Сексуальные отношения в блудном сожительстве и в браке отличаются не по форме, а по тому, что у людей в головах. Многодетность и Предание Церкви

Иерей Стефан Домусчи, кандидат богословия, кандидат философских наук, преподаватель Московской духовной академии, размышляет о том, зачем человеку совесть, а также рассказывает о своей замечательной многопоколенной священнической семье.

– В этой программе мне бы хотелось коснуться очень важной темы, связанной с определением границ свободы творчества. Я знаю, что Вы подготовили доклад на эту тему. В свете последних событий – появление карикатур, различные перфомансы и акции – как можно определить границы, за которые не стоит выходить?

– Эти границы определяются не какими-то объективными законами, а теми представлениями о Боге, о мире и о себе самом, которые есть у человека.Найти какие-то объективные границы научного исследования, творчества или определить, что является творчеством, а что не является, невозможно. Если мы объективными научными методами не можем доказать существование Бога, то каким же образом мы сможем доказать, что что-то хорошо, а что-то плохо?

Здесь надо, наверное, вспомнить выражение Иустина мученика. В разговоре с иудеем Трифоном он сказал, что доказательства оскорбляют истину. Речь идет о том, что если нечто доказать, то не будет необходимости в вере и в подвиге веры.Если мне доказывают, что некоторые законы верны, то я просто учитываю их, мое отношение к ним никому не интересно, даже мне самому. Я могу плохо относиться к закону гравитации, но я должен знать, что он есть, и поступать в соответствии с ним. То же самое и здесь: если доказать, что нечто объективно является вредным и обязательно приводит к плохим результатам, то нарушится самый главный принцип – принцип свободы. Иоанн Дамаскин пишет, что человек украшен выбором, а не только сознанием и волей.

Другое дело, что для святого выбор доброго естественен и дается легко, а для человека после грехопадения предпочтение доброго вызывает трудности.Человек мучается с выбором в силу искаженности, испорченности собственной воли, поэтому границы творчества, искусства, дозволенного и недозволенного могут быть объяснены только в рамках определенного религиозного мировоззрения. Если человек не разделяет этого религиозного мировоззрения, то бессмысленно доказывать ему, что нечто хорошо или плохо.

Здесь, к сожалению, мы иногда видим попытку обосновать опасность или неправильность какого-либо подхода к творчеству какими-то почти естественнонаучными следствиями и рассуждениями. Например, в какой-нибудь благочестивой статье можно прочитать, что блудить нельзя, потому что от этого размягчается мозг. Из этого следует, что нет никакого нравственного подвига для человека, потому что если от этого размягчается мозг, то,естественно, так не нужно делать.Не потому, что так Бог сказал, не потому, что ты из верности Ему должен хранить верность жене, а просто по объективным законам. То же самое с наркотиками, но в этом случае человек все же понимает, что действуют некие законы организма и эти вещества его в конце концов убивают.

Проследить такие же законы в нравственном мире можно в какой-то высокой перспективе, но напрямую указать на них невозможно, потому что иначе не будет никакого подвига нравственности. В таком случае человек просто должен быть нравственным, потому что ему что-то будет. Подобные идеи можно встретить в Ветхом Завете, но даже там нет прямого указания на то, что если ты будешь плохим, тебе будет худо. Даже Иову друзья показывают: «Смотри, у честных все хорошо, у плохих все плохо.Вспомни о своих грехах, и у тебя все будет хорошо». Иов им отвечает: «Вы что, слепые? Вы не видите, что грешники празднуют, а праведники страдают?»

В религиозном и нравственном мире нет жесткой логики, потому что религиозный мир веры и отношений с Богом не есть мир жесткой несвободы. Если Бог творит нас, чтобы мы ответили Ему своей любовью на Его любовь, то это чувство возможно только в рамках свободы. Таким образом, границы искусства и познания определяются человеком внутри себя исходя из собственного мировоззрения.Оно, естественно, шире, чем научное мировоззрение или миропонимание его как художника. Религия всеобъемлюща, тоталитарна в плане покрытия сфер жизнедеятельности (человек является верующим дома, на работе, в магазине – где угодно),но при этом она не насилует свободу человека.

Будем рассуждать как христиане. Бог сотворил нас по Своему образу и подобию, вложил в нас некоторый Свой замысел,и одной из особенностей человека как Божьего творения оказывается его богопричастность. В нормальном состоянии, до грехопадения, Адам был существом богопричастным, то есть нормой его существования была близость к Богу, общение с Богом. Когда это общение прерывается, то, естественно, бытие человека начинает разрушаться. По мысли многих святых отцов, способность к творчеству является в человеке одной из важнейших. Очень многие авторы пишут о том, что человек может творить по образу Бога, но Бог творит из ничего, а человек творит, претворяя нечто.

Человек может творить в сфере искусства, науки, но мы знаем, что не все являются художниками, писателями, композиторами, гениальными учеными.При этом способность к творчеству, которая вкоренена в человеке, могут реализовать все, ведь это часть образа Божьего общего для всех людей.Но как простому человеку реализовать эту богообразную способность? Василий Великий говорит как бы от лица Бога: «Человек, Я сотворил тебе прекрасное тело, сотвори себе прекрасную душу». Получается, что основным видом творчества для любого человека оказывается создание себя внутреннего, приведение себя к тем целям, которые замыслил Бог.

