма названа «комедией», и в отличие от трагедии она начинается тревожно и мрачно, но завершается счастливым финалом.

В одной из песен «Рая» Данте назвал своё творение «священной поэмой», а после смерти её автора потомки присвоили ей наименование «Божественной комедии».

Мы не будем в этой статье излагать содержание поэмы, а остановимся на некоторых чертах её художественного своеобразия и поэтики.

Она написана терцинами, то есть трёхстрочными строфами, в которых первый стих рифмуется с третьим, а второй — с первой и третьей строкой следующей терцины. Поэт опирается на христианскую эсхатологию и учение об аде и рае, но своим творением существенно обогащает эти представления.

В содружестве с Вергилием Данте ступает за порог глубокой бездны, над вратами которой он читает зловещую надпись: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Но, несмотря на это мрачное предупреждение, спутники продолжают своё шествие. Их вскоре обступят толпы теней, которые будут для Данте особенно интересны, поскольку когда- то они были людьми. А для творца, рождённого новым временем, человек — наиболее увлекательный объект познания.

Переправившись в ладье Херона через адскую реку Ахерон, спутники попадают в Лимб, где тени великих языческих поэтов причисляют Данте к их кругу, объявляя шестым после Гомера, Вергилия, Горация, Овидия и Лукана.

Одной из замечательных примет поэтики великого творения является редкостное воссоздание художественного пространства, а в его пределах — поэтического пейзажа, того компонента, которого до Данте в европейской литературе не существовало. Под пером же создателя «Божественной комедии» оказались воссозданными и лес, и заболоченная степь, и ледяное озеро, и обрывистые скалы.

Для дантевских пейзажей характерны, во-первых, яркая изобразительность, во-вторых, пронизанность светом, в-третьих, лирическая их окрашенность, в-четвертых, естественная изменчивость.

Если мы сравним описание леса в «Аде» и «Чистилище», то увидим, как страшная, пугающая его картина в первых песнях сменяется изображением радостным, светлым, пронизанным зеленью деревьев и голубизной воздуха. Пейзаж в поэме предельно лаконичный: «День уходил, И неба воздух тёмный / Земные твари уводил ко сну». Он очень напоминает земные картины, чему способствуют развёрнутые сравнения:

Как селянин, на холме отдыхая, —
Когда сокроет ненадолго взгляд
Тот, кем страна озарена земная,

и комары, сменяя мух, кружат, —
Долину видит полной светляками
Там, где он жнёт, где режет виноград.

Пейзаж этот, как правило, населён людьми, тенями, животными или насекомыми, как в этом примере.

Другим значимым компонентом у Данте становится портрет. Благодаря портрету люди или их тени оказываются живыми, красочными, рельефно переданными, исполненными драматизма. Мы видим лица и фигуры гигантов, сидящих закованными в каменных колодцах, вглядываемся в мимику, жесты и движения бывших людей, пришедших в загробное царство из античного мира; созерцаем и мифологических персонажей, и современников Данте из его родной Флоренции.

Портреты, набросанные поэтом, отличаются пластичностью, а значит — осязательностью. Вот один из запоминающихся образов:

Он снёс меня к Миносу, тот, обвив
Хвост восемь раз вокруг спины могучей,
Его от злобы даже укусив,
Сказал …

Душевное движение, отражённое на автопортрете самого Данте, тоже отличается большой выразительностью и жизненной правдой:

Так я воспрянул, мужеством горя;
Решительно был в сердце страх раздавлен,
И я ответил, смело говоря …

Во внешнем облике Вергилия и Беатриче меньше драматизма и динамики, но зато исполнено экспрессии отношение к ним самого Данте, который им поклоняется и страстно их любит.

Одной из особенностей поэтики «Божественной комедии» является обилие и значимость в ней чисел, которые имеют символический смысл. Символ — особого рода знак, который уже в своей внешней форме заключает в себе содержание выявляемого им представления. Подобно аллегории и метафоре, символ образует перенесение смысла, но в отличие от названных тропов он наделён огромным множеством значений.

Символ, по мысли А.Ф.Лосева, имеет значение не сам по себе, но как арена встречи известных конструкций сознания с тем или другим возможным предметом этого сознания. Сказанное относится и к символике чисел с их частой повторяемостью и варьированием. Исследователи литературы Средневековья (С.С.Мокульский, М.Н.Голенищев-Кутузов, Н.Г.Елина, Г.В.Стадников, О.И.Фетодов и др.) отмечали огромную роль числа как меры вещей в «Божественной комедии» Данте. Особенно это касается чисел 3 и 9 и производных от них.

Однако, говоря об указанных числах, исследователи обычно усматривают их значение лишь в композиции, архитектонике поэмы и её строфике (три кантики, 33 песни в каждой части, 99 песен в совокупности, троекратное повторение слова stelle, роль ххх песни «Чистилища» как рассказа о встрече поэта с Беатриче, трёхстрочные строфы).

Между тем мистической символике, в частности троичности, подчинена вся система образов поэмы, повествование и описания её, раскрытие сюжетных подробностей и детализация, стиль и язык.

Троичность обнаруживается в эпизоде восхождения Данте на холм спасения, где ему препятствуют три зверя (рысь – символ сладострастия; лев — символ власти и гордости; волчица — воплощение алчности и корыстолюбия), при изображении Лимба Ада, где пребывают существа трёх родов (души ветхозаветных праведников, души младенцев, умерших без крещения, и души всех добродетельных нехристиан).

Далее мы видим трёх знаменитых троянцев (Электру, Гектора и Энея), трёхголовое чудовище — Цербера (имеющего черты беса, пса и человека). Нижний Ад, состоящий из трёх кругов, населён тремя фуриями (Тисифоной, Мегерой и Электо), тремя сёстрами горгонами. 3десь же показаны три уступа — ступени, предстающие три порока (злоба, насилие и обман). Седьмой круг разделён на три концентрических пояса: они примечательны воспроизведением трёх форм насилия.

В следующей песне мы вместе с Данте замечаем, как «три тени отделились вдруг»: это трое флорентийцев-грешников, которые «кольцом забегали все трое», оказавшись в огне. Далее поэты видят трёх зачинщиков кровавых раздоров, трёхтелого и трёхголового Гериона и трёхпикого Люцифера, из пасти которого торчат трое предателей (Иуда, Брут и Кассий). Даже отдельные предметы в мире Данте заключают в себе число 3.

Так, в одном из трёх гербов — три чёрных козла, во флоринах — подмешенные 3 карата меди. Трёхчленность наблюдается даже в синтаксисе фразы («Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену»).

Аналогичную троичность мы видим в «Чистилище», где у ангелов по три сияния (крыльев, одежд и лиц). Здесь упоминаются три святые добродетели (Вера, Надежда, Любовь), три звезды, три барельефа, три художника (Франко, Чимабуэ и Джотто), три разновидности любви, три глаза у Мудрости, которая ими озирает прошлое, настоящее и будущее.

