Из биографии: Леонид Валентинович Фёдоров родился 8 января 1963 года в Санкт-Петербурге - российский рок-музыкант, лидер группы АукцЫон. За последние 20 лет Леонид Фёдоров справедливо заслужил репутацию одного из лидеров независимой рок-музыки в России. Уроженец Санкт-Петербурга (ранее - Ленинграда), в 80-е го... Читать полностью

Леонид Федоров , один из старейших рокеров в России и участник известной группы АукцЫон, очень неожиданно отреагировал на интервью. До момента появления в руке диктофона Леонид легко общался, много рассказывал о себе и сам расспрашивал, но как только в руке появился диктофон, он… вдруг стал стесняться. Держа на коленях гитару, он как бы стесняясь, ковырял ее пальцем и отвечал на вопросы, местами теряя связь с вышесказанным.

Андрей Помидорров: Услышим ли мы когда-нибудь новые песни "АукцЫона", будут ли новые альбомы?
Леонид Федоров : Надеюсь (смеется). Есть сейчас предложение одно, если закончится все нормально, то будем в Америке писаться.

А.П.: Почему в Америке, а не у нас?
Л.Ф.: Потому что там есть музыканты, которые предложили нам записаться. Не знаю, слышали ли таких - Джон Зорн, саксофонист, Марк Рибо, гитарист "уэтовский". Зорн, наверное, лучший саксофонист мира.

А.П.: А как же Рубанов?
Л.Ф.: И он тоже будет, это же "АукцЫону" предложение было, не мне.

А.П.: Почему так часто у вас концерты в Америке, за год несколько раз?
Л.Ф.: Нет, мы раз в год где-то ездили. Сейчас как-то так получилось, что сыграли в крутых местах.

А.П.: Почти все отдельные от "АукцЫона" проекты вы делаете совместно с Волковым. Почему выбор пал именно на него?
Л.Ф.: Очень хороший музыкант, да и как личность потрясающий. Таких в России, да и в мире, думаю, немного. Его даже сравнивать не с кем. Ну, может, Старостин только.

А.П.: В свое время вы помогли группе "Ленинград". Сейчас вам импонирует то, что делает этот коллектив?
Л.Ф.: Я продюсировал первый альбом "Ленинграда", помог им записаться. Да мне как-то все равно. Тогда было интересно, необычно. Тогда был немножко и состав другой. Пел Вдовин.

А.П.: А за последнее время вам кто-нибудь понравился из исполнителей?
Л.Ф.: Вот единственное, что мне понравилось - это группа "Инсайд" и Нино Катамадзе.

А.П.: Периодически, когда пишут в новостях "группа АукцЫон", добавляют "питерская". Вам приятно это слово и любите Питер?
Л.Ф.: Я в нем родился и жил вплоть до 2002 года. Как же его не любить?

А.П.: А сейчас живете в Москве?
Л.Ф.: Да, и Москва мне, кстати, нравится тоже.

А.П.: А в столице живете, потому что ближе ко всем музыкальным движениям?
Л.Ф.: Нет. Потому что жена из Москвы, там сын учится. Ну, как-то так вышло. По большей части, мы там. Вообще, трудно сказать, где мы живем. По большей части мы ездим.

А.П.: А бывают у вас отпуска, как иногда устраивают себе группы?
Л.Ф.: Бывают, но редко. Стараемся, но как-то не получается. Вот в последний год как раз вышло. Я сломал позвоночник летом и провалялся месяца два. Правда, я писал альбом "Безондерс", как раз в этот момент, чтобы уж не умирать совсем (смеется). Мы один раз в жизни съездили в Тунис, второй раз вот захотели съездить в Черногорию. Там у нас знакомый, но в первый же день я сломал позвоночник.

А.П.: А какие-нибудь активные виды спорта приветствуете?
Л.Ф.: Да я бы приветствовал, если бы было время. А так выдастся время свободное, я лучше полежу. Старость изматывает. Да и времени немного. Кроме концертов, есть еще записи альбомов. В прошлом году мы записали две пластинки. Много как-то.

А.П.: Песни из последних альбомов хорошо бы подошли как саундтрек к спектаклю. Поступают предложения о написании музыки к фильму или спектаклю?
Л.Ф.: Не было каких-то таких предложений, которые реально бы цепляли. Да и свободы не много. Мне гораздо легче, когда просто возьмут готовую песню и куда-то вставят. Я когда специально пишу, почему-то не попадаю в то, что надо. К примеру, "Зимы не будет" я писал для одной девочки, и она в итоге побоялась песню брать. Зато потом она прозвучала в трех других фильмах.

А.П.: Я его слышал только в "Бумере".
Л.Ф.: Кроме "Бумера", были еще фильмы. Да этот альбом вообще весь по кино разошелся. Мне сейчас не нравится, что в кино делается. За последнее время ничего выдающегося не сделано. Но вот единственное, что мне нравится это фильм "Четыре". Сценарий Сорокина. Его долгое время у нас запрещали, пока он не получил гран-при в Амстердаме. Хотя его все равно запрещают. Это кино ни на что не похоже. Сейчас хоть лучше стали снимать, пять лет назад кино вообще ужасное было.

А.П.: А как вам "Бумер" и "Брат"?
Л.Ф.: Мне не нравится. Мы какое-то время с Балабановым дружили, я ему так в глаза и сказал. На самом деле, у него есть хороший фильм, правда не законченный. И даже в таком виде он офигительный. Там у него погибла актриса. Он его выпустил в недоделанном виде. Собственно, после того, как я увидел этот фильм, я с ним и познакомился. А вот "Брат"… все равно американцы снимают лучше. Вот Бодров мне понравился, незадолго до его смерти я с ним познакомился. Он произвел на меня сильное впечатление. Гениальный актер. Ну, а сам режиссерский ход… я не понимаю этого.

Фото: Megaq, заходная фотография - Vladimir Lavrischev/www.leonidfedorov.ru

«Ни один не ворон со всех сторон!» - орали мы на концертах Федорова все последние десять лет, а теперь песню «Голова-нога» можно орать на любом митинге: «А я уже, похоже, не могу молчать, от молчания лопается кожа на плечах. Забываю знакомые имена. Ощущение под превращается в ощущение на!» Только это уже будет не митинг, да и правда в том, что Леонид Федоров - невероятно аполитичный человек. Домашний. Он пишет свои страшные песни на слова Озерского, Введенского и Хлебникова дома, а разговариваем мы на кухне.

Сегодня разве четверг - рыбный день или поститесь?

(Лида, жена и продюсер Федорова, достает из холодильника и духовки разную рыбу - жареную, пареную, соленую).

Это мы диету такую проводим, второй раз уже. Первый день - только гречневая каша, второй - только вареная курица, третий день - кефир или окрошка. Без хлеба, овощи можно. Четвертый день - рыбный, но почему-то сегодня понедельник. Не поверишь - каждый день куда-то килограмм веса уходит. Пятый день - овощи, шестой - праздник, то есть фрукты. С утра-то хорошо, в предвкушении: о, думаешь, курочка, а к вечеру смотреть не можешь на эту курицу, полное отвращение. А на следующее утро кашку ждешь как манну небесную. Очень странные ощущения от еды, понимаешь?

Что ты сейчас читаешь?

Читал биографию Микеланджело, и меня поразило, что при своем большом богатстве он питался всегда вином, сыром, хлебом и оливками. Вот это я понимаю - диета. Неделю еще можно на хлебе с сыром посидеть, но чтобы всю жизнь - невозможно это представить. Вазари пишет, что уже совсем старенький Микеланджело, занимаясь Ватиканским собором, многие годы потратив на мозаику, в конце взял и все разбил молотком. Нормальный парень был.