Из притчи о талантах мы знаем, что талантов может быть дано разное количество: кому-то дано пять талантов, кому-то два таланта, кому-то один. Таланты – это некоторые способности, через которые мы реализуем свою образность и приходим к той цели, которую вложил в нас Бог при творении. Если мы внимательно прочитаем притчу, то заметим, что от человека, который получил два таланта, требуется не десять, а четыре. И от человека, который получил один талант, не требовалось десять или четыре, а всего два таланта. При этом нет человека, у которого отсутствуют таланты и который не может реализовать свою богообразность и идти по пути, задуманном для него Богом. Таким образом, каждый в меру способностей и в своей сфере может реализовывать богообразный дар творчества:в первую очередь – в творении себя самого, внутреннего, сокровенного человека, а потом уже – в проявлении способностей к внешнему творчеству, о котором могут судить люди.

Если мы посмотрим на сферу искусства, у нас могут возникнуть сомнения, ведь искусство может быть очень разным. Пушкин в своем знаменитом произведении поднял проблему: гений и злодейство совместны или не совместны? Он решил ее по-своему, но мы-то видим, что есть гениальные люди, которые свои способности используют в греховной сфере, и это тоже указывает на свободу человека. Бог вложил в нас творческую способность, но после грехопадения все свойства человека тем или иным образом повредились. Способность любить приобрела хищнический, потребительский характер,способность радоваться – характер злорадства и так далее. Способность к творчеству тоже естественным образом исказилась, поэтому границы для своего творчества человек может определить исходя из христианских позиций, то есть, став христианином, он будет иметь возможность их сформулировать.

Однако надо сказать, что кроме способности к творчеству и к любви Бог также вкоренил в человеке возможность соотносить свои действия с миром должного, то есть совесть, некоторый голос его идеального существа. Совесть указывает на несовпадение замысла Божия о тебе с тем, что ты делаешь в данный момент. Благодаря этому люди, которые реализуют свои творческие способности вне христианской парадигмы, чувствуют внутри, что они делают что-то не так. Правда, у человека есть способность так поработать со своей совестью, что она практически перестанет что-то «говорить».Есть еще более страшное умение: таким образом убедить свою совесть, что она будет одобрять тебя в том, что ты делаешь.

– Если мы говорим о государстве в целом (а у нас светское государство), то есть такое понятие, как общественный договор. На его базе строятся определенные нормы права. Возникают вопросы, в первую очередь, к людям, которые не считают себя христианами. Я имею в виду те провокации, которые зачастую мы видим у нас в стране и за ее пределами. Если охарактеризовать отношение христиан к подобным проявлениям, то каким оно должно быть? Мы понимаем, что не можем взывать к совести этих людей, к христианским ценностям, потому что они их не разделяют.Какая реакция в данном случае будет справедливой?

– Это одна из самых болезненных(если не самая болезненная) тем в современном церковном диалоге. Сказать, что есть правильная точка зрения, а есть неправильная, очень сложно. Каждая из сторон такого диалога, а в Церкви звучат разные голоса, считает свою реакцию самой верной. В истории Церкви мы тоже видим разные формы этих реакций. Мне кажется, важно размышлять о том, как реагировать, но вместе с тем мы должны задуматься, что нам сделать, чтобы эти явления не имели тех следствий и плодов, ради которых они совершаются. Это более плодотворный путь. Надо понимать, что люди совершают свои действия не для того, чтобы просто выразить свое мнение, а для того, чтобы вызвать нашу реакцию. Скажем, если бы они знали, что в действительности восемьдесят или девяносто процентов населения страны православные, они бы,скорее всего, не стали чего-то делать. Сейчас они нам показывают, что никакого общественного осуждения их действий, которое выражалось бы шире, чем реакция нескольких активных христиан, не происходит.

На мой взгляд, вместо того, чтобы бороться с врагами, надо идти более плодотворным путем– делать людей своими друзьями. Если я научил своих прихожан, что значит христианство, если в моем городе действительно все больше и больше христиан, а люди, которые хотят кощунствовать или оскорблять кого-то, в меньшинстве, то они не будут этого делать, как мне кажется. Апостол говорит: «Побеждай зло добром». Как бы мы ни рассуждали в каждом конкретном случае, мы должны понимать, что не только наши цели, но и наши методы должны быть добрыми.

– Очень важная тема с точки зрения нравственности и определенных границ – развитие науки, ав первую очередь, возможно, развитие биомедицинских технологий. Ученые говорят, что только юридические и нравственные барьеры удерживают их от опытов, например, по клонированию человека. На Ваш взгляд, как будет строиться диалог между учеными, богословами, философами в этом вопросе?Очень ярко выразился один из участников этой дискуссии о клонировании: вопрос заключается в том, является ли творением Бога творение рук человеческих.