Схожее явление наблюдается и в «Рае», где в амфитеатре сидят три девы (Мария, Рахиль и Беатриче), образующие геометрический треугольник. Во второй песне повествуется о трёх благословенных жёнах (в том числе Лючии) и говорится о трёх вечных созданиях
(небе, земле и ангелах).

Здесь упоминаются три полководца Рима, победа Сципиона Африканского над Ганнибалом в 33 года, битва «трёх против трёх» (трёх Горациев против трёх Куриациев), говорится о третьем (после Цезаря) кесаре, о трёх ангельских чинах, трёх лилиях в гербе французской династии.

Названное число становится одним из сложных определений-прилагательных («троеобразный» плод», «триединый Бог) включается в структуру метафор и сравнений.

Чем же объясняется эта троичность? Во первых, учением католической церкви о существовании трёх форм инобытия (ада, чистилища и рая). Во-вторых, символизацией Троицы (с её тремя ипостасями), важнейшей час христианского учения. В-третьих, сказалось воздействие капитула ордена тамплиеров, где числовая символика имела первостепенное значение. В-четвёртых, как это показал философ и математик П.А.Флоренский в своих трудах «Столп и утверждение истины» и «Мнимость в геометрии», троичность есть наиболее общая характеристика бытия.

Число «три», писал мыслитель. являет себя всюду как какая то основная категория жизни и мышления. Таковы, например, три основные категории времени (прошедшее, настоящее и будущее) трёхмерность пространства, наличие трёх грамматических лиц, минимальный размер полной семьи (отец. мать и ребёнок), (тезис. антитезис и синтез), три основные координаты человеческой психики (разум, воля и чувства), простейшее выражение асимметрии в целых числах (3 =2+1).

В жизни человека выделяются три фазы развития (детство, отрочество и юность или молодость, зрелость и старость). Вспомним также эстетическую закономерность, побуждающую творцов создавать триптих, трилогию, три портала в готическом соборе (например, Нотр-Дам в Париже), строили три яруса на фасаде (там же), три части аркады, делить стены нефов на три части и т. д. Всё это учитывал Данте, создавая в поэме свою модель мироздания.

Но в «Божественной комедии» обнаруживается подчинённость не только числу 3, но и числу 7, ещё одному магическому символу в христианстве. Вспомним, что продолжительность необычного странствия Данте — 7 суток, они начинаются 7-го и заканчиваются 14 апреля (14 = 7+7). В IV песне вспоминается Иаков, который служил Лавану 7 лет и затем ещё 7 лет.

В тринадцатой песне «Ада» Минос шлёт душу в «седьмую бездну». В XIV песне упоминаются 7 царей, осаждавших Фивы, а в хх — Тирисей, который пережил превращение в женщину и затем — через 7 лет — обратную метаморфозу из женщины в мужчину.

Наиболее обстоятельно седмица воспроизводится в «Чистилище», где показаны 7 кругов («семь царств»), семь полос; здесь говорится о семи смертных грехах (семи «Р» на лбу героя поэмы), семи хорах, о семи сыновьях и семи дочерях Ниобеи; воспроизводится мистическое шествие с семью светильниками, характеризуются 7 добродетелей.

И в «Рае» передаётся седьмое сияние планеты Сатурн, семизведие Большой Медведицы; говорится о семи небесах планет (Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера и Сатурна) в соответствии с космогоническими представлениями эпохи.

Такое предпочтение седмицы объясняется господствовавшими во времена Данте представлениями о наличии семи смертных грехов (гордости, зависти, гнева, уныния, скупости, чревоугодия и сладострастия), о стремлении к семи добродетелям, которые обретаются путём очищения в соответствующей части загробного мира.

Сказывались и жизненные наблюдения над семью цветами радуги и семизвездиями Большой и Малой Медведицы, семью днями недели и т. д.

Важную роль играли библейские сюжеты, связанные с семью днями творения мира, христианские легенды, например о семи спящих отроках, древние рассказы о семи чудесах света, семи мудрецах, семи городах, спорящих за честь быть родиной Гомера, о семерых, воюющих против Фив. Воздействие на сознание и мышление оказывали образы
древнего фольклора, многочисленные сказки о семи богатырях, пословицы типа «семь бед — один ответ», «семерым просторно, а двоим тесно», поговорки вроде «семи пядей во лбу», «за семь вёрст киселя хлебать», «книга за семью печатями», «семь потов сошло».

Всё это нашло отражение в литературных произведениях. Для сравнения возьмём поздние примеры: обыгрывание числа «семь». В «Легенде об Уленшпигепе» Ш. де Костера и особенно в некрасовской поэме «Кому на Руси жить хорошо» (с её семью странниками,
семью филинами, семью большими деревьями и др.). Аналогичное воздействие представлен ий о магии и символике числа 7 находим и в «Божественной комедии».

Символическое значение в поэме приобретает и число 9. Ведь это число небесных сфер. К тому же на рубеже XIII и XIV веков существовал культ девяти бесстрашных: Гектора, Цезаря, Александра, Иисуса Нави на, Давида, Иуды Маккавея, Артура, Карла Великого и Готфрида Бульонского.

Совсем не случайно в поэме 99 песен, до вершинной ххх песни «Чистилища» — 63 песни (6+3=9), а после неё 36 песен (3+6=9). Любопытно, что имя Беатриче в поэме упомянуто 63 раза. Сложением этих двух чисел (6+3) тоже образуется 9. Да и рифмуется это особое имя — Беатриче — 9 раз. Примечательно, что В.Фаворский, создавая портрет Данте, поместил над его рукописью громадную цифру 9, подчеркнув этим её символическую и магическую роль в «Новой жизни» и «Божественной комедии».

В итоге числовая символика помогает скрепить каркас «Божественной комедии» с её многослойностью и многонаселённостью.

Она способствует рождению поэтической «дисциплины» И гармонии, образует жёсткую «математическую конструкцию», насыщенную ярчайшей образностью, этическим богатством и глубоким философским смыслом.

Бессмертное творение Данте поражает очень часто встречаемыми метафорами. Их обилие тесно связано с особенностями мировоззрения и художественного мышления поэта.

Отталкиваясь от той концепции Вселенной, которая опиралась на систему Птоломея, от христианской эсхатологии и представлений об аде, чистилище и рае, сталкивая трагическую мглу и яркий свет загробных царств, Данте должен был широко и в то же время ёмко воссоздать миры, исполненные острых противоречий, контрастов и антиномий, вмещающие грандиозный энциклопедизм знаний, их сопоставления, связи и их синтез. Поэтому естественными и закономерными в поэтике «комедии» стали перемещения, переносы и сближения сравниваемых предметов и явлений.

Для решения поставленных задач лучше всего подходила метафора, соединяющая конкретность действительности и поэтическую фантазию человека, сближающая явления космического мира, природы, предметного мира и духовную жизнь человека по сходству и родственности друг другу. Вот отчего язык поэмы так мощно основан на метафоризации, способствующей познанию жизни.