Мартынова читаем с Лидой, как только он новое что напишет. Невозможно с ним не согласиться, что кругом расслоение и размежевание людей по кругам и тусовкам даже в рамках одной профессии. Мы ходили на семидесятилетие Сильвестрова в Рахманиновский зал, и я понял, что это очень узкий круг, тусовка, где все друг друга давно знают. В музыке много разных кружков. А уж в кино их не сосчитать. Нету единого культурного пространства, общения, воздуха не хватает. Все заменено телевизором или кучкой глянцевых журнальчиков. Понимаешь? Где могут собраться разные люди? Нигде. Последним в музыке, кто удерживал вместе совершенно разных людей, был Курехин. В какой-то момент он умудрился включить в свой процесс вообще всех. Такое же включение, но в мировом масштабе, совершили «Битлз». Миллионы взялись за гитары, я в том числе. Они еще жили в общем для всех культурном слое, в этом общем воздухе было не важно, кто чем занимался - классикой, джазом, да чем угодно. А сейчас, самое смешное, совсем не интересуются, что происходит в соседней музыкальной тусовке. Фри-джазисты не влезают к народникам, не возникает сотрудничества.

Последним в музыке, кто удерживал вместе совершенно разных людей, был Курехин. В какой-то момент он умудрился включить в свой процесс вообще всех. Такое же включение, но в мировом масштабе, совершили «Битлз»

Когда еще пели в деревнях, они же и были фри-джазом в чистом виде, каждый день бабушки новую ноту тянули, новый рисунок мелодии выдавали в зависимости от погоды и настроя. А теперь такое токмо на твоих концертах обнаружишь.

Я читал про Моцарта и Бетховена, что они нотами не пользовались, они непрерывно импровизировали, на всех выступлениях. То, что нам осталось в нотах - это все бледные отпечатки их буйства. В первом отделении играл пианист, а во втором выходил сам Бетховен и импровизировал. Ноты для них ничего не значили. Это сейчас все можно зафиксировать, записать концерт, а тогда каждый день все было по-новому. Если уж мы считаем драгоценностью их ноты, то их игру и представить невозможно. Крутые ребята.

Ну все-таки, умолчав про тебя и «АукцЫон», что тебя по-настоящему поразило в той легендарной музыке времен Ленинградского рок-клуба, когда вы начинали?

Квартирник Башлачева. Когда дали послушать его кассету, мне это никак не показалось. Но концерт... Помню это ощущение. Как будто из-под земли, из-под его стула бил столб пламени и нездешней ярости. Физиологическое ощущение сгустка энергии. Полчаса урагана - слова и три аккорда не важны - и вы видите простого пацана с фиксами и руками в крови. Совершенно потрясающая, ни на что не похожая энергетика. Высоцкий еще сверлил нас какими-то мыслями, а здесь никакой мысли. Это был шквал и землетрясение. И с тех пор такого я нигде и никогда не ощущал, ни у кого. Нет, было немало концертов, где какие-нибудь рокеры качали зал, но я понимал, что это звук такой. А у Башлачева не было ни поразившего меня слова, ни звука. Был поток, огненная лава, разрыв-трава. Причем видео потом смотрел - никакого ощущения, просто вспоминаешь присутствие на том концерте. До сих пор не могу понять, как такое возможно.

Мне однажды звуковым прибором здоровье обследовали. Из стереонаушников исходят четко локализованные в голове щелчки, а компьютер с системой обратной связи по реакции мозга на тысячи щелчков во всем объеме головы ставит диагноз. Так вот, кайф от этой электронно-диагностической «музыки» сильно превышал все удовольствие, что я получал когда-то от немецких «Танжерин Дрим». Как ты думаешь, вытеснит электроника живые инструменты?

Не уверен. Скорее, останется живая музыка. Это, скорее всего, разные жанры. Понимаешь, это как стихи - при любом раскладе в литературе будут существовать. Воздействие этих музык разное, у них разные пространства. Это как книгу с ридером электронным сравнивать, всегда хочется бумагу в руках вертеть больше, чем ридер. Но можно уже и не ходить никуда, все звуки и музыку из компьютера извлекать, книжки скачивать. В «Гугле» музейная программа, так я в Уффици три часа вчера провел, не вставая со стула.

Я его еле вытащила оттуда, - говорит Лида, - у меня уже голова кружилась на картины смотреть, а он все никак не отлипнет, глаза ломает.

В реальные музеи мира ходите вдвоем?

Это мы очень любим, да. Не всегда так было, но лет десять назад вдруг холсты и краски потянули нас. В январе были в мадридском Прадо.

А в театр ты ходишь? На презентации альбома «Вольфганг» в ЦДХ вы устраивали чистый театр с дюжиной древних мосфильмовских стульев и полдюжиной древних деревянных радиоприемников, не говоря уже о Вике Толстогановой на сцене и мультике на экране.

Редко. Последний раз ходили на выступление Мартынова в театре Боякова. Вот прадед мой был абсолютно театральный человек, народный артист Монахов, основатель БДТ и его суперзвезда. У Алексея Толстого в «Хождении по мукам» барышни бегают на Монахова. В кино его помнят по роли помещика Троекурова в «Дубровском». В шестьдесят три года, в 1937-м, он женился на юной, семнадцатилетней, красавице, а та взяла да отравила его. Некоторые думают, что не обошлось без НКВД. Вот такая роскошная жизнь. Он был другом Бенуа и Горького. («Не надо идти по его стопам», - замечает Лида.) Начинал он с куплетов, а закончил Доном Карлосом в Александринке, просто стал великим артистом. Правда, при Сталине, после 1929 года, все его роли высохли и стали отдавать канцелярщиной. Прадед для меня и театр, и его история. А когда я увидел его молодого на фото в мемуарах, то обалдел - вылитый мой отец. Язык и стиль его мемуаров точно такие, как я сам бы написал. Причем вся ситуация и люди очень похожи на нынешние дела. Будто ничего не меняется.

У Башлачева не было ни поразившего меня слова, ни звука. Был поток, огненная лава, разрыв-трава

Смотрю на фото твоего прадеда и вижу тебя в составе куплетистов раннего «АукцЫона».

Я и говорю: ничего не меняется. Вот история про Шаляпина. Одна модная актриса отказалась выступать в театре Монахова, а билеты были все проданы. Чтобы не разориться, Монахов пригласил Шаляпина, который сказал: «Выпьешь со мной - спою бесплатно». А Монахов говорит: «Не могу, язва». Однако все-таки выпили, но на сцену супербас не вышел, потому что прадед предложил поехать к девочкам вместо спасения каcсы.

Сколько раз появлялись твои песни в телевизоре? Давай посчитаем: два раза в восьмидесятых, ноль раз в девяностых, пару раз в двухтысячных. Я имею в виду Гаркушу с песней «Я родился под колпаком» в фильме Учителя «Рок» 1987 года, того же года «Взломщика» Огородникова, опять с Гаркушей, «Музыкальный ринг» в 1989-м, «Дорогу» в «Брате-2» 2000-го, «Зимы не будет» в «Бумере» 2004-го. Спору нет, фильмы знатные, но… А, забыл, на радио пара песен из любимой народом «Птицы» крутилась в 1995-м. Не редко?

Ну мы к Диброву раза три еще ходили, на разные программы, после чего они закрывались. То ли совпадение, то ли что. На всех таких программах я бывал только потому, что просили друзья - Олег Гаркуша, Вова Волков, например. Если бы не друзья, нигде и никогда я бы на экране не появился. Какой-то я чужеродный для телевидения. Мой приятель, Леша Агранович, постановщик всяких зрелищ, церемоний и презентаций, всегда думает, что вот раз - и продвинет меня туда, в свет. Так вот, несколько лет назад он нас привлек выступать на одной из первых церемоний награждения премией «Золотой орел», где мы были втроем - я, Волков и Татьяна Гринденко. И мы были единственные, кого вырезали из записи.

А помнишь программу «Музыкальный ринг»? В том памятном «Ринге» 1989 года на АУ публика реагировала так же интересно, как на вполне обэриутскую лекцию Курехина «Ленин-гриб» в программе Шолохова «Пятое колесо».