– Дело в том, что никому не удалось и не удастся оживить мертвую клетку. Когда врач или ученый берет клетку и клонирует ее, он продолжает жизнь, ту самую, которую Бог вдунул в Адама и которую дал человечеству от начала. Нет никакой другой возможности у ученого взять и создать какую-то свою жизнь. Он может ее исследовать, клонировать, ставить какие-то эксперименты, но жизнь – это все равно та жизнь, которую дал Бог. Мне кажется, что так или иначе Бог творит мир, мы его только преобразуем.

– На взгляд богослова, каковы перспективы этой проблемы?

– О перспективах говорить очень сложно, потому что непонятно, к чему вообще мир придет в конце XXI века. Могут быть катаклизмы, войны – что угодно. Мне кажется, не стоит бояться каких-то явлений, необходимо показывать духовную, нравственную опасность или возможность доброго использования чего-то. Например, есть врачебное искусство.Мы же не осуждаем его, а говорим, каким образом врач может помочь пациенту, как он должен действовать и как не должен.Есть некоторая этика медицинского работника, которая может быть христианской, может быть нехристианской, но человек должен понимать, что от него зависит. Поскольку от нас зависит не так много, то мы, конечно, можем говорить о каких-то опасностях, но в целом должны показывать положительные примеры и направлять развитие этих технологий в положительную сторону.

– Мы говорим о нравственном выборе и нравственных ценностях, о религиозной идентичности и возвращаемся к тому, что живем в светском государстве. Мы видим развитие общества и государства в других странах, где общественный договор претерпевает определенные изменения, и на примере западных стран очевидно, что эти изменения зачастую носят по ряду вопросов абсолютно неприемлемый для Церкви характер. Как вести себя христианам в этих странах, к чему готовиться нам?Если эти общественные тенденции настолько сильны в других странах, то каковы перспективы их развития в России?

– Думаю, что в западных странах христиане, которые желают оставаться на здравых христианских позициях, в какой-то момент становятся нравственными мучениками.Они вынуждены уходить с работы, их увольняют, иногда даже сажают в тюрьму, как, например, священника в Швеции, который просто на своем храме повесил баннер с цитатой из Писания. Мне кажется, других вариантов и путей здесь нет: невозможно договориться по поводу оценки определенных явлений, тех же однополых браков и тому подобного. Хотя за сами по себе взгляды не наказывают, просто увольняют или заставляют держать их при себе.

Если говорить о том, что нужно делать в России, то мне кажется, нам необходимо развивать нормальную приходскую жизнь и заниматься катехизацией. Положительное просвещение, научение нормам христианской жизни – это единственный путь. Можно говорить, как там все плохо, но гораздо продуктивнее думать, как должно быть. Вопрос о том, упустили мы время и захотят ли нас теперь слушать, очень сложный, и у меня, пожалуй, нет на него ответа. Мне кажется, что единственный нормальный путь – это путь миссии, просвещения, положительного примера.

– Наши зрители могут сказать, что Вам легко об этом говорить, потому что Вы выросли в семье священников. Может быть, скажете несколько слов о Вашей семье.

– Мой прадед был рукоположен архиепископом Полесским Александром в Белоруссии в 30-е годы. В начале 50-х годов он переехал в Россию, и его старший сын поехал учиться в Московскую духовную семинарию в Сергиевом Посаде.К нему приехала сестра, моя бабушка, и познакомилась с моим дедом, который тоже там учился. Дед сам был из Бессарабии, окончил Одесскую духовную семинарию и приехал учиться в Московскую духовную академию.

В 1961 году дед окончил академию кандидатом богословия и уехал в Воронежскую епархию. Его сын, мой отец Александр Домусчи, также стал священником, в свое время был ректором Воронежского духовного училища, председателем Миссионерского отдела. Я помогал ему во всем этом. Я тоже был рукоположен в Воронежской епархии в 2006 году, потом приехал учиться в академию.Сейчас я являюсь преподавателем академии, преподавателем и зав. кафедрой в Православном институте Иоанна Богослова. Мой брат – священник, моя сестра – матушка. У меня есть два брата, один из них дьякон в Санкт-Петербурге. Есть родственники священнослужители в Белоруссии, так что нас достаточно много.

Вы сказали, что мне легко говорить. Если бы вокруг меня не было христиан, которые пришли из атеистических, неверующих семей, пожалуй, я бы с Вами согласился. Но я знаю, что есть множество людей, которые в самых сложных обстоятельствах становились христианами не менее, а иногда более ревностными, чем люди из потомственных семей священников.

– Что бы Вы пожелали нашим зрителям исходя из темы нашего разговора?

– Я бы пожелал постараться жить по-христиански, чтобы свет наш светил перед людьми, чтобы они видели дела наши и прославили Отца Небесного. Христос не велит нам обвинять мир, Он велит свидетельствовать миру и светить перед ним своими добрыми делами, как Церковь и старалась поступать все время.

Ведущий Александр Гатилин
Расшифровка: Екатерина Федотенко

Возраст: 47 лет.

Образование: окончил отделение истории искусства исторического факультета Московского государственного университета.

Работа: служит в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне, преподает в Московском государственном университете и в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, работает в Общецерковной аспирантуре и докторантуре имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия.