Метафоры в тексте трёх кантик необычайно разнообразны. Являясь поэтическими тропами, они нередко несут значимый философский смысл, как, например, «полушарье тьмы» И «злобствует вражда» (в «Аде»), «звенит отрада», «души восходят» (в «Чистилище») или «утро воспылало» и «песнь звенела» (в «Рае»). Эти метафоры совмещают в себе различные семантические планы, но при этом каждая из них создаёт единый нерасторжимый образ.

Показывая загробное странствие как часто встречавшийся в средневековой литературе сюжет, пользуясь по необходимости богословской догматикой и разговорным стилем, Данте иногда вводит в свой текст общеупотребительные языковые метафоры
(«сердце согрето», «устремил глаза», «Марс горит», «жажда говорить», «волны бьют», «луч золотой», «день уходил» и др.).

Но гораздо чаще автор пользуется метафорами поэтическими, отличающимися новизной и большой экспрессией, столь существенной в поэме. Они отражают многообразие свежих впечатлений «первого поэта Нового времени» и рассчитаны на пробуждение воссоздающего и творческого воображения читателей.

Таковы словосочетания «воет глубина», «плач в меня ударил», «ворвался гул» (в «Аде»), «твердь ликует», «улыбка лучей» (в «Чистилище»), «свет хочу просить», «труд природы» (в «Рае»).

Правда, иногда мы встречаем удивительное соединение старых представлений и новых взглядов. В соседстве двух суждений («искусство… Божий внук» и «искусство … следует природе-) мы сталкиваемся с парадоксальным сочетанием традиционной отсылки к Божескому началу и характерное для «комедии» сплетение истин, ранее усвоенных и вновь обретённых.

Но важно подчеркнуть, что приведённые выше метафоры отличаются способностью обогащать понятия, оживлять текст, сравнивать сходные явления, переносить наименования по аналогии, сталкивать прямое и переносное значения одного и того же слова («плач», «улыбка», «искусство»), выявлять основной, постоянный признак характеризуемого объекта.

В дантевской метафоре, как и в сравнении, сопоставляются или противопоставляются признаки («оверль» и «пикует»), но компаративные связки (союзы «как», «словно», «как будто») в ней отсутствуют. Вместо двучленного сравнения возникает единый, крепко сращённый образ («свет немотствует», «взлетают крики», «очей мольба», «море бьёт», «войди мне в грудь», «бег четырёх кругов»).

Метафоры, встречаемые в «Божественной комедии», можно условно разделить на три основные группы в зависимости от характера взаимоотношений космических и природных объектов с живыми существами. К первой группе следует отнести олицетворяющие метафоры, в которых космические и природные явления, предметы и отвлечённые понятия уподобляются свойствам одушевлённых существ.

Таковы у Данте «бежал приветливый родник», «земная плоть звала», «солнце покажет», «суета отклонит», «солнце зажигает. и др. Ко второй группе надо причислить метафоры (у автора «комедии» это «плесканье рук», «башен строй», «плечи горные», «Вергилий — родник бездонный», «маяк любви», «печать смущенья», «путы зла»).

В этих случаях свойства живых существ уподобляются природным явлениям или предметам. Третью группу составляют метафоры, объединяющие разнонаправленные сопоставления («правды лик», «слова несут помощь», «свет сквозил», «волна волос», «мысль канет», «вечер пал», «загорелись дали» и др.).

Читателю важно увидеть, что в словосочетаниях всех групп часто присутствует авторская оценка, позволяющая увидеть отношение Данте к запечатлеваемым им явлениям. Всё, что имеет отношение к правде, свободе, чести, свету, он непременно приветствует и одобряет («вкусит честь», «блеск разросся чудно», «свет правды»).

Метафоры автора «Божественной комедии» передают различные свойства запечатлеваемых предметов и явлений: их форму («круг вершиной лёг»), цвет («цвет накопленный», «терзает воздух чёрный»), звуки («ворвался гул», «воскреснет песнопенье», «лучи молчат») расположение частей («в глубь моей дремоты», «пята обрыва») освещение («заря одолевала», «взор светил», «свет покоит твердь»), действие предмета или явлений («встаёт лампада», «разум воспаряет», «рассказ струился»).

Данте употребляет метафоры разной конструкции и состава: простые, состоящие из одного слова («окаменел»); образующие словосочетания (того, кто движет мирозданье», «пламень из туч упавший»): развёрнутые (метафора леса в первой песни «Ада»).