При поступлении в Ленинградский рок-клуб, кстати, нас заподозрили, что мы казачки засланные. Там были уже группы без пафоса, так сказать. «Странные игры», например. За странных нас все и держали, нам-то было пофигу, как нас комсомольцы воспринимают. Честно говоря, за эти последние двадцать лет мое желание нигде не светиться, не тусоваться только окрепло. За всех остальных не буду говорить. Понимаешь, в восьмидесятых, когда мы только начали играть, конечно, хотелось узнаваемости и всяческой славы, но мы быстро остыли. Появиться в ящике основательно возможностей было много. Но когда я начал общаться с людьми оттуда, мне это не очень понравилось. Не люди, а вся атмосфера того, что называют шоу-бизнесом. Вот я и слился с ТВ, стал как-то резко отказываться от предложений. Круг общения и интересы были явно не мои. То есть это было скучно, муторно и непонятно зачем. Результаты редких появлений на ТВ мне не нравились. Чего там светиться, когда до сих пор в стране нет никакой музыкальной индустрии. Зарабатывание денег есть, а качества продукта на выходе нет. А тогда, в восьмидесятых и девяностых, это было тем более детским садом. Были музыкальные идеи - свои, не свои, неважно. И когда понимаешь, что, затратив много усилий и времени на реализацию этих идей, придется все превратить в балаган, в удобоваримый для телезрителя продукт, выбираешь другое: занимаешься только тем, что интересно. Вот я методично этим интересным и занимался. Мне было бы что-то интересно сделать со знакомыми режиссерами, может, и им со мной, но у нас свои дела, сложно найти время.

Так режиссер фильма про Ландау тебе нравится, потому ты там снялся?

Там были съемки сталинской Москвы в Харькове, эти сотни людей в одежке тридцатых, это настолько ни на что не похоже, не прожектерство, а эксперимент, по сути, не просто показ ряженых. Конечно, когда и человек, и идеи его нравятся, есть понимание того, что он не сделает фильм ниже ожидаемого уровня. Игорь Волошин, Илья Хржановский - они примерно на одной волне, мы много общались. Не то чтобы общие интересы, но мы в одном пространстве находимся, несмотря на то что мы разные. Бывало, другие режиссеры предлагали сценарии почитать, спрашивали, понравилось ли, здорово ли. Приходилось говорить, что не здорово, потому что не хочу я назад идти, спускаться в подвалы, терять время. Это чувство снижения полета и уровня присуще всем, то есть те проекты, где я мог бы десять лет назад поучаствовать, сейчас никак не подходят.

В шестьдесят три года, в 1937-м, прадед мой женился на юной, семнадцатилетней, красавице, а та взяла да отравила его

Все люди из состава «АукцЫона» как-то ненарочито, случайно подобрались для совместного творчества. К примеру, появился в поле зрения Озерского в Институте культуры человек с оперным вокалом, Сергей Рогожин - и тут же запел в АУ; пришел танцор диско, как сейчас говорят - представитель стиля жизни contemporary dance, Вова Веселкин - и сразу составил бешеный дуэт с Олегом Гаркушей. Никогда не было четкого плана, каким должен быть АУ?

Да, неплановое хозяйство. Но мы были амбициозны, нам хотелось всего и сразу. Люди собрались не совсем обычные, но это судьба. Как у Гаркуши в стихах, «мальчик как мальчик, родился под колпаком». Эти моменты объяснить нельзя, случилось, и все. В той стране мы просто не имели права выступать, только на танцах. Когда я уволился с работы, прогуляв два дня, родители сказали, что я с ума сошел, ведь в рок-клубе мы выступали лишь пять раз в год и совершенно бесплатно. Радовались сцене и звуку, только и всего. Но с 1988 года появились возможности для, так сказать, не бесплатного драйва. Гаркуша и Бондарик, осторожные люди, работали в своих конторах до 1991, что ли, года.

А с Сергеем Курехиным когда ты познакомился?

Где-то в 1985 году, но Гаркуша с ним больше знаком был, в «Поп-механике» активно участвовал. Как только Курехин увидел Гаркушу в «АукцЫоне», так сразу его и прибрал к рукам. У нас был общий друг, Фирсов, вот у него мы иногда встречались, особенно в последние годы жизни Сергея. Понимаешь, Курехин вообще на всех и на все повлиял, но не меньшее влияние оказывали остальные. «Аквариум» как музыкальное явление на меня повлиял намного больше, чем «Поп-механика». «Поп-механика» была порождением той атмосферы. Это было для нас нормальным визуальным воплощением происходящего вокруг. Вывел козла на сцену, вывел народных артистов в роли дворников, ну и молодец. Какого-то придыхания особого, криков «ах!» у нас не было. Понимаешь, тогда это было в голове у всех. Меня всегда больше интересовала музыка, козла мне было бы лень выводить, а он легко это всеобщее коллективное безумие воплощал. Мне и в «АукцЫоне» шоу было фиолетово. Озерский хочет спектакль - пожалуйста, пусть делает. Миллер хочет какой-то костюм на меня напялить - давайте, если не тесно в нем будет. Мы ничего не придумывали, все бралось из атмосферы того времени.

Во вполне советском, но хорошем фильме Учителя «Рок» идея была наглядной - показать невыносимых государству трубадуров-смутьянов как тихих, полезных обществу «винтиков»: простого кочегара Витю Цоя, нежного папу Борю Гребенщикова, стройного учителя танцев Антона Адасинского, ласкового киномеханика Олега Гаркушу и так далее. А что такое в реальности был Цой, к примеру?

Удивителен Цой, удивительна его судьба. Не кочегар, а Лермонтов скорее. Он достиг гигантской популярности без всяких масс-медиа вообще. Когда он появился на телевидении, он был настолько известен, настолько кумир, что это для телевизора было пиаром, а не для Вити. О Цое знали поголовно все без исключения. Однажды мы играли в «Поп-механике», в августе 1988 года, в Алуште. Мы приехали толпой, всей поп-механикой, нас было человек пятнадцать, в том числе я, Гаркундель, Гаспарян. Первый день был совсем дикий: нас не хотели селить в гостиницу, мы спали в каком-то деревянном пионерлагере, никому нафиг не нужные. К тому же был скандальный концерт. Но на следующий день приехал Цой, который уже сделал «Группу крови». И волшебным, резким образом все сразу поменялось. Нас поселили в лучшую гостиницу, мы ходили на спецпляж. Со всех сторон облепили поклонники, кричали: «Цой!» Еще Африка - Сергей Бугаев был дико популярен после фильма «Асса». Курехина вообще никто не знал, нас тем более, а Цой звучал из каждого магнитофона, киоска, кабака и закутка.

Мне и в «АукцЫоне» шоу было фиолетово. Озерский хочет спектакль - пожалуйста, пусть делает. Миллер хочет какой-то костюм на меня напялить - давайте, если не тесно в нем будет

Ваши дуэты с Волковым и Озерским можно послушать лишь в маленьких клубах. Что, лень афиши вешать на заборы, собирать «Олимпийский» какой-нибудь?

Ну-у-у… А зачем, а почему? Не думаю, что сейчас надо этим заниматься. Дело не в афишах, мало ли разных Васей Пупкиных висит над Тверской. Есть какое-то внутреннее ощущение, сколько народу может слушать эту музыку, кому она действительно нужна. Мне понятно, почему Цой мог собрать полмиллиона людей. А мы-то чего, с какими песнями, собственно, могли выходить: «Не могу и не умею быть таким, как все»? (Смеется.) Не думаю, что сейчас с Введенским и Хлебниковым можно быть кумирами страны.

Когда ты познакомился с Владимиром Волковым?