Как я стал священником

Мальчиком, молодым человеком, учащимся художественной школы на Пречистенке я время от времени заглядывал в храм Ильи Обыденного из чисто эстетических, наверное, побуждений. Это были самые застойные годы — 1978-й, 1979-й. Привлекало само пространство, место - другое, необычное. Нельзя, конечно, сказать, что я именно так и пришел к вере, в церковь. Это, скорее, стало первым импульсом. Неизвестно вообще, пришел ли я уже куда-то - может быть, я еще в пути. Одним словом, моя история про то, как не совсем советский ребенок достаточно бессознательно захотел чего-то другого. Наверное, Господу Богу было даже не столько угодно, сколько скорее интересно посмотреть, что из этого конкретного персонажа может выйти, на что он сгодится. Кроме того, были некоторые внешние экзистенциальные обстоятельства: меня не взяли в аспирантуру, я был крайне разочарован, и потому решил пойти совсем по другому пути. Это уже произошло в перестройку, когда все было как-то просто и легко. Раз, два - и я чтец; три,четыре - и я дьякон. Ничего такого особого в этом нет. Все, что связано со священством, с призывом к служению, обычно сильно мифологизировано. В дьяконах я пробыл семь лет, и этот переход от светского к, скажем так, «клерикальному» произошел довольно плавно и неосознанно.

Про отношения с прихожанами

В отношениях священника с прихожанами никаких границ быть не должно. Мне кажется неприличным, когда священник выстраивает какую-то дистанцию. Я сейчас наблюдаю за молодыми батюшками, которые старательно всю эту эстетику выдерживают, и прихожане, в свою очередь, тоже в этом участвуют. Мне как искусствоведу, конечно, понятна сила формы, как она может действовать, как она может покорять. Но следует понимать, что это только внешняя сторона дела. Граница между алтарем и пространством для мирян очень условна и проходит не там, где кажется на первый взгляд. Если вообще проходит. Во всяком случае эта граница незримая, а может быть, и не вербализируемая. Эти переходы, пороги устроены очень непросто и зависят вовсе не от того, кто какое облачение на себя надел и какой порог переступил. Раньше меня, наоборот, смущали совсем простые священники, которые держат себя без всякого напряжения. Мне казалось, что очень важны эти перемены - здесь я такой, а здесь я иной. Но сейчас я понимаю, что священник не должен увлекаться внешним, эстетическим - переодевание в рясу не должно ни отделять его от людей, ни даже выделять среди них.

Про Капотню

Я служу в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне. Место немного печальное. На отшибе. Там очень дурной воздух, плохо пахнет, потому что рядом стоит нефтеперерабатывающий завод. В советское время было еще хуже и гаже. Название-то «Капотня», но хочется сказать «Копотня» - от слова «копоть». Старожилы мне рассказывали - раньше бывали такие выбросы, что сложно было встать утром: по полу первых этажей стелилась какая-то зеленая дымка. Там очень много страшной онкологии. Раньше горел еще и факел, и все это мало отличалось от какого-нибудь Мордора. Говорят, что в советское время Капотня была узлом наркоторговли. Вот там практически все, кто не пьет и не колется, ходят в церковь - и это чудо. Для этих людей приход - это переход. Переход из одного пространства в другое, из одной плоскости в иную. Но им ощущение такого перехода необходимо из-за их печальной участи.

Вот у нас есть одна старушка, ей девяносто шесть лет. Ходит на костылях. У нее трое сыновей было, все трое - алкоголики. Двое из них уже умерли. А раньше все трое ее дружно били. Эта старушка переломана вся собственными детьми. В какой-то момент они устроили ей в квартире пожар, она обгорела, ее со страшными ожогами положили в Склифосовского. Но она выжила и живет. Приходит в храм на своих костылях и там находится в некоторой подлинной реальности. А то, что находится за пределами храма, это для большинства прихожан в Капотне не реальный мир, он ненастоящий, страшный. И обязанность всякого священника - входить в этот страшный мир. И это и есть реальность приходского священника в неблагополучном приходе: быть там, где страшно…

Я уверен, что есть и почти идеальные приходы, которые совершенно объективно представляют собой настоящие оазисы, и что они оставались таковыми и в советское время. Возможно, и в советское время было необходимо это чувство перехода - из обычного места в сакральное. Идешь по улице, полной лозунгов, зашел - и оказался в другом мире, полном образов. Но при этом необходимо помнить, что пространство храма, место совершения литургии, не отделено от окружающего мира. От мира, который действительно лежит во зле, но тем не менее нуждается в спасении. Границы между этими мирами должны быть более чем проницаемы. Место столкновения этих миров - душа всякого верующего человека. Верующего - значит верного. Ведь именно в пространстве души человек встречается с Тем, для Кого никаких пределов, границ и переходов просто не существует. С Тем, Кто добровольно вышел за пределы стен Града Святого и пролил Свою кровь, освятив, казалось бы, самое скверное, что может быть.