Данте Алигьери (Dante Alighieri) 1265-1321
Божественная комедия (La Divina Commedia) – Поэма (1307-1321)
АД
На полдороге жизни я – Данте – заблудился в дремучем лесу. Страшно, кругом дикие звери – аллегории пороков; деться некуда. И тут является призрак, оказавшийся тенью любимого мною древне-римского поэта Вергилия. Прошу его о помощи. Он обещает увести меня отсюда в странствия по загробному миру, с тем чтобы я увидел Ад, Чистилище и Рай. Я готов следовать за ним.
Да, но по силам ли мне такое путешествие? Я оробел и заколебался. Вергилий укорил меня, рассказав, что сама Беатриче (моя покойная возлюбленная) снизошла к нему из Рая в Ад и просила быть моим проводником в странствиях по загробью. Если так, то нельзя колебаться, нужна решимость. Веди меня, мой учитель и наставник!
Над входом в Ад надпись, отнимающая всякую надежду у входящих. Мы вошли. Здесь, прямо за входом, стонут жалкие души не творивших при жизни ни добра ни зла. Далее река Ахерон, Через нее свирепый Харон перевозит на лодке мертвецов. Нам – с ними. “Но ты же не мертвец!” – гневно кричит мне Харон. Вергилий усмирил его. Поплыли. Издали слышен грохот, дует ветер, сверкнуло пламя. Я лишился чувств…
Первый круг Ада – Лимб. Тут томятся души некрещеных младенцев и славных язычников – воителей, мудрецов, поэтов (в их числе и Вергилия). Они не мучаются, а лишь скорбят, что им как нехристианам нет места в Раю. Мы с Вергилием примкнули к великим поэтам древности, первый из которых Гомер. Степенно шли и говорили о неземном.
У спуска во второй круг подземного царства демон Минос определяет, какого грешника в какое место Ада надлежит низвергнуть. На меня он отреагировал так же, как Харон, и Вергилий так же его усмирил. Мы увидели уносимые адским вихрем души сладострастников (Клеопатра, Елена Прекрасная и др.). Среди них Франческа, и здесь неразлучная со своим любовником. Безмерная взаимная страсть привела их к трагической гибели. Глубоко сострадая им, я вновь лишился чувств.
В круге третьем свирепствует звероподобный пес Цербер. Залаял было на нас, но Вергилий усмирил и его. Здесь валяются в грязи, под тяжелым ливнем, души грешивших обжорством. Среди них мой земляк, флорентиец Чакко. Мы разговорились о судьбах родного города. Чакко попросил меня напомнить о нем живым людям, когда вернусь на землю.
Демон, охраняющий четвертый круг, где казнят расточителей и скупцов (среди последних много духовных лиц – папы, кардиналы), – Плутос. Вергилию тоже пришлось его осадить, чтобы отвязался. Из четвертого спустились в пятый круг, где мучаются гневные и ленивые, погрязшие в болотах Стигийской низины. Подошли к какой-то башне.
Это целая крепость, вокруг нее обширный водоем, в челне – гребец, демон Флегий. После очередной перебранки сели к нему, плывем. Какой-то грешник попытался уцепиться за борт, я его обругал, а Вергилий отпихнул. Перед нами адский город Дит. Всякая мертвая нечисть мешает нам в него войти. Вергилий, оставив меня (ох, страшно одному!), пошел узнать, в чем дело, вернулся озабоченный, но обнадеженный.
А тут еще и адские фурии перед нами предстали, угрожая. Выручил внезапно явившийся небесный посланник, обуздавший их злобу. Мы вошли в Дит. Всюду объятые пламенем гробницы, из которых доносятся стоны еретиков. По узкой дороге пробираемся между гробницами.
Из одной гробницы вдруг выросла могучая фигура. Это Фарината, мои предки были его политическими противниками. Во мне, услышав мою беседу с Вергилием, он угадал по говору земляка. Гордец, казалось, он презирает всю бездну Ада, Мы заспорили с ним, а тут из соседней гробницы высунулась еще одна голова: да это же отец моего друга Гвидо! Ему померещилось, что я мертвец и что сын его тоже умер, и он в отчаянии упал ниц. Фарината, успокой его; жив Гвидо!
Близ спуска из шестого круга в седьмой, над могилой паны-еретика Анастасия, Вергилий объяснил мне устройство оставшихся трех кругов Ада, сужающихся книзу (к центру земли), и какие грехи в каком поясе какого круга караются.
Седьмой круг сжат горами и охраняем демоном-полубыком Минотавром, грозно заревевшим на нас. Вергилий прикрикнул на него, и мы поспешили отойти подальше. Увидели кипящий кровью поток, в котором варятся тираны и разбойники, а с берега в них кентавры стреляют из луков. Кентавр Несс стал нашим провожатым, рассказал о казнимых насильниках и помог перейти кипящую реку вброд.
Кругом колючие заросли без зелени. Я сломал какую-то ветку, а из нее заструилась черная кровь, и ствол застонал. Оказывается, эти кусты – души самоубийц (насильников над собственной плотью). Их клюют адские птицы Гарпии, топчут мимо бегущие мертвецы, причиняя им невыносимую боль. Один растоптанный куст попросил меня собрать сломанные сучья и вернуть их ему. Выяснилось, что несчастный – мой земляк. Я выполнил его просьбу, и мы пошли дальше. Видим – песок, на него сверху слетают хлопья огня, опаляя грешников, которые кричат и стонут – все, кроме одного: тот лежит молча. Кто это? Царь Капаней, гордый и мрачный безбожник, сраженный богами за свою строптивость. Он и сейчас верен себе: либо молчит, либо громогласно клянет богов. “Ты сам себе мучитель!” – перекричал его Вергилий…
А вот навстречу нам, мучимые огнем, движутся души новых грешников. Среди них я с трудом узнал моего высокочтимого учителя Брунетто Латини. Он среди тех, кто повинен в склонности к однополой любви. Мы разговорились. Брунетто предсказал, что в мире живых ждет меня слава, но будут и многие тяготы, перед которыми нужно устоять. Учитель завещал мне беречь его главное сочинение, в котором он жив, – “Клад”.
И еще трое грешников (грех – тот же) пляшут в огне. Все флорентийцы, бывшие уважаемые граждане. Я поговорил с ними о злосчастиях нашего родного города. Они просили передать живым землякам, что я видел их. Затем Вергилий повел меня к глубокому провалу в восьмой круг. Нас спустит туда адский зверь. Он уже лезет к нам оттуда.
Это пестрый хвостатый Герион. Пока он готовится к спуску, есть еще время посмотреть на последних мучеников седьмого круга – ростовщиков, мающихся в вихре пылающей пыли. С их шей свисают разноцветные кошельки с разными гербами. Разговаривать я с ними не стал. В путь! Усаживаемся с Вергилием верхом на Гериона и – о ужас! – плавно летим в провал, к новым мукам. Спустились. Герион тотчас же улетел.
Восьмой круг разделен на десять рвов, называемых Злопазухами. В первом рву казнятся сводники и соблазнители женщин, во втором – льстецы. Сводников зверски бичуют рогатые бесы, льстецы сидят в жидкой массе смрадного кала – вонь нестерпимая. Кстати, одна шлюха наказана здесь не за то, что блудила, а за то, что льстила любовнику, говоря, что ей хорошо с ним.
Следующий ров (третья пазуха) выложен камнем, пестреющим круглыми дырами, из которых торчат горящие ноги высокопоставленных духовных лиц, торговавших церковными должностями. Головы же и туловища их зажаты скважинами каменной стены. Их преемники, когда умрут, будут так же на их месте дрыгать пылающими ногами, полностью втеснив в камень своих предшественников. Так объяснил мне папа Орсини, поначалу приняв меня за своего преемника.