Волкова знал всегда. Но мы не были лично знакомы до 1997 года. Я был далек от музыки, что играл Волков, далек от всякого фри-джаза и прочего. Как-то судьба свела с ним, на похоронах Курехина. Вова рассказал о своем «Волков-трио», ну а потом вышла у нас первая запись - «Зимы не будет». Когда записали, я был в большом сомнении, стоит ли эту запись издавать. Это было даже для нас странное и непривычное звукоизвлечение. Перестраивался сам подход к музыке. Выбрали эксперимент, поэтому то, чем мы вдесятером занимались последние десять лет, не могло ничем помочь, это совсем другая деятельность. Прекрасно знаю, что моим близким друзьям, то есть всему «АукцЫону», это не нужно, это не в сфере их интересов. Дело не в том, на стихи кого петь, Хлебникова или Хвостенко. Дело вот в чем. Все диски, записанные с Волковым - абсолютно разовые вещи. Недавно мы с Вовой послушали кусочек «Безондерса» и поняли, что сейчас бы сделали совсем по-другому, а прошло-то лет пять всего. Понимаешь, это вставлено в контекст времени, это только мгновенно можно было записывать. Волков мобилен абсолютно - собрался за полчаса и приехал. Чего-то насвистели и сидим по ночам тихонько наигрываем, он на контрабасе тихонечко, чтобы соседей не будить. С большим АУ такое тогда было невозможно, но уже возможно сейчас. Все уже понимают, собрались и почувствовали. Вдруг стало понятно, как записывать без репетиций, без сотен дублей, как записывать саму данность времени во времени, в эту самую минуту. Все диски АУ делались традиционно: мы целый год репетировали песни, довольно мучительно, а потом быстро все записывали. Поэтому меня никогда не радовал результат: то, что придумывалось, никогда не получалось на записи, а я никак не мог понять почему. Вдруг дошло, что получалось только то, что происходило в самой студии, неожиданно, озаряло в процессе самой записи, а не на репетициях длиною в год. «Жилец вершин» получился потому, что не только все придуманное заранее, но и озарения разных людей на самой записи сразу вписывались. Но все-таки было еще придумывание. А вся работа с Волковым - чистая импровизация, без дублей. Просто пробуем три - обычно - варианта и выбираем. Так? Не так? Вот он! Он такой. И все.

Видеозапись интервью с Леонидом Федоровым и Дмитрием Озерским смотрите

В мой мир

Леонид Федоров:​​​​
«Надо запретить безвкусицу»

Лидер группы «АукцЫон» о том, почему мы живем в гениальное время, что считать искусством и куда делся пафос

W→O→S Вы сейчас будете давать сольный концерт. Чем это отличается от аукцыоновских выступлений?

Насчет публики не знаю - я со сцены привык никого не видеть. А для себя разница есть, конечно. Одному спокойнее, меньше суеты. Когда на сцене народу много, всегда пытаешься услышать кого-то, кроме себя.

W→O→S Но публику сложно не услышать.

Я ж не знаю, кто чего ждет, и потом, мне не очень это интересно. Такого прям Артист Артистовича у меня внутри нет. Пускай они «Птицу» с «Дорогой» ждут, а я, может, лучше на десять минут Хлебникова затяну, че. Мне хочется, чтобы мне самому было хорошо. Чтобы стыдно потом не было.

W→O→S А что, бывало стыдно?

Бывало, еще как! Стыдно бывает как раз, когда пытаешься понравиться. Так что лучше подумать о себе, понять, что тебе надо.

W→O→S Именно поэтому вы не вписываетесь ни в один из привычных форматов...

Терпеть не могу слово «формат». Нет никаких форматов, есть лишь то, что ты сам для себя выбираешь. Раньше в Москве была радиостанция SNC, по которой, допустим, крутили 20-минутные композиции группы Can - очень легко, чего там? В Америке сейчас масса маленьких университетских радиостанций - в Беркли, например, в Сан-Франциско. Они фигачат такие треки, что даже я не знаю, как это назвать. Все зависит от желания, а если у людей желание только фуфло гонять... Я не против, но кроме этого-то ничего нет. Вот мне Гаркуша говорил, что в Питере сейчас около пятисот групп. Пятисот! Я не говорю, что все они гениальные, но уверен, что среди этих пятисот наберется с десяток хороших. Где они? Чьему формату они соответствуют? Например, мой друг Владимир Иванович Мартынов считает, что, если композиция длится меньше десяти минут, о ней даже говорить смешно. А нас приучают слушать трехминутные треки, еще и криво порезанные и сделанные топорно, с клише столетней давности. И это не только наша беда - это всеобщая история.

W→O→S Хорошо, а из этих пятисот групп вы сами что-нибудь слышали?

К сожалению, не так много, и еще меньше мне понравилось. Вот, например, в Москве есть отличная группа «Синкопированная тишина», странная такая. А вообще я больше по западным группам. Наших я и раньше немного слушал, потому что все-таки больше музыку люблю, а тот же русский рок мало отношения к музыке имел. Да и поэзии я в нем никакой не вижу, если честно. Ну кроме там Янки, и Башлачева. А все остальное ближе к бардовской теме. Сейчас, наверное, есть что-то интересное, но специально я ничего не ищу. Я обычный потребитель, и вообще меня сейчас в музыке больше раннее барокко волнует.

Нет никаких форматов, есть лишь то, что ты сам для себя выбираешь.

Я не люблю всю эту музейную фигню - мне всегда нравилось как-то вышибаться из своего времени.

1. «Странные игры»
Команда из ленинградского Политеха сильно отличалась от рок-клубовских адептов новой волны - разухабистый ска и ритм-н-регги были нетипичны для местных болот. Участники «Странных игр» основали еще три команды: «АВИА», «Игры» и в конце 90-х - электронных «Deadушек».

Тогда

Сейчас

2. «Ночной проспект»
Один из новаторских электронно-индустриальных проектов на территории СССР. Группа пережила распад и смерть ее сооснователя, но продолжает записывать пластинки и выступать.

Тогда

Сейчас

W→O→S А в поэзии вас что сейчас волнует? Русский авангард?

Слово «авангард» тоже какое-то… Хотя вот Хлебникову оно очень подходит. Он толкает вперед даже сейчас. Просто потому, что никого равного по силе не было. И никакие Нобелевские премии, которые продолжают вручать зачем-то, ничего не решают. Хармс говорил, что есть писатели, которых назовут великими и будут защищать по ним диссертации, а есть те, кто толкает литературу. Я в Хлебникове, во Введенском чувствую какую-то сильную энергию, которая дает мне возможность развиваться. Что-то внутри у меня появляется хорошее. Злое, что важно, появляется тоже.

W→O→S А что есть во Введенском и Хлебникове, чего нет у других?

Введенский и Хлебников - это два человека, которые умудрились отодвинуть свою личность в сторону. При всей эмоциональности в их стихах могучий холод. Вот Ахматову можно читать только определенным образом, и не всякий это умеет. А Хлебникова могут читать все, и хуже он от этого не становится. Потому что здесь слова не глупы: в них нет всего того, из чего построены человеческие отношения. Наверняка во всех ахматовских «Ох, он меня разлюбил» и «Ах, я обронила перчатку» тоже что-то есть, но я этого не чувствую, потому что для меня смешно все это.

3. «Звуки Му»
Проект эксцентричного переводчика со скандинавских языков Петра Мамонова получил известность благодаря потусторонней харизме лидера и способности собрать всех деятелей андеграундной сцены того времени в одной комнате. Мамонов давно перессорился со своими музыкантами и ударился в театр и православие.

Тогда

Сейчас

4. «Джунгли»
Наименее почитаемая теперь группа Ленинградского рок-клуба. Благодаря вечному поиску в диапазоне от постпанка до Роберта Фриппа и техничной зауми в духе King Crimson команда в первых рядах выехала на гастроли за рубеж. После сотрудничества с «Аквариумом» и Курехиным и пертурбаций в составе распалась в 1990 году.

Тогда

Сейчас:

не функционирует

5. «Николай Коперник»
Команда постмодерниста Юрия Орлова существовала в относительной изоляции от процессов русского рока и записала множество психоделических опусов. Например, музыка с магнитоальбома «Родина» 1986 года положена на стихи из сборника, подготовленного к 60-летию СССР. Распавшись в 1993 году, в 2005-м группа возобновила деятельность в новом составе.

Я повелел быть крылом ворону
И небу сухо заметил: «Будь добро, умри!»
И когда мне позже приспичилось,
Я, чтобы больше и дальше хохотать,
Весь род людей сломал, как коробку спичек,
И начал стихи читать.
Был шар земной
Прекрасно схвачен лапой сумасшедшего.
- За мной!​
Бояться нечего!

Сейчас:

Тогда

«Война в мышеловке», Велимир Хлебников

6. «Коллежский асессор»
Киевская группа появилась на волне психоделик-ренессанса конца 80-х и выдавала то, что можно назвать специфическим советским саундом. Формально команда не прекращала свою деятельность: последние записи датированы началом 2000-х.

W→O→S Смешно или скучно?