Про молодежь и старушек в храмах

Среди постоянных прихожан храма в Капотне есть молодые люди, но их немного. Молодежью, как считается, нужно специально заниматься, они требуют особого отношения. Есть приходы, где такая работа поставлена. Например, я сейчас преподаю в ПСТГУ. Там в Никольском храме в Кузнецах еще со времен отца Всеволода Шпиллера (настоятель храма с 1951 по 1984 год, очень популярный среди московской интеллигенции. - БГ) уделяется особое внимание работе с молодыми. А как славно наблюдать учащихся Общецерковной аспирантуры, где я тоже преподаю: они и молоды, и просвещены!

Но вообще мне кажется, что проблема отсутствия молодежи в храмах сейчас стоит уже не так остро. Сейчас хуже дела обстоят, наоборот, со старушками. Ведь еще десять лет назад про пожилого человека можно было заранее предположить, что он был крещен в детстве, до начала всех этих советских дел. А сейчас все изменилось, теперь пожилые люди, наоборот, некрещенные, потому что родились в 1930-х годах. С молодыми проще. Они активны. Им просто нужно какое-то дело.

Про совмещение священнослужения и преподавания

Объединение священнослужения и преподавания дает многомерность, то есть понимание того, что мир на самом деле един и не может делиться на разные области. Господь Иисус везде один и тот же. И то, что я, например, не могу в стенах МГУ начинать свою лекцию с молитвы «Царю Небесный», а в стенах ПСТГУ, напротив, должен это делать - все это вопросы исключительно внешнего порядка и уместности. Но и там, и здесь ты все равно, мысленно или вслух, просишь благословения перед лекцией, независимо от того, посвящена ли она иконописанию, Сальвадору Дали, французской критике XIX века или, например, современному католическому литургическому богословию.

Это очень серьезный соблазн - переключаться на разные режимы, регистры: здесь я один, там другой; сегодня в пиджаке на лекции, завтра в рясе на службе. Но таких проблем быть не должно, потому что эти покровы, повторюсь, - только внешняя сторона дела. Общение с Богом, общение с собой и общение с людьми должно быть искренним, прямым и ровным. Человек не должен постоянно менять маски, потому что не должен просто их носить. Нужно выработать единый настрой. Это может показаться кому-то скучным, но на самом деле это, наоборот, интересно - везде быть самим собой. Другое дело, что найти такого себя, единого и приемлемого для разных пространств, очень трудно. Если ты один пытаешься с этим справляться, это совсем тяжело; если Господь, по милости своей, в этом участвует - задача становится не такой трудной. Важно помнить: что бы ты ни делал, это все равно служение. Священник - именно слуга. И прислуживает он не только своему Владыке в лице Господа Иисуса - но идет к Нему через прислуживание старушкам и студентам. Словом, объединение преподавательской деятельности и священнослужения дает очень важный, полезный, обогащающий и обучающий опыт.

Я не могу сказать, что пользуюсь этим опытом как надо. Но так или иначе мне это дано - сначала нужно рассказывать студентам о Хансе Зедльмайре, а потом говорить старушке, что делать с ее вновь севшим на иглу младшим сыном. Главное - везде отдаваться полностью. Не должно быть такого: здесь я немножко священник, а здесь я немножко профессор. Это все единое пространство, и единым его делает присутствие Христа. Он и со студенткой, которая пишет диплом про влияние экзистенциализма на иконологию, и с той бабушкой, которая не знает, где будет сегодня ночевать, потому что внук привел домой собутыльников. И там, и здесь находится место такому свидетелю, соучастнику всего этого в лице священника, хотя он, конечно, не самый главный персонаж.

Про акцию Pussy Riot в контексте современного искусства

Любому артисту требуется соответствующая аудитория. Мне кажется, что эти девушки (если они выступали именно как современные художницы) немного ошиблись с адресатом своего действа. Актуальное искусство, к примеру, в США или в Европе, действительно может шокировать и провоцировать. В прошлом году одна очень милая девочка защищала у нас диплом по современному американскому феминистическому искусству. Я выступал на этой защите оппонентом, и должен сказать, это что-то с чем-то. Я даже, если честно, до сих пор не готов это обсуждать. Но что нужно отметить - художница, о которой шла речь в этом дипломе, проводит свои акции для соответствующей публики, соответствующей аудитории. И то, что, скажем, на улице выглядит хулиганством, в выставочном, перформативном пространстве становится художественной акцией. Словом, то, что произошло в храме Христа Спасителя, было в буквальном смысле неуместно.

Все сюжеты, живые и трогательные, веселые и грустные, взяты из жизни. Автор, талантливый, мудрый священник хочет, чтобы читатель увидел образ Божий в каждом человеке и утвердился в том, что миром правит доброта.

Протоиерей Александр Авдюгин родился в Ростове-на-Дону в 1954 году. Имеет высшее техническое образование. Трудился на телезаводе, затем на шахте. В 1989-1990 годах работал в издательском отделе Свято-Введенской Оптиной пустыни. В 1990 году окончил Киевскую духовную семинарию, был рукоположен в сан иерея и направлен на приход в село Ребриково Антрацитовского района Луганской области. В 2005 году получил новое послушание, стал настоятелем храма-часовни святых Богоотец Иоакима и Анны в городе Ровеньки Луганской области, построенном в честь погибших шахтеров. Протоиерей Александр ведет активную миссионерскую работу в интернете, является редактором региональной православной газеты «Светилен». Автор нескольких книг, постоянный автор сайта Православие.ру.