В четвертой пазухе мучаются прорицатели, звездочеты, колдуньи. У них скручены шеи так, что, рыдая, они орошают себе слезами не грудь, а зад. Я и сам зарыдал, увидев такое издевательство над людьми, а Вергилий пристыдил меня; грех жалеть грешников! Но и он с сочувствием рассказал мне о своей землячке, прорицательнице Манто, именем которой была названа Мантуя – родина моего славного наставника.
Пятый ров залит кипящей смолой, в которую черти Злохваты, черные, крылатые, бросают взяточников и следят, чтобы те не высовывались, а не то подденут грешника крючьями и отделают самым жестоким образом. У чертей клички: Злохвост, Косокрылый и пр. Часть дальнейшего пути нам придется пройти в их жуткой компании. Они кривляются, показывают языки, их шеф произвел задом оглушительный непристойный звук. Такого я еще не слыхивал! Мы идем с ними вдоль канавы, грешники ныряют в смолу – прячутся, а один замешкался, и его тут же вытащили крючьями, собираясь терзать, но позволили прежде нам побеседовать с ним. Бедняга хитростью усыпил бдительность Злохватов и нырнул обратно – поймать его не успели. Раздраженные черти подрались между собой, двое свалились в смолу. В суматохе мы поспешили удалиться, но не тут-то было! Они летят за нами. Вергилий, подхватив меня, еле-еле успел перебежать в шестую пазуху, где они не хозяева. Здесь лицемеры изнывают под тяжестью свинцовых позолоченных одежд. А вот распятый (прибитый к земле колами) иудейский первосвященник, настаивавший на казни Христа. Его топчут ногами отяжеленные свинцом лицемеры.
Труден был переход: скалистым путем – в седьмую пазуху. Тут обитают воры, кусаемые чудовищными ядовитыми змеями. От этих укусов они рассыпаются в прах, но тут же восстанавливаются в своем обличье. Среди них Ванни Фуччи, обокравший ризницу и сваливший вину на другого. Человек грубый и богохульствующий: Бога послал “на фиг”, воздев кверху два кукиша. Тут же на него набросились змеи (люблю их за это). Потом я наблюдал, как некий змей сливался воедино с одним из воров, после чего принял его облик и встал на ноги, а вор уполз, став пресмыкающимся гадом. Чудеса! Таких метаморфоз не отыщете и у Овидия,
Ликуй, Флоренция: эти воры – твое отродье! Стыдно… А в восьмом рву обитают коварные советчики. Среди них УЛИСС (Одиссей), его душа заточена в пламя, способное говорить! Так, мы услышали рассказ Улисса о его гибели: жаждущий познать неведомое, он уплыл с горсткой смельчаков на другой конец света, потерпел кораблекрушение и вместе с друзьями утонул вдали от обитаемого людьми мира,
Другой говорящий пламень, в котором скрыта душа не назвавшего себя по имени лукавого советчика, рассказал мне о своем грехе: этот советчик помог римскому папе в одном неправедном деле – рассчитывая на то, что папа отпустит ему его прегрешение. К простодушному грешнику небеса терпимее, чем к тем, кто надеется спастись покаянием. Мы перешли в девятый ров, где казнят сеятелей смуты.
Вот они, зачинщики кровавых раздоров и религиозных смут. Дьявол увечит их тяжелым мечом, отсекает носы и уши, дробит черепа. Тут и Магомет, и побуждавший Цезаря к гражданской войне Курион, и обезглавленный воин-трубадур Бертран де Борн (голову в руке несет, как фонарь, а та восклицает: “Горе!”).
Далее я встретил моего родича, сердитого на меня за то, что его насильственная смерть осталась неотомщенной. Затем мы перешли в десятый ров, где алхимики маятся вечным зудом. Один из них был сожжен за то, что шутя хвастался, будто умеет летать, – стал жертвой доноса. В Ад же попал не за это, а как алхимик. Здесь же казнятся те, кто выдавал себя за других людей, фальшивомонетчики и вообще лгуны. Двое из них подрались между собой и потом долго бранились (мастер Адам, подмешивавший медь в золотые монеты, и древний грек Синон, обманувший троянцев). Вергилий упрекнул меня за любопытство, с которым я слушал их.
Наше путешествие по Злопазухам заканчивается. Мы подошли к колодцу, ведущему из восьмого круга Ада в девятый. Там стоят древние гиганты, титаны. В их числе Немврод, злобно крикнувший нам что-то на непонятном языке, и Антей, который по просьбе Вергилия спустил на своей огромной ладони нас на дно колодца, а сам тут же распрямился.
Итак, мы на дне вселенной, близ центра земного шара. Перед нами ледяное озеро, в него вмерзли предавшие своих родных. Одного я случайно задел ногою по голове, тот заорал, а себя назвать отказался. Тогда я вцепился ему в волосы, а тут кто-то окликнул его по имени. Негодяй, теперь я знаю, кто ты, и расскажу о тебе людям! А он: “Ври, что хочешь, про меня и про других!” А вот ледяная яма, в ней один мертвец грызет череп другому. Спрашиваю: за что? Оторвавшись от своей жертвы, он ответил мне. Он, граф Уголино, мстит предавшему его былому единомышленнику, архиепископу Руджьери, который уморил его и его детей голодом, заточив их в Пизанскую башню. Нестерпимы были их страдания, дети умирали на глазах отца, он умер последним. Позор Пизе! Идем далее. А это кто перед нами? Альбериго? Но он же, насколько я знаю, не умирал, так как же оказался в Аду? Бывает и такое: тело злодея еще живет, а душа уже в преисподней.
В центре земли вмерзший в лед властитель Ада Люцифер, низверженный с небес и продолбивший в падении бездну преисподней, обезображенный, трехликий. Из первой его пасти торчит Иуда, из второй Брут, из третьей Кассий, Он жует их и терзает когтями. Хуже всех приходится самому гнусному предателю – Иуде. От Люцифера тянется скважина, ведущая к поверхности противоположного земного полушария. Мы протиснулись в нее, поднялись на поверхность и увидели звезды.
ЧИСТИЛИЩЕ
Да помогут мне Музы воспеть второе царство! Его страж старец Катон встретил нас неприветливо: кто такие? как смели явиться сюда? Вергилий объяснил и, желая умилостивить Катона, тепло отозвался о его жене Марции. При чем здесь Марция? Пройдите к берегу моря, умыться надо! Мы пошли. Вот она, морская даль. А в прибрежных травах – обильная роса. Ею Вергилий смыл с моего лица копоть покинутого Ада.
Из морской дали к нам плывет управляемый ангелом челн. В нем души усопших, которым посчастливилось не попасть в Ад. Причалили, сошли на берег, и ангел уплыл. Тени прибывших столпились вкруг нас, и в одной я узнал своего друга, певца Козеллу. Хотел обнять его, но ведь тень бесплотна – обнял самого себя. Козелла по моей просьбе запел про любовь, все заслушались, но тут появился Катон, на всех накричал (не делом занялись!), и мы заспешили к горе Чистилища.
Вергилий был недоволен собою: дал повод накричать на себя… Теперь нам нужно разведать предстоящую дорогу. Посмотрим, куда двинутся прибывшие тени. А они сами только что заметили, что я-то не тень: не пропускаю сквозь себя свет. Удивились. Вергилий все им объяснил. “Идите с нами”, – пригласили они.
Итак, спешим к подножию чистилищной горы. Но все ли спешат, всем ли так уж не терпится? Вон близ большого камня расположилась группа не очень торопящихся к восхождению наверх: мол, успеется; лезь тот, кому неймется. Среди этих ленивцев я узнал своего приятеля Белакву. Приятно видеть, что он, и при жизни враг всякой спешки, верен себе.