И то и другое. Если бы там было «Ах, мне отрубили голову», было бы хоть страшно. А большая часть поэзии - это про перчатки ронять. А когда время головы рубить, появляются Введенский или Хармс. На мой взгляд, эмоции должны быть максимально напряженными или их не должно быть вообще.

W→O→S Но для многих «Ах, я обронила перчатку» так и остается самой напряженной эмоцией.

Мы живем в гениальное время с совершенно другим информационным фоном. После того как я, допустим, в интернете увидел, как солдаты головой в футбол играют, попробуй скажи мне про оброненную перчатку. Почему я должен читать эти стихи? Че вы мне тут лепите горбатого - я каждый день могу увидеть такое, что не снилось даже нашим отцам! А у тех ребят была своя жизнь - да мне плевать на нее! Я не люблю всю эту музейную фигню - мне всегда нравилось как-то вышибаться из своего времени.

W→O→S Ну музейная фигня всегда существовала для среднего читателя и зрителя.

Мы с Лидочкой (женой. - W→O→S) ходили как-то в Русский музей на выставку. И там была чумовая картина Филонова, помните, где сидит он, она, младенец, а на переднем плане петух такой шикарный. И мы уперлись так восхищенно, а рядом один другому говорит: «Ну че это такое, вот лучше посмотри» - и указывает на копию с манерных итальянских картинок, где долина, а по ней Иисус идет. А выставка называлась что-то типа «Христианство в русской живописи». Ну понятно, христианство - значит Иисус, живопись - значит природа. Черт подери, рядом стоит шедевр, который вообще ни на что не похож, на него часами можно смотреть! Но людям лень глаза открывать, и они искусством считают открытку. И таких очень много. Вот стоит стол, но, если он будет без скатерти, для них это уже плохой стол.

Тогда

Сейчас:

современных видеозаписей в открытом доступе нет.

«Крестьянская семья»
Павел Филонов
1914

W→O→S Вы восхищаетесь глобальностью Введенского, а при этом не раз говорили, что сейчас надо избегать любого пафоса.

А пафоса больше и нет. Весь XX век сама возможность пафоса методично уничтожалась. Дело не только в диктатурах и мировых войнах. Вот, допустим, никогда не было ничего пафоснее смерти, да? А сейчас ощущение сакральности смерти потеряно - нет ничего более обыденного, чем убийство: зашел в парадную, пырнул ножом, взял мобильник и убежал. Пафос героический тоже невозможен, потому что впервые за многие века в войнах погибают в первую очередь не те, кто воюет, а гражданское население.

W→O→S А если говорить о музыке?

Прямой пафос в чистом виде уже нельзя выдать. Мы уже знаем что-то страшнее. Это хорошо понял этот, как его, который «Меланхолию» снял... Триер. Он же пафос этот перегоняет в дикий-дикий гротеск. «Меланхолия» вообще одна из самых убедительных вещей, которые я видел. А если о каком-нибудь «Кольце Нибелунгов» говорить по нашим меркам, то с точки зрения драматургии это же вообще никак. Скучно и пошло, по-моему.

W→O→S А если говорить о вашей музыке?

Боязнь погрузиться в пафос на самом деле приводит к тому, что ты везде стараешься его сбить, везде начинаешь иронизировать. Музыка «АукцЫона» предполагает и пафос, и рефлексию над ним. И поэтому она всегда для меня остается незаконченной. Как с альбомом «Девушки поют», который все-таки хотелось сделать более прямым.

W→O→S И несмотря на ощущение незаконченности, долго что-то выпиливать вы так и не научились.

Ну уж нет, вымученные истории сразу себя выдают, и за них потом жуть как обидно. Поэтому в какой-то момент я решил, что буду делать все спонтанно. И потом, я же записываю альбом и никогда его больше не переслушиваю. Потому что музыка существует сейчас и больше никогда. Ну а раз запись такая вышла, что делать, такая и будет. Здесь опять же нет никакого пафоса: мы не делаем незыблемую Вещь. Я, честно говоря, такого пути боюсь: вот у меня что-то родилось, потом я это сделал, и теперь есть такой граненый, блин, графин. Тогда возникает вопрос: «А что дальше? Все?» Это и называется творческим тупиком.

W→O→S А вам нравится, как ваша музыка в кино звучит? У Балабанова, например?

Нет. У Балабанова мне в последнем фильме только понравилось, как он поставил «Голову-ногу», но это единственный пример. А в остальном, я считаю, могла бы быть любая другая. Кино - вещь субъективная. Особенно в случае с Балабановым. Вот он так видел, так слышал, ну и ради бога.

W→O→S А не жалеете, что не смогли сняться у него?

Я счастлив, что не смог, если честно. Я же никогда не стремился в кино сниматься. Это вот Гаркуша любит.

W→O→S Вы редко даете интервью, поэтому, видимо, вас принято спрашивать об актуальных общественно-политических событиях. Не хочется сейчас подробно разбирать борьбу с американцами, геями и матом. Просто интересно: у вас правда есть какая-то гражданская позиция по всем этим вопросам?

Все это глупости какие-то. На мой взгляд, эти вещи обсуждают только для того, чтобы сбить с толку людей, отодвинуть от каких-то других вещей. Свободы, например, элементарной. Никто даже не вспоминает, что у нас существует такое явление, как прописка. Еще Ельцин говорил, что его надо отменить, что это ни в какие ворота не лезет. Или вот то, о чем Эдичка Лимонов написал: пока все эту чушь мусолят, провели закон, по которому человек, состоявший в любой так называемой экстремистской организации, не имеет права участвовать в политической жизни. Такого не было в Европе со времен Гитлера. Ну то есть реально здесь мы первые после наци. Их волнует, а меня волнует безвкусица. Надо ее запретить. Вот Саакашвили, например, в свое время запретил во всех кабаках играть блатняк - это, я считаю, закон офигенный.

* Спасибо клубу «Мастерская» за помощь в проведении интервью.

В конце этой недели Леонид Федоров и «АукцЫон» представят альбом «На солнце» в солнечной стране Израиле. Чары слов и магия ритмов рока – об этом интервью в преддверии гастролей, а также о меланхолии и веселье, музыке, идеях и свободе. Честно и откровенно о восьми новых песнях и обо всем остальном от «заведующего всем» солнцепоклонника Леонида Федорова. Людям, которые действительно любят искусство, стоит искать его здесь и сейчас, а не в прошлом. Здесь и сейчас в буквальном смысле слова – 8 и 10 сентября в Иудейской пустыне и в Тель-Авиве.

– Леонид, в последнее время вы часто бываете в Израиле – с сольными концертами, с “АукцЫоном”, с другими проектами. Вы, пожалуй, наиболее часто выступающий здесь не израильский музыкант. Вам почему-то нравится здесь играть? Вам вообще важно, где вы играете?

– А мы сейчас разве в Израиле? На самом деле, мне все равно, где и для кого играть. Мне просто очень нравится Тель-Авив. Да и жена моя здесь всегда становится какой-то более румяной!

– Обычно у вас концерты проходят только в Тель-Авиве, а в этот ваш приезд один из концертов будет в Иудейской пустыне, рядом с горой Иродион. Вы вообще в курсе, где это, и почему концерт проходит именно там?

– Повторюсь, мне все равно, где играть, я играю там, куда зовут. Главное, чтобы сам концерт был хороший. Но я, конечно, знаю, что будет концерт в пустыне. Мне говорили, что это прекрасное место. Побывать в Иродионе – интересно, я там не был никогда.

– Вы и в прежних своих интервью многолетней давности также упоминали, что вам все равно, что за публика, сколько ее, и есть ли она вообще в зале. Это как-то изменилось с годами? Вы стали замечать людей в зале или вам по-прежнему все равно?

– Для меня это не имеет никакого значения, главное – это, то, что происходит на сцене. Единственное, что изменилось с годами – это отношению к количеству людей в зале. И если раньше мне казалось, что чем меньше зал – тем мне удобнее, то сейчас и это все равно. Я не то чтобы привык, а просто научился играть и в больших залах. Хотя, бывает по-всякому.

– Вы приезжаете с новой работой группы “АукцЫон”, альбомы которого выходят достаточно редко. Это само собой так получается или в какой-то момент вам хочется записать что-то именно с “АукцЫоном”?