Предлагаем вниманию читателей рассказ из сборника.

Покровительство Покрова

Уверен, что не будет таких светских печатных изданий, страниц в интернете и телевизионных выпусков, освещающих праздник Покрова Богородицы, в которых нам не расскажут о том, что если на Покров ветрено, то будет большой спрос на невест; Покров землю покрывает и свадьбы благословляет; в Покров девушкам спозаранку надобно в церковь бежать и свечку к празднику ставить, потому что какая раньше поставит, та и замуж скорее выйдет.

К ежегодно повторяемым особенностям этого дня синоптики добавят народные погодные приметы, которые, как ни странно, обычно сбываются в отличие от официальных прогнозов.

Послушаешь или прочитаешь подобные «объяснения» любимого нами праздника — и самому, как в старину, частушку покровскую спеть захочется:

Скоро, девушки, Покров,

Скоро нам гуляночка,

Скоро-скоро заиграет

Милого тальяночка.

Да вот беда, день этот иной в сути своей. Богородица действительно во времена далекие народ, молившийся во Влахернском храме осажденного Константинополя, омофором Своим покрыла, но чудо это не снегом на землю снизошло и не фатой невесты было, а от беды и нашествия врагов защитило. Покров Богородицы — праздник благодарности Деве Марии за Ее заступничество и реально видимую и осязаемую помощь. Именно в покровительстве Пресвятой Богородицы смысл праздника. Все остальное, даже самое благочестивое и народом принятое, — лишь слабые отголоски главного: помощь Божию мы через молитвы и предстательство Богородицы получаем.

Почитайте многочисленные акафисты к Пречистой Деве, обращенные к Ней молитвы и песнопения, Ей посвященные. Во всех них обязательно покровительство вспоминается и о нем просится. Да и понятно. К кому, как не к матери, наши руки в младенчестве тянулись, у кого изначально каждый из нас защиту искал? И матери наши находили силы и возможности нам помочь. Сейчас же, когда повзрослели, поумнели и веру обрели, мы к Самой Матери Бога руки с надеждой простираем. Ведь если наши мамы каждую слезу нашу утереть сумели, то сколь велико может быть заступничество Самой Царицы Небесной!

Уже во времена давние, лет пятнадцать назад, вез меня из села в город старенький батюшка из соседнего прихода. Ездил он из одной деревни в другую на полуразбитом «Москвиче-408». В город же путешествовать на этой колымаге не решался, потому что не проходила она уже несколько лет техосмотров положенных. Номер на машине был старого образца, да и вид она имела чрезвычайно неблагонадежный. Меня же священник взял по той причине, что я, по его мнению, каждого дорожного стража должен знать и в случае чего смогу беду отвести. Хоть и ехали мы путями окольными, гаишники тут как тут оказались. Первой их матушка увидела и кричит мужу:

— Пой тропарь Скоропослушнице!

А тот в ответ:

Дабы не отставать, и я вслед за ними затянул: «Царице моя Преблагая, Надеждо моя, Богородице, Приятелище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице…»

Милиционер палочкой своей полосатой взмахнул, но увидев и услышав, как два бородатых попа в рясах вкупе с матушкой молитвы воспевают, лишь честь отдал и перекрестился на всякий случай.

Лишь потом я задумался, почему же все мы втроем именно к Богородице обратились? Наверное, именно потому, что помощь Ее вольно и невольно принимаем.

Часто вопрос задают: а как помощь Царицы Небесной ощутить и Ее покровительство заметить? Есть ответ. Его когда-то протоиерей Валентин Свенцицкий дал: «…не все видят Покров Божией Матери, не все его чувствуют. Для этого нужна вера, для этого нужно смотреть не на грязную дорогу, по которой мы идем, а на небо. Нужно уметь подымать свои очи и иже с ним горе, нужно уметь видеть глазами веры сей благодатный дар».

О празднике Покрова много говорят, пишут и чудесных историй рассказывают, но однажды мне повстречалось маленькое стихотворение со скромной подписью «Елена Семёнова», и теперь мне трудно вычеркнуть из осеннего праздничного дня и храмовой проповеди эти строки:

Покров Пресвятой Богородицы —

Кленовый, резной, золотой —

На грешную землю опустится,

Покроет своей добротой.

«О Мати, превысшая сладосте! —

К Тебе припадаем, любя: —

Не изми, Владычице, радости

У тех, кто взыскует Тебя».

Часть I. Отец Стефан и иже с ним

Отец Стефан

Восьмая заповедь

Таможенный эксклюзив

Указ владыки

Детективная история

Прогрессивный батюшка

Запечатал

«Это, братцы, не беда, а череда смирения»

Экзамен с псевдонимом

Историческое открытие

Батюшкин сон

Козлиная история

Православный Дед Мороз

Пожертвование

Часть II. Рассказы

Господь управит

А настоятель молится

Постовые особенности провинциальной епархии

Рождественский гость

Архиерейское благословение

Не удержался

Отец, товарищ старшина

Операция «Карацупа»

Церковный сторож

Грех батюшки

Рождественский Никола

«А можно посмотреть?»