В предгорьях Чистилища мне довелось общаться с тенями жертв насильственной смерти. Многие из них были изрядными грешниками, но, прощаясь с жизнью, успели искренне покаяться и потому не попали в Ад. То-то досада для дьявола, лишившегося добычи! Он, впрочем, нашел как отыграться: не обретя власти над душою раскаявшегося погибшего грешника, надругался над его убитым телом.
Неподалеку от всего этого мы увидели царственно-величественную тень Сорделло. Он и Вергилий, узнав друг в друге поэтов-земляков (мантуанцев), братски обнялись. Вот пример тебе, Италия, грязный бордель, где напрочь порваны узы братства! Особенно ты, моя Флоренция, хороша, ничего не скажешь… Очнись, посмотри на себя…
Сорделло согласен быть нашим проводником к Чистилищу. Это для него большая честь – помочь высокочтимому Вергилию. Степенно беседуя, мы подошли к цветущей ароматной долине, где, готовясь к ночлегу, расположились тени высокопоставленных особ – европейских государей. Мы издали наблюдали за ними, слушая их согласное пение.
Настал вечерний час, когда желанья влекут отплывших обратно, к любимым, и вспоминаешь горький миг прощанья; когда владеет печаль пилигримом и слышит он, как перезвон далекий плачет навзрыд о дне невозвратимом… В долину отдыха земных властителей заполз было коварный змей соблазна, но прилетевшие ангелы изгнали его.
Я прилег на траву, заснул и во сне был перенесен к вратам Чистилища. Охранявший их ангел семь раз начертал на моем лбу одну и ту же букву – первую в слове “грех” (семь смертных грехов; эти буквы будут поочередно стерты с моего лба по мере восхождения на чистилищную гору). Мы вошли во второе царство загробья, ворота закрылись за нами.
Началось восхождение. Мы в первом круге Чистилища, где искупают свой грех гордецы. В посрамление гордыни здесь воздвигнуты изваяния, воплощающие идею высокого подвига – смирения. А вот и тени очищающихся гордецов: при жизни несгибаемые, здесь они в наказание за свой грех гнутся под тяжестью наваленных на них каменных глыб.
“Отче наш… ” – эту молитву пели согбенные гордецы. Среди них – художник-миниатюрист Одериз, при жизни кичившийся своей громкой славой. Теперь, говорит, осознал, что кичиться нечем: все равны перед лицом смерти – и ветхий старец, и пролепетавший “ням-ням” младенец, а слава приходит и уходит. Чем раньше это поймешь и найдешь в себе силы обуздать свою гордыню, смириться, – тем лучше.
Под ногами у нас барельефы с запечатленными сюжетами наказанной гордыни: низверженные с небес Люцифер и Бриарей, царь Саул, Олоферн и другие. Заканчивается наше пребывание в первом круге. Явившийся ангел стер с моего лба одну из семи букв – в знак того, что грех гордыни мною преодолен. Вергилий улыбнулся мне,
Поднялись во второй круг. Здесь завистники, они временно ослеплены, их бывшие “завидущими” глаза ничего не видят. Вот женщина, из зависти желавшая зла своим землякам и радовавшаяся их неудачам… В этом круге я после смерти буду очищаться недолго, ибо редко и мало кому завидовал. Зато в пройденном круге гордецов – наверное, долго.
Вот они, ослепленные грешники, чью кровь когда-то сжигала зависть. В тишине громоподобно прозвучали слова первого завистника – Каина: “Меня убьет тот, кто встретит!” В страхе я приник к Вергилию, и мудрый вождь сказал мне горькие слова о том, что высший вечный свет недоступен завистникам, увлеченным земными приманками.
Миновали второй круг. Снова нам явился ангел, и вот на моем лбу остались лишь пять букв, от которых предстоит избавиться в дальнейшем. Мы в третьем круге. Перед нашими взорами пронеслось жестокое видение человеческой ярости (толпа забила каменьями кроткого юношу). В этом круге очищаются одержимые гневом.
Даже в потемках Ада не было такой черной мглы, как в этом круге, где смиряется ярость гневных. Один из них, ломбардец Марко, разговорился со мной и высказал мысль о том, что нельзя все происходящее на свете понимать как следствие деятельности высших небесных сил: это значило бы отрицать свободу человеческой воли и снимать с человека ответственность за содеянное им.
Читатель, тебе случалось бродить в горах туманным вечером, когда и солнца почти не видно? Вот так и мы… Я почувствовал прикосновение ангельского крыла к моему лбу – стерта еще одна буква. Мы поднялись в круг четвертый, освещаемые последним лучом заката. Здесь очищаются ленивые, чья любовь к благу была медлительной.
Ленивцы здесь должны стремительно бегать, не допуская никакого потворства своему прижизненному греху. Пусть вдохновляются примерами пресвятой девы Марии, которой приходилось, как известно, спешить, или Цезаря с его поразительной расторопностью. Пробежали мимо нас, скрылись. Спать хочется. Сплю и вижу сон…
Приснилась омерзительная баба, на моих глазах превратившаяся в красавицу, которая тут же была посрамлена и превращена в еще худшую уродину (вот она, мнимая привлекательность порока!). Исчезла еще одна буква с моего лба: я, значит, победил такой порок, как лень. Поднимаемся в круг пятый – к скупцам и расточителям.
Скупость, алчность, жадность к золоту – отвратительные пороки. Расплавленное золото когда-то влили в глотку одному одержимому жадностью: пей на здоровье! Мне неуютно в окружении скупцов, а тут еще случилось землетрясение. Отчего? По своему невежеству не знаю…
Оказалось, трясение горы вызвано ликованием по поводу того, что одна из душ очистилась и готова к восхождению: это римский поэт Стаций, поклонник Вергилия, обрадовавшийся тому, что отныне будет сопровождать нас в пути к чистилищной вершине.
С моего лба стерта еще одна буква, обозначавшая грех скупости. Кстати, разве Стаций, томившийся в пятом круге, был скуп? Напротив, расточителен, но эти две крайности караются совокупно. Теперь мы в круге шестом, где очищаются чревоугодники. Здесь нехудо бы помнить о том, что христианским подвижникам не было свойственно обжорство.
Бывшим чревоугодникам суждены муки голода: отощали, кожа да кости. Среди них я обнаружил своего покойного друга и земляка Форезе. Поговорили о своем, поругали Флоренцию, Форезе осуждающе отозвался о распутных дамах этого города. Я рассказал приятелю о Вергилии и о своих надеждах увидеть в загробном мире любимую мою Беатриче.
С одним из чревоугодников, бывшим поэтом старой школы, у меня произошел разговор о литературе. Он признал, что мои единомышленники, сторонники “нового сладостного стиля”, достигли в любовной поэзии гораздо большего, нежели сам он и близкие к нему мастера. Между тем стерта предпоследняя литера с моего лба, и мне открыт путь в высший, седьмой круг Чистилища.
А я все вспоминаю худых, голодных чревоугодников: как это они так отощали? Ведь это тени, а не тела, им и голодать-то не пристало бы. Вергилии пояснил: тени, хоть и бесплотны, точь-в-точь повторяют очертания подразумеваемых тел (которые исхудали бы без пищи). Здесь же, в седьмом круге, очищаются палимые огнем сладострастники. Они горят, поют и восславляют примеры воздержания и целомудрия.