– В принципе, с “АукцЫоном” я бы с удовольствием записывался хоть каждый месяц, но не хочется повторяться. Все обычно начинается с какой-то одной песни, и ты понимаешь, что вот она, та самая, из которой можно сделать что-то новое и интересное.

– А для вас лично новый альбом отличается кардинальным образом от предыдущих?

– Во-первых, мы впервые записывались полностью всей группой вживую. Кроме того, сейчас с нами начал играть трубач Юра Парфенов, и он как-то умудрился вдруг полностью изменить звучание духовой секции. В результате вся группа стала играть и звучать по-другому. Даже Волков, который тоже давно играет в “АукцЫоне”, с появлением Парфенова, тоже начал играть по-новому – на альбоме почти нет контрабаса, в основном Волков играл на клавишных инструментах. И еще это первая наша запись, где нет практически никакой студийной обработки материала. Все что записали живьем в студии – ровно то и звучит на пластинке. Более того, мы на сведении не использовали никаких эффектов и приборов – настолько кайфово было все записано! Основная масса вещей – записаны практически без дублей и наложений, при том что структура большинства композиций не была выстроена заранее.

– А все песни делались в студии или были репетиции?
– На самом деле, я буквально в течение нескольких лет пытался найти какие-то новые музыкальные линии, ходы, рифы, но потом все случилось спонтанно, и практически без репетиций. И, например, первая песня на альбоме была придумана уже прямо в студии во время записи. С другой стороны, песне “На солнце” уже несколько лет.
– Музыка “На Солнце” написана на стихи вашего клавишника Дмитрия Озерского, но ранее на ваших альбомах звучал и Хлебников, и Введенский, и даже “Слово о полку Игореве”. Как вообще вы выбираете тексты для своей музыки ?

– Все происходило достаточно случайно. Хлебников меня заинтересовал с подачи Хвоста (Алексея Хвостенко, – прим. авт.), это его идея, а потом я уже и сам втянулся. Введенским я заинтересовался тоже с подачи нашего приятеля, московского писателя Сергея Соловьева, который в свое время предложил мне сделать песню на стихи Введенского, чтобы включить ее в литературный альманах. Так песня “Сын” вышла под названием “Введенский” как приложение к книге “Фигуры Речи”. Ну а потом уже пошло-поехало… Мой друг художник Артур Молев познакомил меня с работами Дмитрия Авалиани. А идею “Слова о полку Игореве” подсказал мне Анри Волохонский, он в свое время мне показал кусочек того, что он сделал со “Словом”, и я это подхватил. На самом деле, Анри больше всего на меня повлиял в этом плане.

– Для вас ведь текст – это, прежде всего, музыка стихотворения, так?

– Да, наверное. Когда я пою, то я почти не анализирую то, что я пою, главное то, как это звучит. И только потом уже я задумываюсь, а что же я, собственно, такое спел (смеется).

– Расскажите о визуальном имидже и об аппликации, которую вы придумали для продвижения нового альбома. Говорят, ваши концерты-презентации альбома в Питере и в Москве сопровождал видеоряд, который произвел на зрителей колоссальное впечатление.

– Это все придумали и сделали наши друзья. Видеоряд делали люди из Екатеринбурга, Стас Словиковский и еще с ним ребята. Мы знакомы с ними очень давно, а впервые работали с ними еще когда делали презентацию альбома “Девушки поют”. Я, к сожалению, сам не видел ничего (смеется), все происходило за моей спиной. Но многие наши друзья до сих пор помнят этот видеоряд – и все в восторге. А идея аппликации – это тоже наши приятели из Санкт-Петербурга, работающие в крупном пиар-агентстве Great. Помимо аппликации, которая включает наш альбом при наведении камеры смартфона или планшета на любой источник света, они придумали очень много кайфовых вещей. Там целая бригада молодых креативных людей работает. У них была одна, я считаю, гениальная идея для Питера. Ведь само название “На Солнце” – очень иронично для города, где только 40 солнечных дней в году. Так вот, у нас уже пару лет как появились платные прокатные велосипеды. Они хотели на одной из велосипедных парковок поставить будку, в которой бы стояли бесплатные зонтики (потому что дождь в городе идет практически все время), и когда такой зонтик открываешь – то снизу там появляется обложка нашего альбома “На Солнце”. У них вообще было множество идей, мне все понравилось. А сделанное ими приложение для смартфона оказалось самым простым и самым дешевым.

– А как возникла идея ограниченного тиража диска с невидимыми красками, проступающими только на солнце?

– Тоже они. Мне вообще понравилось, что все их идеи шли именно от названия “На Солнце”. Да и само название, кстати говоря, родилось очень странно. У нас было несколько вариантов, в том числе “Луна упала”, которое очень нравилось Волкову, на что группа “АукцЫон”, собравшись, ему заявила: “Вова, ты знаешь, в нашем возрасте с такими названиями не шутят!” (смеется). Название “На Солнце” особенно никому не нравилось, но впоследствии оказалось, что оно дало возможность придумать много очень красивых вещей. Еще одна вещь, которую они придумали – надписи на домах, появляющиеся только когда на них попадает луч солнца (в Питере много старых нежилых домов, на стенах которых можно рисовать). Не знаю, воплотили ли они это…

– У вас помимо “АукцЫона” есть и сольное творчество, сотрудничество с Волковым, с Игорем Крутоголовым и многими другими. А в последнее время появляется также все больше кино или спектаклей с вашей музыкой. Вы как-то это отбираете это, специально пишете для кого-то музыку или люди берут уже готовое?
– В основном, конечно, берут готовое, но бывают и заказы. Как правило, получается очень смешно – заказывают музыку, мы ее делаем, а потом все, что мы делаем, вроде бы нравится, но в итоге по каким-то причинам это не подходит, и они берут уже старые записи. Проходит год, следующие люди заказывают музыку, мы ее делаем, а они берут предыдущую, и так это и продолжается, бесконечный цикл. Всем хочется “Зимы не будет”, “Летел и таял” и т.д. “Зимы не будет” по-моему аж в пяти или шести фильмах появляется!
– То есть не существует фильма или спектакля, для которых бы вы специально написали музыку?
– Ну почему же, фильмы как раз такие есть, только музыку, которую я для них писал, туда в итоге не вошла. И потом, если честно, мне не очень нравится писать для кино, потому что никак это новое российское кино не вдохновляет. А вот Волкову нравится. А я после второго просмотра говорю ему “Знаешь что, Вова, смотри это сам, а я больше это смотреть не могу!” Иногда кажется, что у львиной доли кинорежиссеров – у них какой-то свой собственный слух, и это с тем, что мне слышится – вообще никак не совпадает. Вот, например, наш с Волковым альбом “Гроза” – это тоже музыка к спектаклю была. Картина маслом: приходит совсем молодой парень, симпатичный, и говорит, что собирается ставить “Грозу”, но хочет, чтобы музыку писали только мы. Спрашивает – вы писали музыку для театра? Я посмеялся и рассказал всю эту историю, что пишу, музыка не подходит, берут старую. Мы написали, и вышло настолько буквально, как я ему рассказывал, что это очень смешно было. Он потом писал мне, извинялся за ситуацию.

– А каким образом возникали все ваши коллаборации: с Волковым, с Гринденко, с Мартыновым, Рибо, Медески, Крутоголовым? Вы кого-то искали, или же это все воля случая?
– Мне просто в какой-то момент стало не хватать “АукцЫона”, захотелось чего-то еще. Мне ведь нравится и многое другое в плане музыки, и в какой-то момент показалось, что какие-то определенные штуки, которые хотелось, я не могу делать с этой группой. Мне по-прежнему интересно и с “АукцЫоном”, потому что группа тоже постоянно меняется, но мне интересно попробовать себя и в других жанрах. Ну и, конечно же, случайность встречи с теми или иными людьми, тоже сыграли свою роль, никого специально я не искал.
– Вернемся к вашим поездкам в Израиль. Почему вы так часто здесь бываете? Вы уже сказали, что любите бывать в Тель-Авиве. С другой стороны, я знаю, что вы часто бываете и в Иерусалиме, вы ведь верующий человек, православный. Скажите, что для вас вообще Израиль?