О павлине

Батюшка и батя

О войне, бесе и страусе

Часть III. Воспоминания, размышлизмы

Господь привел

Военная история

День Победы

Мы не могли не встретиться

Оптинское

Мироносицы моей жизни

Спас и макитра

Баба Фрося

Божий одуванчик

«Делала, что могла…»

Баба Лида

Энгельс — Геннадий — Евгений

Дед Алексей

Современный «Отечник»

Солнышко

Рассказ священника

«Глаза бы мои на вас не глядели!»

Сельское

Литературные бесы

Ретроспективное

Слово исповеди

Утерянное отцовство

О книжках

Пятая заповедь

Плюнь и дунь на него

Краткий свод Крещенских правил

О бедной кукушке замолвлю я слово

Радоница

Покровительство Покрова

Без таксометра в голове

Думаю, что проблема поведения клириков в интернете – это часть более общей проблемы публичного поведения христианина и рассматриваться она должна именно в этом контексте.

Жизнь христиан в языческой империи всегда привлекала внимание окружающих. Это была не просто данность, это была задача свидетельства всему миру: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Матф.5:16).

Так же и апостол, наставляя христиан, писал, что они должны быть «чадами Божиими непорочными среди строптивого и развращенного рода» (Фил.2:15).

Позже, когда империя стала христианской, христианская нравственность перестала восприниматься как вызов и стала нормой. Однако появилась другая проблема: общий уровень нравственной напряженности жизни понижается. Это очевидно хотя бы из того, что именно в IV веке появляется большое количество канонических норм (это и Апостольские правила, и правила Поместных соборов).

Закрепление какой-то нравственной нормы законодательно зачастую означает, что одного свидетельства совести не хватает и требуется внешнее юридическое вмешательство. Повиновение внешнему закону вместо внутреннего – это уже совсем иной уровень нравственной жизни.

Кстати, большинство правил относятся ко всем христианам и никакого нравственного различия между клириком и мирянином не делают. Есть, конечно, некоторые частные вещи, которые относятся именно к жизни клириков, но их не так много. Общие нравственные нормы для всех одни, нет отдельной нравственности для клириков, а отдельной для мирян.

Другое дело, что в современной ситуации большинство крещеных христиан не считают себя обязанными соответствовать каким бы то ни было христианским нормам. Ценности, которые признаются современным обществом общечеловеческими, принимаются, но обременять себя чем-то большим люди готовы далеко не всегда.

На этом фоне выделяются люди, для которых церковь – не здание или организация как-то связанная с «крестинами-венчанием-отпеванием», но Тело Христово. От этих людей, священник никак особенно по уровню нравственности не отличается, для всех соблюдение заповедей является нормой.

Впрочем, одно отличие все же есть: священник – это публичная фигура. Среди его прихожан могут быть сколь угодно известные люди, но он известен именно тем, что он священник, а значит к нему приковано внимание, по нему судят о христианах.

Мы привыкли, что частная жизнь неприкосновенна. Что деятельность человека – это его личное дело, лишь бы оно не причиняло неудобство другим. Но в Церкви это правило не работает.

Христианам не все равно, что думает или как живет тот или иной христианин именно потому, что он христианин. Еретик может думать, что угодно, но он не должен при этом называть себя христианином. Человек может вести жизнь такую, какую выбирает сам, даже Бог не может грешника насильно сделать праведником.

Но если ты хочешь жить в грехе, не считай себя христианином. В этом смысле жизнь христианина должна быть прозрачна совершенно. Не в том смысле, что у него не должно быть личных дел (их может быть сколько угодно!), а в том, что в ней нет места греху.

Сегодня эта прозрачность реализуется перед одним человеком – духовником, в древности она была публичной, так как существовала практика публичного покаяния.

Можно ли определить основные требования, предъявляемые к клирику и шире к христианину в публичном пространстве?

Когда задумываешься над этим, первое что приходит на ум, это дискуссия славянофилов и западников о возможности создания некоего идеального закона, в котором все было бы учтено. К.С. Аксаков настаивал на том, что только совесть, в отличие от любого внешнего закона, может учитывать все нравственные коллизии, и никакие внешние решения не смогут ее заменить.

И все же, наличие совести в человеке не отменяет некоторых общих положений, которые можно было бы высказать.

Священник Стефан Домусчи

Первое, на что можно было бы обратить внимание – анонимность.

Человек, который не боится назвать имя и показать лицо – не боится отвечать за свои слова и поступки. Это очень дисциплинирует. Человек, выступающий анонимно, может позволить себе выйти за пределы общепринятой морали, он сам все решает.

Возникает соблазн безнаказанности, сплетен, злоречия. Мы, конечно, и в публичной сфере все это сегодня видим, но анонимность особенно к этому располагает.

Второе, забота о немощной совести ближнего. Это одна из самых сложных тем. Еще в самом начале христианской истории апостол Павел сформулировал правило публичного поведения христианина, которое можно перефразировать так: если твое действие, негреховное само по себе, может смутить человека морально слабого, лучше не совершай этого действия, потому что ты можешь стать для него плохим примером.