Охваченные пламенем сладострастники разделились на две группы: предававшиеся однополой любви и не знавшие меры в двуполых соитиях. Среди последних – поэты Гвидо Гвиницелли и провансалец Арнальд, изысканно приветствовавший нас на своем наречии.
А теперь нам самим надо пройти сквозь стену огня. Я испугался, но мой наставник сказал, что это путь к Беатриче (к Земному Раю, расположенному на вершине чистилищной горы). И вот мы втроем (Стаций с нами) идем, палимые пламенем. Прошли, идем дальше, вечереет, остановились на отдых, я поспал; а когда проснулся, Вергилии обратился ко мне с последним словом напутствия и одобрения, Все, отныне он замолчит…
Мы в Земном Раю, в цветущей, оглашаемой щебетом птиц роще. Я увидел прекрасную донну, поющую и собирающую цветы. Она рассказала, что здесь был золотой век, блюлась невинность, но потом, среди этих цветов и плодов, было погублено в грехе счастье первых людей. Услышав такое, я посмотрел на Вергилия и Стация: оба блаженно улыбались.
О Ева! Тут было так хорошо, ты ж все погубила своим дерзаньем! Мимо нас плывут живые огни, под ними шествуют праведные старцы в белоснежных одеждах, увенчанные розами и лилиями, танцуют чудесные красавицы. Я не мог наглядеться на эту изумительную картину. И вдруг я увидел ее – ту, которую люблю. Потрясенный, я сделал невольное движение, как бы стремясь прижаться к Вергилию. Но он исчез, мой отец и спаситель! Я зарыдал. “Данте, Вергилий не вернется. Но плакать тебе придется не по нему. Вглядись в меня, это я, Беатриче! А ты как попал сюда?” – гневно спросила она. Тут некий голос спросил ее, почему она так строга ко мне. Ответила, что я, прельщенный приманкой наслаждений, был неверен ей после ее смерти. Признаю ли я свою вину? О да, меня душат слезы стыда и раскаяния, я опустил голову. “Подними бороду!” – резко сказала она, не веля отводить от нее глаза. Я лишился чувств, а очнулся погруженным в Лету – реку, дарующую забвение совершенных грехов. Беатриче, взгляни же теперь на того, кто так предан тебе и так стремился к тебе. После десятилетней разлуки я глядел ей в очи, и зрение мое на время померкло от их ослепительного блеска. Прозрев, я увидел много прекрасного в Земном Раю, но вдруг на смену всему этому пришли жестокие видения: чудовища, поругание святыни, распутство.
Беатриче глубоко скорбела, понимая, сколько дурного кроется – в этих явленных нам видениях, но выразила уверенность в том, что силы добра в конечном счете победят зло. Мы подошли к реке Эвное, попив из которой укрепляешь память о совершенном тобою добре. Я и Стаций омылись в этой реке. Глоток ее сладчайшей воды влил в меня новые силы. Теперь я чист и достоин подняться на звезды.
РАЙ
Из Земного Рая мы с Беатриче вдвоем полетим в Небесный, в недоступные уразумению смертных высоты. Я и не заметил, как взлетели, воззрившись на солнце. Неужели я, оставаясь живым, способен на это? Впрочем, Беатриче этому не удивилась: очистившийся человек духовен, а не отягощенный грехами дух легче эфира.
Друзья, давайте здесь расстанемся – не читайте дальше: пропадете в бескрайности непостижимого! Но если вы неутолимо алчете духовной пищи – тогда вперед, за мной! Мы в первом небе Рая – в небе Луны, которую Беатриче назвала первою звездою; погрузились в ее недра, хотя и трудно представить себе силу, способную вместить одно замкнутое тело (каковым я являюсь) в другое замкнутое тело (в Луну),
В недрах Луны нам встретились души монахинь, похищенных из монастырей и насильно выданных замуж. Не по своей вине, но они не сдержали данного при пострижении обета девственности, и поэтому им недоступны более высокие небеса. Жалеют ли об этом? О нет! Жалеть значило бы не соглашаться с высшей праведной волей.
А все-таки недоумеваю: чем же они виноваты, покорясь насилию? Почему им не подняться выше сферы Луны? Винить надо не жертву, а насильника! Но Беатриче пояснила, что и жертва несет известную ответственность за учиненное над нею насилие, если, сопротивляясь, не проявила героической стойкости.
Неисполнение обета, утверждает Беатриче, практически невозместимо добрыми делами (слишком уж много надо их сделать, искупая вину). Мы полетели на второе небо Рая – к Меркурию. Здесь обитают души честолюбивых праведников. Это уже не тени в отличие от предшествующих обитателей загробного мира, а светы: сияют и лучатся. Один из них вспыхнул особенно ярко, радуясь общению со мною. Оказалось, это римский император, законодатель Юстиниан. Он сознает, что пребывание в сфере Меркурия (и не выше) – предел для него, ибо честолюбцы, делая добрые дела ради собственной славы (то есть любя прежде всего себя), упускали луч истинной любви к божеству.
Свет Юстиниана слился с хороводом огней – других праведных душ, Я задумался, и ход моих мыслей привел меня к вопросу: зачем Богу-Отцу было жертвовать сыном? Можно же было просто так, верховною волей, простить людям грех Адама! Беатриче пояснила: высшая справедливость требовала, чтобы человечество само искупило свою вину. Оно на это неспособно, и пришлось оплодотворить земную женщину, чтобы сын (Христос), совместив в себе человеческое с божеским, смог это сделать.
Мы перелетели на третье небо – к Венере, где блаженствуют души любвеобильных, сияющие в огненных недрах этой звезды. Один из этих духов-светов – венгерский король Карл Мартелл, который, заговорив со мной, высказал мысль, что человек может реализовать свои способности, лишь действуя на поприще, отвечающем потребностям его натуры: плохо, если прирожденный воин станет священником…
Сладостно сияние других любвеобильных душ. Сколько здесь блаженного света, небесного смеха! А внизу (в Аду) безотрадно и угрюмо густели тени… Один из светов заговорил со мной (трубадур Фолько) – осудил церковные власти, своекорыстных пап и кардиналов. Флоренция – город дьявола. Но ничего, верит он, скоро станет лучше.
Четвертая звезда – Солнце, обиталище мудрецов. Вот сияет дух великого богослова Фомы Аквинского. Он радостно приветствовал меня, показал мне других мудрецов. Их согласное пение напомнило мне церковный благовест.
Фома рассказал мне о Франциске Ассизском – втором (после Христа) супруге Нищеты. Это по его примеру монахи, в том числе его ближайшие ученики, стали ходить босыми. Он прожил святую жизнь и умер – голый человек на голой земле – в лоне Нищеты.
Не только я, но и светы – духи мудрецов – слушали речь Фомы, прекратив петь и кружиться в танце. Затем слово взял францисканец Бонавентура. В ответ на хвалу своему учителю, возданную доминиканцем Фомой, он восславил учителя Фомы – Доминика, земледельца и слугу Христова. Кто теперь продолжил его дело? Достойных нет.
И опять слово взял Фома. Он рассуждает о великих достоинствах царя Соломона: тот попросил себе у Бога ума, мудрости – не для решения богословских вопросов, а чтобы разумно править народом, то есть царской мудрости, каковая и была ему дарована. Люди, не судите друг о друге поспешно! Этот занят добрым делом, тот – злым, но вдруг первый падет, а второй восстанет?