– За последние как минимум десять лет очень много произошло в моей жизни событий, так или иначе связанных с этой страной. Мы и отдыхали здесь, и лечились, и работали, и вообще бывали столько раз, что я, наверное, уже просто привык, а может даже и полюбил. Мне здесь очень спокойно и никогда не надоедает. Хотя, казалось бы, непонятно, почему не надоедает, я ведь уже здесь практически все знаю, в Тель-Авиве – уж точно. В какой-то момент я проникся глубоким уважением к еврейскому народу со всей его историей. Да и вообще считаю, что Израиль – это форпост нашей иудео-христианской цивилизации. Ну и при своей разношерстности и разномастности, это все равно какой-то один очень сплоченный народ. Вроде бы, люди все здесь расслаблены и свободны, а с другой стороны – воюют постоянно, притом именно за эту свободу и за этот покой воюют. А в других странах люди, которые, казалось бы, должны наслаждаться свободой и покоем – они несвободные, неспокойные, хотя и не воюют вовсе, а все равно все время собачатся между собой.

Состав группы:
Леонид Федоров: вокал, электрогитара, акустическая гитара
Олег Гаркуша: шоумен, перкуссия, вокал
Виктор Бондарик: бас-гитара
Дмитрий Озерский: клавишные, перкуссия, труба
Николай Рубанов: саксофоны, бас-кларнет, жалейка
Борис Шавейников: ударные, перкуссия
Михаил Коловский: туба, тромбон
Юрий Парфенов: труба
Михаил Раппопорт: звукорежиссер

8 сентября – Сде-Бар, Иудейская пустыня, начало в 20:00 – билеты (проезд от Иерусалима от Центральной автобусной станции в сторону Текоа на автобусах маршрутов 265 и 266 – около 35 минут).

10 сентября – клуб «Барби», Тель-Авив, начало в 21:00 – билеты

Заказ билетов также в кассе «Браво ».

Страница мероприятия в фэйсбуке –

Инна Денисова

ИННА ДЕНИСОВА поговорила с музыкантом и композитором о поэзии, Pussy Riot, гениальных песнях и конце России

Я вчера специально, готовясь к интервью, посмотрела фильм Балабанова «Я тоже хочу». В нем апокалипсис наступает под песню «Голованога».

- (Смеется.) Это всего лишь песня. Ее можно по-всякому повернуть… (Задумывается.) Песню придумал давно - и Бог с ней. Музыка - одна из красок: был бы фильм про будни милиции - она бы по-другому звучала. А тут - ну да, усугубил все этой песней немного.

- Балабанов - он же о конце света снимал?

А при чем здесь свет? О конце света Триер снимает: там все глобально, образы собирательные. Я бы сказал, что Балабанов снимал о конце нашей страны. Конкретное место указано, персонажи конкретные.

Мое ощущение - что страна разваливается. Она, конечно, давно разваливается, лет сто уже. Я когда-то прочитал интересную статью: генерал Генштаба, военный историк, вывел формулу жизни государства - когда наступает пик, спад и развал. В России, согласно этой формуле, к 2020 году наступит полный развал. Учитывал все аспекты, в том числе и культурные. Пик развития русской культуры пришелся на конец XIX века. «Преступление и наказание», «Война и мир»: литература вышла за рамки национальной, стала общемировой. Признак упадка - сужение тем, например, до рамок семьи: «Брат», «Брат-2». Последние связи рвутся. Все стало мелким. Все подвергается иронии. Если говорить об апокалипсисе - ну да, наверное, так он и выглядит.

Была иллюзия в 1991 году, что все будет хорошо. Я тогда спросил у Анри Волохонского: «Анри, что происходит?» Он ответил: «Кончилась глобальная ложь». А выяснилось, что он был неправ и ничего не кончилось.

- Но ведь в ноябре этого года люди снова вышли на улицы, чтобы сказать «нет» глобальной лжи?

А результат? Сегодняшние «революционеры» ужасно похожи на бездарных ребят из комсомольских отрядов. Выглядят так же. Риторика та же. Перестали говорить человечьим языком и выдают тексты, которые я слышал от комсомольских вождей в молодости. Зачем мне все это нужно?

- Ну надо же что-то делать.

Я не знаю, я же политикой не занимаюсь. Просто считаю, что сейчас на митинги ходить бессмысленно.

Кто может - тот уедет отсюда. Из страны, где люди не знают, откуда они родом. Недавно был соцопрос - «сколько поколений своих предков вы знаете». Выяснилось, что даже прадедов знает меньше трех процентов населения! Мне, например, отец рассказал правду о смерти деда за три года до смерти, в 93-м году. Я думал, что дед погиб в Финскую. Оказалось, ни фига не в Финскую и не погиб. Дед был очень хорошим летчиком, а в войну его повесили по доносу. И отец всю жизнь боялся: мы же ездить за границу стали, анкеты заполняли с графой «репрессированные родственники». Я ставил «не имею», и никто не проверял. Так что не думаю, что сейчас, например, живется хуже, чем в конце 70-х. Для меня, во всяком случае, точно. Начало 80-х - мрачняк был. В общем, на мой взгляд, мы катились и катимся. Похоже - к концу.

- Про Pussy Riot хотела спросить. Как думаете, они вам коллеги? Все-таки панк-группа.

Ну не знаю… Не вижу там, если честно, ничего музыкального. Были бы еще песни хорошие - но по сравнению с ними Летов - Моцарт. (Думает.) Мы тоже, конечно, чудили в свое время. Но у них получилось действие без логики, а главное - без результата.

- А какой пример результативной панк-акции?

Ну вот, смотрите: Sex Pistols запретили петь песню «God Save the Queen» . Что делают люди? Снимают корабль и плывут по реке мимо Букингемского дворца, ее распевая. Потому что законы действуют только на земле, а на воде - уже нет. Ничего не нарушили. И вот это был прекрасный ход и настоящий панк-рок: просто, элегантно, весело и круто. А здесь-то чего? Как я отношусь к панк-молебну? С презрением. Уже только потому, что ни одна из важных задач - устроить гениальный панк-перформанс или действенный политический акт - решена не была.

Сегодняшние «революционеры» ужасно похожи на бездарных ребят из комсомольских отрядов.

Офигенно получилось. И я никак понять не могу, ради чего они это делали. Если ради себя и своей славы - то пошли они на фиг. Если ради людей - то людям сделали хуже. Верующие перессорились с неверующими. Путину - лишние сто тысяч: а чего это тут какие-то козявки нашу церковь трогают. Поскольку для большинства людей их действия - нелогичные и неоправданные. А действия Путина - логичные и оправданные. Какой смысл этой акции? Абсолютно пропутинский.

- А вам, как человеку верующему, было неприятно?

Меня лично этот танец никак не задел: мне искренне кажется, что Бог от чьих-то танцев не расстроится, и я не расстраиваюсь. И обличения патриарха для меня ничто. То есть даже если все мои либеральные друзья хором бросятся убеждать меня, что РПЦ плохая, - все равно не подействует. Потому что я знаю, что вера - это хорошо. Были люди и поумнее меня, которые находили в этом источник чистого счастья. Паскаль, например. А патриарх - ну что же… Если он лжет, так пусть лжет. Целует он ручки Путину? Да пусть целует: а мне-то что? У меня своих недостатков мало? Для начала неплохо собрать крупицы себя самого, чтобы потом обидно не было, что жизнь прожита бессмысленно.

А вы как относитесь к тому, что от деятелей культуры теперь требуют политической окраски? Шевчук - хороший, наш. Лагутенко - плохой, майку не надел. Земфира - плохая, ей политика неинтересна.

Ну Юра - такой. Он всегда такой был. Лагутенко - не Шевчук, другой человек. Осуждать человека за то, что он другой? Вот я и говорю - за 70 лет ничего не изменилось. Я всего этого насмотрелся в комсомоле: или ты с нами, или предатель и против нас. Пришел без пионерского галстука - предатель Родины. Даже риторика та же, обличительная.

- А вот еще песня «Свобода» Шевчука стала символом времени?

Я считаю так: у моих любимых «Битлз» было две плохие песни. Одна была у Маккартни - «Отдайте Ирландию ирландцам», а другая у Леннона - «Give Peace a Chance» , тоже, на мой взгляд, так себе песенка.