Ты должен исходить не только из своего желания сказать или сделать нечто, но и из понимания того, что другой человек не знает твоих внутренних мотивов. Постарайся учесть, как на это могут посмотреть люди не твердые в вере, только учащиеся отличать должное от недолжного, позволительное от непозволительного.

Так должен поступать любой христианин, просто к священнику, как публичной персоне это относится в первую очередь.

Впрочем, необходимо уточнить две вещи:

Во-первых, забота о чувствах ближнего не означает внутреннего запрета на обсуждение сложных тем, просто необходимо хорошо подумать с кем и что можно обсуждать. Для обсуждения спорных и сложных тем может быть создана закрытая группа.

В конце концов, если христиане могут собраться и обсудить нечто лично, почему тоже самое они не могут сделать в сети? В любом случае целью этих обсуждений должна быть польза Церкви и ближних.

Во-вторых, бывают ситуации очень неоднозначные, в которых сложно определить, смутит это кого-то или нет. Люди очень разные, всего не предусмотришь. Даже самую невинную историю можно преподнести так, что она покажется возмутительной, главное – правильно расставить акценты, правильно подать.

У меня была однокурсница, которую смущали не просто дорогие машины священников, а то, что они вообще есть. Она считала, что любой священник должен ходить пешком. Я знаю священников, которые цитируют и обсуждают в блоге высказывания светских философов и ученых, порой даже явно враждебных к христианству. Не для того обсуждают, чтобы вместе с ними что-то о вере не то сказать, но чтобы показать, что и от этого чтения может быть польза. Кому-то нравится такая открытость иному взгляду, кого-то смущает.

Особенно часто эти проблемы возникают при столкновении людей разных поколений и культурных традиций. Очень интересна бывает реакция людей, которые встречают священника на лыжне или в спортивном зале. Одни рады, что ему не чужды обычные мирские занятия, другие считают, что он занимается не своим делом.

От этого никуда не деться. А уж если попытаться составить список допустимых и недопустимых профессий, мы утонем в частностях и условиях.

Очевидно, что рационализировать область допустимого и недопустимого крайне сложно. Естественно, не должно быть мата, пошлости, призывов к жестокости и вещей подобных. Видеть такие вещи на странице священника жутко.

Но разве эти нормы не очевидны?! Причем очевидны, опять же, для всех христиан. Неужели человеку, читающему Евангелие, живущему молитвенной и Евхаристической жизнью необходимо напоминать об этом?

Если же речь идет о менее однозначных явлениях, то объяснить их позволительность или непозволительность практически невозможно. Эти проблемы относятся к области хорошего или плохого вкуса, и какого-то внутреннего благородства.

Исходя из этого, публикация того, что не является явно недопустимым, всегда остается на совести человека, от которого она исходит. Проблемы, возникающие в соцсетях, являются частными случаями и должны решаться в частном порядке, как любые другие.

Пастырь, конечно, должен быть совестливым и вдумчивым, должен заботиться о пользе, но он делает это исходя из своего понимания и не может делать этого по шаблону. В конце концов, раз ему доверяют живых людей, доверяют проповедь и исповедь, почему при этом не доверить блог?

Священник и искусствовед - о том, что значит церковь для жителей Капотни, каково одновременно быть священником и светским преподавателем и почему старушек в храмах становится меньше, чем молодых

Александр Борзенко

Возраст: 47 лет.

Образование: окончил отделение истории искусства исторического факультета Московского государственного университета.

Работа: служит в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Капотне, преподает в Московском государственном университете и в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, работает в Общецерковной аспирантуре и докторантуре имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия.

Как я стал священником

Мальчиком, молодым человеком, учащимся художественной школы на Пречистенке я время от времени заглядывал в храм Ильи Обыденного из чисто эстетических, наверное, побуждений. Это были самые застойные годы - 1978-й, 1979-й. Привлекало само пространство, место - другое, необычное. Нельзя, конечно, сказать, что я именно так и пришел к вере, в церковь. Это, скорее, стало первым импульсом. Неизвестно вообще, пришел ли я уже куда-то - может быть, я еще в пути. Одним словом, моя история про то, как не совсем советский ребенок достаточно бессознательно захотел чего-то другого. Наверное, Господу Богу было даже не столько угодно, сколько скорее интересно посмотреть, что из этого конкретного персонажа может выйти, на что он сгодится. Кроме того, были некоторые внешние экзистенциальные обстоятельства: меня не взяли в аспирантуру, я был крайне разочарован, и потому решил пойти совсем по другому пути. Это уже произошло в перестройку, когда все было как-то просто и легко. Раз, два - и я чтец; три,четыре - и я дьякон. Ничего такого особого в этом нет. Все, что связано со священством, с призывом к служению, обычно сильно мифологизировано. В дьяконах я пробыл семь лет, и этот переход от светского к, скажем так, «клерикальному» произошел довольно плавно и неосознанно.

Про отношения с прихожанами

Про Капотню

Про молодежь и старушек в храмах

Про совмещение священнослужения и преподавания

Про акцию Pussy Riot в контексте современного искусства

Вас может заинтересовать