Что будет с обитателями Солнца в судный день, когда духи обретут плоть? Они настолько ярки и духовны, что трудно представить их материализованными. Закончено наше пребывание здесь, мы прилетели к пятому небу – на Марс, где сверкающие духи воителей за веру расположились в форме креста и звучит сладостный гимн.
Один из светочей, образующих этот дивный крест, не выходя за его пределы, подвигся книзу, ближе ко мне. Это дух моего доблестного прапрадеда, воина Каччагвиды. Приветствовал меня и восхвалил то славное время, в которое он жил на земле и которое – увы! – миновало, сменившись худшим временем.
Я горжусь своим предком, своим происхождением (оказывается, не только на суетной земле можно испытывать такое чувство, но и в Раю!). Каччагвида рассказал мне о себе и о своих предках, родившихся во Флоренции, чей герб – белая лилия – ныне окрашен кровью.
Я хочу узнать у него, ясновидца, о своей дальнейшей судьбе. Что меня ждет впереди? Он ответил, что я буду изгнан из Флоренции, в безотрадных скитаниях познаю горечь чужого хлеба и крутизну чужих лестниц. К моей чести, я не буду якшаться с нечистыми политическими группировками, но сам себе стану партией. В конце же концов противники мои будут посрамлены, а меня ждет триумф.
Каччагвида и Беатриче ободрили меня. Закончено пребывание на Марсе. Теперь – с пятого неба на шестое, с красного Марса на белый Юпитер, где витают души справедливых. Их светы складываются в буквы, в буквы – сначала в призыв к справедливости, а затем в фигуру орла, символ правосудной имперской власти, неведомой, грешной, исстрадавшейся земле, но утвержденной на небесах.
Этот величественный орел вступил со мной в разговор. Он называет себя “я”, а мне слышится “мы” (справедливая власть коллегиальна!). Ему понятно то, что сам я никак не могу понять: почему Рай открыт только для христиан? Чем же плох добродетельный индус, вовсе не знающий Христа? Так и не пойму. А и то правда, – признает орел, – что дурной христианин хуже славного перса или эфиопа,
Орел олицетворяет идею справедливости, и у него не когти и не клюв главное, а всезрящее око, составленное из самых достойных светов-духов. Зрачок – душа царя и псалмопевца Давида, в ресницах сияют души дохристианских праведников (а ведь я только что оплошно рассуждал о Рае “только для христиан”? Вот так-то давать волю сомнениям!).
Мы вознеслись к седьмому небу – на Сатурн. Это обитель созерцателей. Беатриче стала еще красивее и ярче. Она не улыбалась мне – иначе бы вообще испепелила меня и ослепила. Блаженные духи созерцателей безмолвствовали, не пели – иначе бы оглушили меня. Об этом мне сказал священный светоч – богослов Пьетро Дамьяно.
Дух Бенедикта, по имени которого назван один из монашеских орденов, гневно осудил современных своекорыстных монахов. Выслушав его, мы устремились к восьмому небу, к созвездию Близнецов, под которым я родился, впервые увидел солнце и вдохнул воздух Тосканы. С его высоты я взглянул вниз, и взор мой, пройдя сквозь семь посещенных нами райских сфер, упал на смехотворно маленький земной шарик, эту горстку праха со всеми ее реками и горными кручами.
В восьмом небе пылают тысячи огней – это торжествующие духи великих праведников. Упоенное ими, зрение мое усилилось, и теперь даже улыбка Беатриче не ослепит меня. Она дивно улыбнулась мне и вновь побудила меня обратить взоры к светозарным духам, запевшим гимн царице небес – святой деве Марии.
Беатриче попросила апостолов побеседовать со мной. Насколько я проник в таинства священных истин? Апостол Петр спросил меня о сущности веры. Мой ответ: вера – довод в пользу незримого; смертные не могут своими глазами увидеть то, что открывается здесь, в Раю, – но да уверуют они в чудо, не имея наглядных доказательств его истинности. Петр остался доволен моим ответом.
Увижу ли я, автор священной поэмы, родину? Увенчаюсь ли лаврами там, где меня крестили? Апостол Иаков задал мне вопрос о сущности надежды. Мой ответ: надежда – ожидание будущей заслуженной и дарованной Богом славы. Обрадованный Иаков озарился.
На очереди вопрос о любви. Его мне задал апостол Иоанн. Отвечая, я не забыл сказать и о том, что любовь обращает нас к Богу, к слову правды. Все возликовали. Экзамен (что такое Вера, Надежда, Любовь?) успешно завершился. Я увидел лучащуюся душу праотца нашего Адама, недолго жившего в Земном Раю, изгнанного оттуда на землю; после смерти долго томившегося в Лимбе; затем перемещенного сюда.
Четыре света пылают передо мной: три апостола и Адам. Вдруг Петр побагровел и воскликнул: “Земной захвачен трон мой, трон мой, трон мой!” Петру ненавистен его преемник – римский папа. А нам пора уже расставаться с восьмым небом и возноситься в девятое, верховное и кристальное. С неземной радостью, смеясь, Беатриче метнула меня в стремительно вращающуюся сферу и вознеслась сама.
Первое, что я увидел в сфере девятого неба, – это ослепительная точка, символ божества. Вокруг нее вращаются огни – девять концентрических ангельских кругов. Ближайшие к божеству и потому меньшие – серафимы и херувимы, наиболее отдаленные и обширные – архангелы и просто ангелы. На земле привыкли думать, что великое больше малого, но здесь, как видно, все наоборот.
Ангелы, рассказала мне Беатриче, ровесники мироздания. Их стремительное вращение – источник всего того движения, которое совершается во Вселенной. Поторопившиеся отпасть от их сонма были низвержены в Ад, а оставшиеся до сих пор упоенно кружатся в Раю, и не нужно им мыслить, хотеть, помнить: они вполне удовлетворены!
Вознесение в Эмпирей – высшую область Вселенной – последнее. Я опять воззрился на ту, чья возрастающая в Раю красота поднимала меня от высей к высям. Нас окружает чистый свет. Повсюду искры и цветы – это ангелы и блаженные души. Они сливаются в некую сияющую реку, а потом обретают форму огромной райской розы.
Созерцая розу и постигая общий план Рая, я о чем-то хотел спросить Беатриче, но увидел не ее, а ясноокого старца в белом. Он указал наверх. Гляжу – в недосягаемой вышине светится она, и я воззвал к ней: “О донна, оставившая след в Аду, даруя мне помощь! Во всем, что вижу, сознаю твое благо. За тобой я шел от рабства к свободе. Храни меня и впредь, чтобы дух мой достойным тебя освободился от плоти!” Взглянула на меня с улыбкой и повернулась к вечной святыне. Все.
Старец в белом – святой Бернард. Отныне он мой наставник. Мы продолжаем с ним созерцать розу Эмпирея. В ней сияют и души непорочных младенцев. Это понятно, но почему и в Аду были кое-где души младенцев – не могут же они быть порочными в отличие от этих? Богу виднее, какие потенции – добрые или дурные – в какой младенческой душе заложены. Так пояснил Бернард и начал молиться.
Бернард молился деве Марии за меня – чтобы помогла мне. Потом дал мне знак, чтобы я посмотрел наверх. Всмотревшись, вижу верховный и ярчайший свет. При этом не ослеп, но обрел высшую истину. Созерцаю божество в его светозарном триединстве. И влечет меня к нему Любовь, что движет и солнце и звезды.

.

Ви зараз читаєте: Краткое содержание Божественная комедия – Данте Алигьери