- Вы считаете, что артисту и музыканту не нужно в политику?

Каждый выбирает сам. Я не люблю рамок. Вообще. Более того - мне не нравится повторять ситуацию. Даже хорошую, которая когда-то привела к чему-то, к созданию каких-то вещей. Считаю, что дважды не войдешь в одну реку. Любое ограничение приводит меня в уныние. Поэтому, например, я не занимаюсь киномузыкой. Ощущение внутренней свободы - мне это очень важно.

- А как оно сочетается с ощущением внешней несвободы?

А не было свободы. Был момент в 91-м году - когда начался путч и быстро кончился - хорошо помню это странное ощущение. Внешняя свобода - иллюзия. Если у тебя есть что-то внутри, оно с тобой и будет. Нет - так и не будет вовсе. Любое массовое выступление меня всегда пугало. Как говорит Волков (Владимир Волков, контрабасист и давний партнер Федорова. - Ред. ), одно из имен дьявола - легион. Я - индивидуалист по сути. Толпа ограничивает свободу. Как только ты встаешь плечом к плечу с людьми, где «ты» в этот момент - непонятно.

Сто лет назад двенадцатый год был прекрасен: «Бубновый валет» устраивал диспуты о кубизме, начинали Маяковский и Крученых, появился манифест футуристов «Пощечина общественному вкусу». Можно как-то сопоставить времена?

Все перечисленное легче сопоставляется с 90-ми. С сегодняшним днем - не думаю. Вот эта участница Pussy Riot пишет: «Мы - продолжатели дела ОБЭРИУ». (Смеется.) Я увидел и подумал - о Господи! Это мне (и он-то как раз в восторге) Борис Викторов, пасынок Введенского, - мы с ним подружились недавно, очень классный дядька - эсэмэску прислал. «Смотри, вроде, как круто». Я не спорю - считает, и ради бога. Но есть нюансы. Введенский был очень верующим человеком. Очень правдивым. Викторов рассказывал, как Введенский однажды встретил на Невском Маршака. «Встретил - и сказал ему все, что о нем думаю. - И что же вы ему сказали, Александр Иванович? - Сказал, что он - подлец. - А Маршак что? - А что Маршак? Он и так об этом знает». В трамвае он мог дать пощечину человеку, выругавшемуся матом: не выносил мата в принципе, такое было отношение к языку. Поэтому когда она равняет себя с Введенским, то должна понимать, какого человек был уровня. Глубоко верующий человек, не совершивший ни одного сомнительного поступка. В одном из первых манифестов ОБЭРИУ значилось «ни слова против Бога», что в корне отличало их от футуристов. Они четко понимали границы дозволенного.

- А у вас Введенский - самый любимый поэт?

Ну что значит любимый - самый важный, наверное. Я вообще к поэзии относился довольно странно, спокойно, а тут вдруг совпало. Введенский оказался очень понятен. Я даже [композитору Владимиру] Мартынову сказал: «У меня такое ощущение, будто он для меня писал». Могу спеть любой его текст, все понимаю, не нужно перекладывать. Хармса вот не спою: он много личного вкладывает в свои тексты. Друскин (Яков Семенович Друскин - российский философ, благодаря которому были изданы многие произведения «чинарей» и обэриутов. - Ред. ), любивший музыку, сравнивал Введенского с Шёнбергом, а Хармса - с Веберном. И говорил о холоде и отстраненности Введенского и вовлеченности Хармса. Введенский - отстраненный, и это мне дико нравится, поскольку краски музыки придают словам любое настроение. Я использую его текст как музыкальный инструмент, не пытаюсь текстом внести дополнительное окрашивание. Эмоция здесь - скрытая, внутри. Поэтому эмоцию ты можешь доделать сам. Или не делать - не важно.

Самый выдающийся театр, который я видел в жизни, - группа Led Zeppelin: люди просто играют и поют.

- Альбом «Весна» вы сделали в порыве любви к Введенскому?

Ну да, даже сам не знаю, как это у меня вышло. Вовка [Волков] не приехал, был занят, мне хотелось все сделать быстрее, музыки почему-то не хотелось, и в тот момент я понял, что можно обойтись и без музыки. Совсем. Сделать акцент на тексте, который будет сам себе театром.

По сути получилось чтение стихов. Лучших текстов Введенского.

- А к современным поэтам как относитесь?

К сожалению, мало что знаю - как-то пока ничего не цепляло.

- Вот имена с афиши «Политеатра»: Линор Горалик, Вера Павлова…

-(перебивая) Женская поэзия меня вообще не интересует. Никогда не интересовала. Ни Ахматова, ни Цветаева. Там все человеческое, эмоциональное. С точки зрения каких-то вещей - даже глупое, на мой взгляд. Мандельштам для меня слишком серьезен. Мне кажется, есть два полюса: или ты серьезен, как Хлебников (но тогда ты и должен быть как Хлебников, у которого за каждым словом - вселенная), - или несерьезен совсем. «Мы живем, под собою не чуя страны» - вещь, очень привязанная к историческому контексту, сиюминутная. А у Введенского все глобально. Там нет ни счастья, ни горя. Можно воспринимать это как жуткий мрак, но, на мой взгляд, это просто констатация факта существования. Мартынов, например, считает, что на Введенском русская литература закончилась. После Введенского заниматься литературой стало бессмысленно. Даже Бродский: его тексты, минуя личность, мне совсем не близки. Когда он читает, получается замечательная театральная постановка. Виртуозная техника за минусом важных вещей, которые не затрагиваются вовсе. А у Введенского эти вещи есть всегда. Есть обращение внутрь. Он всегда разговаривает с тобой, как Бог с ребенком. Не пытается тебя запутать, наоборот, пытается твой мозг освободить. Сейчас снова все идет к усложнению. Тот же Пригов, например, дает конкретную ситуацию, привязанную к чему-то, - и для меня сразу уменьшается. Мощь бытия уходит из языка, я ее не вижу - а вижу в лучшем случае удачные словосочетания. Я вообще-то не знаток, не ценитель и не любитель поэзии - но разницу чувствую. Если бы я сам был поэтом, я бы воспринимал тексты на другом уровне. А так мне текст нужен, как инструмент, чтобы его петь. Самая гениальная песня, на мой взгляд, должна быть лишена поэзии напрочь. Как русские народные песни. Где нет поэзии, а есть констатация жизненной правды.

- А из нашего времени кто останется?

В конце 90-х все самое интересное было… Из поэтов - наверное, Хвост. В 2000-х видел три спектакля Анатолия Васильева, на мой взгляд, выдающихся совершенно - а сегодняшняя новая драма мне никак. Театр «Дерево» - стал одним из лучших театров Германии, в России не выжил бы абсолютно. А вообще самый выдающийся театр, который я видел в жизни, - группа Led Zeppelin : люди просто играют и поют.

Мартынов, конечно! Я с ним познакомился в 2000-м. И книжки у него замечательные, и музыка. Наверное, вот он останется. Терри Гиллиам. Ларс фон Триер.

- И вот еще вы.

Мы? Мы собрались и играли как умели - нам просто было весело. Я как-то серьезно не отношусь к собственной деятельности. А почему вообще должно что-то остаться? От нашего с вами времени, может, и ничего не останется. Хлебников - это была вершина эволюции. А мы чего? Мы, родства не помнящие? Хвост вот, например, еще Ахматову знал, с Бродским одна компания. А мы вообще кто? Мы - на конце времен. Все равно на обочине. В конце 80-х еще было какое-то ощущение, что мы кому-то нужны, - когда мы с помпой попали во Францию, где всем были интересны Россия и Горбачев, и казалось, что мы что-то значим, что мы самородки, - а сейчас - ну о чем говорить? Pussy Riot вот премию получили. Тот круг, к которому они принадлежат, для меня сомнительный. Хотя, может, я чего не понимаю? То, что я хочу видеть сегодня, - вещи, лишенные пафоса. Поскольку любой пафос, нацеленный на нечто «всеобщее», - лжив. Время такое лживое. А вот любой тончайший всплеск индивидуальности может быть потрясающим.